— Рад за вас, Эдриен. Вы мой друг, и я чувствую себя виноватым за то, что уступил давлению и перестал общаться с вами. Поймите, я не могу себе позволить потерять работу, никто не ляжет со мной в постель сегодня вечером, работа — единственная страсть моей жизни. Если вам вдруг понадобится со мной связаться, оставьте сообщение от имени Гиллигана, и я сам перезвоню.
— Кто такой Гиллиган?
— Мой пес, красавец бассет. К несчастью, мне пришлось усыпить его в прошлом году. До скорого, Эдриен.
Я убрал телефон, озадаченный услышанным, и тут за моей спиной раздался голос:
— Ты правда так обо мне думаешь?
Я обернулся и увидел Кейру. Она снова надела один из моих свитеров и накинула на плечи пальто.
— Я нашла записку и решила зайти за тобой в агентство, чтобы ты отвел меня позавтракать. У тебя в холодильнике одни овощи, но есть кабачки утром… Ты с кем-то так увлеченно беседовал, что я решила: подкрадусь и застукаю тебя за разговором с любовницей.
Я повел ее в кафе, где подавали вкуснейшие круассаны: паспорта могли подождать.
— Итак, вечером, когда я раздеваюсь, ты возбуждаешься?
— У тебя нет своей одежды или мои шмотки — это какой-то фетиш?
— Кому ты так подробно описывал меня по телефону?
— Старому другу. Знаю, тебе это покажется странным, но он беспокоится из-за моего увольнения.
Мы вошли в кафе, устроились за столиком, и Кейра взялась за круассаны с миндальным кремом, а я сидел и думал, стоит ли делиться с ней тревогами, никак не связанными с моей работой.
Послезавтра мы сядем в самолет и улетим в Москву. Идея убраться из Лондона показалась мне удачной.
Амстердам
Похоронная процессия, следовавшая тем утром по пустынному кладбищу за длинным, блестевшим лаковыми боками гробом, состояла из двух человек. Мужчина и женщина медленно шли по дорожке за катафалком. Священника у могилы не было, и гроб сразу опустили в яму. Как только он коснулся земли, женщина бросила на крышку белую розу и горсть земли, мужчина повторил ее жест, они раскланялись и разошлись в разные стороны.
Лондон
Сэр Эштон собрал разложенные на столе фотографии, убрал их в конверт и захлопнул папку.
— Вы очень хорошо получились на этих снимках, Исабель. Траур вам к лицу.
— Айвори догадался.
— Надеюсь, что гак, это было послание для него.
— Не знаю, правильно ли…
— Я попросил вас выбрать между Вакерсом и двумя молодыми учеными, и вы выбрали старика! Так что не стоит упрекать меня.
— Это было необходимо?
— И вы еще спрашиваете! Неужели только я, я один, правильно оцениваю последствия его действий? Вы отдаете себе отчет в том, что случится, если его протеже добьются успеха? Неужели вы не понимаете, как высоки ставки, не осознаете, что ради этого стоит пожертвовать последними годами жизни одного старика?
— Я все понимаю, Эштон, вы мне это уже говорили.
— Исабель, я вовсе не старый кровожадный безумец, но я не колеблюсь, когда того требуют интересы государства. Ни один из пас, и вы в том числе, не колеблется. Возможно, принятое нами решение спасет много жизней, а если Айвори наконец отступится, не пострадают и эти молодые ученые. Не смотрите на меня так, Исабель, я всегда действовал в интересах большинства. В рай я вряд ли попаду, но…
— Умоляю, Эштон, давайте сегодня обойдемся без сарказма. Мне действительно нравился Вакерс.
— Я тоже его ценил, хоть у нас и бывали стычки. Я уважал его и надеюсь, что принесенная жертва, которая так тяжело далась и вам, и мне, не окажется бесполезной.
— Вчера утром Айвори был чудовищно подавлен. я никогда не видела его в подобном состоянии, за одну ночь он постарел на десять лет.
— Я бы не возражал, чтобы он постарел на двадцать или сразу отправился к праотцам.
— Так почему было не пожертвовать им, а не Вакерсом?
— У меня на то были свои причины!
— Только не говорите, что ему удалось обезопасить себя, я думала, вы всесильны и неуязвимы.
— Если бы Айвори вдруг умер, его маленькая археологиня удвоила бы рвение. Она неуправляема и слишком умна и хитра, чтобы поверить в несчастный случай. Нет, я уверен, вы сделали верный выбор: мы убрали с доски нужную фигуру; но если развитие событий покажет, что вы ошиблись и они продолжат поиски, мне не придется называть вам имена наших следующих мишеней.
— Уверена, Айвори все понял, — вздохнула Исабсль.
— В противном случае вы узнаете об этом первой, никому другому он больше не доверяет.
— Мадридский скетч был разыгран безупречно.
— Я позволил вам стать во главе совета, вы мне обязаны.
— Я действую так не из чувства благодарности к вам, Эштон, но потому, что разделяю нашу точку зрения. Мир не готов знать, еще слишком рано. Мы не готовы.
Исабель взяла сумку и пошла к двери.
— Может, стоит забрать из тайника наш фрагмент? — спросила она с порога.
— Нет, он в полной безопасности там, где находится теперь после смерти Вакерса. Кроме того, никто не знает, как до него добраться, чего мы и хотели. Вакерс унес тайну в могилу.
Исабель кивнула и вышла. Пока дворецкий провожал ее к выходу, секретарь сэра Эштона вошел в кабинет с конвертом в руке. Эштон распечатал его и поднял голову;
— Когда они получили визы?
— Позавчера, сэр. сейчас они в самолете. Нет, — секретарь взглянул на часы, — уже приземлились в Шереметьеве.
— Как случилось, что нас не предупредили заранее?
— Не знаю, но выясню, если прикажете. Вернуть вашу гостью? Она еще не покинула дом.
— Не стоит. Но предупредите наших людей на месте. Эти две птички не должны улететь из Москвы. С меня довольно. Пусть убьют девушку, без нее астрофизик безвреден.
— Вы уверены, что хотите действовать именно так, учитывая инцидент в Китае?
— Если бы я мог избавиться от Айвори, сделал бы это не задумываясь, но не могу, да и наша проблема вряд ли была бы решена. Действуйте, как я сказал, и пусть наши люди не стесняются в средствах, на сей раз я предпочитаю эффективность скрытности.
— Значит, нам следует предупредить наших русских друзей?
— Да. Я этим займусь.
Секретарь вышел.
Исабель поблагодарила дворецкого, открывшего ей дверцу такси, бросила последний взгляд на величественный фасад лондонского жилища сэра Эштона и велела шоферу везти ее в аэропорт Сити.
Сидевший на скамейке в маленьком сквере напротив викторианского здания Айвори посмотрел вслед удалявшейся машине. Заморосил дождь, он тяжело оперся на зонт, поднялся и пошел прочь.
Москва
Доставшийся нам номер пропитался застоявшимся запахом табака. Температура на улице была не выше ноля, но Кейра немедленно распахнула окно.
— Извини, других свободных номеров не оказалось.
— Здесь ужасно воняет сигарным дымом.
— И сигары явно были не лучшего качества. Хочешь, сменим гостиницу? Можно попросить еще одеял или два пуховика.
— Не стоит терять время. Давай немедленно отправимся в Археологическое общество: чем скорей мы получим адрес этого Егорова, тем скорей уберемся отсюда. Боже, как же мне не хватает ароматов долины Омо!
— Я ведь обещал, что мы туда вернемся, как только доведем дело до конца, помнишь?
— Я часто спрашиваю себя: будет ли он, этот конец? — буркнула Кейра, закрывая дверь.
— Ты помнишь адрес Общества? — спросил я, когда мы спускались в лифте на первый этаж.
— Не знаю, почему Торнстен по-прежнему так его называет: оно давно вошло в состав Академии паук.
— Академия паук? Звучит красиво! Возможно, у них найдется для меня работа, чем черт не шутит…
— В Москве? Не выдумывай!
— В Атакаме я вполне мог бы работать с русской командой. Звездам, знаешь ли, нет дела до национальности астронома.
— Это оказалось бы очень кстати в нынешней ситуации. Ты должен продемонстрировать мне знание кириллицы.
— Скажи-ка, желание всегда оставлять последнее слово за собой — это тщеславие или мания?
— Одно вполне совместимо с другим! Ну что, вперед?
Ледяной ветер втолкнул нас в такси. Кейра попыталась объясниться с водителем, но в конце концов прибегла к помощи карты.
Тому, кто жалуется на хамство парижских таксистов, нужно хоть один раз прокатиться с их московским собратом. Нашего водителя не смущал гололед, он лихо крутил баранку старенькой «Лады», и машину почти не заносило.
На входе в Академию Кейра представилась, и охранник направил нас в секретариат. Молодая сотрудница, вполне прилично говорившая по-английски, приняла нас весьма радушно. Кейра рассказала, что мы ищем адрес некоего профессора Егорова, который в пятидесятых годах был одним из крупнейших советских археологов.
Молодая женщина удивилась и сказала, что впервые слышит о таком, хотя картотека ведется со дня основания Академии. Она попросила нас подождать, отсутствовала полчаса и вернулась с мужчиной лет шестидесяти. Он представился одним из членов президиума и пригласил нас пройти в его кабинет. Мы простились с очаровательной Светланой, после чего Кейра больно пнула меня по ноге и язвительно поинтересовалась, сумею ли я сам заполучить телефон красотки или мне понадобится помощь.
Молодая женщина удивилась и сказала, что впервые слышит о таком, хотя картотека ведется со дня основания Академии. Она попросила нас подождать, отсутствовала полчаса и вернулась с мужчиной лет шестидесяти. Он представился одним из членов президиума и пригласил нас пройти в его кабинет. Мы простились с очаровательной Светланой, после чего Кейра больно пнула меня по ноге и язвительно поинтересовалась, сумею ли я сам заполучить телефон красотки или мне понадобится помощь.
— Не понимаю, о чем ты, — со страдальческим вздохом отвечал я, потирая ушибленную щиколотку.
— Не пудри мне мозги!
Размеры и богатство обстановки кабинета с огромным окном заставили бы Уолтера побледнеть от зависти. В стекле отражалось солнце, за окном, кружась в танце, пролетали пухлые хлопья снега.
— Зима не лучшее время года для посещения Москвы, — посетовал хозяин кабинета, приглашая нас сесть. — Ночью, самое позднее завтра утром, обещают метель.
Он разлил по чашкам душистый чай и продолжил:
— Думаю, я нашел вашего Егорова. Можете сказать, зачем вам понадобилось встречаться с этим человеком?
— Я пишу исследование о миграциях населения в Сибири в четвертом тысячелетии до нашей эры, и мне сказали, что Егоров — крупный специалист по этой теме.
— Вполне вероятно, — кивнул наш собеседник, — хотя у меня есть некоторые сомнения.
— Какого рода сомнения? — спросила Кейра.
— В Советском Союзе слежка за учеными велась, пожалуй, жестче, чем за другими гражданами. Скрываясь за фасадом научного института, сотрудники спецслужб отслеживали работу ученых, конфискуя все их находки. Многие предметы бесследно исчезли… Коррупция расцветает повсюду, где пахнет большими деньгами, — добавил он, заметив изумление на наших лицах. — Жизнь в этой стране была и остается нелегкой, а в былые времена одна золотая монета из раскопа обеспечивала нашедшему месяцы безбедной жизни — как, кстати, и кости, которые было куда легче переправить за границу. В царствование Петра Первого, при котором, собственно, и начались археологические раскопки, национальное достояние России разграбляли все кому не лень. При Хрущеве были сделаны попытки защитить наши богатства, но в стране очень быстро возникла крупнейшая сеть контрабандной торговли предметами старины. Партийные чиновники разных уровней присваивали археологические находки и торговали ими, пополняя собрания западных музеев и частных коллекционеров. Агенты спецслужб следили абсолютно за всеми, начиная с работавших «в поле» рядовых ученых и кончая руководителями поисковых экспедиций. Ваш Владимир Егоров был, скорее всего, одним из заправил преступной сети, где в ход шли любые средства, вплоть до убийства. Если мы говорим об одном и том же Егорове, он человек с криминальным прошлым, пребывающий на свободе только благодаря влиятельным покровителям, до сих нор остающимся у власти. Все они его клиенты, не желающие терять ловкого и удачливого поставщика. Если захотите восстановить против себя всех честных археологов моего поколения, упомяните его имя, а посему, прежде чем дать вам адрес Егорова, хочу спросить: какого рода предмет вы надеетесь вывезти из России? Я уверен, что этот же вопрос очень заинтересует высшие инстанции Министерства внутренних дел и Таможенного комитета. Вряд ли вам захочется объясняться с ними лично, не так ли? — спросил он, снимая трубку телефона.
— Вы ошибаетесь, это наверняка не наш Егоров, а его однофамилец! — возмущенно закричала Кейра, прижимая ладонью рычаг.
Даже я не поверил ни единому слову из услышанного. Хозяин кабинета улыбнулся и снова набрал номер.
— Перестаньте! Торгуй я антиквариатом, неужели явился бы узнавать адрес маклера в Академию наук? По-вашему, я такой дурак?
— Должен признать, в этом есть резон. — Чиновник положил трубку. — Кто и почему порекомендовал вам обратиться к Егорову?
— Один старый археолог, по причинам, которые я от вас не утаила.
— В таком случае он над нами посмеялся, но я могу свести вас со специалистами, которые занимаются миграциями сибирских народов. Следующим летом у нас состоится симпозиум на эту тему.
— Мне нужно встретиться с этим человеком, — ответила Кейра. — Мне требуются доказательства, и они, возможно, припрятаны в загашнике у вашего дельца.
— Могу я взглянуть на ваши паспорта? Хочу сообщить данные таможенникам, если решу свести вас с Егоровым. Вы пришли за помощью в Академию, но я не хочу, чтобы мое имя связали с этим делом или, хуже того, обвинили в соучастии. Предлагаю обмен: вы разрешаете снять копии с ваших документов, а я даю вам адрес.
— Боюсь, нам придется вернуться за паспортами в гостиницу.
— Они в «Метрополе», — вмешался я, — позвоните портье, если не верите, и попросите послать вам факсом первые страницы.
В дверь постучали. Вошедшая секретарша что-то вполголоса сказала хозяину кабинета, тот извинился, сказал, что вернется через несколько минут, и предложил воспользоваться телефоном.
Он записал номер на листке и протянул мне. Мы с Кейрой остались одни.
— Ну что за идиот этот Торнстен!
— Согласен, у него не было никаких причин посвящать нас в прошлое Егорова, — вступился я за старого отшельника, — но это не значит, что он участвовал в его темных делишках.
— А сто долларов? Думаешь, они предназначались для покупки безделушек? В семидесятые годы сотня долларов была в СССР большими деньгами. Звони, мне не по себе в этом кабинете.
Я не шевельнулся, и Кейра решила действовать сама, но я отнял у нее трубку.
— Мне все это не нравится, совсем не нравится, совсем, — сказал я, встал и подошел к окну.
— Можно узнать, что ты делаешь?
— Вспоминаю тот карниз на горе Хуашань, на высоте двух с половиной тысяч метров, помнишь? Сможешь пройти по такому же, только на уровне четвертого этажа?
— О чем ты?
— Думаю, наш любезный хозяин сейчас встречает легавых на крыльце Академии: через несколько минут они появятся здесь и арестуют нас. Их машина стоит на улице — «форд» с синей мигалкой на крыше. Запри дверь и пошли!
Я придвинул к стене стул, открыл окно и попытался оценить взглядом расстояние до пожарной лестницы на углу здания. Карниз скользкий от снега, зато на фасаде много выступающих облицовочных камней, это вам не гладкая поверхность горы Хуашань! Я помог Кейре влезть на подоконник и последовал за ней на карниз. В дверь забарабанили: скоро наше бегство обнаружат и начнется погоня.
Кейра двигалась вдоль стены с фантастической ловкостью, несмотря на ветер и снег; я прикрывал ее с тыла, и через несколько минут мы оказались на пожарной лестнице. Оставалось преодолеть пятьдесят обледеневших железных ступеней. Кейра поскользнулась и растянулась на площадке второго этажа, ухватилась за перила и поднялась, бормоча себе под нос ругательства. Уборщик, натиравший пол в главном коридоре, обомлел, увидев нас за окном, я помахал ему и догнал Кейру. Последняя часть лестницы была выдвижной, но крючки примерзли, и мы зависли в трех метрах над землей — высоковато, слишком велик риск переломать ноги. Я вспомнил, как один мой приятель по колледжу выпрыгнул со второго этажа и приземлился на асфальт, получив открытый перелом обеих голеней. Это отбило у меня охоту изображать Джеймса Бонда (или его дублера), и я принялся дубасить по лестнице, чтобы сбить лед, а Кейра прыгала на ней обеими ногами и вопила: «Я тебя сделаю, сволочь!» (цитирую дословно). Угроза возымела действие, лед откололся, и Кейра с головокружительной скоростью поехала вниз.
Когда она с хриплым вскриком приземлилась на тротуаре, в окне появилось разъяренное лицо нашего давешнего знакомца. Я спрыгнул, и мы, как два вора, рванули к метро. Кейра вихрем пронеслась через подземный переход, поднялась по лестнице, перескакивая через две ступеньки, и оказалась на другой стороне проспекта. В Москве достаточно поднять руку, и какая-нибудь машина да остановится, многие автомобилисты подрабатывают извозом. За двадцать долларов водитель черной «Волги» согласился нас подвезти.
Я решил проверить его уровень знания английского и, сияя улыбкой, заявил, что в его машине здорово воняет козлом, что он как две капли воды похож на мою прабабушку и что с такими ручищами, как у него, наверное, непросто ковырять в носу. Он трижды ответил «Да», и я успокоился.
— Что будем делать? — спросил я.
— Заберем вещи и попробуем сесть в поезд прежде, чем нас загребут в милицию.
Просидев ночь в китайской тюрьме, я скорее кого-нибудь убью, но за решетку не вернусь.
— И куда же мы поедем?
— На озеро Байкал, Торнстен нам о нем говорил.
Машина остановилась перед гостиницей. Мы подошли к стойке, и прелестная девушка-администратор вернула нам паспорта. Я сказал, что хочу оплатить счет, извинился за то, что мы вынуждены сократить срок пребывания в Москве, и попросил, если возможно, зарезервировать два билета на поезд «Москва — Владивосток». Она наклонилась и, понизив голос, сообщила, что два агента пять минут назад запросили у нее список проживающих в гостинице англичан и сейчас изучают его, сидя в холле. Она добавила, что ее приятель — англичанин и скоро увезет ее в Лондон, а весной они поженятся. Я поздравил ее с такой удачей, она шепнула: «Боже, храни королеву!» — и подмигнула.