мир разноцветный лохматым ковром под ноги брошен
Welcome! - Willkommen! - Bienvenue! - Так! - Панов запрошам!
А если еще и с Тинкой, то «явыбираю - не выбирать»! Если с Тинкой! Если она - моя глина! И если этого тела кувшин до краев наполнен... Переполнен!.. живой влагой жизни... Пей - не хочу!.. Я выбираю кофе... и утро раннее... Голуби Генуи... Зимний Монмартр... Welcome! - Willkommen!..
Мне даже пришло в голову - мужчина! Странно, странно всё это... Я не понимал: при чём тут половая принадлежность?
А кто я для неё?!
Тина как-то произнесла мимоходом, что... Собственно, это уже не имеет никакого значения.
Джип аж вибрирует под ударами встречного ветра! Как парус.
- Ты не могла бы ехать помедленнее, - прошу я, жуя орешки, - того и гляди...
- Не волнуйся, - говорит Тина, - всё под контролем! Воду передай.
Да уж, контроль что надо!
Отвинтив пробку, я даю ей пластик с водой. Она пьёт, не сбавляя скорости, отдаёт мне воду, я тоже делаю пару глотков. От этих орешков першит в горле.
И вот же не лень ей тащиться на другой край земли, чтобы показать мне, незрячему, её глазами... Я это утверждаю: ей не лень! Я даже не знаю, знает ли она, что такое лень!
Так кто же я для неё?
«У вас нет людей»!.. Надо же!..
Каких-то около ста километров - и мы в столице Вавилонии! Баб-илю - значит «Врата Бога». Хорошенькие врата - пустырь, песчаные холмы, редкий кустарник... Хорошо Бог устроился! Тук-тук, можно к Вам, Боже?
Руины Бабилона...
«Хаммурапи завоевал Шумер и стал властелином Шумеро-Аккадского царства... Он провёл важные реформы, подчинил себе храмы, упорядочил сбор налогов и создал единую судебную систему. Законы Хаммурапи стали...».
- И где теперь эта важность? - спрашиваю я.
Тина не отвечает, рассматривает карту города, которого нет.
- Помоги мне, пожалуйста, - просит она, - подержи карту. И перестань грызть! Как суслик!
Меня просто поражает её «Помоги мне...»! Я ещё ни разу не слышал, чтобы Тина просила меня о помощи! Ни меня, ни кого бы то ни было. Её «Помоги мне...» - как песня, как трель жаворонка...
А всего-то и надо - подержать край карты, парусящий на ветру.
Да, пожалуйста!..
Я сую пакетик с орешками себе под ноги.
«...город был хорошо спланирован, улицы пересекались под прямым углом, а дома построены из сырцового кирпича, а фундамент из обожжённого...».
- Город как город, - говорю я.
«Затем были касситы, которых сменила династия Иссина с Навуходоносором, которого победил ассириец Саргон второй, построивший у южной цитадели Вавилона стену с круглой угловой башней и надписью: К Мардуку! Великий Господин, божественный создатель, который живёт в Эсагиле, Господин Бибиля, его господин; Саргон, могущественный царь, Царь земли Ашшура, царь всех. Правитель Бабиля, царь Шумера и Аккада, кормилец Эсагилы и Эзида»».
Сколько же их тут было! Царили! Ни стены, ни надписи...
«Сын Саргона Синнахериб полностью разрушил город и повернул на него воды Евфрата, чтобы смыть с лица земли».
- Ну и жарище, - ропщу я.
Тина снова не слышит меня.
Думает? О чём можно думать, когда того и гляди можно завалиться на бок или загрузнуть по самые уши в песке?!
- Вечером будем купаться в Евфрате, - произносит она. - Доживёшь?
А что остаётся?
- О чём ты всё время думаешь? - спрашиваю я.
И этот мой вопрос она подшивает в папочку к глупым. Подшивка толстеет.
«Его наследник Асархаддон восстановил и перестроил город. Был построен и знаменитый зиккурат - Вавилонская башня».
Мы идем к великолепным развалинам. Перед самым входом Тина останавливается и жестом останавливает меня:
- Я хочу показать тебе мой Вавилон... Смотри. Слушай сердцем. А теперь-замри! Перед тобой врата Этеменанкис. Входи...
Я шагаю меж двух останков - бывших столпов Великих врат и пытаюсь проникнуться величием этих развалин....
- Вот, - говорит Тина, - зиккурат!
- Что «вот», - спрашиваю я, - где?
- Да вот же! - Тина гладит руками оплавленный неведомой силой и слизанный временем кирпич и вдруг прислоняется к нему щекой. - Здесь мой дом... Здравствуй!..
Она с непередаваемой нежностью гладит раненные стены, которые, кажется, замирают и сладко урчат под её ладонью. Захваченный её порывом и я подхожу к стене, прислоняюсь щекой. Не отнимая щеки и ладоней от стены, Тина смотрит на меня. Говорит:
- Город греха и разврата? Враньё! Никому не верь... Это был Город Богов!
А мне вдруг пришли в голову строчки из Библии: «...пал, пал Вавилон, великая блудница...».
- В нем, - продолжает Тина, - было столько святилищ и храмов, сколько нет до сих пор ни в одном городе мира. Мардук, Иштар, Нергал, Адади... земных божеств было около трех сотен и небесных - шестьсот. А сколько алтарей! Ты можешь себе это представить? Такое, конечно же, нужно было сравнять с землей, чтобы построить храм Бога Единого.
Она лишь на миг умолкает...
- Вот так... - повторяет она и прикрывает веки, погружая себя в те жаркие, плавящие даже каменные стены, суровые дни... И я тоже прикрываю веки, погружаясь вместе с нею. Такого душевного трепета, такой ласки и неги я давно не испытывал.
Индикатор биополя (я жужжу камерой) сперва был малиновый, а теперь - тёмно-синий... индиго... даже фиолетовый...
Затем я вижу, с какой невероятно-немыслимой нежностью она своими хрупкими, но и крепкими пальцами, пальцами лекаря, прикасается к зияющей ране стены... И, о чудо! - рана вдруг перестаёт кровоточить и затягивается на глазах... Даже боль уходит!.. А рана ластится и... урчит, заживая, под ладошкой Тины... И бинты - не нужны! И никакие самые белые-белые, самые что ни на есть престерильные бинты... Не нужны! Не нужны не только бинты, но и мази... Ни мази, ни примочки, ни спиртовые настойки с присыпками и примочками...
Даже никакие подпорки! Время повернуло вспять!
Ран как не бывало! Я вижу теперь это собственными глазами!
Стоит стена! Стеной!
Тина - лекарь!..
Экран сканера трепетно мерцает... Мириады... Переливы... Это надо видеть!.. Полевые цветы на лесной поляне... Ни единой чёрной полосы, ни единой крапинки... И нет серого, нет такого привычного серого... Нет! Совсем нет! Периметр - нежно-жёлт...
И конечно, запахи, её запахи... Я как конь расширяю ноздри, шумно тяну в себя эту негу, этот дурман... Закрываю глаза... Чтобы не сойти с ума... Чтобы не сойти с ума, я закусываю нижнюю губу, чтобы болью избежать умопомрачения. Полный транс, катарсис, абсолютная абстиненция...
Тина - как наркотик!
Прихожу в себя, открываю глаза...
- Не упади, - Тина держит меня за локоть.
- С чего бы? - молодцевато подбочениваясь, пытаюсь освободить руку от её крепких пальцев.
Удостоверившись, что со мной всё в порядке, она даёт мне волю.
И я ещё раз припадаю к стене щекой.
В знак благодарности!
За что, собственно?!
Я не ищу ответа и на этот вопрос: Тинка - вот ответ! Если Тина так... Если она с таким трепетом и пиететом... Да-да, с таким пиететом...
«...пал, пал Вавилон, великая блудница, сделался жилищем бесов и пристанищем всякому нечистому духу, пристанищем всякой нечистой и отвратительной птице; ибо яростным вином блудодеяния своего она напоила все народы (Откровение, 18,2)».
Откровение!..
«И цари земные любодействовали с нею, и купцы земные разбогатели от великой роскоши её» (Откровение, 18, 3).
Ну, совершенно так же, как и сейчас!
- Это мой Город Богов! - повторяет Тина.
Она делает шаг вперёд, выпростав свои божественные руки, словно в попытке объять всё это царство земное... И небесное, и небесное... Долго смотрит на меня и затем вдруг говорит, говорит... Не прерываясь:
- ...и Вавилон будет грудою развалин, жилищем шакалов, ужасом и посмеянием... Без жителей... Как взят Сесах, и завоёвана слава всей земли! Как сделался Вавилон ужасом между народами!
Я слушаю... Сколько же скрытой боли в её голосе!
Она стоит среди развалин осыпавшихся стен Великого Вавилона, стоит с неистовой грустью в глазах, произнося, как заклинание только эти два святых слова: «мой дом... мой дом... мой дом...». На ласковом незнакомом мне языке.
Непостижимо!
Видеть это - жить мертвым! Я сажусь на валун, закрываю глаза... Её голос, словно голос пустыни... Кто был в пустыне, тот знает, тот помнит этот голос правды, идущий сквозь века и века...
Манит ветер пустыни - иди, иди,
Там такие красавицы - мед и яд
Там, за сотым барханом, что впереди
Есть оазисы счастья. Так говорят.
Говорит мне пустыня сухим песком,
Мне танцует пустыня седой мираж...
Кто с ее выкрутасами не знаком
Тот отдаст ей и душу...
Тина на секунду умолкает, смотрит на меня, улыбаясь и, уверенно кивнув, добавляет:
И ты отдашь.
Она закрывает глаза и делает глубокий вдох...
Солнце путается в её огненных волосах и стекает по раскинутым навстречу рукам. Она вся словно из золота - царица!
Вот же, вот же успех!..
Крошечная группка туристов обступила Тину. Они уставились на неё, как на живую реликвию! Как на маску Тутанхамона! Золото, золото... Море золота!..
Да - золото!
Защёлкали фотоаппараты, зажужжали кинокамеры...
Тина отвернулась. Мы отошли в сторону. Её губы что-то шептали... Я едва мог уловить:
- Я и сейчас слышу их вопли, - проговорила она и добавила, - если ты способен это понять...
Я не понимал, что я должен понять. Смог лишь кивнуть - понимаю.
Вечером она не проронила ни слова.
Чтобы отвлечь её, я читаю вслух из глянцевого буклета:
«Было перестроено все: Эсагила - храм Мардука, зиккурат Этеменанки, храм Эмах в цитадели и более древний храм Иштар на Меркесе... Были вырыты каналы и построен первый каменный мост через Евфрат. Одним из семи чудес древнего мира считались висячие сады...».
Всё это можно было прочитать и в Москве, и в Майями, и в Питере, и даже в какой-нибудь Хацапетовке, сидя на завалинке... Но здесь!.. Когда под ногами земля, которая помнит и знает все эти имена!.. Здесь, где...
Меня просто бросает в жар.
«В греческий и парфянский период оставшиеся от древности царские постройки начали разбирать на материал для нового строительства, и это продолжалось веками, пока от города не остались руины».
- Вот, - говорит Тина, - руины... Хранящие счастье труда и надежд.
Я стараюсь уяснить себе, в чём же, собственно, это счастье труда.
- Вот отсюда-то мы и пошли по дороге жизни...
Сильно сказано: «мы пошли!».
Кто это - вы?!
Единственное, что меня тяготит - её страсть к этим развалинам, под которыми погребены груды жизней, ушедших в песок.
Это была совершенно сумасшедшая идея - Вавилон!
Пришла восточная ночь... Звёзды - как россыпи золотых монет по небу...
Мы сидим на берегу Евфрата...
- Ты будешь купаться? - спрашивает Тина.
Бррррр... Холодина ведь жуткая!..
Она сбрасывает с себя все одежды и в полном свете луны кажется сказочной феей... С распущенными рыжими волосами, со светящимися, как у кошки глазами...
Бррррр...
Не дожидаясь ответа, она, как светлый клинок, входит в чёрные воды реки и мягко исчезает в темноте. Воцаряется щемящая тишина. На воде только блики лунного света... Только жуткая звенящая ждущая тишина... Весь мир превращается в ожидание... Чуда! Чуда!.. Мы все ждём только чуда, ибо только чудо в состоянии вызволить Тину из плена этих чёрных зловещих всепоглощающих евфратских вод...
Чудо случается через минуту:
- Э-гей, где ты там?!. Сюда, я здесь!..
Мысль о говорящих её языком крокодилах просто трясёт меня.
- О, Боже, - взрывается Тина на всю свою Месопотамию, - как же хорошо! Просто здорово, здорово!..
Затем я слышу только плеск, только сумасшедшие всплески... Так резвятся только те, для кого вода - родная стихия... рыбы... прыткие рыбины... юркие дельфины... дельфинихи... и русалки, и, конечно, русалки...
Вскоре она выходит в лунном сиянии - нимфа... Богиня...
Боже, да на ней ни единой ниточки, ни волоконца - Тина Евфратская!..
Я спешу к ней с белой, как снег, махровой простынью...
- Спасибо, Рест, мне не холодно...
- Жарко? - спрашиваю я.
- Ага... Жарко...
Вот он - успех!.. И великая ценность!..
У меня, что называется, глаза просто валятся из орбит! Ведь - брррр...
Но где моя камера, где мой сканер? Это обязательно надо запечатлеть! Вот - Чудо!..
- Есть хочу, - говорит Тина через минуту, кутая-таки себя в мою простыню и усаживаясь на камень, - доставай свою самобранку...
Теперь я спешу к машине за припасами...
- Хорошо бы, - слышу я, - костёрчик небольшой смастерить...
Да это мы мигом!
Потом я любуюсь, как Тина - женщина в белом! - устроив себе стол на валуне, ест, отламывая по кусочку то от хлеба, то от сыра...
Теперь глоток воды... И снова - хлеб... сыр... вода...
- Ты же хотела есть!
- А я что делаю?
- На вот... балык, рыба, окорок... есть язык, треска... Будешь?..
- Рест, я итак ем!
Я в полном недоумении:
- Но... Ты... Я... Как же... Я себе простить не смогу...
На это Тина только улыбается.
А я ем!.. Аааа... Я голоден! Ещё бы! Такое пережить!..
Я не перестаю жевать (наш стол просто завален едой!), а она, сделав еще пару глотков, отвернувшись, молча смотрит на восходящую луну. Время от времени бросает на меня короткий взгляд - наелся?
Я уже хлещу пиво. И ещё вот... последний кусочек... копчушка...
И еще глоток... И ещё...
Она веточкой ворошит угли костра, вздымая ворох весёлых праздничных искр, вдруг говорит:
- Помню там, у Великой стены... где мои племена-шатуны... разжигали огромный костёр...
Задумчиво смотрит на тлеющие поленья. Продолжает:
- ... извивался под бубен шаман... ночь к костру приходила сама...
И ещё раз:
- ...ночь к костру приходила сама...
Она повторяет это дважды, чтобы расслышал это не только костёр, но и я.
Ночь, костёр, дивная дева... Дивная!.. Дива!.. Чего ещё желать?!
- Ты бы съела чего, - всё ещё жуя, предлагаю я, - смотри - тут всего ещё полно, и рулеты мясные, и колбасы копчёные, и московская и еврейская, и охотничьи вот... балык... грудинка... А?.. А?! На, держи... Держи же!..
Теперь её чарующая улыбка в огненных бликах. Зрелище непередаваемое, неповторимое: Тина - огненная принцесса! Она смотрит на меня, но не видит - она смотрит сквозь меня, как сквозь стекло витрины... И не произносит больше ни слова. И вот уже без единого стона умирает наш костерец, тлеют угли, жар ещё теплится и если подбросить сухих веток или пучок прошлогодней травы (припасённый для моего осла!), можно поддержать жизнь и этого чуда, созерцая свою Диву, как Чудо...
Чудо говорит:
- Спасибо тебе...
А с первыми лучами солнца мы уже в пути... Мы спешим, Тина за рулём, скоро Новый год...
- Тринадцатый разлив Нила, - говорит Тина, - надо успеть...
При чём тут Нил и его тринадцатый разлив я не спрашиваю.
- Две тысячи, - уточняю я, - две тысячи тринадцатый!
- Конечно, - соглашается Тина, - ровно две. И ещё две! Вот тебе и четыре!
- Что - «четыре»? - спрашиваю я.
- Четыре тысячи тринадцатый - год рождения одной из моих прабабок...
К Новому году мы как раз успеваем... У нас даже есть в запасе ...
- Вот, собственно, и вся Вавилонская башня. Месопотамия, Тигр, Евфрат...
Что дальше - Нил?
Я уже не задаюсь подобным вопросом - Нил так Нил!
- Как скажешь, - говорю я, - тебе лучше знать.
- Я знаю, - говорит Тина, - да!.. Лучше!
Её уверенность меня просто испепеляет!
И вот я должен признаться себе: я строю свой Храм, свою Пирамиду! Для Тины! У меня просто нет выхода: для Тины! Вот тебе и вся ценность жизни, и успех, и, конечно, успех! Формула успеха - ad aras! (у алтарей! - Лат.).
Ад!..
Да-да, именно: услада этого ада - стопроцентный и неопровержимый успех!
Мог ли я тогда представить себе, что Тинка, что её геном... Да ни коим серьёзным образом! Да ни-ни...
К концу года я предпринимаю решительный шаг!
- Что это? - спрашивает Тина.
- Сирень!
- Сирень?!
- Сирень!.. - произношу я, - с Новым годом!
Тринадцатый-таки разлив Нила...
Правда, через бесконечное число лет и тысячелетий. Так повелось, что пришёл тринадцатый. Всё это не совсем понятно... И что же!
«Я учусь говорить на понятном тебе языке... А не хватит согласных - давай перейдем на птичий... Я шумерскую клинопись писем отдам реке...».
Как это вам всем рассказать? И какие еще нужны архитекторы и конструкторы, чтобы возвести этот Храм?
Жора бы сказал: да пошли ты их...
«...клинопись писем отдам реке!..».
Нет уж, хватит с меня и Тигра, и Евфрата, и всех твоих Вавилоньих башен! Что-что - Нил? Теперь Нил?!
Опять эти тысячи разливов!!!
- Слушай, - говорю я на понятном всем языке, - выходи за меня!
Тина замирает. Потом разворачивается ко мне и спрашивает:
- Ты, действительно считаешь, что это - хорошая идея? Замуж! За... строителя пирамид!
Я киваю: замуж!
Мужчина! Фараон!
Я не знаю, куда девать свои руки.
Тина улыбается.
- Ты Хеопс, Хефрен или Джосер?.. Или Хуфу?.. Все пирамиды, друг мой, уже построены...
Я сую чужие мешающие мне свои руки в карманы куртки. Пальцы нащупывают мои любимые вездесущие орешки, но я не осмеливаюсь забить ими рот.
- Да нет, - говорю я, - такой ещё не было и в помине. Это будет...
И рассказываю то, о чём Тина даже представления не имеет... То, что невозможно вообразить... Я рассказываю... Я столько раз уже всем это рассказывал... Только не Тине. Об этом уже столько написано... Лекция нобелевского лауреата! Мир просто помешан на этом... Только не Тина...
Она смотрит на меня, улыбаясь, мол, разве может быть это мне (Тине!) интересно? Я киваю: конечно!..
И высвобождаю, наконец, свои руки из карманного плена, давая им сладкую волю, и теперь они - как крылья, отрывают меня от земли, придавая в полёте уверенности моим мыслям...