- Ну, мужик он конечно запойный, когда не в работе. Забухает - не перепьешь. Но голову не теряет. Если для дела надо - бросает мгновенно. Я, например, уменьшаю дозу, постепенно выхожу из "пике" - работа такая, что позволяет. А он сразу прыгает в ванну и там "отмокает". Часами сидит: то в холодной воде - то в горячей. Выходит почти как огурчик - хоть сразу на сцену. Зато на гастролях - сухой закон. Не для всех - для него одного. Программа идет за программой: с утра и почти до полуночи. Если из зала просят - он выходит на "бис", никому не отказывает. Такие нагрузки не каждый выдерживает.
Люди в оркестре разные, но каждый из них талант. Бездарей Иосиф Давидович рядом с собой не держит. А таланту по барабану: Кобзон ты или Морковкин. Запросто может послать. Имею, мол, право на отдых и обеденный перерыв - и прав будет.
Так Иосиф Давидович что удумал? После последней программы заказывает банкет. Сверхурочные платит всему ресторанному персоналу: от мойщиц посуды до поваров. А потом приглашает поужинать всех, с кем работал на сцене. Подходит к каждому персонально и приглашает исключительно лично. Ешь, сколько душа пожелает! Пей, что захочешь - хоть коньяк по сто двадцать рублей! Если имеешь зазнобу, сажай ее за свой столик, пусть тоже порадуется. Кобзон заплатит за всех! А сам он, "крутой мафиози", будет тихонько сидеть в уголочке, цедить бутылку "Нарзана". И будет сидеть до конца, пока не уйдет последний трубач. Золото не мужик, жаль, что таких мало!
Жорка махнул рукой, залпом выпил остывший кофе.
- Что вы хотите приобрести: дом или квартиру? - сухо спросил Эдуард.
Для него прозвучало как откровение, что где-то есть люди лучше его.
Эх, блин, поломал тему! - читалось на лицах девчонок. Мамэллу тоже слегка покоробило:
- Дорогой! - сухо сказала она, - если не трудно, приготовь нам еще кофе!
Это прозвучало как выговор. Мальчишка вспыхнул, сгреб опустевшие чашки в поднос и выбежал вон.
- Итак, - улыбнулась Евдокия Никитична, - вопрос прозвучал: что вас конкретно интересует?
- Я мог бы купить и то и другое, - со всей откровенностью ответил Устинов, - но нет смысла спешить. Хотелось бы осмотреться, подобрать что-нибудь действительно стоящее. А пока снять квартиру на длительный срок, где-нибудь в тихом, спокойном районе. Отдохнуть от толпы, зализать раны.
- Зна-е-те, И-игорь, - нараспев протянула Мамэлла, - вы нас всех просто очаровали. Но не это меня настораживает: для человека свободной профессии вы рассуждаете слишком уж здраво. Тем не менее, я вам постараюсь помочь. Подруга моей приятельницы уезжает в Москву - надеется все сокрушить, но сделать карьеру. Она рассуждает примерно, как вы: не желает сжигать мосты, оставляет пути к отступлению. Квартира ее свободна, как вы и хотели, на длительный срок. Честно скажу, эта жилплощадь нужна мне для дела, но вам я ее уступлю.
- Не знаю, что и сказать...
- Уступлю охотно, не без выгоды для себя, - она поднялась с кресла, слова теперь падали сверху вниз и звучали с легким нажимом. - Не знаю как вам, а мне квартира понравилась. Это именно то, что нужно... по нашей специфике. Договор арены подписан. Я теперь на правах пользователя. Все коллизии учтены и оформлены юридически. Хозяйке заплачено сразу за полгода вперед...
Евдокия Никитична медлила. Жорка тоже молчал, поскольку не хотел торговаться.
- Коммуналку я тоже беру на себя. Ключи... куда подевались ключи? - вспомнила, ключи я сейчас найду. В общем, завтра же можете посмотреть, за что я намерена получать... по двести долларов в месяц! - сказала, будто бросилась в пропасть.
- Завтра так завтра.
- Жорка, в принципе, не спешил и правильно делал: после удачной сделки самый прижимистый жох испытывает благодарность к обманутому клиенту и даже способен на множество мелких уступок.
- Сами вы этот дом не найдете, - после длительной паузы пояснила Мамэлла, - только время зря потеряете. Это в предгорьях, на границе с соседней Республикой. Машина мне сегодня нужна, а утром Анатолий вас отвезет, все покажет. Вы ведь заночуете у девчонок? - они на сегодня попросили отгул...
Лялька и Вика опекали Жорку, как маленького: не давали сорить деньгами и все порывались накормить до отвала. На крохотной кухне они целый вечер лепили пельмени, а Жорка рассказывал и рассказывал.
В его арсенале было множество богемных историй: про скрипача Поноровского Сашу и дочку его Ирину; про Рубину Калантарян и сына ее Рубена; про Сергея Захарова, уже отмотавшего срок и его похождения в Киевской Филармонии. Ибо Контора к разработке любой легенды всегда подходила с государственной основательностью.
Устинов устал убегать и теперь отдыхал душою и телом. Спасибо за это девчонкам, таким несчастным и непутевым! Когда-нибудь и у них все сложится в этой жизни.
Вода в кастрюле уже закипала, и подружкам стало не до него. Жорка отпросился за сигаретами. Сам же нырнул в ближайший универмаг, и купил им японский цветной телевизор. Один на двоих.
Девчонки были растроганы. Спать его уложили на огромной трехместной кровати, а сами ушли. Как оказалось, на лестничной клетке они занимали две соседних квартиры: в одной просто жили, другая служила местом для интимных свиданий.
...Устинов уже собирался уснуть, но услышал шаги. Вспыхнул мягкий ночной свет. У постели стояла Лялька, босиком и в ночной рубашке.
- Если хочешь, возьми меня, - тихо сказала она, - не хочешь - тогда Вику. Если нравимся обе - возьми обоих, мы не ревнивые. Вика, иди сюда, а ну-ка разденься.
Устинов отрицательно покачал головой.
- Ты не думай, - жарко шептала Лялька видя, что Жорка молчит, - у Вики фигурка что надо. Разденется - лучше чем эта... фотомодель женщины.
Терпеть больше не было сил.
- Сестренки мои любимые, - сказал он с душевной мукой, - зачем вы меня так мучаете? Вас не хотеть невозможно. Только что же мне делать? - если я вас возьму как женщин, потеряю как лучших друзей.
Устинов ожидал всего, что угодно, но только не такого финала: девчонки вдруг обнялись и дружно заплакали.
Это была последняя ночь без мук и кошмаров.
Глава 25
Последний раз Подопригора получал по рогам еще до Афгана, в годы суровой армейской юности. Свел его тренировочный спарринг с прапорщиком-хохлом. Вечно сонного, неуклюжего дядьку он, тогда еще рядовой, в деле не видел. Думал, что это какой-нибудь интендант с базы снабжения. Вот и решил взять его "малой кровью": подставиться, принять удар "на рога" и ответить встречной убойной серией.
Все вышло, как он и рассчитывал, но с иными последствиями. Хохол приложился так, что хрустнула черепушка. Никита остался стоять на ногах, не в силах упасть, или просто пошевелиться. В голове басовито гудел колокол, горизонт заплывал черно-красной мозаикой. Временами его разрывали ослепительно белые вспышки. А бешенный прапорюга продолжал его мурцевать, как Петлюра пьяного гайдамаку. И бил же, сволочь, как-то по-подлому: попадает в плечо - екает селезенка. Снова приложится в ту же, вроде бы точку, а удар отдается в коленках. На прощание треснул так, что пол под ногами Никиты с грохотом провалился, а сам он попал в санчасть с переломом ноги.
Тайну чудо ударов он выведал. Будучи крепко навеселе, хохол навестил в санчасти болящего "фазана", да там же и раскололся. Великая все-таки вещь - угрызения совести. Жаль, что свойственны подобные импульсы только загадочной русской душе. Никита же, причислял себя к истым хохлам и свои наработки цепко держал при себе.
На войне он заматерел, но едва не сломался психически. Так случается, если ставишь перед собой неверные ориентиры. По жизни своей Никита был ведомым, а не ведущим. Он считал это большим недостатком, старался избавиться от него, но не мог, ибо лидером надо родиться.
Когда Подопригора был еще крутым пацаном по прозвищу Кит, учился в их классе Васька по фамилии Грабаренко. Васька был кривоног, вечно ходил в кирзовых сапогах с вывернутыми "халявами", донашивал чьи-то штаны с заплатками на корме. Два раза в году он стригся исключительно наголо, а от гранита науки отгрызал максимум на трояк.
В то время гремели "Битлы", в моде были остроносые туфли и расклешенные брюки. Школьники города, всеми правдами и неправдами норовили отращивать длинные "патлы". И только детдомовцы стригли головы под машинку и цеплялись за солдатскую обувь.
Вот таким человеком был Васька: ладным, веселым, везучим. Бабы по нему сходили с ума. В школьной футбольной команде он играл вратарем. И такие шальные мячи вытаскивал из углов, что взрослые дядьки диву давались. Но не это самое главное: как ладно сидели на нем старые "кирзачи"! Никита в ту пору не раз пожалел, что ногам его не хватает Васькиной кривизны.
В "Каскаде" таким человеком был Валерий Иванович Сапа по кличке Сапер ─ признанный авторитет для бойцов и (представьте себе!) офицеров. Хлопцы шутили, что в прошлой своей жизни Валерий Иванович был Суворовым. А что? Никита готов в это поверить. Группа рыскала от Хорога до Пакистана в автономном режиме. Сколько было разгромленных караванов и складов с боеприпасами! Враг неделями сидел на хвосте, зажимал в огненные тиски, поливал свинцом, не давая поднять голову. И в каждом конкретном случае у Сапера в загашнике находился свой, сумасшедший, но единственно верный выход.
В "Каскаде" таким человеком был Валерий Иванович Сапа по кличке Сапер ─ признанный авторитет для бойцов и (представьте себе!) офицеров. Хлопцы шутили, что в прошлой своей жизни Валерий Иванович был Суворовым. А что? Никита готов в это поверить. Группа рыскала от Хорога до Пакистана в автономном режиме. Сколько было разгромленных караванов и складов с боеприпасами! Враг неделями сидел на хвосте, зажимал в огненные тиски, поливал свинцом, не давая поднять голову. И в каждом конкретном случае у Сапера в загашнике находился свой, сумасшедший, но единственно верный выход.
"Товарища прапорщика" Никита боготворил. Как губка, впитывал бесценный боевой опыт. Сильные, слабые стороны в характере Валерия Ивановича и даже его откровенные "бзики" служили тогда Подопригоре примером для подражания.
Как и кумир, Никита всем сердцем возненавидел американцев и страшно переживал, если в ходе какой-либо вылазки его боевой счет оставался без изменений. Из Афгана в Союз он привез две трехлитровые банки соленых ушей американских военнослужащих. Незнающим людям пояснял, что это грибы.
- Ого, грузди? - поражались они, - даже черные попадаются?! А говорят, что в Афганистане...
По рецепту Сапера, дома он эти "грибы" нанизал на вязальные спицы, хорошо просушил над духовкой. Получились отличные четки: будет что в старости вспомнить.
...Это вот ухо он срезал под Кандагаром. Тот, кто раньше его носил, сиганул на Никиту с ножом, когда он стоял в дозоре. Думал, застанет врасплох, а потом перережет всю группу. На узкой тропе нужно быть осторожней вдвойне, но янки что-то не рассчитал. Пришлось на веревке спускаться в ущелье за первым своим трофеем.
Ухо с дырочкой от серьги успело сходить в кругосветку. Бывший его хозяин - морской пехотинец. Никита настраивался на серьезную схватку, а он продержался всего минуту.
Убивая, Никита держал в уме реакцию товарища прапорщика на его боевые свершения. "Молодец, фазан!" - редко кто из солдат удостаивался этой скупой похвалы и была она почетней иного ордена.
Наряду с боевым искусством, в Никите теперь изнутри прорастал лидер. И это его возвышало, придавало уверенности в себе. Вот и сейчас он спокойно ушел от удара, с небрежной легкостью пропустил его за спиной, многообещающе усмехнулся и по крутой дуге пошел на сближение.
Я винтом закрутился в противоход. Пришлось немного пришпорить время - пиратский, конечно, прием, но только так я успел вскочить на ноги, поставить скользящий блок и нырнуть под разящий удар огромного кулака. Фора в доли мгновения, незнающий человек ее не заметит, но в бою она дорого стоит.
Никита продолжал наседать. Я был похоронен под градом ударов, а он продолжал танцевать свой безумный воинственный танец. Атаки шли волна за волной, с разных дистанций и направлений. Каждый каскад был законченным продолжением предыдущего и логически из него вытекал. Со стороны могло показаться, что ему наплевать на защиту. Но только со стороны. Никита удерживал свое тело в границах Перунова круга. Это высшая ступень мастерства. Шагнув на нее, боец отражает любые удары по самой кратчайшей прямой.
Да, мне приходилось не сладко. Путешествие в тесном гробу не способствует хорошей физической форме. Болело все тело. Особенно в тех местах, куда попадали шальные пули. Хочешь, не хочешь, а нужно уравнивать шансы: на ложном замахе я ушел на дистанцию и успел заблокировать боль. Так дело пошло веселей, но, как потом оказалось, это был единственный мой успех.
Никита владел славяно-горицким стилем лучше меня. Он теснил меня к самому краю обрыва. Я вертелся, как мог: уходил, ставил блоки, нырял под удары и выжидал, выжидал, но перейти в контратаку спецназовец мне не позволил. Можно было пойти на военную хитрость: спрятаться в прошлом, перешагнуть в будущее, или (что будет совсем неожиданно) на стремительном всплеске уйти с траектории, забежать за широкую спину спецназовца, пнуть его коленкой под зад, (чтобы шибче летел), вернуться, поймать его на кулак и победой закончить бой. Но пока мы еще союзники. А в споре союзников победа любой ценой - это уже жлобство! И потом, я ведь сам спровоцировал драку.
- Урок это, княжич, не сума и не крест. Его на плечах не носить, а в жизни, глядишь, пригодится!
Этот голос я достал у Никиты из памяти. Вернее, не у Никиты, а у того человека из далекого прошлого, что все больше прорастал в нем. Он не мог его не узнать.
Спецназовец в азарте не понял: откуда пришел этот голос. Он даже не удивился, настолько вошел во вкус.
- Не боись, друже, - заревел он в ответ. - Живы еще чады Владыки Земного Мира Великого Властителя Велеса!
- За Веру, за мощь за Его радеющие, не позабывшие имя Его! - чисто автоматически произнес я, споткнулся и сел на задницу.
Никита в замешательстве отступил и тоже опустил руки.
Мы оба пытались осмыслить произошедшее: ведь проще услышать гром в середине зимы, чем Вещее Слово. То же самое думал, наверное, он. Или тот, другой...
- Ай, молодца! Мамой клянусь, молодца! - отчетливо прозвучал чей-то насмешливый голос. - Что ж вы остановились? Не стесняйтесь, можете продолжать чистить друг другу рожи. Старый Абу-Аббас давненько не видел таких вот, задиристых петушков!
Насчет петушков, это он зря, - подумал Никита.
Я обернулся и уперся глазами в ствол. Параллельно стволу слева направо двигалась борода - шикарная борода, широкая и густая, как новая одежная щетка. Наверное, экономный хозяин подстригал ее топором. Чуть выше одежной щетки шевелились кривые, ехидные губы. Вот они приоткрылись в ухмылке, явив для всеобщего обозрения здоровые, крупные зубы чистокровной английской породы. Над этими жерновами свисали усы. А над ними ─ стремящийся ввысь, как звезда на рождественской елке, агромаднейший шнобель, достойный книги рекордов Гиннеса. Под зеленой повязкой под потным лбом, под сросшимися бровями, в глубине морщинистых впадин, затаились глаза. Глаза ядовитой, коварной, умной и хитрой змеи.
Абу-Аббас был не стар, но по сравнению с теми, кого он привел, выглядел аксакалом. Рядом с ним находились дети: один пацан пацаном, другой чуть постарше. В камуфляжах зимней расцветки и, естественно, с автоматами, оба смотрелись по- взрослому. Кто они есть такие, я до конца не понял, но явно не лесники. Случайных прохожих тут не бывает: самолет "с вещами" - сам по себе очень богатый приз. А тем более - в голодное смутное время. На такую добычу может запасть кто угодно: и люди с соседней горы, запустившие "Стингер", и обычные мародеры. Их много сейчас развелось по окрестным аулам.
- Никита, - мысленно прошептал я, - ты слышишь меня, Никита?
- Кажется, слышу, - неуверенно отозвался спецназовец.
- Ты можешь не говорить. Ты думай, мысленно формулируй все, что хочешь мне сообщить. В любом случае, я пойму.
Он понял, кивнул.
- Где же были твои глаза, товарищ гвардии капитан? - задал я провокационный вопрос, доподлинно зная, что в Никите, капля за каплей просыпается вода, господарь, предводитель.
И точно: волчьи глаза спецназовца сверкнули огнем:
- Да пошел ка ты на ...! - рявкнул он вслух.
- Что ты сказал?! - взвился Абу-Аббас, инстинктивно хватаясь за нож. - Это ты у меня пойдешь... с порватым очком!
Он выпустил из виду меня, и свой автомат. За такие ошибки наказывают. Секунду спустя, аксакал лежал на земле с переломанным позвоночником. Остальных порешил Никита: жестоко и быстро, по варварски, обычным куском железа. Когда я обернулся, все уже было кончено: у одного из мальчишек была перерублена шея, у другого - раскроен череп.
М-да, вот так я бы не смог. Поэтому испытал двоякое чувство. Мне было жаль пацанов. Их неокрепшие души кричали от ужаса. А с другой стороны, что оставалось делать? Люди сами решают свою судьбу, взяв в руки оружие. Они помыкали слабыми, считая, что в этом сила.
Все случилось настолько быстро, что никто ничего не услышал. По вершине горы бродило много людей с оружием. Но все они были сравнительно далеко: аксакал приказал им прочесывать лес, взять живыми всех четырех гяуров. Он откуда-то знал, что летчиков в экипаже ровно четыре. Интересно, откуда? Я порылся и в его исчезающей памяти, но везде нарывался на смирение и молитву. Поистине, этот воинствующий мулла был плотно настроен на встречу с Аллахом. Надо же, а с виду большой матершинник!
Пока я переживал, спецназовец разбирался с нашим трофейным оружием: три автомата и нож - стреляющий нож разведчика бельгийского образца, с мощной пружиной. Лезвие доводилось методом полировки, было прозрачным и чистым. Оно завораживало: где-то внутри металла то вспыхивало, то угасало голубоватое пламя.
- Что это с тобой?
Я вздрогнул, непонимающе обернулся.
- Что, говорю с тобой? - Никита прикрыл ладонью глаза и отступил на шаг.