Никита тем временем шел к автобусу. За тридцать шагов до цели ему приказали раздеться по пояс, снять ботинки и вывернуть все карманы. Только он все равно не считал себя безоружным. Умение убивать любыми подручными средствами пришло к нему после того случая.
Он очнулся от холода. Чувство непонятной тревоги охватило все существо: где я, как очутился здесь, неужели вчера перебрал?
Действительность оказалась намного хуже. Он лежал голяком на каменном холодном столе. Спертый воздух был густо сдобрен запахом мертвечины. Голову жгло, как после бритья "на сухую". В правом боку саднило. Вокруг царил полумрак, и от этого было еще страшнее. Из трех потолочных светильников горел только один. Да еще, в дальнем углу помещения, тускло мерцала подслеповатая лампочка. Там, за столом, увенчанном литровой бутылью, храпел человек в белом халате.
Соскользнув с неудобного ложа, Никита присел и чуть не завыл от боли: в правом боку зияла огромная рваная рана. Из нее на холодный кафель прерывистой тонкой струйкой закапала кровь. Вместе с болью проснулась память. Последнее, что он вспомнил, это раскрытая дверь самолета и возглас: "Пошел!"
Ну вот, - удовлетворенно подумал Никита, - теперь есть хоть какая-то определенность. Наверное случилось что-то серьезное. Настолько серьезное, что меня посчитали мертвым, а мертвых не перевязывают...
Но бреют, - выплыл со дна души ехидненький голосок.
Он еще раз ощупал рану. Вернее, то место, где она только что была. На месте кровавого месива красовалась широкая красная полоса, которая стремительно рубцевалась. Сердце затрепетало: прочь, прочь из этого проклятого места!
Стоять! - Никита собрал дрожащие мысли в железный кулак. - Мы живы и это главное, все остальное приложится.
Выпрямившись, он медленно подошел к столу. Пахло техническим спиртом. Хмырило в белом халате широко улыбался во сне, наверное, видел что-то хорошее. В правой руке он держал тупую безопасную бритву, а в левой - недоеденный пирожок. Тяжелая связка ключей оттягивала карман.
Свой командирский "комок" Никита искать не стал - не факт, что он вообще где-нибудь здесь. Случайно набрел на шкафчик с одеждою персонала. Так и явился на КПП: в синем костюме, кирзовых сапогах и коричневой велюровой шляпе. Вечно пьяный майор Сорокин глянул стеклянным взглядом, протянул сигаретку и хмуро предупредил:
- В следующий раз в таком виде не пропущу.
Утром его вместе с группой перебросили в Минеральные Воды. Случилось что-то серьезное. За спешкой и суетой думать было особенно некогда. Никита и старался не думать. Но все равно чувствовал: он стал каким-то другим. Этот же факт был отмечен его подчиненными. Ему снились лихие погони на взмыленных лошадях, кровавые стычки на саблях и копьях, трупы людей, насаженные на колья и лицо незнакомой женщины. При виде ее сердце сходило с орбиты и начинало бешено колотиться. Даже курить пришлось научиться заново.
Почему я тогда не погиб? - все чаще и чаще он задавал себе этот вопрос. Перед глазами вставал безымянный труп с кишками на морде. И невольно всплывало из подсознания: "Наверное, это я".
- Ну, что ты себя все изводишь? - сказал ему как-то Кандей. - Живи да радуйся. Удача твоя из области невозможного, потому, что случилась у всех на глазах. Значит, нужен ты на этой земле. Нужен для какого-то часа, который дороже иной жизни.
Вот тебе и Кандей, - я вспомнил его лицо, - философ в камуфляжном костюме! Откуда в русском солдате такая глубинная мудрость? Или кто ходит под смертью - тот ближе других к звездам? Как он понял, что каждый, рожденный под знаком света, приходит в этот суетный мир, чтобы исполнить свое предназначение несмотря ни на что, даже - на смерть.
О том, что Никита мой вероятный враг, я даже не думал. Это вопрос будущего. В данный момент этот парень делал святое дело и делал его хорошо.
Автобус стоял особняком, на равном удалении от самолета, предметов и складок местности, потенциально опасных для группы Салмана - таких, где могли бы укрыться вооруженные люди.
- Стой, где стоишь! Повернись спиной. Все, что в руках, положи на землю. Мимино, обыщи.
Из передней двери, складываясь перочинным ножом, выпал небритый джигит возрастом под полтинник. Он поднял с земли спутниковый телефон, прохлопал брючины.
- Тут больше ничего нет.
- Э-э! Ты деньги принес? - крикнули из автобуса.
- Э-э, деньги в машине, - отозвался Никита
- Ну, так неси их сюда, - невидимый собеседник хмыкнул, чуть было не засмеялся. Он понял, что его передразнивают и это его позабавило.
- Что, так и будем орать, как хохол по межгороду? - Никита мастерски разыграл легкое раздражение. - Я пришел, чтобы обговорить порядок обмена.
- Мимино, проводи.
Передние двери автобуса были открыты наполовину. На верхней ступеньке сидел бородатый мужик в коричневой шляпе с полями, загнутыми на ковбойский манер. Он молча посторонился, прихлопнул ладонью пространство рядом с собой. Садись, мол, располагайся как дома - у нас здесь все запросто.
Никита протиснулся внутрь. Проем по всей ширине был отгорожен какой-то дерюгой. Прежде чем сесть, прислушался. Из салона не доносилось ни звука. На штатном сидении полулежал водила. Он тихо стонал, уткнувшись в баранку забинтованной головой. Лобовое стекло с его стороны забрызгано мелкими каплями крови. Сам он, кажется, был без сознания.
- Ты у нас, стало быть, "Альфа"? - тихо спросил бородатый.
- Выше бери. Армейский спецназ.
- Значит, "Каскад". Помню такой, встречались в Кабуле. Было у вас четыре равноценные группы. Работали по две, меняя друг друга. Ты у них, получается, старший?
- Здесь да.
- Мне знаком такой тип командира, - бородатый "ковбой" с удовольствием демонстрировал свою проницательность, - бойцы за тебя... нарушат любой приказ. Что молчишь? - и так знаю. Зачем ты пришел?
- Угадаешь с трех раз?
Правильно выбранный тон - половина успеха в переговорах. Никита говорил короткими емкими фразами и заставлял противника додумывать, досказывать за себя.
Салман это оценил, улыбнулся:
- Ну вот, наконец-то прислали нормального человека, с которым приятно поговорить. А то гонят пургу своим помелом: "Мы же с вами нормальные люди". Ха! Это я-то нормальный?! Или, может быть, он? Да клал этот хмырь огромный и толстый на детей всего мира. А об этих печется только лишь потому, что из Москвы приказали.
У этого парня мозги набекрень, - осторожно подумал Никита. И я был с ним полностью солидарен.
- Каждый год из страны продают за рубеж до пятнадцати тысяч детишек, таких же как этих, детдомовских. Это если считать по легальным каналам. А сколько вывозится незаконно? На лютую смерть, на запчасти? Зайди на любой вокзал: что, прежде всего, бьет по глазам? - голодная, пьяная, обкуренная беспризорщина. "Весь этот мир не стоит одной-единственной слезинки ребенка", - раньше я эту фразу частенько слышал. Где же сейчас те гуманисты, которые ее повторяли, почему языки в заднице? Они и в тридцатых были такими - гнилая, продажная интеллигенция! Правильно Сталин топил их, расстреливал, гноил в лагерях, выгонял из страны...
- А ты, как я понимаю, истинный защитник детей? - Никита выдал очередной перл. Будь я в своем теле, да не в столь трагической обстановке, точно бы засмеялся.
- Я солдат, - строго сказал Салман. - Я выполняю боевую задачу. Ты пришел за детьми? - ты их получишь! Живыми - если те, кто тебя послал, быстро и в полном объеме выполнят наши условия, или... или не обессудь.
- Солдат?! Что ж ты делаешь здесь, где никто ни в кого не стреляет? Против кого воюешь?
Бравый ковбой сгорбился. Поджал серые губы.
- Ты, как я вижу, десантник. Срочную где служил?
- В Молдавии. Город Болград. А ты?
- В Борисоглебске. Но это не главное. Раз ты служил - значит, давал присягу. Слова еще не забыл? Может, напомнить? "Я, гражданин Союза Советских Социалистических Республик, вступая в ряды Вооружённых Сил, принимаю присягу и торжественно клянусь быть честным, храбрым, дисциплинированным, бдительным воином..." Как там дальше? "Я всегда готов по приказу Советского Правительства выступить на защиту моей Родины - Союза Советских Социалистических Республик и, как воин Вооружённых Сил, я клянусь защищать её мужественно, умело, с достоинством и честью, не щадя своей крови и самой жизни для достижения полной победы над врагами..." Вспомнил? Вижу, что вспомнил!
Никита кивнул.
- Так вот, я и хочу спросить, как десантник десантника: где ты был? Где ты, лично, был, когда распадалась моя страна? Подался в кооператоры? Крышевал платный сортир?
- Я был на войне.
- Почему тогда твоя мать, бабушка или сестра... старушки-соседки, которым не носят пенсию... Почему русские женщины не сказали своим сыновьям и внукам: идите, родные, бесчестие хуже смерти, благословляем на баррикады?
Даже самый последний мерзавец находит своим поступкам благородные объяснения, - думал Никита. - Каждое дерьмо хочет пахнуть ромашкой. Только здесь что-то другое. По-моему, это больной человек. А ведь в чем-то он прав! Да, мы действительно виноваты и получили то, что хотели: голод и нищету, кумовство и предательство, президента дебила... и это... как там далее в тексте? "Если же я нарушу эту мою торжественную присягу, то пусть меня постигнет суровая кара советского закона, всеобщая ненависть и презрение трудящихся". "Гнев и презрение"... нас действительно все презирают: Болгария, Германия, Польша - все, кого мы спасли от фашизма, а потом предали. Даже сраные Латвия и Литва - страны-холопы - и те! Раньше боялись и ненавидели - теперь презирают.
- Вы, русские, - исходил пеной оратор, - есть ли у вас чувство гордости? Вас уводят из дома, отлавливают на улицах, как бродячих собак, чтобы продать в рабство. А вы сидите, каждый в своем углу, жуете свои помои, как свиньи на бойне. И ни одна падла голоса не подаст, не скажет: "Ребята, нахера нам такая народная власть, которая не умеет и не хочет уметь главного - дать человеку право ее и себя уважать?!"
- Так причем здесь они? - Никита коснулся затылком брезента, отгораживающего салон.
- Они не причем, и ты не причем, и я. Просто Россия пьяна: вусмерть, вдрызг, вдрабадан! - в черных глазах Салмана явственней проявился лихорадочный блеск. - Ее нужно хорошенько встряхнуть, сунуть мордой в помои, а потом выпустить кровь - как можно больше дурной крови. Только тогда она встанет, опохмелится и скажет: "Мама моя, меня же насилуют!" И может быть, через много лет она вспомнит врача, поставившего верный диагноз, и скажет "спасибо" хирургу, сделавшему первый надрез.
То ли крышу снесло у джигита? То ли телек пересмотрел? Никита, по-моему, тоже это почувствовал. Он промолчал. Вернее, ответил МХАТовской паузой - достал из кармана измятую пачку "Примы" и принялся изучать ее содержимое. А из-под шляпы неслось:
- Этот ублюдок прежде всего спросил: "Сколько денег нужно тебе, Салман?" Он даже в мыслях не допустил, что я хочу чего-то еще, кроме баксов и наркоты.
- Тебя это очень обидело? Давай тогда я спрошу, - согласился Никита, - может, полегче станет? Ты, я вижу, никуда не торопишься - нашел свободные уши. А я вот, пытаюсь сигареты распределить, чтобы хватило на весь разговор.
- На весь разговор не хватит. Ты ведь со мной полетишь.
Никита не удивился. Не удивился и я.
- Да, - повторил Салман и хлопнул себя по колену. Идея ему понравилась. - Ты полетишь со мной! Или не хочешь? - Из-под кустистых бровей прорезался мстительный взгляд. - Даже не знаю, как быть с твоим горем, чем помочь? Я давно не курю, Мимино тоже бросил. Мовлат и Шани, если и угостят - только шаной. Э-э-э! - затянул он, включая милицейскую рацию.
- Вас слушают, - ответил обиженный голос.
- Условия мои будут такими: я хочу другой самолет, тот, что из Мурманска летел на Ростов. С его экипажем и оставшимся багажом. Это первое. Теперь второе: в ментуре, среди вещдоков, должен быть килограмм героина. Не сочтите за труд, привезите его сюда. И еще: мне нужны люди из Ростовской тюрьмы: трое, согласно списку. Его я отдам вашему человеку. Так... я ничего не забыл?
- Оружие, - напомнил Яхъя, клацая челюстями. Он сидел совсем рядом, невидимый за дерюгой и слышал весь разговор, - ты не сказал про оружие!
- Прошлый раз говорил, - возразил бородач, даже не отключив микрофон.
- Больше проси, Салман, оружие лишним никогда не бывает, в горах пригодится. Привезут - куда они денутся!
- Ты слышал? Автоматов не три, а шесть, - отчеканил Салман в эфир. - Каждый ствол лично проверять буду. Все должны быть в заводской смазке и с полным боекомплектом. Добавьте по три запасных обоймы к каждому экземпляру. На все про все у вас сорок минут, время пошло.
- Но... - заикнулся эфир.
- Я сказал, время пошло! Что сидишь? - бородач обратился к Никите, - вот тебе список, дуй до горы! Заодно и куревом разживешься... э-э-э, Яхья, воспитатель хренов, выведи для него немного детишек. Сколько? - на твое личное усмотрение. Чтоб человек зазря ноги не бил...
Глава 12
В четырнадцать лет Никита остался один. Стандартная биография: детдом, ПТУ, армия, офицерские курсы. На каждой из этих ступеней его пытались сломать. Но сидела в его характере врожденная житейская мудрость. Никита не поддавался соблазнам, не отвечал на удары и провокации. Не зная того, сам себя уберег от улицы, тюрьмы и дисбата.
Потом был Афганистан. На войне он озлобился, одичал. Почему-то возненавидел американцев. К моджахедам, напротив, испытывал чувство симпатии. (Как ни крути, а правда на их стороне). Что, впрочем, не мешало ему убивать и тех и других...
Я легко считывал информацию о прошлым майора- спецназовца, но как ни старался, не смог откопать в его памяти ни единого проблеска из жизни того, кто раньше владел этим телом. И я, эфемерное существо, лишенное всяких эмоций, впервые познал нечто, похожее на чувство досады.
Никита тоже был не в себе. Все шло как-то наперекосяк: и в стране, и в армии, и в этой вот, долбанной операции. Серость, кругом одна серость. Не власть портит людей, а безумная жажда власти, имя которой - политика. Не зря подполковник Архипов, читавший когда-то курс военной истории в Киевском общевойсковом, по пьяному делу не раз говорил: "Узнаю, что кто-то из вас перешел в замполиты - сей же час прокляну. Это значит, что я вас хреново учил".
Этот тоже, ефрейтор запаса, приехал командовать генералами. Выгорит дело - орден ему и почет, сорвется - тоже без штанов не останется. Черти его принесли, все по фигу - лишь бы в Кремль на тусовку не опоздать! Ничего, время придет - спросим. Со всех и за все спросим! Не добро - справедливость - высшая моральная категория. Справедливость, как неизбежность возмездия.
Я оставил Никиту когда он шагал по бетонке и вел за собой пятерых ребятишек. Он шел и стыдился их благодарных глаз, весь в сомнениях и расстроенных чувствах. Не снимал он и своей доли вины: что-то сделал, что-то сказал не так, на чем-то не настоял.
Этот безумный мир выглядел весьма неприглядно, если смотреть с его небольшой колокольни...
Да, то, что творилось в аэропорту, бывает только в России, где меньше всего доверяют специалистам. Все команды выполнялись бегом, но не было в них изначального проблеска мысли. А так... бестолковая суета, имитация бурной деятельности.
Уже свечерело, когда подошли тягачи. Подготовленный к вылету самолет неспешно утащили за хвост. Вместо него подали другой - тот самый мурманский рейс, в котором летел полумертвый я.
К опущенной аппарели медленно подходил экипаж. За каждым движением летунов настороженно наблюдали из окон автобуса. Как, впрочем, за всем, что творилось на летном поле. Люди шли, как на плаху, поддерживая друг друга.
- Те самые, я их всех хорошо запомнил - четырежды этим рейсом летал, - уверенно прогудел Мимино и опустил бинокль.
- Точно?
- Точней не бывает. На походку грим не наложишь! Командир - пилот первого класса... фамилия у него церковная... как его? - Панихидин. Видишь, как косолапит? И ботинки у него стоптаны внутрь. Говорю тебе, те же самые! Эх, жалко, что нету ни одной стюардессы. Кого трахать то будем?
- Если проколешься, то тебя! - пригрозил Салман. - Дай-ка сюда "глаза", сам посмотрю.
Он бережно принял оптику и долго, минуты три, всматривался в детали одежды и выражения лиц.
- Конструкция самолета знакома?
- ИЛ-76? - двести часов на таком налетал.
- Сможешь проверить количество топлива?
- Два пальца об асфальт!
- Наличие на борту посторонних?
- С этим труднее. Но думаю, справлюсь.
- Надо справиться, Мимино, это важно. Намного важней, чем взлететь. Упустим инициативу - вряд ли кто-то из нас доживет до суда.
Рация деликатно откашлялась. Бородач вздрогнул, и чертыхнулся:
- Ну, что еще там?
- У нас почти все готово.
- Что значит "почти"?
- Один из ваших... товарищей не желает выходить на свободу. Он говорит, что будет досиживать срок. Нет смысла ему рисковать, полгода осталось. Если хотите, он сам вам об этом скажет. Есть телефонная связь с тюрьмой.
- Верю, не надо, - согласился Салман, - что с остальными?
- Ичигаев в бегах. Его везли на вокзал для дальнейшего этапирования. За городом на автозак был совершен налет. Ранены двое сопровождающих. Заключенному удалось скрыться. В общем, из тех, кого вы затребовали, в наличии только один. Он подтвердит, что я говорю правду.
- Слушай, ара, - зарычал бородач, - не нравятся мне твои совпадения! Если с Асланом что-то случится, если и он почему-то вдруг "передумает", я начну зачистку автобуса. Где там посредник? Пора переходить к делу. Короче, ты понял. А пока суд да дело, хочу осмотреть самолет. Если там уже есть кто-то лишний, пусть убирается. Пусть уходит, пока не поздно! Если что, будем действовать по своему усмотрению.