Внутрь Мордан заходить не стал. В уютном тенистом скверике было много пустых скамеек, а ждать он привык. Огромный серебряный месяц катился по униженным крышам и окрашивал листья в причудливый цвет. По асфальту гуляли тени. В близлежащих домах завывали цепные псы - собаки всегда чуют мое присутствие и ведут себя очень нервно.
За пять минут до закрытия, громко хлопнула дверь заведения. "Быки" вышли на улицу.
- Значит, так, - подвел итог выступлениям их заводила. Это был тот бедолага, что первым нарвался на Сашкин крюк, - завтра с утра мы с Вованом дежурим на автовокзале, а Снайпер с Помехой трутся в районе аэропорта. Кто первым козла заметит - зовет остальных. Подходим толпой - и мочим.
"Быки" жаждали крови. В каждом их шаге просматривалась агрессия. Они махали руками таксистам и частникам, но в таком состоянии остановить машину практически невозможно: человек, рискнувший заняться извозом, уже готовый психолог. Опасность он чувствует за версту и таких пассажиров всегда игнорирует.
Около получаса "попутчики" бестолково толкались на месте, потом все же решили добраться пешком до ближайшей стоянки такси. И так оказались в сквере, где их поджидал Сашка. "Здравствуй, Маша, вот он я!"
Наверное, эти быки были в прошлой безгрешной жизни королевскими мушкетерами. Кодекс чести сидел в них также плотно, как литр на брата - для завзятого дуэлянта звать милицию всегда западло. Да и Сашка Мордан свое дело знал хорошо. Такую возможность он свел к минимуму. Через пару минут все четверо лежали в "отключке", а он выгребал на свет содержимое их карманов. Всего набралось рублей восемьсот, плюс три золотые цепочки и один пистолет, стреляющий газом. От местных джентльменов удачи даже я ожидал большего. И как они семьи кормят с таким вот, подходом к работе?
На автовокзале Мордана уже узнавали, до того примелькался.
- Ну, что, командир, надумал? - лениво спросил знакомый таксист. Он почти уже не надеялся.
- Ладно, уговорил! - Сашка махнул рукой, - но только учти: В машине буду курить, ругаться и пить водку, если найдем.
- Конечно найдем! - ухмыльнулся водила. - За деньги найдем хоть бабу!
Ночная дорога скучна: бегущий свет, бегущие тени, вечные звезды и мысли в нетрезвой башке, как дальний свет галогенок встречных автомобилей - приблизятся, ослепят и ветром промчатся мимо.
Ну вот, - думал Мордан, - я и уехал. Уехал... а дальше-то что?
На ближайшем посту ГАИ их тормознули. Сержант с автоматом сунул в морду зажженный фонарик:
- Вас прошу выйти!
- А в чем, собственно, дело? - полез в бутылку водитель.
- Совершено преступление, работает план "перехват", - пояснил гаишник и щелкнул затвором. - Может, помочь? - хмуро добавил он, обращаясь к Мордану.
Подошли еще двое, на ходу доставая оружие. Пришлось выходить.
Скинуть все и прикинуться дураком? - с тоскою прикидывал Сашка. - или идти на прорыв? Эх, была - не была!
Он думал, что это быки написали заяву о недавнем гоп-стопе.
- Стоять! - мысленно крикнул я. - Не валяй дурака, Мордан, они ничего не найдут!
Золото, газовый пистолет и даже наличные деньги, что лежали у Сашки в нажопном кармане, с легким хлопком растворились в прошлом.
- Антон?! - изумился Сашка, почувствовав вибрацию воздуха. - Ты где, почему я тебя не вижу?!
Он был потрясен и буквально упал на капот. Ноги уже не держали.
- Надо же, как нажрался, - флегматично отметил кто-то из темноты.
Гаишник закончил личный досмотр и теперь изучал документы:
- Так... накладная... справка о смерти. Теперь все понятно, товарищ Ведясов. Нет, это не Ичигаев, - пояснил он товарищам по оружию.
Те отошли, не скрывая досады, и скрылись в патрульной машине.
- Не хочу вас расстраивать, гражданин, - продолжил сержант, козыряя Мордану, - но ваш самолет улетел.
- Как улетел, куда?
- В Турцию. А может, в Израиль. Кто ж его знает, куда их теперь угоняют? Я вам, конечно, сочувствую, но знаете... пьянство не выход. И счастливого вам пути!
- Хороший мужик. Между прочим, не берет взяток, - подал голос таксист, выезжая на пустынную трассу. - Ищут. Все время кого-то ищут. Пропадает страна.
- Ты что-то там намекал насчет водки, - хрипло сказал Сашка, проверяя свои карманы.
Все было на месте: и деньги, и золото, и газовый пистолет.
Я вернулся, когда самолет набрал высоту. Сделал это привычно и буднично, легким движением разума. Говорят, точно так же блуждает душа покойника первые девять дней. Не знаю, не пробовал.
Было гулко и пусто. Все собрались в первом салоне. "Злые чечены" держались кучно, как и положено волчьей стае. На небольшом пятаке между рядами кресел и закрытой бронированной дверью, ведущей в кабину пилотов, царило веселье. Шанияз, привстав на колено, отбивал ладонями ритм, а Мовлат танцевал "Лезгинку", задрав к потолку черную бороду. Старый Аслан сторожил заложника. Хмурил дремучие брови, но в душе улыбался и тоже отбивал такт. Танцор то и дело терял равновесие - самолет сильно качало.
Никита прикрыл тяжелые веки. Ему вкололи снотворное и добрую порцию депрессанта. Спецназовец пытался вздремнуть, но получалось плохо: от перепада давления заложило уши, правая рука затекла - он был пристегнут наручником за верхнюю багажную полку.
Яхъя занял место возле иллюминатора, но за борт не смотрел, был хмур и сосредоточен, так как рылся в медицинской аптечке. Одноразовый шприц торчал между пальцев искусственной дулей. Рука, в предвкушении кайфа, сладострастно подрагивала. Он решил раскумариться по полной программе, поощрить себя за долгое воздержание и за первым "приходом", вдогонку поймать второй.
Все было готово, но Яхъя не спешил: придирчиво искал подходящую вену, оттягивал грядущее удовольствие.
Наконец, он решился и, роняя слюну, склонился над правым локтем. Тупая игла с треском вспорола кожу. Долгожданное зелье хлынуло в организм. Страдалец откинулся в кресле, сверкая белками глаз. На смуглом лице проступил кирпичный румянец. Разовые шприцы покатились по полу к хвосту самолета.
- Убейте его! - закричал наркоман через пару минут. - Убейте его, убейте! Побойтесь огня, уготованного неверным, топливом для которого станут люди и камни!
В руках у него затряслись старинные четки.
Аслан понимающе ухмыльнулся. В тюрьмах и зонах он насмотрелся всякого и Яхъя, по его мнению, вел себя ожидаемо. Так что, если войти в его разум, никто ничего не должен заметить.
- Ты мог бы убить детей? - по слогам произнес я.
- Мог бы, - ответил Яхъя, не задумываясь, и завертел головой, рождающей чуждые звуки. - Кто это сказал, Шанияз?
- Ты хотел не оставить им шанса приобщиться к истинной вере? - жлобским тоном продолжил я, потешаясь над его замешательством. - Не подобает безгрешной душе умирать иначе, как по воле Аллаха, по писанию с установленным сроком.
- Бисми-ллахи-р-рахмани-р-рахим! - Яхъя здесь же, в кресле, попытался встать на колени, но не смог удержать равновесия. Он тяжело завалился на бок, ударился головой о пластик иллюминатора и замолчал.
Самолет, натужно гудя, продолжил набор высоты. Его бросало из стороны в сторону, но он тяжело выгребал, цеплялся за небо напряженными крыльями, старался пробить мутную пелену, перепрыгнуть грозовой фронт.
Аслан психанул первым: ворвавшись в кабину пилотов, с порога полез в бутылку.
- Что, шайтан, картошку везешь?
Ему никто не ответил.
За главным штурвалом сидел Мимино. Командир корабля удостоился кресла второго пилота. Рядом с ним пристроился штурман - он что-то чертил на планшете и был вполне адекватен. Бортинженер с бортмехаником уткнулись в приборы контроля, смотрели тупо и безучастно. Радиостанция работала на прием. Марконя крутил настройку гетеродина. Передачу прогноза погоды начисто забивали помехи.
Салман контролировал кабину пилотов. Он примостился на откидном стульчике у двери тамбура и тоже
нашел себе развлечение: подбрасывал вверх пистолет, ловил его указательным пальцем и прокручивал несколько раз. Ковбойская шляпа сползла на брови.
Аслан успокоился и присел рядом на точно такой же откидной стульчик. Сосед невольно посторонился, спрятал пистолет в кобуру и только потом пояснил, поправляя шляпу:
- Обходим грозовой фронт.
- Не обходим, а пробиваем, - поправил его Мимино и отвернулся. В широко расставленных черных глазах искрились крупицы счастья. А может, отблески молний, расцвечивающие серебром полукруг фюзеляжа.
С уходом Аслана, джигиты немного расслабились. По кругу пошел "косячок", забили другой. Даже Яхъя согласился "пыхнуть", хоть был уже весь во власти галлюцинаций. Сначала он плакал навзрыд, потом, вдруг, начал смеяться. Слезы текли по небритым щекам, и он задыхался, глотая разряженный воздух. Мовлат и Шани, "добили" еще одну "пяточку" и тоже начали подхихикивать - заразились его смешинкой. Это была истерика, психологическое похмелье после мощного нервного выплеска. Бурная радость всегда сменяется полной апатией. За ней обязательно следует взрыв, а в нем - неуемная жажда новой агрессии.
Я понимал, что добром это дело не кончится, не тот контингент. В конце концов, они растерзают заложника, а потом - летунов, а потом - любого другого, кто подвернется под горячую руку.
Никита это прочувствовал не хуже меня и спокойно прощался с жизнью, не веря в счастливый ее исход. Он мечтал лишь об одном: прихватить с собой хоть одного, хоть самого завалящего из врагов, туда, за грань бытия.
- Не дрейфь, - мысленно поддержал его я, - чуть что выручу!
Он вздрогнул, как от удара, затряс головой и ничего не понял. Решил про себя, что это какой-то "глюк". Но надежда осталась. Робкая надежда на чудо.
Мне оставалось эту надежду слегка подсветить делами. Единственное, что я мог в нынешнем моем положении - спрятать Никиту в прошлом. Это не так уж мало, только мне почему-то казалось, что последний хранитель Сокровенного Звездного Знания должен быть способен на большее.
Сквозь дерево и железо я еще раз взглянул на свое тело, пистолет под подушкой, расслабленные ладони. Да, без посторонней помощи мне из гроба не выбраться. Никита в наручниках, экипаж под прицелом. Что делать? Человек в теле... избитое выражение, а звучит как-то двояко. Если войти в чей-нибудь разум, преодолеть сопротивление материала... и тут меня осенило: а почему в разум, своего что ли нет? Я в воздухе, впереди грозовой фронт - океан дармовой энергии. Если ее сконцентрировать, оживить, подчинить своей воле?
Я вышел сквозь пластик иллюминатора, завис в районе крыла, сосредоточился. Увидев зигзаг подходящей молнии, поймал ее временные рамки и вошел в резонанс с нужной точкой. Две частички Великого Космоса слились воедино. Внутри меня бушевала бездна. Окунувшись в нее, я стремительно наливался холодной мощью, пока не увидел со стороны, что я теперь собой представляю - потрескивающий ослепительно-белый шар с бегущими по поверхности языками голубоватого пламени.
Самолет, как ужаленный, дернулся влево. Приборы контроля заплясали канкан. Бортовое освещение село -
наверное, переборщил, так и в штопор недолго свалиться. Я резко ушел к хвостовому отсеку, сметая с себя излишки энергии.
Когда я вернулся в салон, там уже пахло бедой.
- Что, падла, не выгорело у тебя?! - свирепо орал Яхъя, приступая к Никите с ножом. В побелевших зрачках застыло безумие.
Подопригора отклонялся назад - влево. Готовил к удару правую ногу. Весь смысл своей оставшейся жизни он связывал с этим броском и выжидал, выжидал...
- Маму твою! Тебя самого! Всю твою домовую книгу! - свирепо орал спецназовец. Внутренне он был совершенно спокоен и лишь имитировал ярость. - Привык, педераст, жопу свою прикрывать бабскими юбками да детскими ползунками, еще и вые...! Выгорело у него! Совесть у тебя выгорела! А вместо сердца - кисет с анашой!
Яхъя коротко взвизгнул и сделал короткий выпад ножом:
- Ча-а-а!!!
Никита тоже вложился в удар, но в этот момент самолет завис и упал в воздушную яму. Это скомкало обе атаки, пришедшиеся на мгновение невесомости. Широкое лезвие вспороло обивку кресла, ботинок с высокой шнуровкой с шелестом врезался в воздух. Силумин - очень хрупкий металл. Багажную полку вырвало с мясом и она по сложной параболе опустилась на загривок чеченца.
- Ш-ш-акал! - прошипел Яхья, пытаясь подняться на ноги.
Мовлат с Шаниязом еще не успели опомниться и решить для себя, что делать: вставать на защиту заложника, которого почему-то опекает начальство, или помочь подельнику? Массивная железная дверь все рассудила за них. Распахнутая мощным пинком, всей своей массой, она разметала собратьев по косяку в разные стороны.
- А ну прекратить! - зарычал бородатый Салман, вылетая из тесного тамбура.
Он тут же об кого-то споткнулся и тоже свалился на кучу малу, с размаху огрев чей-то бритый затылок пистолетом, зажатым в руке. Никита валялся в самом низу, почти без движения. Кто-то стоял на его наручниках, рука была на изломе. Ноги тоже заклинило. С одной стороны - кресло, с другой - клубок потных, матерящихся тел.
Глава 19
В новой своей ипостаси я вошел в самолет сквозь лобовое стекло. Прошил его насквозь и вынырнул вместе с дымом прямо по центру приборной доски. На панелях задергались лампочки, что-то несколько раз щелкнуло, сработал какой-то зуммер. Если я где-то и навредил, то не очень: самолет продолжал лететь, а это самое главное.
- Не шевелись, - еле слышно сказал командир корабля, - я слышал о шаровых молниях. Они реагирует на любое движение.
Мимино побелел. Он сидел, вцепившись в штурвал и выпрямив спину. В его напряженных глазах я видел себя как в зеркале: сверкающий сгусток плазмы размером с футбольный мяч. Когда на лице затрещала щетина, глаза его чуть ли не вылезли из орбит. Запахло паленой шерстью. Тогда я поднялся чуть выше и замер под потолком.
- А-а-а! Шевелись - не шевелись, все равно амбец: не упадем, так сгорим! - сказал бортмеханик.
- Эй, ты, - просипел Мимино, тыча трясущимся пальцем в сторону бортрадиста, - ну-ка ходи сюда. Попробуй включить передатчик. Если получится, гукни на землю, можешь даже на своей частоте: "Попали в грозовой фронт. На борту пожар. Приборы выходят из строя. Идем на вынужденную". Если спросят координаты, честно скажи: того я и сам не знаю.
- Не надо, - мрачно сказал Аслан, - не надо никому ничего говорить. На все воля Аллаха! Чтоб ни случилось, пускай эти суки думают, что у нас все срослось.
Он был совершенно спокоен. Стоял истуканом у выхода в тамбур и смотрел сквозь мою оболочку рассеянным, немигающим взглядом. Что он там видел, куда заглянул? - не знаю. Может, развеялась мгла над воронкой великой бездны, что вбирает в себя судьбы людские, где запросто теряется то, что так тяжело обрести.
Я медленно двинулся к выходу в тамбур. Он даже не шелохнулся, не дрогнул зрачками. И только когда загорелась папаха, бережно снял ее, несколько раз прихлопнул ладонью, сбивая огонь, и снова надел на голову. Его короткие волосы стали белее снега...
В салоне восстановилось хрупкое перемирие. Никита валялся на грязном полу, скованный наручникам по рукам и ногам. Яхъя полулежал в мягком кресле и занимался любимым делом - скрипел вставными зубами. Салман, мрачный как тень, перебинтовывал его бедовую голову. Ох, и крепко досталось злому чечену, Бог шельму метит! В целом, восстание было подавлено. Вот только Мовлат с Шаниязом все никак не могли успокоиться. В который уже раз, порывались сорваться с места и снова пинать Никиту.
Салман что-то орал на вайнахском наречии с вкраплением русского матерного, но братья по косяку ничего не хотели слышать. Тогда он оставил болящего и начал хватать подчиненных за шиворот, раздавая, как указания, затрещины и пинки.
- Застегните ремни, - сердито сказал репродуктор голосом Мимино, - мы горим и будем садиться. Молите Аллаха, чтобы нам повезло!
Заискрил, а потом замолчал правый двигатель. В салоне запахло подпаленной изоляцией. Самолет накренился, клюнул носом и начал планировать - съезжать по пологой касательной с вершины высокой воздушной горы.
- Это все ты, - взвизгнул Яхъя, - ты, шайтан, загнал нас в эту ловушку, из-за тебя мы сейчас умрем! Я знаю, я слышу, как меня призывает Аллах. Это его слова звучат в моей голове: "И не опирайтесь на тех, которые несправедливы, чтобы вас не коснулся огонь. И нет у вас, кроме Аллаха, помощников, и потом не будете вы защищены!" Я знаю, что я умру, но ты, шакал, сдохнешь первым! - Белые зрачки сумасшедшего уставились на Никиту, дрожащие пальцы вцепились в рукоятку кинжала.
Его монолог впечатлил, прозвучал приговором для всех. Салман побледнел, Мовлат уронил автомат, Шанияз упал на колени, и вдруг, стремительно съехал влево - не смог удержаться на вставшем дыбом полу. И только Никита воспринял происходящее, как милость судьбы. Не о такой ли смерти он не смел и мечтать?
- Э-э-э, - затянул он гнусаво, - ки нам приходи, дорогой сосэд, весь аул гости зову: шашлык-машлык кушить будэм, коньяк-маньяк пить! Наш Яхъя ишака в задницу поимел, настоящим мужчиной стал.
- Что бы ни хрюкала эта свинья, - сказал бородач со зловещим спокойствием, - она это делает слишком громко. Кто-нибудь заткнет ее грязную пасть?
Но спецназовец не унимался. Он по-своему верил в Бога, уважал чужие религии. Но он ненавидел этих людей и как мог, хотел досадить, отравить им последние мгновения жизни, не дать провести их в раскаянии и молитве.
- Эх, - сказал он мечтательно, - был бы я самым главным муфтием! Я бы вас обрезал по самые помидоры, а вместо штанов заставлял носить паранджу, чтобы мужчинами даже не назывались!
На Никиту ринулись сразу все трое: такие обиды смываются только кровью.
- Это ты, ишак, сейчас не мужчиной станешь! - исступленно орал Яхья, расстегивая штаны.