Я отступил прочь, позволяя другим окружать его все теснее. Я не мог смотреть на то, что они с ним собираются сделать. Ведь это все уже не забава. Красивая дама, из чьей кожи образуя воротник, прорастали павлиньи перья, целовала меня, а я ничего не чувствовал. Ее губы были безвкусными, как вода. Роскошное платье состояло не из кружев, а из таких же перьев прорастающих прямо из ее кожи. На миг я отдался во власть ее поцелуя, потому что не желал слышать крики, доносящиеся будто издалека. Но ведь человек кричал совсем рядом со мной, а я не мог и не собирался ему помочь. Как это на меня не похоже. Похоже, волшебное общество сумело развратить меня всего за ночь. Я все еще не верил, что в него попал.
Но это был не сон. Мой спутник уже выбрался из гущи толпы, он вытирал окровавленные губы рукавом, облизывался и спешил увести меня у прекрасной дамы.
- Где ты будешь ночевать? - без предисловий спросил он. - У меня есть на примете отличное дупло. Мы вдвоем там как раз поместимся.
Его рука по-хозяйски скользнула мне под кафтан.
- В дупле? - я поморщился.
- Да, а что?
- Я хотел переночевать в графской усадьбе.
- А ты любишь роскошь, красавчик? - он засмеялся. - Хочешь спрятаться там в каминной трубе, пока еще не топят. Или на крыше. Или под кроватью.
- Желательнее в самой кровати.
- Ну и ну.
- Я так уже делал.
- Спал в кровати графа, когда его отвлечет на всю ночь бессонница, - лукаво подмигнув, предположил спутник.
- Нет, в кровати его сына, - я поморщился, хоть это и не была ложь.
- А ты ловкий малый.
Я так не считал, но решил, что лучше будет промолчать.
- Но ведь втроем в одной кровати будет слишком тесно. Лучше пошли сегодня ночью со мной в дупло, - он настойчивее притянул меня к себе.
Мы шли почти в обнимку, удаляясь прочь от вытоптанных полей. Я даже не ощущал сожаление от того, что отца лишили таким образом дохода. Они ведь сегодня ночью могли пойти выбивать окна в поместье, а вместо этого вытоптали лишь будущий урожай. Что с того? я пребывал бы в эйфории и дальше, пьяный от общества неземных, от их музыки, от их близости, как вдруг кто-то рядом со мной прошипел:
- Человеческая кровь!
Это было обо мне. Я взволнованно обернулся. Ко мне уже принюхивались.
- Вторая жертва? - спросила какая-то красотка, изогнув бровь. Вернее, не бровь, а червяка, который полз по ее лицу, изображая брови. - Но ведь за ночь можно лишь одного.
- Да бросьте вы. Он со мной, - мой спутник хотел провести меня дальше, но нас уже обратили внимание.
Множество глаз разом устремились на меня, и я почувствовал себя, как в мышеловке. На миг мне даже стало страшно, так внимательно и алчно они смотрели. А потом где-то мелькнуло золотое платье. Женщина-саламандра так похожая на раскаленное солнце что-то шепнула другим и в миг сняла напряжение.
- Пусть идут, - рука в кольцах взмахнула, отпуская нас, и эта уже была конечность змееподобного чешуйчатого существа. Я представил себе саламандру, ползающую в атаноре алхимика, чтобы своим прикосновением обратить различные сплавы в золото. А потом перевел взгляд на солнцеподобный воротник и изящную кукольную головку. На этот раз она показалась мне зловещей. А потом нам разрешили уйти.
- Мой ученик, - шепнул чей-то голос. Это Магнус склонялся к даме-саламандре, но я мог видеть его в толпе только миг. Однако голоса еще долго долетали до меня, будто пойманные издалека в сети моего сознания.
- Почему он не носит черное, если он твой ученик?
- Еще рано, он новичок, а не адепт и при том довольно неуклюж. Простите его.
- В этот раз, простим, так и быть. Но следи за ним. Иначе.
Когти саламандры царапнули, будто по железу. Я хотел обернуться и не мог. Как же она была красива и пугающа. Фамьетта. Одновременно и кошмар и сладкое роскошное видение. Я еще долго вспоминал ее. А мой пьяный нечеловеческий друг вел меня в обнимку по поляне. Мы двигались к усадьбе отца и разве только не орали пьяные песни. Он шептал мне что-то интимное и дерзкое, но я делал вид, что не слышу. Лишь возле самого дома он скривился и прошептал что-то об оберегах, текущей воде и стали. Он не хотел разворачиваться назад, но ему пришлось. Он выразил надежду, что мы еще встретимся. Даже сказал, на каком перекрестке в полночь мне следует его поджидать.
На всякий случай я не стал его разочаровывать. Мне не хотелось, чтобы когти нечисти вцепились и в меня, как в того крестьянина. Я слышал страшные крики, но не понимал, что такого с ним делали эти красивые создания, что нужно было так сопротивляться и кричать.
У меня помутилась голова. До дома я дошел почти ползком и мог бы заснуть на пороге. Мне все равно, что меня разбудят ногами и что это будут человеческие ноги, а не высших существ. Почему-то это было для меня важно. То, что в поместье живут просто люди. Это главное. Люди! Несовершенные люди, общества которых я больше не хотел, но оно меня спасало. Потому что при воспоминании о красивых соблазнительных неземных существах мне вдруг начало становится по-настоящему страшно.
ДЬЯВОЛЬСКИЙ ДВОЙНИК
С утра я был в стельку пьяным. Так решили слуги, которые нашли меня валявшимся на пороге. Правда, выяснить, в каком трактире я выпивал всю ночь, никому не удалось. Зато отец орал так, будто это его, а не меня будили ушатом холодной воды и пинками сапог. Он твердил, что я порчу его репутацию тем, что шатаюсь все ночь бог весть с кем и бог весть где. Благо ему можно было кричать, сколько он захочет. А вот я едва посмел заикнуться о том, что он сам уже достаточно испортил свою репутацию заговором против короля, как тут же получил звонкую пощечину. У нас бы дошло до драки, не вмешайся Поль. Бедняга всегда был слабеньким и малодушным, но на этот раз решил принять отцовский гнев и удары его трости на себя. Мне было его жаль.
Но еще больше мне было жаль себя. Признаться не слишком приятно, когда с утра тебя будят ударами чьих-то ног. Слуги обнаружили меня, когда открывали дверь черного хода, до главного я добрести ночью так и не смог. Но и там вряд ли все обошлось бы меньшей кровью. Открывавшаяся дверь больно задела меня по голове, и теперь на моем виске красовалась глубокая ссадина. Вначале она сильно кровоточила. Я даже полагал, что умру, потому что какое-то время кровь не удавалось остановить ничем. Напрасно было прижимать к ране влажный платок или звать лекаря. Я думал, что обречен, но это оказалось не так. Стоило подумать о чем-то приятном, например о Фамьетте, как рана тотчас зажила, будто кто-то прижег ее раскаленным клинком. Казалось, это она сама прикоснулась ко мне, и крошечный шрам покрылся жженой коростой.
Я прикрыл его прядью волос и решил, что мне еще повезло. Ведь слуги, которым никак не удавалось открыть с утра дверь, потому что пьяный сын хозяина развалился на пороге, могли случайно выбить мне глаз или сломать нос. Они так усердно расталкивали меня, когда обнаружили, будто я был ковром, из которого выбивают пыль, а не человеком. Хорошо еще, что удар в висок не оказался смертельным. Я как-то слышал, что если хочешь убить соперника в рукопашной, то надо бить ему по виску. Я ведь мог и умереть. От этой мысли на душе стало черно. Хоть моя жизнь и была пустой и бесполезной, но я не хотел с ней расставаться. Ни в коем случае не хотел.
Мне хотелось жить и наслаждаться пением соловья в терновнике. Солнцем в небе. Травой на нескошенном лугу. Плясками на деревенских праздниках. Бутылкой крепкого вина. Жареным цыпленком на столе. Чистым воздухом у ручья. Самим ощущением жизни.
Я хотел быть живым и хоть немного счастливым. Я хотел быть простым человеком. Самым обычным. Как все люди.
Как люди, которые, по словам Фамьетты, бесправно живут на земле, которая им не принадлежит. И оскорбляют своим присутствием ее земли. Ее, а не мои. В голове тут же всплыла дикая пляска ночью. Пляска в кругу нечисти, нарочно вытаптывающий поля моего отца.
- Говорят, что люди, которые провели ночь в обществе фей, наутро будут охвачены такой черной тоской по минуте волшебства, мелькнувшей в их скудной человеческой жизни, что наутро непременно сами влезут в петлю, - мысль оформилась в моей голове так четко, будто это одна из ночных знакомых снова зашептала мне на ухо свои аморальные речи. Я даже обернулся через плечо, чтобы проверить, что за моей спиной точно никто не стоит.
Мне хотелось выпить чего-то крепкого. Хотя слуги, которые были уверены в том, что я и без того слишком сильно пьян, наверняка, получили приказ от отца весь день отказывать мне в выпивке. Но все равно стоит отыскать виночерпия и сказать ему, что я должен опохмелиться. Пусть уж лучше думает так. Я прикинул, удастся ли мне самому выпросить у ключницы запасной ключ от погреба или лучше послать за этим Поля. Ему в доме всегда доверяли больше, чем мне, хотя это было нечестно. Он ведь еще больший вертопрах и гуляка, чем я, но дома умеет притворяться приличным. Так что лучше отправить за вином его. Только вот при мысли о погребе мне почему-то стало дурно. Я вспомнил противного гнома и тут же передумал туда идти. А тем более посылать туда брата, который и не предполагает о том, что на наши излюбленные ячейки с бутылками уже может быть наложено какое-то заклятие.
Поль так наивен. Раскрепощен, испорчен и наивен. Не стоит подставлять его. Он ведь сегодня хотел защитить меня, хотя наверняка уже и пожалел об этом. Разгневанный отец тут же начал кричать, что мы оба бездельники, молодые лодыри и подлецы, недостойные его снисхождения и тем более права наследовать его земли. Это еще было обосновано тем, что в моих карманах за ночь не осталось ни одной монеты. Отец решил, что я все пропил. Что его совсем не порадовало.
Я не стал валить вину на фей, чтобы не усугублять дело. Хоть все и знали о том, что я пошел ночью в поле ловить сверхъестественных существ, но никто бы не поверил мне, если бы я стал утверждать, что встретил таковых. И тем более в то, что таковые меня обокрали. Даже Полю стало бы смешно, заяви я такое. Отец и так был недоволен тем, что за ночь я не совершил ничего достойного, даже не заехал к деревенскому священнику, чтобы отвести его на якобы испорченные нечистью места. Ему было бы приятнее, если бы я всю ночь прошатался там с попом, махающим над полем кадилом или бубнящим псалмы. Так выглядело бы пристойнее. Репутация феодала возросла бы в глазах подчиненных от этого поистине благотворительного акта. Его сын приобрел бы авторитет храбреца не побеждая нечисть, а лишь делая вид, что он охраняет своей шпагой читающего молитвы пастыря. Естественно лишь до того момента, пока шпагу не пришлось бы пустить в ход. Отец был против крайних мер, раз в тех нет необходимости. Его заговор против короны не в счет. Власть и деньги это единственное, за что он готов был сражаться любыми способами. В других же случаях было куда лучше и безопаснее изобразить из себя театрального героя. Так считал отец. Я же оказался дураком. Я пошел драться с нечистью там, где удобнее было просто сделать вид. Тогда бы меня уже славили в деревне во благо отцу. Кому не хочется иметь сына-героя. Священник тут же разнес бы слухи обо мне, позови я его с собой. В мой адрес посыпались бы похвалы. Незаслуженные, но лестные.
Теперь же меня только осуждали, полагая, что всю ночь я где-то беспробудно пил и успел пропить не только деньги, но даже перстни и кольца со своих рук. Лошадь, по сплетням прислуги, я тоже пропил. Ведь домой пришел пешком.
Так бы все и считали, не прискачи конь сам обратно. В его аккуратно расчесанную гриву кто-то вплел маргаритки и цветы вереска. Пока конюхи шептались об этом, я думал о том, которая из моих ночных знакомых могла это сделать? Фамьетта? Меллисандра? Роксана? А может, это была моя подруга Клея? Она добрее других, она могла пожалеть моего коня и отправить назад. Вот только зачем еще было заплетать в его гриве косички, которые теперь ни один конюх не мог расплести? Говорят, так поступают лишь гномы и домовые. Правда, я их ни разу на этом не ловил. И вообще единственный гном, которого я видел воочию, лез не в стойло к коням, а за бутылкой в погреб.
Жалкий пьяница! Вот кого должны были ругать слуги, а не меня. Естественно я никому бы об этом не сказал, потому что опасался насмешек. Какой бред может прийти в голову подвыпившему глупцу, начали бы шептаться обо мне. Им всем и так было весело. А мне вот не очень.
Но вопреки россказням о визитах к нечисти и плачевных последствиях таковых, я умирать не хотел. Мир не был охвачен черной тоской лишь от того, что я не увижу больше фей. Краски неба не потускнели, свет не сделался мрачным, роскошь отцовского дома и зелень леса за ним вовсе не показалась мне угрюмой. Никакого чувства безнадежности не пришло. Хотя сказки и утверждают обратное. Я ни чуть не сожалел о том, что больше не увижу нахалок, которые утверждали, что земли, которые я должен наследовать, на самом деле принадлежат им. Какие самоуверенные! Лучше было с ними больше и не сталкиваться. И о новой встрече с тем мальчишкой в зеленом, который слишком уж беззастенчиво прижимался ко мне, пока мы шли домой, я тоже не мечтал. Он сказал, что его зовут Каем. И честное слово, он был пригож, как девица. Даже красивее девицы. Тем не менее мысли о нем не вызывали во мне тоски. Даже пляска в волшебном обществе под луной не вызывала во мне желания снова бежать на поля и дожидаться сумерек, когда восхитительные и проклятые создания снова соберутся устроить праздник.
Я не стал бы умирать от того, что меня на этот праздник больше не пригласили. Я не утратил рассудка после встречи с волшебными созданиями. Может потому, что у меня и раньше рассудка не было. Это могло быть объяснением. Сумасшедших ведь не сведешь с ума еще раз. Нельзя ведь повторно отнять у человека разум, если его уже нет. Даже явись ему вся нечисть мира, это будет бесполезно.
Так я думал и хвалил себя за находчивость. Между тем роковая встреча была уже почти на пороге. Должен настать миг, когда я пойму, что даже на сумасшедшего найдется управа. Тогда еще я не помышлял об этом. Тогда я был почти счастлив. Я жил простыми радостями. Мир не покрылся мраком от того, что одно волшебное существо недосягаемо для меня. Так было пока. До поры до времени.
- Ты веришь, что феи способны лишить смертного рассудка? - осторожно спросил я у Поля.
Он только устало закатил глаза, потирая синяки и ушибы, оставшиеся после ссоры с отцом. Признаться, это заставило меня ощутить себя виноватым. Ведь с отцом поругался я, а досталось ему.
- Я знал одного человека, который говорил, как ты, - признался Поль, наконец, - бургомистра из одного небольшого городка. Он клялся, что к нему по ночам является фея. Сразу после наступления сумерек. Бледная рука стучала в его окно, часы били полночь, и появлялась женщина. Прямо в его закрытом кабинете, куда не мог просто так пройти никто.
- Скорее не фея, а блудница, - понимающе хмыкнул я.
- Допустим, - Поль играл небольшим стилетом и случайно поранился. Я отвернулся. Запах его крови резко и неприятно ударил в ноздри, будто смешались сталь, специи и жаркое. Гвоздика и сырое мясо. У меня помутнело в глазах. Но всего на миг.
- Она звала его с собой в чудесное общество, - продолжил брат. - Он признался, что танцевал с ней под луной в обществе неземных созданий, а когда решил вернуться к ним наутро, то не обнаружил на том месте ничего, кроме болотной трясины. А разве на ней потанцуешь? Его нашли там однажды в стоптанных башмаках и с израненными ступнями.
Я болезненно поморщился, вновь ощущая боль в собственных натертых ступнях.
- И что с ним произошло потом?
Поль легко передернул плечами, будто это само собой разумелось.
- Он повесился.
- Да ну?
- А что ты удивляешься. Все, кто повредились умом, кончают так. Бродят по лесам и пустошам в поисках королевства фей, которое они якобы видели, а потом либо их загрызают дикие звери, либо бедняги сами сводят счеты с жизнью. Не все ли равно.
Похоже, ему это было глубоко безразлично. Он лишь поддерживал нашу беседу, как непринужденную светскую болтовню, а сам смотрел вдаль на служанок, начищающих холл. А вот мне было жутко и неприятно.
- По мне, так они все сумасшедшие. Вместе с тем косарем из деревни, который недавно взял серп и зарезался. До этого в пивных он утверждал, что ищет странных существ, с которыми отплясывал ночью на стернях. Похмелье чем угодно может закончиться, - деловито заключил Поль, который и сам редко бывал трезвым. Только в отличие от меня он готов был лицемерно порицать свои пороки, за что и являлся любимчиком отца.
- Тот косарь говорил, что его охватила черная тоска... ну, безвыходность, боль, тяга к этим существам, непреодолимое желание снова их увидеть.
- Он чего только не говорил, но никто ему не верил. Пока он не зарезался, естественно. На том и решили, что он все-таки рехнулся.
- Рехнулся? - недоверчиво переспросил я. - Но ведь крестьяне так суеверны.
- И что с того? - начисто забыв об уроках манер, преподанных ему, Поль вальяжно развалился прямо на ступеньках у входа в холл.
- Как думаешь, Маделейн могла бы обратить на меня внимание? - заговорщически спросил он.
- Кто такая Маделейн?
- Новенькая служанка.
И всего-то? Меня больше интересовали феи, о чем я глупец наивно ляпнул вслух.
- Ну, ты и шутник, - Поль расхохотался.
- А ты скромник, - пожурил я его. - Она же просто служанка. Позови ее к себе и делай все, что хочешь. Кто из челяди посмеет тебе отказать.
Он посмотрел на меня с уважением, как на умного. Такое случалось не часто. С меня редко можно было взять пример.
- Значит, ты считаешь, что люди лгут, когда уверяют, что их обольстили и свели с ума сверхъестественные создания?
- Конечно, - Поль даже не ставил себе такой вопрос. - Люди пьют, Винсент, особенно крестьяне. Что им только не почудится по дороге из пивной. А еще нужен предлог, чтобы отлынивать от работы.
С каких это пор он стал таким циничным. Я услышал тихий шелест и пение, доносящееся со стороны арсенала, и тут же вспомнил о девушке, танцевавшей на обнаженных шпагах с голыми ступнями.
- Поль! - я потянул его за локоть, но он уже не слушал меня.