Я разгадывал ее запах, не тот резкий парфюм, которым она все время пользовалась. Другой запах! Тот, который срывал ветер с ее волос, и каждый раз, когда она оборачивалась, чтобы посмотреть в сторону, я подкрадывался ближе и вдыхал его. Ее волосы пахнут совершенно новым для меня ароматом, я не разобрал его до конца, а потому для себя выдумал, что есть такой цветок, который обладает тем же запахом. И в честь нее я назвал этот цветок «Марсель».
Меня влекло – разгадать значение ее слов. Мне казалось, что в каждом ее предложении есть скрытый смысл, который предназначен только для меня одного, и я решился его отыскать. Я запоминал ее слова и повторял их несколько десятков раз, чтобы найти скрытый подтекст. «Погода чудесная», – говорила она, а до меня доносилось: – «Погода чудесная, пока идешь рядом ты».
Мы ходили с ней в галерею, она делилась со мной впечатлениями: «Какая удивительная картина передо мной», а я слышал – «Этот удивительный автор отобразил некую часть меня в своей работе, отыщи же меня скорее в его произведении». И я искал! В каждой картине, которая восхищала мою спутницу. Какое тихое слово «спутница». «Возлюбленная» звучит намного громче, но мне с этой изумительной женщиной больше хотелось разделить одну дорогу, чем свою любовь. Мне не хотелось делить свою любовь даже с той, которая смогла ее пробудить. Во мне меньше меня, чем когда-либо. И когда она сказала – «Этот день создан для того, чтобы его прожить», я сбросил на землю оковы, выключил весь дневной свет и зажег свое сердце.
В тот момент я разгадал ее губы…
Когда я возвращался в пустую, холодную комнату, то садился у окна писать. Это было трудно, в какой-то степени, я счел это занятие непосильным трудом для себя, ведь каждый мой герой становился чужим, словно в них не было того самого чувства, которым обладал в эту минуту я. И потому мне казалось, что мое произведение слишком сухое, бесчувственное, словно я описываю не людей, а неодушевленные предметы. Но тем не менее, я пересиливал тягу все бросить. Между мной и моей работой была Андриана, как преграда между реальностью и вымыслом. Я снова писал вопреки – я дал себе слово!
«Юлия взглянула на часы.
– Остался всего час до рассвета. Скоро его заберут, нужно успеть попрощаться.
Она перевела взгляд на меня.
– Я бы хотела, чтобы вы вышли из этой комнаты и подождали за дверью.
Я понимающе кивнул, встал со стула и покинул гостиную. Затем я направился в ванную комнату, мне хотелось смыть с себя лицо, которое я показал Юлии. Вода из крана не имела температуры, но я представил себе, что она холодная, это меня взбодрило, а спустя несколько минут я поднялся по лестнице на второй этаж. Подо мной не скрипели доски, я мог передвигаться по дому бесшумно. Первая дверь в детскую, я открыл ее и вошел внутрь. Это была комната сына, на стене висела его фотография, на столе лежали учебники и тетради. Я подошел к рисунку, на котором он изобразил дом и свою семью. Я притронулся к бумаге рукой Юлии. Она испытала резкую боль внизу живота. Я дотронулся рукой до того, кто построил этот дом. Руки хозяина были теплыми. На душе вдруг стало приятнее, и я неожиданно улыбнулся. Он себе воображал, что этот рисунок – подарок, на который он смотрел с гордостью. Ему казалось, что если его убрать с этой бумаги, то останется дом, длинные лучи солнца и улыбки тех, кто был для него в этой жизни истинным смыслом. Я притронулся к рисунку рукой Габриэля. И ничего не почувствовал.
Когда я вошел в ее спальню, то первым же делом направился к окну. Я приложил свою ладонь к стеклу. Нет, ничего не чувствую! Я обернулся, посмотрел на кровать, а затем лег на нее. Моя одежда не испачкает эту постель. Какая эмоция овладела Юлией, когда раздался телефонный звонок? Я закрыл глаза…»
Передо мной появилась Андриана. Мне удавалось прогнать ее из своих мыслей лишь на время.
Я открыл глаза, а затем встал с кровати, мне нужно было делать выбор. Оживить ее мужа – и преподнести все эти события читателю, как ужасный сон, который приснился всем членам семьи. Или же познакомить Юлию с пионом, который растет в ее саду и знает все тайны этого дома. Я больше склонялся ко второму варианту, но мне нужен был совет.
Ни по ком не звенел больше колокол.
– Здравствуй, Габриэль. Наши встречи становятся все реже, но в какой-то степени я все же рад, что ты меня променял на такую замечательную особу, как Андриана Марсель.
– Я не менял тебя, Эн. Ты же прекрасно знаешь, что никто тебя не заменит.
– Как знать, мой друг, как знать. Рита ведь не знала, что одним прекрасным тихим вечером ее выбросят в окно, а если бы и знала, то стала бы она тебе после этого доверять, Габриэль?
Пессимизм был не свойственен Эн Ронни.
– Ты не Рита.
– Это потрясающее замечание, мой друг. И что тебя привело ко мне на этот раз?
– Передо мной стоит выбор, Эн. Я о своей книге! Это настолько серьезный шаг, что он может полностью изменить всю сюжетную линию. Я пришел, чтобы спросить у тебя…
– Я вижу, у тебя меняется собственное отношение к своему детищу. Внешний мир внезапно стал настолько хорош, что так и хочется сжечь до тла другой. Но я бы не советовал этого делать. Я не стану предлагать тебе умертвить свои чувства, чтобы продолжить писать, хоть это самый действенный метод. Но есть и другой, более сложный, – это прислушаться к зову своего инструмента, понять его и приручить, а затем направить эту сильнейшую энергию в свою работу. Выплеснуть ее на своих героев. Влюбленность устами писателя может доносить этому миру такие слова, которые не смогут пробудить только мертвого, если, конечно, автор поймет ее язык. Да, такое явление не редкость среди людей, посвятивших себя искусству. Я сейчас не о художниках и не о писателях, ведь искусство – это в первую очередь влияние на человека, а потом уже форма выражения. Ты думаешь, что я был лицемерен, когда высказал при Андриане, что пересмотрел свои взгляды на автопортрет, как на метод подачи? Но это правда, Габриэль. Пересмотрел! Ее работа смогла оказать такое невероятное воздействие на твой рассудок, полностью переменив отношение к многим вещам. Я считаю ее человеком влиятельным, а влияние в нашем мире – это не что иное, как власть. Поэтому, мой дорогой друг, я признал искусство и власть синонимами.
– Я видел, как ты на нее смотришь, Эн.
Эн Ронни хитро улыбнулся.
– Так значит, ты пришел ко мне за этим?
– Нет, я только что объяснил причину своего прихода.
Эн Ронни сделал шаг ко мне и стал всматриваться в мои глаза.
– На какой из этих двух вопросов ты бы хотел получить ответ немедленно? Я ведь, как личная библиотека, в которой можно найти ответ на любой вопрос. Располагайся поудобнее и слушай то, что желаешь узнать.
– Библиотека не может отнять у человека источник, которым наполняется сердце его.
– Конечно может, Габриэль. Собственно, для этого она и предназначена! И всегда готова предложить другой – еще более отменный источник взамен.
Эта пауза была длиннее остальных. Я ждал, что он нарушит это шаткое затишье и произнесет хоть одно слово. Но он ничего не говорил, а лишь пристально смотрел на меня в упор.
– А как я смотрел на нее? – Он проговаривал каждое слово медленно с секундной паузой, чтобы звучало эффектнее.
– Так же, как смотрю на нее я.
– Габриэль, она ведь в первую очередь женщина…
Я его перебил:
– Ни слова больше. Я не верю тебе, Эн. Ты слишком умен и образован, чтобы писать такие отвратительные романы, если бы все читатели не имели хорошего вкуса, то я бы понял твою позицию, но не все люди привыкли питаться литературными отходами, многие предпочтут диетический стол. Ты врешь, что потерял свой дар, этого не может быть – это противоречит каждому твоему слову. У тебя, как минимум, превосходный вкус!
Эн Ронни явно не ожидал от меня такого заявления и приоткрыл от удивления рот.
– Ты мыслишь, Габриэль, а это достойно высших похвал. Безусловно, я имею некую власть над своими читателями, но в высшей мере – они обладают мной. Ты прав, я не терял свой талант, и мы постепенно приближаемся к развязке, но посуди сам, если я вдруг ни с того ни с сего напишу хорошую книгу, то мои читатели меня попросту не поймут. В первую очередь я лишусь своей аудитории, ведь я продаю себя, как автора любовных интриг. Моим читателям не нужны философия и размышления об искусстве, им важен быт. Для них главное, чтобы Хуан был влюблен в Реббеку, а Реббека, в свою очередь, в Диего, а затем моему зрителю необходима эмоциональная встряска – оказывается, что Хуан и Диего – это родные братья, родившиеся от одной негодной женщины, которую нужно обязательно осудить. Диего отдают в приют, Хуан растет в неполной семье и их главная встреча происходит благодаря девушке, в которую они оба влюблены. Вот и все! Миллионный тираж, литературная премия и продажа прав на экранизацию книги. Секрет успеха прост, Габриэль. Но скажи мне, как писатель писателю – тебе нужен такой успех?
– Нет!
– А потому сейчас у тебя есть преимущество, мой друг. Дебютная работа для автора – она намного важнее, чем все его последующие романы. Ведь сейчас ты имеешь полное право преподнести себя твоему читателю как угодно, и он тебя за это не сможет осудить. Перед ним всего лишь станет выбор – принять и прочесть, либо пройти мимо и оставить тебя в длинном списке непрочитанных авторов. Но тем не менее, это высшая степень свободы для писателя – писать на такие темы, которые ему доставляют радость. Всегда найдутся те, кто восхитится тобой, полюбит твою книгу и найдет в ней отклик, какой бы она ни была. Конечно, в скором времени ты станешь пленником своей аудитории, но в меньшей мере, если изначально тебе удастся привить им хороший вкус!
Я посмотрел на часы, оставалось меньше часа до встречи с Андрианой и мне не хотелось опаздывать.
– Ты торопишься, Габриэль?
– Да, у меня запланирована встреча с Андрианой.
Он вздохнул.
– Ты меня не услышал, а жаль. Ты ослеплен чувствами и не замечаешь очевидного.
– Что я должен был заметить, Эн? Как на моих глазах пытаются украсть то, что я хотел ото всех уберечь?
– Невозможно уберечь от других то, что тебе не принадлежит. Я не пытался ее украсть, Габриэль. А всего лишь был с нею обходителен, как и с любой другой женщиной. Хорошие манеры и деликатность – это ведь не преступление, или я заблуждаюсь?
– Нет, не преступление. Я боюсь тебя, Эн, ведь твои поступки непредсказуемы, ты очень скрытен.
– Как и ты, мой драгоценный друг, – он улыбнулся.
– А представление с зеркалом, что это было, в самом деле?
Эн Ронни приблизился ко мне и прошептал на ухо:
– Разве ты не задавался вопросом: «А вдруг Марсель моя выдумка?»
Мне не понравилась такая близость с Эн Ронни, и я отступил на шаг.
– Нет, у меня не было таких мыслей, пока ты не сказал.
– Но теперь они есть! – Он засмеялся и ушел в конец зала.
Я вышел из книжного и направился к Андриане. «Невозможно уберечь от других то, что тебе не принадлежит». Что он хотел этим сказать?
– Мне снились твои губы, – сказал я.
Андриана покраснела. Мы сидели в вишневом саду, недалеко от ее дома.
– Правда?
– Правда! Ты знаешь, это словно прыжок с парашютом, сначала чувствуешь страх, а во время полета потрясение, пробуждение, ощущение невесомости, а затем приходит понимание того, как важна жизнь, и, когда приземляешься на твердую почву, каждый шаг дается тебе с трудом. Ты глотаешь воздух, потому что он стал вкуснее, ты улыбаешься людям, потому что раньше не видел в них красоты. В каждом лице я ищу твои губы, но не нахожу их.
– Это очень романтично, Габриэль. Это был твой первый поцелуй?
Я растерялся.
– Если не считать Риту, то да, – честно признался я. – А у тебя? Это…
– Нет, не первый. Не могу врать, хоть и знаю, что причиню тебе боль.
– Нет, все в порядке.
Она оказалась права, меня охватило неприятное чувство. «Какое право имел кто-то целовать мои губы?» Я возненавидел этого человека.
– Габриэль, как твоя книга?
– Она при мне…
«Я тихо спустился вниз, чтобы Юлия не услышала моих шагов. Ей не стоит знать, что я был в ее спальне, это ведь ее дом, а я здесь всего лишь гость. Я встал напротив двери и прислушался, сначала мне послышался шепот, а спустя несколько секунд наступила полная тишина. Мне казалось, что она чувствует мое присутствие, там, притаившись за дверью, я закрыл глаза, а когда открыл, то в доме стало темно. Погас свет. Это я его погасил!
– Кто там? – донеслось по ту сторону двери.
– Это я – Габриэль. Мне можно войти?
– Входите.
Я открыл дверь, в сумерках мне не удалось разглядеть силуэт Юлии, но я знал, что она находится в двух шагах от меня.
– Юлия…
– Я здесь, – ее голос прозвучал прямо передо мной, затем послышались тихие шаги, она отдалялась от меня. Мгновенье спустя комнату осветила искра. Она зажгла свечку, и я разглядел ее силуэт. Юлия стояла около кухонного стола.
– Отключили электричество, я посмотрела в окно, у соседей свет есть. Очень странно!
Один щелчок пальцами, и свет погас во всем городе. Она не показала своего удивления.
– Я бы хотел с вами поговорить.
– Говорите, я слушаю.
– Вы позволите мне присесть?
– Присаживайтесь.
Я подошел к ней и сел на стул. Она поставила свечку на стол и села напротив меня.
– Юлия, вы верите в перерождение человеческой души?
– Не верю, – холодно произнесла она.
– А во что вы тогда верите?
Она не умела улыбаться по-настоящему и это меня пугало.
– Я верю в то, что вижу. В этом гробу лежит не мой муж, а человек, который до неузнаваемости похож на него. Вы, как посторонний, даже не заметите подмену, но я, зная своего мужа больше десяти лет, с уверенностью могу сообщить, что это не он.
Она показала пальцем на что-то у меня за спиной. Дрожь пробежала по телу, спину окутало холодом, я побоялся обернуться и посмотреть.
– А где он?
Я перенял ее сумасшествие, страшно даже представить себе, какими глазами она смотрит на мир. Воск капал на стеклянное блюдце.
Больше всего на свете я боялся услышать:
«Он стоит у вас за спиной!»
Юлия приставила ладонь к огню, а затем резко убрала.
– Мой муж покинул этот дом вчера ночью. Мне неизвестно, где его искать, он ничего не оставил, он ничего не взял. Может, вы знаете, где искать человека без одежды, без удостоверения личности, без жены и детей, без денег, возможно даже, без имени. Я готова поверить в то, что он потерял память, ведь все наши воспоминания остались в этом доме со мной.
Усилием воли я зажег свет в гостиной, мне нужно было освещение для того, чтобы посмотреть в ее глаза. Мне важно было понять, есть ли в них безумие. Нет, они прежние.
– Включили свет, – она задула свечку.
– Юлия, а как насчет птиц? Вы не разделяете мысль, что души умерших на время обретают птичьи тела, чтобы попрощаться с теми, кого оставили на земле?
Она не скрывала своего удивления.
– А почему вы вдруг спросили о птицах?
– Видите ли, когда я выходил во двор, то обратил внимание на синицу, которая сидела у вас на крыльце. Меня смутило то, что она не пыталась улететь, когда я подошел к ней ближе. Птица даже не вздрогнула, когда я дотронулся до нее пальцем. А как вы знаете, птицы – существа пугливые. И тогда я задался вопросом, кого ждет эта синица на террасе вашего дома?
На безразличных, стеклянных глазах выступили слезы. Юлия не проронила ни капли, и мне показалось, что они закатились обратно, внутрь. Она моргнула. А затем спросила спокойным, неестественно твердым голосом.
– Она еще там?
– Я не знаю, может быть, посмотрим?
Юлия встала и направилась в прихожую, я последовал за ней. Она достала из шкафа плащ и посмотрела на меня.
– А где ваша куртка?
– Я пришел без нее.
Она никак не прокомментировала мои слова, а лишь застегнула плащ и открыла входную дверь. Я вышел вслед за ней и представил, что на улице холодно.
– Я не вижу ее.
– Странно, она была здесь, – я показал на крыльцо.
– Может быть, она еще во дворе, давайте посмотрим.
Я пошел вперед, мне нужно было, чтобы она собственными глазами увидела этот замечательный цветок, в который я вдохнул душу ее мужа. Она следовала за мной медленным шагом. Я боковым зрением заметил пион, он находился у забора справа, на него падал свет из окна гостиной. Я перестал слышать ее шаги, это могло значить только одно – Юлия остановилась. Я обернулся, чтобы посмотреть. Она стояла в нескольких шагах от него, словно боялась подойти ближе.
– Этого не может быть. Его здесь не было.
Я решил вернуться к Юлии.
– Нет, это невозможно.
– Вы о чем?
Она показала пальцем на цветок, а затем перевела взгляд на меня.
– Погодите, это же вы мне сказали, что в моем саду растет пион, или мне это самой приснилось?
– Нет, не приснилось. Дело в том, что когда я подходил к террасе, то первым делом заметил его, согласитесь, кроме него других цветов во дворе нет и я не мог не обратить на это внимание.
– Понятно.
Она почему-то не пыталась к нему приблизиться. Мы молчали минуты две, Юлия рассматривала пион, а я землю, в которой она похоронила волосы. И тут я осознал, что допустил ошибку.
– Постойте, – сорвалось с ее губ, – как вы могли его заметить, если свет в гостиной был выключен. Цветок видно только когда в окне горит свет».
К этому вопросу я не был готов, а потому решил немедленно покинуть книгу. Я закрыл глаза, а когда открыл их, то находился уже в саду с Андрианой.
Она рассматривала мой профиль, я повернулся к ней.
– Ты знаешь, ко мне только что пришло продолжение. Я знаю, о чем писать, только нужно немедленно перенести свои мысли на бумагу.
– Тебе нужно уйти?
– Нет, Андриана. Ты для меня гораздо важнее моей работы, пусть подождет.
Она улыбнулась и поцеловала меня. Я закрыл глаза, в эту же секунду Юлия схватила меня за рукав и затащила обратно в книгу.