В лесочке звенели голоса ребятишек. В первые разы она как-то не придавала им значения, а потом ей стало казаться странным то, что ребятишки всегда оказываются за ее спиной, стоит ей .прийти сюда и присесть у березы.
Однажды она не удержалась, поманила дерибасовского Матвейку:
- Вы чего тут крутитесь, а?
Матвейка дернул себя за выцветший хохолок, помолчал, признался:
- А нам дядя Никита наказывает... Он нас за это на мотоцикле катает.
- Ну ладно. Играйте.
Матвейка переступал с ноги на ногу и не- уходил.
- Играй. Я не скажу. Он вас будет катать по-прежнему.
В больницу она попала внезапно. Поехала с Никитой на очередной осмотр, а ее оставили. "На всякий случай, ввиду необычности случая".
Поселок взволновался. Обычно женщин увозили тогда, когда пора подходила. А тут... Необычный случай...
И как он обернется? И чего ждать?
Теперь все свершилось. Родила. Сына. Вес три килограмма сто пятьдесят граммов.
Новость дошла и до Медвежьего. На телеге, запряженной серым жеребцом, прискакали Соня и бабушка Поля, сестра Марьи Денисовны.
Соня влетела в избу, глаза по полтиннику:
- Чо? Чо стряслось?
Марья Денисовна рассказала,
- Вот дьявол чубатый! А мне говорят, ваш Никита сам не свой, машину вытребовал и в Выселки. У меня аж сердце екнуло.
В дом вбежал семилетний Васятка, сын Сони, выпалил:
- Председательша!
За охами и ахами не услышали, как подошла машина. С председательшей на крыльце столкнулись. Высокая, начинающая грузнеть, с загорелым, припудренным пылью крупным лицом,.в сапогах, она походила сейчас на командира, вышедшего из боя (страда началась, для нее - бой).
- Прослышала, Марья Денисовна.
Они обнялись, как старые подруги после долгой разлуки.
- Да вроде бы дождались,-сказала Марья Денисовна.'
- Ну, ежели чего... хоть время и трудное.., поможем.
- Спасибушки, Настасья Захаровна.
К вечеру со стороны Медвежьего послышалось тарахтенье. Первым его уловили мальчишки.
- Дядя Никита едет! Дядя Никита!
Никита остановил мотоцикл подле своего дома, взвалил на плечи что-то завернутое в серую бумагу, крикнул от калитки:
- Бабаня, я дорожку приобрел!
- Ополоумел паря, - произнесла Марья Денисовна, вышедшая на крыльцо. Но по выражению ее лица было видно, что она довольна и внуком, и его странной покупкой, и всем сегодняшним днем.
Глава вторая
- Видать! Видать!-закричали мальчишки и стали подпрыгивать, стараясь разглядеть получше то, что увидели. Они стайкой гудели на околице в ожидании прибытия нового жителя поселка.
Машин еще не было видно, лишь за дальним лесочком появилось редкое облако пыли, похожее на утренний туман. Но у мальчишек были опытные и зоркие глаза. Они различили это облачко и догадались, что оно означает.
Вскоре из-за лесочка действительно появилась машина, или телега, или мотоцикл - из-за пыли нельзя было разобрать детали. Лишь когда дорога повернула и пыль отнесло, оказалось, что к Выселкам движется и то, и другое, и третье, то есть лошадь с телегой, и машина, и мотоцикл.
Часть мальчишек тотчас побежала по поселку, выкрикивая на ходу:
- Едут! Едут!
- В председательском "газике"!
- На мотоцикле!
- На телеге!
- Чо орете-то! В чем едут-то?-закричала появившаяся у заплота бабка Анисья.
Но ребятишки неслись вперед, продолжая галдеть наперебой. ^
Странный кортеж между тем приближался к поселку. Предупрежденные жители высыпали на единственную улочку.
Когда телега подъехала к первой избе, из-за нее, пугая кур, вылетел Никита на своем мотоцикле и помчался вперед. Никто, однако, не обратил внимания на его маневр. Все были заняты мамашей с новорожденным.
Вера Михайловна сидела в телеге, застланной душистым сеном, как птица в гнезде, и крепко, обеими руками держала бело-голубой конвертик. Рядом была Сопя с узелком на коленях. Она не могла сдержать широкой улыбки и по этой причине молчала и не отвечала на поздравительные возгласы, направленные хотя и не ей лично, но все одно родне, Веруше, дорогому человеку.
Соседи окружили телегу, стараясь заглянуть внутрь конвертика, но ничего не могли углядеть, потому что' Вера Михайловна прижимала его к груди, всеми силами стараясь оградить ребенка от посторонних звуков и взглядов.
- Ш-ш-ш-ш,-зашипели вокруг.-Спит ребенок.
- Да он, поди, ишшо и звуков-то не чует.
- Все одно потише.
Приглушенно говорящая толпа поравнялась с Прозоровским домом и изумленно ахнула. Калитка была распахнута, а от нее до самого крыльца тянулась новая ковровая дорожка. Никита с букетом степных колокольчиков шагнул от ворот, передал цветы жене, а сам принял в руки драгоценный конвертик. Он пропустил Веру Михайловну вперед на ковровую дорожку и пошел за лею, чуть приотставая, держа на полувытянутых руках своего долгожданного первенца. Никита был огромный, а кокзертик маленький, но тем не менее Никита двигался по дорожке, как по бревну через реку, боясь оступиться, выронить свою драгоценность. А Вера Михайловна будто плыла перед ним, не поворачивая головы, не скашивая глаз, стараясь не расплескать свою гордость и счастье.
- Будто королева,-слышалось со всех сторон.
- Ай да Никита! Вот это встренул.
- Чо боишься-то? Не мину, чай, несешь.
На крыльце стояли три старушки - бабушки Марья,
Полина и Ольга. Они глядели на приближающихся к ним Веру и Никиту с конвертиком на руках как на чудо.
Как только Вера с Никитой очутились на крыльце,
Марья Денисовна поклонилась всем в пояс, произнесла певуче:
- Вечерком милости просим в гости.
Столы вынесли под навес, накрыли старыми, слежавшимися в сундуке бабушкиными скатертями. "Горючее"
привез на своем мотоцикле Никита. А закуску принесли соседи, кто что мог. Так тут заведено было.
Закатное солнце заливало землю. Люди казались меднокожими, а все вокруг-багряным, необычным, соответствующим празднику, который отмечали Выселки.
На "газике", не замеченном в суете, приехали директор школы и с ним две учительницы, подруги Веры Михаиловны.
Ивану Кузьмичу дали первое слово. Он встал, погладил лысину, мгновение раздумывал, брать ли рюмку, и все-таки взял ее и заговорил просто, спокойно, внушительно, как будто разговаривал с товарищами по работе:
- Я вот что хочу сказать, дорогие товарищи. Если посмотреть на карту, то там не увидишь ни станции Малютка, ни нашего Медвежьего, ни ваших Выселок. Мы, как это говорится, капля в море.
- Стало быть... - не то хотел поддержать, не то возразить старик Волобуев, но на него цыкнулн соседи, и он примолк.
- И событие, так сказать, - продолжал директор, - вроде бы обычное, появился на свет новый человек. Их каждый день по стране нашей огромной, может, не одна сотня рождается. Для Выселок это событие, а для страны вроде бы неприметное дело. Но...
Старик Волобуев опять зашевелился было, на этот раз явно желая возразить директору.
- Но,-повторил директор,-на самом-то деле это не так. На самом-то деле этот новый человек означает многое. Это наше будущее. Это семья, общество, народ - вот какая цепочка получается. Сегодня нашего советского народу прибыло. И уже по всем пунктам идут официальные сообщения: плюс один человек, плюс мальчик, по фамилии Прозоров, по имени... - он покосился на Веру и Никиту, ожидая ответа.
- Сережа, - чуть слышно произнесла Вера Михайловна.
- По имени Сергей, - громко повторил директор. - Он, этот Сергей Прозоров, уже значится во всех сводках, он уже та копеечка, без которой, как говорится, рубля не бывает.
- Это, значит, точно, - не выдержал старик Волобуев.
- Так вот, я хочу, чтобы мы поняли, что от нашей копеечки зависит богатство страны, и берегли ее, как собственный глаз. А вас,-он опять покосился на Веру и Никиту, - я поздравляю и желаю большого семейного счастья.
Люди оживились, зазвенели рюмками и вилками.
Только старик Волобуев все не унимался, все норовил вставить словцо:
- Оно точно. Вроде бы и на карте не обозначено, а между прочим-копеечка... Нет, нет, ты слушай,-тянул он, обращаясь персонально к бабке Анисье: - Копеечка-то, стало быть, золотая...
Вера несколько раз порывалась вскочить, наконец убежала в дом поглядеть, как там новорожденный. Подле младенца дежурил семилетний Васятка, но она ему не очень-то доверяла, тем более что сам дежурный давал повод для недоверия: высовывался из-за дверей, поглядывал, как гуляют взрослые.
Неожиданно шум застолья прервала песня. Марья Денисовна, подперев кулаками голову, затянула:
Раз полоску Маша жала,
Золоты снопы вязала.
Мо-олода-я-я-я.
Ее любили слушать. Все смолкли как по команде.
Мо-олода-я-я.
Тотчас два подголоска, две ее сестрицы, две бабушки, подхватили песню:
Эх, молодая-я, молодая-я.
Раз полоску Маша жала,
Золоты снопы вязала.
Мо-олода-я-я-я.
Ее любили слушать. Все смолкли как по команде.
Мо-олода-я-я.
Тотчас два подголоска, две ее сестрицы, две бабушки, подхватили песню:
Эх, молодая-я, молодая-я.
Голоса звучали чисто, и, если бы не видеть лиц, морщинистых щек, натруженных рук, опущенных на стол, можно было подумать - поют молодые.
Истомилась, изомлела,
Это что уж - бабье дело,
Доля злая-я.
Нет, они не только пели, они будто рассказывали, поверяли душу, выплескивая из нее близкие и понятные всем чувства, как будто уводили людей в воспоминания, в годы молодости.
Парень тут как тут случился, Повернулся, поклонился, Стал ласкаться-я.
Каждый вспоминал свою юность, свою удаль, свою любовь. Было тихо, где-то под стрехой гудела оса да за заплотом шептались прилипшие к доскам ребятишки,
Эх, стал ласкаться-я.
Эх, стал ласкаться-я-я.
- Тетя Вера,-послышался робкий голос Васятки.-Он фыркаит.
Вера Михайловна бросилась в дом, задев краешек стола так, что тарелка полетела на землю. Никита на лету подхватил тарелку и с нею в руках сам побежал следом за женою.
Гости одобрительно заулыбались и даже не попрекнули ушедших за сорванную песню.
Никита Прозоров работал на комбайне в паре с Лехой Обогреловым, по прозвищу Увесистый. Хотя Леха отслужил армию, женился, эта юношеская кличка за ним осталась: он все так же, как в парнях, был неуклюжим, рыхловатым. Играл на баяне и любил смеяться, От любого слова, показавшегося ему смешным, заливался, как жеребчик по весне.
Вот и сейчас он посмеивался, обращаясь к Никите с вопросом:
- Кого ты проведать-то бегаешь? Кого?
Никита делал вид, что не слышит напарника.
Леха не унимался, повышал голос, стараясь пере"
крыть гул мотора:
- К кому ты самоволку-то совершаешь? К кому?
Никите надоело, и, чтобы отвязаться от навязчивых приставаний друга, он показал ему кулак через плечо, Леха залился, а через минуту повторил свое:
- Значит, как его называют? Как?
Работали они круглые сутки. Спали по переменке.
На ходу заправлялись, на ходу ели и пили. Лишь иногда, когда задерживались машины, они останавливали комбайн и отдыхали прямо на полосе.
- Ну, что молчишь-то? Кто у тебя народился?
После памятного гулянья по поводу появления сына в доме Никита два дня и две ночи работал без перерыва. На третье утро не выдержал, попросил Леху:
- Мне бы домой наведаться... Как-то там...-Он представил своего Сережку, крохотного, малюсенького, ладонью головку прикроешь, и сказал: Как. там мой детишка, поглядеть надо.
Леха заржал на всю степь, но отпустил старшого.
А теперь вот потешался над этим "детишкой", уж очень ему смешным казалось, что Никита назвал новорожденного так необычно.
Взятые обязательства они выполняли. Норму дорабатывали. Свой участок на основном поле закончили.
Теперь убирали дальнее Прово-поле. По легенде, будто бы здесь именно выделило общество прапрадеду Никиты пустующую землю. Она оказалась плодородной, и урожай ныне на ней был отменный. Пшеница чуть ли не до плеча. Сверху, от штурвала, видно, как она ходит золотыми волнами. И уж на что надоело сравнение, но они и в самом деле, как на корабле, плывут по этим волнам.
Время шло к ночи. Солнце за леса заходило. Небо как бы раздвоилось. С одной стороны оно еще голубело, с другой-горело шафрановым цветом. И пшеничное Прово-полё отражало эти краски, переливаясь то голубыми, то розовыми тонами.
Неожиданно Никита заглушил мотор.
- Чего? .. - не понял Лоха.
- Горючее на исходе.
- Разъязви их! - выругался Леха.
- Уморились,-проговорил Никита прощающим топом и стал спускаться на землю.-Мы ж на отшибе.
Мы подождем. У нас с нормой порядок.
Он растянулся на стерне, сорвал соломинку и, захватив ее крепкими зубами, уставился в синеющую над ними вышину. Леха, крякнув, с маху сел рядом, хотел что-то сказать, но, видя, что старшой не расположен к разговору, тоже повалился на мягкое, прогретое за день поле. Очутившись на земле, оба почувствовали усталость и несколько минут лежали молча, отдыхали.
Пахло свежей соломой, свежим зерном и полевыми мышами. Видно, где-то поблизости были норы.
- Твоему-то сколько? - после паузы спросил Никита.
- Моему-то три года, - ответил Леха.
- Паря.
- Ишшо какой. Боксом дерется;-захохотал Леха. - Это он в телевизор углядел.
Никита не поддержал шутливого тона.
Мне вот что чудно, - проговорил он таинственным голосом.-Ведь он-как загадка. Никто, ничто, а в то же время-у-у!..-Он не нашел подходящего слова и повторил:-У-у! Кто его знает, что из него получится.
Ведь может, и пузырь мыльный, а может... - ему показалось нескромным произносить громкое слово о только что родившемся сыне, и он оборвал фразу.
Леха покосился на друга, удивляясь мысли, которая тому пришла, а ему никогда не приходила, оттопырил толстые губы, ожидая продолжения разговора.
- Вон она, высунулась, объявилась,-не к месту произнес Никита, указывая рукою на звездочку, первой появившуюся на темнеющей части неба.
Леха поджал губы, недовольный тем, что про загадку все кончилось. Однако Никита соединил, как будто ухватился за эту звездочку:
- Тоже поди знай. Сколько их таких же, а выскочила одна. Это ж чудно. Чу-де-са, - протянул он, будто хотел вникнуть в суть этого слова. - И ведь неизвестно, какое гнездо что родит. Я в армии книг сорок прочитал про жизнь замечательных людей и, вообще, мемуары и воспоминания. По-всякому было... Гении-то не от царей произошли. Ну, Ленин из ученой семьи, а Максим Горький, Ломоносов...
- Верно,-подтвердил Леха.
- Ты не подумай, - спохватился Никита. - Тут разговор общий. Загадка, мол.
- Загадка,-прогудел Леха.
- Я лично хотел бы... - Никита запнулся. Думка о будущем только что родившегося наследника еще не приходила ему в голову. Только сейчас он подумал об этом. - Ты-то как?
Леха хмыкнул в ответ:
- Кто его знает. Пущай растет. Вырастет-учить буду. Выучу, там его дело.
- На самотек, значит?-прервал Никита.
Леха не знал, как отозваться,- Принять за шутку?
Речь вроде бы о серьезном. Поддержать серьезность?
Он не был готов к ней.
- Нет, - выдохнул Никита. - Я и про это читал.
Сейчас как раз об этом в газетах появилось. Вот у тебя до армии кровь брали? Определяли группу?
- Положено, - откликнулся Леха.
- Так вот и это, - продолжал Никита. - Каждому свое уготовлено. Усечь надо.
- Тоже кровь брать? -усмехнулся Леха.
- А может, и кровь,-после паузы произнес Никита. - Конечно, я не одобряю, когда деревню бросают.
Все бросим-землица захиреет. Она-чуешь?-дышит, живая.
- Ну,-поддержал Леха.
- У тебя было - хотел в городе остаться?
- Было, - вздохнул Леха.
- И у меня. Но представил, как все уйдут из наших Выселок, как дома позаколачивают... И что тогда? Знаешь, как бабушка говорила: "Отсюда Россия начинается".
Леха молчал, но в этом молчании,, чувствовалось согласие со словами старшого.
- И мой, ежели не откроются в нем особые талан"
ты, пусть тут робит, вот па этом прадедовом поле, - решительно произнес Никита. - А ежели другой талант какой, держать не стану. Пусть летит высоко.
Леха покачивал головой. По его щекастому лицу блуждала по-детски доброжелательная улыбка.
Ветер донес гудение машины. Через секунду оно отчетливо прослушивалось, оно приближалось.
- Едут, - сказал Никита, вытягиваясь во весь рост.
- Едут, разъязви их,-подтвердил Леха, неохотно поднимаясь с земли,
Сутки для Веры Михайловны как бы прекратили свое существование. Не было ни дня, ни ночи. Время разделилось на то, когда можно поспать, и то, когда нельзя спать. Всем командовал он, розоватый комочек в пеленках. Он вел себя странно и беспокойно. Часто похныкивал, пофыркивал. Встанешь-спит. Возьмешь кормитьпососет немного и уткнется носом в грудь. Вера Михайловна извелась с ним. Поначалу она решила, что будет одна ухаживать за ребенком. Это ж и есть счастье. Она ждала этих дней. Что может быть выше и светлее, чем возиться со своим первенцем, улавливать каждый его вздох, каждое желание? Марье Денисовне Вера сказала:
- Бабушка, не'беспокойтесь. Я сама. Сама.
Марья Денисовна глянула на нее с хитринкой, но промолчала.
Через неделю у Веры появились первые признаки переутомления.
- Ну бабушка, ну чего он хнычет? Может, у нас клопы?
- Да ты что, девонька,господь с тобой.
- Почему он не ест-то?
- Так ведь капелюшечка ишшо.,. Ты вот что, девонька, ты отдохни-ка. Отдохни, а я понянчусь. А нпчо, ничо, я^ж обещала. Вспомни-ка. Говорила, говорила, вы, мол, родите, а мы вынянчим.
Уступила Вера. Стало полегче. Только беспокойство не проходило: младенец продолжал-похныкивать, ел мало, приходилось будить его и чуть ли не силком кормить.