Люся вернулась. Теперь она шла расслабленно, и по щекам у нее катились слезы.
— Ну что ж вы плачете? — удивилась женщина. — Коля, иди, тебя мама ищет.
И Николка вышел из палатки в своем зеленом свитерке с какой-то оладьей в руках и с блестящим от масла подбородком.
— Свинья! — крикнула Люся в порыве неистовой радости. — Как ты смел без спросу уйти из дому?
Она схватила Николку за руку и дернула. Непривыкший к такой грубости Николка заплакал. Тогда Люся взяла его на руки и так крепко прижала к себе, что парнишка ойкнул.
— Как ты нас с папой напугал! — сказала Люся.
Вместе с Николкой Люся пошла разыскивать Костю. Она нашла его километрах в двух от дома, у самого совхозного склада, где за деревянной оградой огромными штабелями стояли ящики с грушами, сливами или пустые. У Кости при виде сына хищно заблестели глаза, и он потянулся было расстегнуть ремень. Но Люся сказала:
— Это тебя надо выпороть!
Костя надулся и до самого дома шел молча, Люся и сама поняла, что слова ее подрывали в Николкином мнении отцовский авторитет, но очень уж она обалдела от радости; сама не знала, что говорила.
Впрочем, за арбузом все помирились. Арбуз оказался не только большой, но еще сочный и сладкий, просто шикарный арбуз, так что нельзя было от него оторваться. За арбузом Люся сообщила и о комнате.
— На самом-самом берегу моря, в десяти шагах от пляжа! — хвастливо рекламировала она. — А хозяйка, старушка — совсем одинокая и очень милая.
— Удивительно! — восторгался Костя. — Как это тебе удалось?
Люся несколько охладила его восторги, сообщив, что новая хозяйка назначила за комнату девяносто рублей в месяц, это выходит три рубля в день.
— С шашлыками придется покончить, — объявила Люся. — И в кино тоже будем ходить пореже, кино и в Москве есть. Зато сможем спокойно и досыта спать.
— Три рубля в день! — покачал головой Костя. — Я зарабатываю три пятьдесят…
— Не ной! — оборвала его Люся. — Не каждый же год мы ездим на юг.
— Я буду весь день купаться, — заявил Николка.
— А я один день совсем не пойду купаться, а буду двадцать четыре часа спать, — мечтал Костя.
— Хоть сорок восемь, — сказала Люся. — Но с Ксеней будешь рассчитываться ты.
— По-моему, тебе удобнее, — сказал Костя.
— Нет, не удобнее! — отрезала Люся. — Я нашла комнату, а ты рассчитаешься. Будем неприятные дела выполнять по очереди. Вон она как раз идет. Возьми деньги… А я пойду собирать вещи. Николка, пойдем!
И Люся малодушно нырнула в свое жилище, оставив Костю выпутываться, как сумеет.
— Не желаете ли арбуза, Ксения Георгиевна? — спросил Костя, когда хозяйка подошла ближе. — Очень сладкий.
— Ха-цу албуз, — бойко отозвалась на приглашение Машенька.
Хозяйка поставила корзину, прошла с Машенькой в сад и села на скамью.
— Уморилась с этими сливами, — сказала она. — Столько нынче народилось, что ветки ломаются.
Костя отрезал по ломтю арбуза хозяйке и Машеньке. Так как портить аппетит тут же после угощения он считал бестактным, то и не спешил начать острый разговор. А тем временем с веранды и из всех пяти комнат просторного дома начали выходить заспавшиеся по случаю неважной погоды курортники, и при них Костя счел совсем уже неудобным рассчитываться с хозяйкой. Он пошел к Люсе, отдал ей деньги и сказал:
— Ты это затеяла, ты и расхлебывай.
Люся наградила мужа презрительным взглядом. Но этого ей показалось мало, и она сказала:
— Я не думала, что ты такой трус. И что тут в конце концов особенного?
— Ничего особенного, — сказал Костя, — а я не буду.
Пришлось Люсе идти к хозяйке самой.
Ксеня мыла сливы для варенья, а Машенька возилась около с котенком. Машенька, когда не ревела, выглядела очень славным ребенком.
— Ксеня, — сказала Люся без всякой психологической подготовки, — мы уезжаем.
— Как… уезжаете? — опешила хозяйка. — Куда?
— На другую квартиру, — объяснила Люся, внутренне страдая от обиды, которую она нанесла этим сообщением хозяйке. — У вас очень шумно, Костя не может спать, у него уже дергается веко… И нет подушки… Вот деньги за девять дней и еще пять рублей за то, что мы раньше времени…
— Так не делают, — перебила хозяйка, не принимая денег. — У меня двадцать шесть человек живет, ни у кого ничего не дергается, никто не уходит…
— Вы извините, но мы не можем, — твердо проговорила Люся.
— Я бы на ваше место настоящих, хороших курортников пустила. Люди приходили…
— И еще придут…
— Еще придут! Поселились, так надо жить. Я вас не звала — сами явились, сами согласились…
Люся положила деньги возле тазика со сливами и пошла прочь. Хозяйка продолжала ворчать, постепенно все повышая голос.
— Я вам свою кровать уступила, сама с мужем на полу валялась, а вы так поступаете! Еще арбузом угощают! Нужен мне ваш арбуз!..
Под это ворчанье Костя с чемоданом, Люся с рюкзаком и Николка с резиновым крокодилом вышли за калитку и торопливо направились на новую квартиру.
— Дура я, — самокритично заявила Люся, — не оставила задатка. Вдруг придем, а квартира уже занята?
8
Это действительно оказалось на самом берегу моря, как раз напротив шашлычной-чебуречной. Люся храбро, как домой, вошла в калитку, жестом приказав Косте и Николке следовать за нею, поставила на землю сумку и сказала:
— Ну, вот и пришли.
Сообщением этим Люся хотела обрадовать толстую старуху в просторной юбке и темной кофте, которая сидела на земле, широко расставив ноги, и перебирала фасоль. Костя догадался, что это и есть «очень милая старушка» и попытался произвести на нее хорошее впечатление.
— Вы так можете простудиться, — предостерег он. — Земля сырая.
Милая старушка с угрюмым лицом скареды еще некоторое время перебирала фасоль, не обращая внимания на будущих квартирантов, подобно тому, как это делают многие уважающие себя большие и поменьше начальники. Наконец она подняла острые глаза и уставилась на Николку, так что тот смутился и стал перекладывать с руки на руку своего грязно-зеленого крокодила.
— Это и есть мальчик? — скрипучим голосом спросила старуха.
«Что она нашла милого в этой карге?» — подумал Костя. (Хорошо, все-таки, что не изобрели еще этот аппарат, которым можно читать чужие мысли. Хоть бы его никогда и не изобрели!)
— Он очень смирный, — приторным голосом заверила Люся.
— Ладно, — вздохнув так тяжело, словно ее приговорили к пожизненной каторге, сказала старуха. — Давайте деньги, занимайте комнату.
— Сколько? — спросила Люся. — Задаток?
— Нет, не задаток. Все давайте, за месяц. Девяносто рублей.
— Но мы не на месяц… У нас отпуск всего двадцать четыре рабочих дня, и мы уже девять прожили на другой квартире.
— А я только на месяц пускаю, — объявила старуха, опять принимаясь за фасоль. — Мне на меньше расчету нету пускать.
Костя кольнул жену ехидным взглядом: договорилась, называется!
— Но как же… — растерянно бормотала Люся. — Ведь мы уже пришли с вещами… Мы вам будем платить три рубля за каждый день. Это очень дорого, но мы согласны… За полмесяца выйдет…
— Нет! — перебила старуха. — На полмесяца не сдам.
— Пойдем! — энергично проговорил Костя и потянул Люсю за руку.
— Но ведь Ксеня нас не пустит обратно, — тихо возразила Люся, не трогаясь с места.
— Я сказал: пойдем! — прикрикнул Костя и, зайдя сзади, подтолкнул Люсю в спину.
— Извините. До свиданья, — простилась вежливая Люся.
Старуха принялась бурчать что-то себе под нос. Костя только расслышал: «С пустым карманом по курортам ездиют…» Он зашагал быстрей, чтобы поскорее удалиться от «милой старушки», обогнал Люсю и Николку и попер со своим огромным чемоданом к чебуречной. Может, он решил жить прямо на берегу моря, а квартирные деньги проедать на шашлыках? Но что бы Костя ни решил, Люся не смела сейчас ему перечить. Довольно она наломала дров.
Дойдя до чебуречной, Костя не пошел на открытую веранду, где продавались чебуреки и шашлыки, а свернул за угол. Тут, в тени, он поставил чемодан, достал из кармана платок, вытер с лица пот и посмотрел на часы.
Было без десяти десять. Утренняя прохлада давно исчезла, и солнце припекало в полную силу, уже и песок на пляже подсох, и курортники лежали по всему берегу, жадничая на загар. Море, шурша о песок, набегало на берег.
Костя, однако, глядел на море без всякого вожделения, более того — он глядел на этот бескрайный, чарующий поэтов голубой простор с откровенной неприязнью. Это из-за него, из-за этого моря, весь отпуск идет колесом. Пропади он пропадом, такой отдых!
— Может быть, я пойду еще поищу, — предложила Люся.
— Нет уж, — рубанул Костя, — я лучше сам поищу, а ты сиди с Николкой.
— В палатке хорошо жить, — заметил Николка. — Давайте в палатке жить.
«Я бы согласился сейчас жить в своей московской квартире», — подумал Костя.
Но поскольку московская квартира осталась далеко, а устраиваться как-то было необходимо, то Костя, не взглянув больше на Люсю и Николку, двинулся на поиски с обреченным и одновременно решительным видом.
Люся, усевшись на чемодан, пыталась придумать себе оправдание. Ничего, пусть Костя наконец почувствует, что он глава семьи, и поймет свои обязанности. А то все домашние заботы на ней: и покупки, и обеды, и квартплата… Он и на курорте хотел жить барином. Эти мужчины все такие, для них женщина как лошадь: все везет, а они только понукают.
— Мама, мне жарко, — сказал Николка.
— Ну и что? — хмуро заметила Люся. — Мне тоже жарко, а я вот молчу, не хнычу.
Люсе ничего не стоило стянуть с Николки теплый свитер, надетый утром по случаю прохладной погоды, но так как она в данную минуту была весьма сердита на всех мужчин, а Николка являлся одним из представителей этого зловредного рода, то она и поступила ему наперекор.
Костя между тем ревизовал Набережную, не пропуская ни одного двора. Дело подвигалось медленно, так как во многих дворах не удавалось найти не только хозяев, но и вообще ни одной живой души. Миновав увитый виноградом зеленый грот, Костя останавливался возле крыльца и принимался звать:
— Хозяйка, а, хозяйка!
Так как чаще всего на зов никто не откликался, он заглядывал в окна, заходил в пристройки, в летние кухни, в зимние кухни и во всякие другие строения. В иных дворах после долгих поисков удавалось наткнуться на старика, или подростка, или заспавшегося курортника, и он узнавал, что свободных коек нет. В других дворах безлюдье оказывалось абсолютным, и Костя один раз даже подумал: «Вот не знают воры, где для них раздолье». И он вроде бы пожалел, что сам не освоил в свое время воровское искусство. Но это уж, конечно, от курортных неурядиц лезли в голову нелепые мысли.
Костя прошел всю Набережную от чебуречной до речки. За речкой домиков уже не было, только корпуса санатория. Поглядев, как желтоватые воды Джубги, нетерпеливо вскипая, вливаются в море, Костя повернул на поперечную к Набережной улицу. Сначала он решил пройти по правой стороне, а в обратный путь — по левой.
Но и на этой улице не поджидала его удача.
— Нет, — говорили Косте в каждом дворе. — Все занято. Не сдается.
У Кости нарастала и нарастала обида, а так как это чувство не может копиться беспредельно, а должно все время на кого-то изливаться, то оно и падало сначала по капельке, а затем обрушилось целым потоком на оставшуюся возле чебуречной Люсю.
Она меня не ценит. Сорвала мой отдых. Вечно выдумает какую-то ерунду. «К морю, к морю!» Могла бы целые дни сидеть в ванне, если уж так нужна вода.
— Хозяйка, у вас не сдаются койки?
— Все занято.
— Извините.
Ладно. Приехали к морю. Устроились. Так нет, ее, видите ли, не устраивает квартира! Ей, видите ли, шумно! Подумаешь, генеральская дочка из Сосновых Выселок. «Я наняла квартиру, на самом берегу моря!» Наняла ты! Сидишь, отдыхаешь, а я мотаюсь, как последний идиот, по всему поселку.
— У вас не сдается комната?
— Нет.
Сумасбродка несчастная! Ну, совершенно никакого практического смысла. Неужели нельзя было толково объяснить этой старухе, что нужна комната на полмесяца? Прибежала, расквакалась: «Милая старушка». Последнюю ведьму готова принять за милую старушку. Только я не милый, мной можно помыкать как угодно. Какой я муж! Я не муж, а слуга. Да, она сделала меня своим слугой.
— Тут не сдается комната?
— Через три дня освободится.
— Через три дня? А нельзя ли где-нибудь у вас эти три дня…
— Нет, сейчас ни единого уголочка свободного нету.
— Ясно.
Все. Иду обратно. Она устроила эту заваруху, пусть сама и расхлебывает. Теперь я буду сидеть на чемодане, а она пусть побегает по поселку, узнает, как это сладко. Привыкла за моей спиной…
Костя был несправедлив. Но мало кто мог бы остаться справедливым после девяти полубессонных ночей плюс жара, плюс это унизительное хождение по чужим дворам.
Костя кипел от возмущения, как речка Джубга в том месте, где она, словно наперекор морю, вливается в него. Люся еще издали по его решительной походке поняла, что хорошего ждать нечего, и виновато съежилась на краешке положенного плашмя чемодана. Остальную его поверхность занимал разметавшийся во сне Николка.
«Сидишь? — думал Костя. — Отдыхаешь? Ждешь, что сейчас тебе на блюдечке поднесу отличную квартиру с верандой и садом?..» Он уже готовился оглушить Люсю своим гневом и подбирал самые злые, самые колючие слова, но как-то успел, прежде чем сорвались они с языка, взглянуть Люсе в лицо. И увидел, что она бледная, что у нее испуганные глаза, что ничего она не ждет, что ничему она не рада, даже морю, к которому так стремилась… А Николка, как беспризорник, спит на чемодане.
Косте до сердечной боли сделалось их жалко — свою жену и сына, и весь гнев пропал, словно его унесла отступившая от берега волна.
— Ну, чего ты? — сказал Костя, погладив Люсю по голове. — Чего ты приуныла?
— Не нашел?
— Я обошел не весь поселок, — утешил Костя.
— Может быть, ты посидишь, а я пойду?
— Вот еще! — оборвал Костя. — Глупости какие. Ничего, все будет хорошо. Давай выпьем по кружечке пива, и я опять пойду. Надо, наверно, искать подальше от моря, здесь, конечно, занимают комнаты в первую очередь.
Холодное пиво немного освежило Костю, и он отправился на дальнейшие поиски. Он теперь не чувствовал себя угнетенным человеком, слугой, а, наоборот, главой семьи, ответственным за ее судьбу. А тут как раз, только вошел в переулок, от колонки навстречу ему — тетка с полными ведрами.
Вы можете совсем не верить ни в какие приметы, но все равно вам приятнее встретить человека с полными ведрами, чем с пустыми. А Костя чуточку верил — еще с тех пор, когда мама, отправляя его на экзамен, совала ему в карман маленького мраморного слоника. Да, пожалуй, смейтесь над суеверными людьми и называйте это совпадением или как угодно, но во втором дворе того самого переулка, где Костя встретил тетку с полными ведрами, ему сказали:
— Сдается.
Костя едва поверил своим ушам и целую минуту стоял молча и разглядывал женщину, славную, чудесную, очаровательную женщину, которая произнесла это слово: «Сдается». Если сдается в плен солдат — это скверно. А если сдается комната — это великолепно!
— Вы — хозяйка?
— Я.
Она стирала во дворе и теперь, разговаривая с Костей, выжимала над железным корытом простыню. Она была немолодая, полная, смуглая, в полинялом цветастом платье с короткими рукавами и с гладко зачесанными и без всякой моды заплетенными в косички волосами. У нее были большие и очень спокойные карие глаза. Гора простыней лежала на расстеленной на полу клеенке, и еще рядом стоял дымящийся бак с белым бельем. «У нее — огромная семья, или целый полк курортников», — подумал Костя.
— Можно посмотреть? — спросил Костя.
— Комнату? Сейчас, — сказала хозяйка.
В просторном дворе было два дома: один довольно большой, с высоким крыльцом и с верандой, другой — маленький. Женщина повела Костю к маленькому, сняла с двери висевший просто так, незакрытый замок и сказала:
— Смотрите.
9
Вот это была комната!
Люся и Костя не видели Ливадии, где в свое время отдыхал царь, но вряд ли царский дворец намного превосходил их комнату. Во всяком случае, здесь у Люси была своя кровать, у Кости своя, а у Николки раскладушка. И царь ведь при всей его склонности к излишествам не мог одновременно занимать две кровати.
Нет, в самом деле, просто царские условия… Правда, кровати при более близком знакомстве оказались немыслимо скрипучие, они отзывались не только на самомалейшее движение, но даже на глубокий вздох. Но это в сущности пустяки. Костя не собирался во сне танцевать твист, и в такой шикарной обстановке можно отдыхать без всяких вздохов.
В комнате был даже столик на камышовых ножках и два стула. Еще духовка, которой Люся определила служить в качестве шкафа. Одно окно. Две двери. Коврик с невероятными лебедями. И сотни полторы фотографий на стене.
Костя страшно пыжился от гордости. Ох, Люська, Люська, маленькая беспомощная Люська, что бы она делала без него. На какое-то время можно доверить женщине семейную и даже государственную власть, но в трудную минуту только мужчина способен найти выход.
— Что, пойдем обедать? — спросила Люся, прозаически прервав Костины высокие размышления.
Есть Косте хотелось, но вопрос прозвучал как-то обидно.
«Пойдем обедать?» Как будто ничего не случилось. Как будто комната сама свалилась им с неба. Хоть бы сказала: «Какой ты, Костя, удивительный человек». Или так: «Я просто не думала, Костик, что ты такой молодец». Нет. Напрасно вы будете ждать от женщин благодарности. Зато они сами требуют за всякий пустячок неумеренных похвал.