Они вернулись домой. Взмокшая и ослабевшая, Люба сняла с себя шубу. Повесила ее на вешалку, разулась, прошла в комнату и рухнула в кресло. Убогая квартира с потемневшими, кофейного цвета обоями и продавленным диваном с коричневой обивкой. Пожелтевшие от времени занавески на высоком узком окне.
– Это продукты… Тебе надо хорошенько поесть, а потом мы с тобой не спеша решим, как тебе жить дальше… – Аля энергичными движениями выкладывала из пакетов продукты. – И в следующий раз, прежде чем тебе выходить на улицу, смотрись в зеркало.
– Скажи, я что, на самом деле сошла с ума? – шепотом спросила Люба.
– Нет. Просто ты скучаешь по своему мужу, вот и все, – следуя своему убеждению, подкрепленному ее договоренностью с Сергеем, уверенно проговорила Алевтина, внутри себя радующаяся тому, что делает правое дело, спасает человека. – И стоит тебе только принять решение, как сразу все переменится, ты увидишь, как мир засверкает вокруг тебя радужными красками, ты вздохнешь полной грудью и поймешь, что воздух-то на улице сладкий, что весна, что наступила пора любви, а не депрессии… И что депрессия, из которой ты пока никак не можешь выбраться, – всего лишь временное явление, и что только от нас самих зависит, как мы будем жить завтра…
– Да ты философ, – заметила Люба. – А к мужу я все равно не вернусь. И не потому, что боюсь его или еще чего там… нет, все гораздо хуже. Я люблю его, но поняла это слишком поздно… Если бы ты только знала, какой он… Да если бы он только увидел меня сейчас, в каком я состоянии, он бы взял меня на руки, принес домой… Искупал бы в ванне, накормил бы меня…
Она тихонько заскулила.
– Он честный, порядочный человек, а я… я – ничтожество…
– Ты что, с ума сошла? – замахала руками Аля.
– Ну сошла, и что дальше?
– Я не в том смысле… Разве можно так говорить о себе? Ведь если ты не будешь любить себя, то и другие тебя тоже не будут любить… Это же азбука!
– Но что поделать, если я себя на самом деле не люблю?
– А ты полюби себя… Сначала поешь вот… Гранаты… Они очень полезны. Бутерброд, хочешь, я тебе сделаю?
– Ты столько денег тратишь на меня… Когда я с тобой расплачусь?
– А ты радуйся. Ведь это говорит о том, что я верю в то, что ты скоро поправишься, устроишься на работу, заработаешь и вернешь мне… Мы же с тобой подруги…
– Как бы мне хотелось сделать что-нибудь приятное для тебя… Думаю, сделав тебе подарок, я получила бы огромное удовольствие… Там, в моей прежней жизни, я часто делала подарки подругам…
– И где они сейчас, эти твои подруги? – Аля бросила презрительный взгляд в окно, словно подруги столпились где-то там, под окнами.
– Они-то остались, это меня нет. С ними все в порядке, в отличие от меня. Они-то своих мужей не предавали, напротив, они держатся за них и очень крепко… и, думаю, продолжают держаться… После того, что я натворила, разве могла я отвечать на их звонки, что-то объяснять? Тем более что я до сих пор не могу понять, как так могло случиться, что я поцеловалась с этим Эролом в ванной комнате у Караваева…
– Я вот никак тоже не пойму: ты что, тогда много выпила, что ли?
– Не знаю…
– А может, этот Эрол твой подсыпал тебе что в стакан?
– Тоже не знаю… Но только мне вдруг стало как-то легко на душе, смешно… я даже смутно помню, как вышла с ним на лестничную площадку, как целовалась, а потом мы спустились с ним на лифте вниз, взяли такси и приехали сюда…
– А что потом?
– Утром его уже не было. И колец моих тоже… И колье…
– Он ограбил тебя, и никого ты не предавала… Думаю, этот тип нарочно пришел к Караваеву, чтобы снять какую-нибудь дамочку, усыпанную драгоценностями… Он сидел рядом с тобой?
– Да… Конечно, иначе как бы мы познакомились?
– Послушай, мы уже говорили с тобой об этом… Я понимаю: для тебя это неприятные воспоминания, но я хочу сказать тебе об одном – ты ни в чем не виновата… Этот Эрол (ну и имечко! Наверняка он его выдумал!) подсыпал тебе в вино или сок что-то такое, после чего ты перестала отвечать за свои поступки…
– Да какая теперь разница.
– Большая! Если ты не виновата, значит, тебе не должно быть стыдно возвращаться к своему Сергею.
– А откуда ты знаешь, как зовут моего мужа? – Люба повернула голову и внимательно посмотрела на подругу. – Ты что, с ним знакома?
– Люба, ты же сама сколько раз упоминала его имя… – Аля говорила чистую правду.
– Ну и ладно… Все равно… ничего уже не вернуть…
– Тебе надо было вернуться сразу же после того, как ты пришла в себя…
– Но разве он поверил бы мне, что между нами ничего не было? Что он привез меня сюда, ограбил и исчез так же внезапно, как и появился…
– А хозяйка квартиры? Она что-нибудь о нем знает?
– Нет. Она, когда увидела меня, подумала, что мы с ним вместе, и потребовала плату… Ей все равно, кто и с кем живет… Она даже имени его не знает… Я же не могла ей сказать, что не имею к нему никакого отношения, что меня сюда просто привезли, как овцу на заклание…
– Хорошо еще, что он не изнасиловал тебя.
– У меня были брильянты.
– Но ты все-таки как-то продержалась некоторое время, платила за квартиру, чем-то питалась…
– У меня на ноге была платиновая цепочка и заколка для волос была тоже из белого золота, усыпанная настоящими рубинами… Эрол, вероятно, подумал, что это обычная дешевая заколка… Словом, он увидел то, что увидел… Ладно, хватит об этом… Я устала… Аля, спасибо тебе за все… Как говорит Сергей: Родина тебя не забудет…
Подруги обнялись.
– Я эгоистка страшная, мы постоянно говорим только обо мне… А что у тебя? Как дела? Помнится, у тебя были долги… Ты ремонт закончила?
– Еще нет, но долги растут, – искренне призналась Аля, совершенно забыв о том, что она привезла подруге продуктов на довольно большую сумму. При долге в три тысячи долларов благотворительностью заниматься затруднительно. Но и раскрываться, признаваться в том, что все это купил для нее Сергей, она тоже не имела права.
– Аля… Ты моя хорошая… – прослезилась Люба. – И ты при таких долгах покупаешь мне икру… Интересно, сколько она сейчас стоит?… Подожди… Одна баночка, помнится, в нашем супермаркете стоила тысячу рублей.
– Нет, это подешевле будет, моя знакомая привезла из Астрахани… – порозовела не привыкшая лгать Аля.
– Ладно, даст бог – расплачусь.
Аля вдруг вспомнила, что ей надо срочно домой, что должен прийти мастер-сантехник, что она опаздывает. Уже в передней, прощаясь, она пообещала поговорить с Валентиной Николаевной, чтобы Любу восстановили на работе, и уже за минуту перед тем, как уйти, не выдержала и сказала:
– Я с парнем одним познакомилась… Приятный такой молодой человек… Пригласил меня в субботу на свидание, а мне пойти не в чем, представляешь? Пересмотрела весь свой гардероб и поняла, что совершенно не готова к свиданиям… Раньше-то как было? Работа – дом, дом – работа. А сейчас мне надо выглядеть… У меня только джинсы, майки, свитера… Ну ладно, что-нибудь придумаю… А ты держись… Все, я пошла…
Она поцеловала Любу и ушла.
И с ее уходом квартира словно умерла. Стало так тихо, нехорошо, словно в дом снова вернулась болезнь…
3
Сон пошел ей на пользу. Она проснулась в три часа дня. Квартира наполнилась душным желтым солнцем. Люба поднялась, подошла к окну и распахнула его. И тотчас в комнату хлынул свежий, живой воздух. Она вздохнула полной грудью… Потом встала на стул и сняла грязные занавеси, собрала все, что показалось ей несвежим (кухонные полотенца, носовые платки, салфетки), и сунула в корзину с грязным бельем.
Окна помыла простой теплой водой и вытерла насухо при помощи старых газет. Не понадобилось ничего из той рекламируемой химии для мытья окон, чем пользовалась в свое время ее домработница… И стало легче дышать. Потом она прибралась на кухне, вычистила плиту…
Когда в подъезде мальчишки рванули петарду, она выронила кастрюлю… Та упала со страшным грохотом на пол… Откололся кусок эмали… Мысленно она купила и новую кастрюлю, и новую сковородку, потом мысль плавно перетекла к Але, так захотелось сделать ей что-то хорошее, полезное, купить ей, к примеру, красивое платье, туфли… Сколько же платьев и красивой обуви осталось в ее прежней жизни, в прежней квартире, прежнем шкафу… Сейчас же в старом желтом шкафу аккуратной стопкой лежало две пары джинсов и свитера, свитера… Она вспомнила Алю, у которой гардероб был примерно таким же… Только в отличие от Любы она жила в собственной квартире, доставшейся ей в наследство от тетки…
Люба вышла с мусорным ведром из квартиры, оставив ее приоткрытой, поднялась на один лестничный марш вверх – к мусоропроводу. Навстречу ей спускался молодой мужчина в джинсовой кепке, надвинутой на глаза. В руках – кричащий, ярко-красный пакет.
До мусоропровода она не дошла, остановилась, уставившись на лежащего ничком на полу, на черно-белых, шахматных плитках пола, залитого большой лужей крови, человека. Спутанные грязные волосы, джинсовая одежда, потертые коричневые башмаки. Кровь была свежей, не успела затянуться пленкой. Его только что убили. И ей почему-то было не страшно. Удивительное дело (мысль ее стремительно летела куда-то, навстречу какому-то логическому объяснению), ей не страшно потому, что все самое страшное ей пришлось пережить в стенах этой ужасной, старой, пропитанной запахами беды и подгоревшего лука квартире… Больше того, она почувствовала в себе прилив сил. Он, этот несчастный, был убит и не дышал… Она опустилась перед ним на корточки и положила палец на шею… Потом потрогала место на руке, где мог бы прощупываться пульс… Он был мертв. А она, Люба, была еще жива… Этого человека застрелили, а она, по сути, здорова. У нее ничего не болит… Но должна же она сделать что-нибудь для этого несчастного! Хотя бы вызвать милицию, чтобы по горячим следам схватили преступника, скорее всего, это тот самый парень в надвинутой на глаза джинсовой кепке…
– Я сейчас, – сказала она, обращаясь к мертвецу. – Мигом…
Так, с полным ведром, она вернулась домой и хотела было уже броситься к телефону, до него оставалось всего пару шагов, как сзади ее кто-то больно схватил за ворот рубашки, да так, что она застонала…
– Стой тихо… – услышала она тихий мужской голос.
Потом захлопнулась дверь ее квартиры, следом щелкнули запираемые замки… Все. Она поняла, что произошло. Убийца воспользовался тем, что она оставила дверь квартиры приоткрытой, и вошел туда. Спрятался…
– Я стою… – прошептала она. Надо было притвориться, что она ничего не поняла. Что она понятия не имеет, кто мог войти в ее квартиру: – А вы кто? Грабитель? Так у меня ничего нет. Я – безработная. У меня только продукты… мне подруга принесла… Я вообще-то болею…
– Да заткнись ты, балаболка.
Он схватил ее за руку и резко повернул к себе. Так и есть – джинсовая кепка на глазах…
Только теперь в лицо ей почти упиралось дуло пистолета. Того самого пистолета, который, возможно, еще был теплым от того первого и единственного выстрела, лишившего жизни парня, лежащего теперь в луже крови возле мусоропровода…
– Где ведро? – спросил убийца.
– Зачем тебе ведро? – удивилась Люба. А потом поняла – по содержимому мусорного ведра (в случае, если бы она бросила его на месте, рядом с трупом) можно было бы установить, кому оно принадлежит, следовательно, она стала бы для работников милиции свидетелем… Или что-нибудь вроде этого…
– Да вот же оно, на полу… – Она осторожно повернула голову к двери.
Парень снял кепку, и она увидела розовый ободок – рубец от тесной кепки на мокром от пота лбу. Лоб был низким, глаза маленькими, бегающими. Зато нос и рот у преступника были крупные. Да и вообще он был настоящим уродом.
– Значит, так, – сказал он тихо, но так, чтобы она его услышала. – Я поживу тут у тебя пару-тройку дней, пока все не утрясется. Не трону тебя, если не сделаешь глупостей…
– Только телефонный кабель не перерезай, – сразу предупредила она, – потому что, повторяю, за мною присматривают, как за больной… И если будут проблемы с телефоном, вызовут мастера, если же я не открою дверь – ее взломают или же… Если придет моя подруга, у нее есть ключи… надо что-нибудь придумать, вести себя естественно…
Убийца стоял и смотрел на нее, пытаясь понять, издевается она над ним или нет.
– Я серьезно… Если не веришь, пойдем, я тебе кое-что покажу…
Он пожал плечами, они вместе вошли в комнату, и он увидел разложенные на столе продукты.
– Видишь? Меня навещают, приходят ко мне… Я могу сказать, что ты мой друг, родственник…
Она хотела, чтобы как можно скорее прошли эти два дня и он исчез из ее жизни. Она сделает все, чтобы ему было здесь спокойно. Ей нет дела до того, кого он убил… Вернее, она сделает вид, что ей нет дела. На самом деле, когда он уснет, она, возможно, позвонит в милицию…
– Если ночью позвонишь в милицию, я застрелю тебя… – сказал он, словно прочитав ее мысли. – От твоей головы не останется ничего, как и от его головы… Ты видела его?
Она не переставала удивляться себе. Почему она его не боится? Почему ведет себя так, словно ей приходилось прежде каждый день встречаться с убийцами? Куда делись все ее страхи? Это неестественно… или… Или же именно такая встряска требовалась ей для того, чтобы прийти в себя?.. Это была спасительная мысль, придававшая ей силы…
Сначала Эрол – мошенник и грабитель, теперь – убийца… Почему она притягивает к себе таких людей? Точнее – нелюдей?
– Тебя как звать? – спросил он ее.
– Люба. А тебя?
– Называй Саша. Нам жить с тобой здесь… Надо будет как-то обращаться друг к другу, – сказал он самым мирным тоном.
И тут он, увидев диван, подошел и рухнул на него, раскинул руки-ноги. Он отдыхал, приходил в себя после напряженных часов, минут, секунд… Ведь прежде, чтобы совершить то, что он совершил, ему надо было все обдумать, подготовиться, достать пистолет, выследить жертву… За что он убил того парня?
– За что ты его? – спросила она, подошла к столу, села на стул и взяла гранат. Принялась чистить.
– За дело. У тебя есть большая сумка? Спортивная?
– Нет. У меня вообще ничего нет. Только хозяйственная, да и то не моя – я нашла ее на балконе, она страшная, но если ее отмыть, то туда можно что-то положить…
– Нет спортивной сумки? Как же ты живешь? – спросил он ее, не открывая глаз.
– Не знаю. Сама себе удивляюсь.
– Замужем?
– Нет. Я живу одна и давно.
– А парня у тебя нет?
– Нет.
– Теперь будет. Правда, всего на два дня. Ты чего страшная такая? Наркоманка, что ли?
– Нет.
– А чего хромаешь?
– Ногу подвернула.
– Понятно. Ладно, тащи сюда свою хозяйственную сумку…
Она вышла на балкон, нашла среди запылившегося хлама сумку, отнесла ее в ванную комнату, почистила, протерла мокрым полотенцем. Вот теперь руки ее начали дрожать. Она вдруг представила, что там, возле мусоропровода, лежит она в луже крови… Какая ужасная, пошлая смерть.
Вернулась в комнату и увидела, что Саша-убийца спит. И даже похрапывает.
– Принесла? – спросил он ее, прервав на мгновение свой сон.
– Да. Вот, смотри…
Он тотчас встал, увидел большую, черную, в белую полоску сумку и покачал головой.
Потом выругался.
– Извини… Это не мое, – сказала Люба.
– Тебе не идет эта прическа… затянула узел на затылке… распусти волосы… – сказал он, и она чуть не выронила сумку.
– Может, еще и раздеться? – Она с трудом разлепила губы.
– Неа… мне не до этого. Как-нибудь потом, лет эдак через пять, когда я сюда вернусь…
Он резко, пружинисто встал, достал из-под стола большой красный пакет, подхватил сумку и скрылся со всем этим в передней. Она слышала, как он хрустит пакетом – перекладывает что-то в сумку.
Потом попросил ее вернуть сумку на балкон.
– Я туда не пойду, вдруг кто увидит… – сказал он.
Она сделала так, как он просил.
– У тебя хлеб есть?
– Есть.
Она унесла часть продуктов в холодильник, часть разложила на тарелки, вскипятила воду, заварила чай.
– Сейчас будем есть…
Уже в кухне, собираясь выложить из одного из пакетов, принесенных Алей, оставшиеся продукты, она обнаружила знакомую коробку – золотую с оранжевым – французские трюфели. И вдруг почувствовала, как волосы на ее голове зашевелились… Как по спине словно кто-то ласково и ознобно провел рукой… Это были ее любимые конфеты.
«Сережа…»
На самом же дне пакета ее ждала еще одна удивительная находка: бледно-бирюзовый пакетик, фирменный аптекарский «36,6», а в нем – еще более знакомый набор лекарств, которыми Сергей лечился от ангины…
Все остальное уже воспринималось ею по-другому, более легко, почти весело… Она понимала, что это только начало истерики. Она кормила убийцу бутербродами с икрой, купленной для нее Сергеем…
Теперь она нисколько не сомневалась в том, что все эти продукты, которые ей якобы покупала Аля, на самом деле были куплены для нее Сергеем. Он не забыл ее, он продолжал думать о ней и заботиться…
Но эти лекарства… Вероятно, он забыл выложить их из пакета. Купил для себя, но забыл выложить… И что же это теперь получается? Что у него ангина, вот что получается! А она, его жена, лучше всех знает, как тяжело он всегда болеет ангиной, какой высокой температурой она сопровождается и каким беспомощным он тогда себя чувствует. И что никто, кроме нее, не знает, как его и чем лечить… Никто, никакие домработницы в мире или секретарши не смогут облегчить ему боль в горле…
Теперь только бы этот тип, этот Саша, который на самом деле никакой и не Саша, не застрелил ее… Сейчас, когда она знает, что нужна Сереже, что она готова сделать первый шаг навстречу ему, ей надо приложить все усилия, весь свой ум (если таковой, конечно, остался), чтобы не допустить трагедии… Пережить эти два дня. Вытерпеть. Стиснуть зубы и молчать, стараться быть незаметной, даже, если понадобится, ходить на цыпочках, чтобы только не нервировать своего незваного гостя – опасного, как дикий зверь…
Он ел жадно, чавкал, и взгляд его при этом был отсутствующий – он о чем-то думал…
– Значит, так, – вдруг он сказал в самом конце ужина с набитым ртом. – Сейчас уже кто-то обнаружил труп, позвонил в милицию… Пойдут по квартирам, уж я-то знаю… Обязательно зайдут и к тебе. Ты откроешь со спокойным видом (я сзади буду стоять и держать пистолет, прижатый к твоей спине, у меня нет другого выхода) и ответишь на все вопросы: ничего не знаю, ничего не видела, не слышала… Если они захотят пройти в квартиру, впустишь… Я буду сидеть в кухне и пить чай. Ты скажешь, что я – твой парень, что меня зовут Саша, что я – слесарь автомастерской, понятно?
– Понятно.
– Если же придут твои люди – познакомишь меня с ними, скажешь, что мы давно знакомы, что я пришел к тебе…. Хотя не думаю, что нужно объяснять, зачем к молодой бабе пришел в гости мужик… Это нормально, естественно…