Вылезти из этого болота, из мелкого подмосковного поселка, где пили и дрались все, а матом «не ругались, а разговаривали», было самым страстным, самым мучительным желанием, сколько она себя помнила.
Правду говорят: все, что делается, – к лучшему, хотя и худшим из всех возможных способов. Поселковый быт научил ее виртуозно «разговаривать матом» и не теряться ни в каких ситуациях, рассчитывать только на себя и ни в коем случае не унывать: опустишь руки – забьют насмерть. И ловить любые шансы. Даже те, которые вовсе не выглядят «шансами».
Аккурат перед выпускными экзаменами отец во время очередного домашнего скандала сломал ей нос. Дикая боль, кровь, «Скорая», вызванная сердобольной соседкой (родители продолжали выяснять отношения, не обращая внимания на то, что с дочерью), больница. Молодой хирург… нет, не хирург – ангел небесный, честное слово! Он должен был после осмотра наложить какую-то там повязку – и все, сломанный нос, заживает более-менее сам по себе. А этот ангел проговорил с ней часа два и, написав в истории болезни что-то такое про восстановление разбитой носовой перегородки, назначил операцию. Пожалел девочку, у которой «знаете, при вашей тонкокостности и высоких скулах эта кнопка – как с другого лица». Он, разумеется, не имел права делать ринопластику – но сделал. Ангел, чего уж там.
Кстати, насчет «как с другого лица» он был где-то прав: более несхожих внешне людей, чем тощий, как кроссворд по вертикали, отец и по-поросячьи кругленькая (вот откуда носик-кнопка!) мать найти было трудно.
Аттестат она получала еще с повязкой через пол-лица. А во время вступительных ее уже и родная мать не узнала бы: новый «греческий» нос изменил ее радикально, да и пухлость от всех этих нервов, больниц и экзаменов куда-то подевалась (пятнадцать килограммов за два месяца – спроси меня как, усмехалась она про себя).
На журфаке она отучилась целый курс, пока не поняла – не потянет. Ближнему Подмосковью общагу не давали, на съем не было денег, а дворничать ради служебного жилья… ну, она дворничала, пока сил хватало…
После первого курса ушла в «свободное плавание» – уже как Ирен Грейс. Районные многотиражки, отделы писем центральных газет, приемные редакторов… Писала она отлично – остро, тонко, вкусно, а главное – обладала тем, без чего не получится журналист. Чутьем.
Ирен работала – нет, она пахала как проклятая, как полсотни негров на хлопковой плантации. Выискивала, уточняла, выясняла (в доинтернетовскую эпоху это требовало всех двенадцати подвигов Геракла) и – шлифовала, шлифовала, шлифовала, превращая даже крошечный репортажик об аварийном состоянии асфальта на двадцать восьмой улице Строителей в подлинный шедевр. Зарабатывала имя.
И опять искала очередной «гвоздь». В девяностые самыми горячими темами были, разумеется, криминальные. Страшно было? Не то слово. Тем более когда появилась Полина. Ох, действительно, лучше не вспоминать. Чего только не было в ее гонке за именем. Даже в живых пару раз удавалось остаться чистым везением, практически чудом. Как тогда, когда она, уже признанный мастер «журналистского расследования», накопала тонну «всякого» на парочку депутатов и еще нескольких, гм, чиновников. За которыми, как выяснилось, стояла пермская ОПГ – борзые до неприличия ребятки настроились подгрести под себя как минимум четверть Питера. Это сейчас она почти стопроцентно переключилась на «звездные» скандалы – денег практически столько же, а опасности куда меньше, – а тогда, создавая себе имя, лезла куда ни попадя. К счастью Ирен, на героическом пути самоуверенных от молодости пермских бандитов внезапно нарисовались конкуренты с солнечного Кавказа, чьи покровители оказались круче. Процесс был громкий, закатали пермяков по полной программе, вместе с верхушкой, и депутатская неприкосновенность не спасла. А то была бы сейчас Полина круглой – про отца-то ей кто бы сказал? – сиротой. Впрочем, что было – то прошло. Несколько раз, оценив ее мастерство и хватку, ей предлагали стать главным редактором (и отнюдь не в «средненьких» изданиях), но Ирен предпочла остаться «вольным стрелком». Нет уж, говорила она, капитанствовать – не мое дело, капитан отвечает за все ошибки экипажа, я уж лучше буду отвечать только за себя (и за Полину, добавляла она мысленно).
Надеялась ли Ирен, что Денис, узнав о дочери, дрогнет? Что начнутся какие-то перемены, что-то случится. И надо ли ей, чтобы что-то «случилось»? Она всю жизнь прожила одна – сама. И – начинать строить что-то вдвоем? Перешагнув через семью Дениса, через жену, через сына, они с ее Полинкой практически ровесники… Впрочем, не это пугало. Да и вообще – не пугало. Ирен давным-давно перестала чего бы то ни было бояться. Но так же давным-давно она выучилась быть честной перед собственной душой, перед собственным сердцем. И именно поэтому понимала: Денис – герой не ее романа. Друг – да, в бой она за него пойдет – да, но – любовь? Нет. Пугало лишь – вдруг он сам, узнав о Полине, решит, что Ирен – это любовь его жизни? Мужчины иногда бывают такими сентиментальными, так их романтика кружит, что соображать перестают. Впрочем, вряд ли. Если вдруг такое и случится, уж как-нибудь она с ситуацией сумеет справиться, не впервой, не бином Ньютона. Хотя, конечно, приятного мало.
Ирен гнала от себя эти мысли, но и не думать не могла. Потому что было еще кое-что, кроме «сериальных сцен», ради чего ей нужно было поговорить с Денисом. И не в Москве, там всё на бегу и у всех на виду. А вот в Лондоне – самое то. И лишнего пригляду нет, и поговорить можно основательно. Потому что слишком много всего накопилось. И если бы только личного.
Неожиданно позвонил адвокат Дениса, старый мудрый Керимов, с которым Ирен была знакома по нескольким скандальным судебным процессам. Оказалось, однако, что он знает о ней куда больше, чем полагалось бы по шапочному знакомству.
Керимов назначил встречу в дешевенькой пригородной забегаловке, которую Ирен еле нашла, и, явно нервничая, что само по себе было уже очень и очень странно, начал разговор с рассказа о том, как на Дениса на автостоянке напали какие-то отморозки…
– Ну знаю. – Она пожала плечом. – Он говорил. Его тогда начальник службы безопасности спас. – Ирен сказала это довольно безразлично, но она не сделала бы такой блистательной карьеры в журналистике, если бы не умела соображать стремительно и точно, как кобра перед броском. Ясно, что не ради ее прекрасных глаз старая пройда Керимов притащился в этот занюханный угол. – Вы думаете, это было не случайное нападение, а кем-то срежиссированная инсценировка? Кем?
– Вот об этом я и хотел бы поговорить, – вздохнул он. – Ирен, вас ведь связывают с Денисом Юрьевичем не только профессиональные интересы? Насколько мне известно… – Аркадий Юсупович глядел по-дружески, но, казалось, видел ее насквозь.
– С чего вы… – начала было Ирен, но осеклась. Ясно ведь, что Керимов не наугад «стреляет». Значит, знает. И вытащил ее в какую-то невнятную дыру – зачем? Шантаж? Смешно. Шантажировать, если уж на то пошло, можно было бы не ее, а Воронцова. Да и то. Он – не Билл Клинтон, а она – не Моника Левински. Бред, короче. Что еще? Если бы старый ловелас – а репутация у Керимова была та еще – вдруг воспылал и решил заполучить Ирен в свою «коллекцию бабочек», не в эту гниль тащил бы, а в какой-нибудь ресторан «для избранных». А то и сразу в Париж, к примеру. Нет, это тоже исключено. Размышления заняли у Ирен не больше полуминуты, после чего она с нежнейшей улыбкой кивнула. – Допустим. И?
– Значит, спас его начальник службы безопасности, – задумчиво повторил ее фразу адвокат. – Роман Грецкий. Вы, Ирен, раньше с ним сталкивались? Слышали что-нибудь?
Нельзя быть немножко беременной, подумала она. Если уж пошла на разговор, глупо сейчас брать назад: мол, с какой стати мне тут допрос устраивают. Да и Керимов никакой такой секретной внутренней, как нынче говорят, инсайдерской информации у нее не выпытывает. Скорее уж сам ее к чему-то подводит, да еще и обеспокоен так, что…
Решив, что адвокат, судя по всему, играет все-таки на стороне Дениса, а не наоборот, Ирен с самым безмятежным видом выложила все, что ей было известно. Хотя известно ей было совсем немного:
– Ну… лично я сталкивалась с ним раза, может, два-три. То есть в лицо узнаю, но не более того. На работу его приняли по рекомендации… ой, нет, это даже рекомендацией не назовешь. Денис… Денис Юрьевич тогда выбирал из нескольких кандидатур, а Ксения Леонидовна, заглянувшая в этот момент в агентство, ткнула прелестным пальчиком в знакомое лицо. Мол, этого помню, занимался обеспечением порядка на каком-то модельном конкурсе и запомнился как очень толковый. Ну Воронцову, в принципе, было все равно, кандидатуры были примерно одинаковые, ну он и взял Грецкого. Очень теперь доволен, насколько мне известно. Да вы, наверное, и сами знаете.
– Это да, – кивнул Керимов. – Это нам прекрасно известно. Подружились, как… прямо не разлей вода. Удивительное совпадение вкусов и взглядов.
– Ну и что дурного? Не все ж с деловыми партнерами терки тереть. С кем-то и так, по-приятельски побазарить иногда хочется. Или у вас на этого Грецкого что-то есть?
Адвокат покачал головой:
– Ничего. Я ведь, старый параноик, которому каждый вечер под собственной кроватью тигры-людоеды мерещатся, и людей поспрашивал, и по досье прошелся. Не по тому, что в фирме лежит, а… ну, вы понимаете? Ни-че-го. Такого стерильного досье я, признаться, давненько не встречал. Словно его мыли, скребли и отбеливали в самой суровой химчистке. Только что хлоркой не пахнет.
– Да, это, пожалуй, подозрительно, – без малейшей иронии согласилась Ирен, отлично усвоившая, что «скелеты» есть в каждом «шкафу». В каждом. Без исключения. У приличных людей алиби обычно не бывает, зато у тех, чье рыльце в пушку, – сколько угодно. А безупречность досье означает лишь то, что его специально «чистили».
– И не только это. – Адвокат, словно в некотором раздумье, побарабанил пальцами по щербатому столику. – Хотя там такой пустяк, что даже смешно.
– Я вся внимание, – лучезарно улыбнулась Ирен. – И, разумеется, можете не сомневаться, дальше меня все это не пойдет.
– Да я и не сомневаюсь, душенька, иначе не вызвал бы вас сюда. Так вот. Вы ведь представляете себе, что такое эти модельные конкурсы?
– А то! – Ирен усмехнулась. – Снаружи цветочки и глянец, внутри… внутрь лучше не заглядывать. И это не только про змеиную возню между участницами, как девушки друг дружке клей в тушь наливают, иголки подкладывают и костюмы режут, это все пустяки. За каждым конкурсом непременно кто-то стоит, ну, те, на чьи деньги весь этот праздник устраивается и кто потом сливки разного рода снимает. Кому финансы отмыть, кому девочек для дорогих заведений подобрать, ну и так далее. Но, Аркадий Юсупович, это ж общеизвестные вещи. Если не знать конкретики, конечно.
– Точно. – Он кивнул. – За тем конкурсом, с которого Ксения Леонидовна запомнила Грецкого, стояла пермская группировка. Вы ведь помните это дело?
Ирен присвистнула:
– Забудешь такое! Наизусть помню. Лучше, чем содержимое собственной косметички. Но… Аркадий Юсупович, там не фигурировал никто, хотя бы отдаленно похожий на Грецкого.
– Зато там фигурировали два зашифрованных персонажа, о которых все участники молчали насмерть. Даже верхушку более-менее сдали, а об этой парочке – так, смутные обмолвки, не более.
– Ну да, помню. – Она нахмурилась, воспоминания были не из приятных. – Два фантома. То ли киллеры, то ли оборотни из органов, то ли все в одном флаконе. Потому и не сдал их никто: не то действительно так хорошо шифровались, не то боялись их хуже прокурора. Вероятнее, и то и другое сразу. И вы предполагаете, что…
Керимов повел плечом:
– Ирен, я по своим каналам попытался что-то найти, но – больше ничего. И у меня нет ни возможностей, ни оснований копать дальше. Но у вас ведь наверняка остались свои контакты с того дела? Если нужно будет чью-то разговорчивость вознаградить… я всегда!
– Остаться-то остались. – Она поморщилась. – И разговаривать без всяких дополнительных гешефтов станут. Я им тогда столько компромата на господ депутатов слила, что они меня на руках готовы были носить. Мне-то, сами понимаете, вся эта информация была не пришей козе рукав, я ж не прокурор. А жалко было бы, если бы низы закрыли, а верхи гулять остались. Ну я и поделилась. И с питерскими, и на всякий случай с пермскими операми.
В глазах старого адвоката мелькнула неясная искорка:
– Значит, можно попытаться что-нибудь узнать? Что-то не вошедшее в дело или всплывшее позже.
– Ну если есть что узнавать, то да, можно. Ладно, – согласилась Ирен. – Закончу кое-какие дела и пройдусь по Питеру и Перми.
Но для начала она рванула в Лондон. Раз уж так все совпало, можно и о своих делах, и о Полине поговорить наконец, и об этом чертовом начальнике службы безопасности самого Дениса поспрашивать. Чтобы понять, в какую сторону копать. Может, старый адвокат на пустом месте паникует?
Воронцов, когда Ирен позвонила, на ее предложение откликнулся неожиданно охотно. Был необычайно весел, шутил, хвастался какими-то своими успехами. В Лондон? Да не вопрос! Тем более что и Егора давно пора проведать. Да вот прям сейчас закажет билет, только уточнит, что там в Лондоне с футболом, чтобы уж все по традиции: свидание с сыном непременно должно включать в себя болельщицкие страсти, к тому же как раз сейчас там… Денис начал совсем уж некстати рассказывать про наших легионеров в английских футбольных клубах, так что Ирен даже начала потихоньку позевывать. Как бы не задремать. А еще говорят, что женщины – балаболки, которых хлебом не корми – дай по телефону ни о чем потрепаться. Как же! Мужики просто проецируют на нас свои собственные, гм, особенности. И ведь не скажешь: ну все, милый, обо всем договорились, пока-пока. Обидится. Тем более сама ведь позвонила. Вот и терпи.
Впрочем, терпеть как раз не обязательно. Есть масса надежных, проверенных, практически безотказных приемов, позволяющих повернуть ситуацию в нужном тебе направлении, никоим образом не задевая при этом нежное мужское «эго».
Ирен охнула и невнятно прошипела:
– Да чтоб ты провалился, упырь!.. Ой, прости, это я не тебе. Тут стоянка запрещена, а я припарковалась, думала, пару минут обойдется, но нет. Сейчас меня гаишник начнет пытать, так что прости. Ну, в общем, договорились. Прилетишь в Лондон – позвони. – И, пока Денис переваривал отгруженную лапшу, отключилась.
Прилетев в Лондон, Ирен в ожидании звонка Воронцова пыталась приохотить Полину, что называется, к цивилизации. Ну или не к цивилизации, ну хоть к чему-нибудь! Не все же в компьютер пялиться!
Сперва она попыталась заинтересовать дочь современным театром. Надеялась, поглядит упрямая, как все подростки, красотка на модных лондонских актеров – таких молодых и уже знаменитых, – и включит в голове соревновательную мышцу. Куда-то ведь нужно двигаться? Оно, конечно, грех на Полинку жаловаться: школу окончила на год раньше сверстников, заявив, что аттестат – это тьфу, это нам одной левой, плюнуть и растереть. Но дальше-то? Поступать никуда не стала, так и болталась между небом и землей, потому что, мол, ничего интересного вокруг нет. Ладно хоть ни в какие традиционно молодежные ужасы она не влипает – ни тусняка по ночным клубам, ни, боже упаси, наркотиков, но ведь и продуктивного – тоже ничего. На примеры разного рода селф-мейд-менов типа Цукерберга Полина лишь фыркала: таких единицы на все человечество, остальным приходится довольствоваться успехами попроще, так что живем спокойно, маха (так она называла мать), само как-нибудь все образуется.
Само! Тут фыркала уже Ирен, которую пофигизм – или это был нигилизм? – дочери начинал понемногу пугать. Хоть чем-нибудь нужно ее заинтересовать.
Но, увы, лондонский театральный авангард впечатления на юную нигилистку не произвел. И уж вроде Ирен старательно скрывала свои «руководящие усилия», делая вид, что модные места она посещает из рабочих надобностей, ну а раз приехали в Лондон вместе, почему бы не развлечься. Дочь, однако, восторга по поводу «развлечений» не выражала. И на очередном представлении – билеты, между прочим, на полгода вперед распродаются, Ирен добыла их только благодаря своим связям, – Полина заявила, что ей это надоело.
– Маха, – провозгласила она на все фойе, так что взоры всей модной публики обратились к ним. – За каким перепугом мы сюда притащились? Не могла бы ты отслеживать и отстреливать жертв своих журналистских расследований в каких-нибудь более веселых местах? Или хотя бы без меня? У меня от этих тупых кривляк мозг в кисель превращается и из ушей вытекает.
Трудно сказать, сколько человек из публики понимали по-русски, но голос у Полины был звонкий, а интонации явно обещали скандальчик, так что народ начал осторожненько подтягиваться поближе: театр театром, но живое происшествие – это куда интереснее, этого ведь не купишь, а тут такое везение.
Ирен, здраво оценив количество и аппетиты слетающихся к ним «стервятников», решила, что пора бежать.
– И какие еще веселые места тебе нужны? – раздраженно поинтересовалась она, когда оказалась с дочерью на улице. – Я для тебя в лепешку расшибаюсь, а тебе плевать. Ну скажи, тебе хоть что-нибудь в жизни интересно, кроме мадагаскарских пингвинов в зомбоящике?
– Мах, ну ты даешь! – Полина фыркнула. – Сколько там того «Мадагаскара»? Ну пингвины, ну ржачные, подумаешь! Ну хочешь, я не буду их смотреть? Мне по фигу.
– Но хоть что-нибудь тебе не по фигу? – Ирен уже откровенно взъярилась. – Почему ты во всем видишь только негатив? Перед тобой удивительный, прекрасный город. Миллионы подростков могут только мечтать, чтоб сюда попасть…