Наконец чародей замер; Вишена, оглядевшись, довольно отметил, что кое-что видит, глаза помалу привыкли к темени. Они стояли на небольшой поляне, а вокруг смыкался черно-непроницаемый лес. Трава под ногами слабо светилась, слева, у самых деревьев, мерцали мертвенно-синим два старых гнилых пня.
— Туда, — прошептал Тарус и двинулся к ним. Какое-то время он переводил взгляд с одного пня на другой, потом полез за пазуху.
Вишена внимал и наблюдал — а что ему еще оставалось? Тарус тем временем вонзил в гладкий срез большего пня нож, по самую рукоятку, прошептал несколько непонятных слов и повернулся к Вишене.
— Делай, как я. И ничего не бойся, понял?
Вишена кивнул. Теперь его даже стало разбирать любопытство.
А чародей отпустил его руку, стал напротив пня и ловко перекувырнулся через него, как раз над ножом.
Вишена оцепенел.
Тарус упал на все четыре лапы, мучительно вытянулся, махнул хвостом и обратил к Вишене клыкастую морду. Полыхали красным волчьи глаза, а над ними топорщились мохнатые остроконечные уши.
Вишена ошалело таращился на все это и волк вдруг совсем по-человечьи нетерпеливо дернул головой: «Давай, мол, чего тянешь?»
И Вишена, поборов в груди неприятную пустоту, кувыркнулся следом.
Он рассчитывал встать на ноги, но колени неожиданно подогнулись назад; он упал. Заломило в позвоночнике, заныли кончики пальцев, на миг заволокло алым взгляд, а потом челюсти без боли и без всяких ощущений уползли вперед, перед взором предстала волчья морда, как видит ее волк. Земля приблизилась, Вишена уперся в нее четырьмя лапами и встал. Огляделся недоверчиво. Тело слушалось беспрекословно, словно сидел в нем Вишена не одну тысячу лет. И улыбался рядом, глядя на него, Тарус, скаля мощные зубы лесного хищника.
Теперь Вишена видел далеко вокруг, почти как днем, но перестал различать краски — мех Таруса и листва на деревьях казались ему одноцветными. В нос ударили тысячи запахов, таких разных и выразительных, что Вишена присел от неожиданности. Запахи были большей частью незнакомые.
— Ну, как? — спросил вдруг Тарус.
«Во, дела! Он что же, и говорить может?» — ошалело подумал Вишена, глядя чародею в глаза.
— Конечно могу! — ответил тот. — Так же, как и ты.
Вишена только заморгал.
— Ладно, пошли. По ходу освоишься.
Могучий пепельно-серый зверь развернулся и резво затрусил на знакомый запах дыма, доносящийся со стороны реки. Вишена — такой же крупный матерый волк — побежал следом.
Голова шла кругом. «Волк… я — волк, леший меня забери! Неужто правда?»
— Правда, правда, — не оборачиваясь подтвердил Тарус и добавил ворчливо: — Чего болтаешь, однако? Помолчи.
Вишена умолк. Унять скачущие мысли удалось на удивление легко.
— Ну, Тарус, ну кудесник! — вздохнул он напоследок и сосредоточился на голосах и запахе дыма. Пахло не только дымом — людьми, конским потом, жареным мясом. Близкие запахи сами собой отошли на задний план, а нужные — выделились, стали четкими и выпуклыми.
На четырех ногах передвигаться оказалось ничуть не труднее, чем на двух. Вишена быстро приспособился. А вот лес, видимый с непривычно низкой точки, локтей с двух, немного сбивал с толку. И еще это странное ночное зрение…
Пока они добирались до костров, Вишена все осваивался. Впереди угадывался речной берег, у опушки на ночлег расположились люди. Много, с полсотни, но еще никто не спал. Над кострищем жарились два лося; поодаль, под присмотром двух рослых воинов, паслись стреноженные, но не расседланные кони.
Тарус бесшумно скользнул сквозь густой кустарник и улегся на прелые листья, наблюдая за стоянкой. Вишена, как мог, пристроился рядом, вышло это так же ловко и бесшумно.
Волки рассматривали пришлых людей, пытаясь понять, кто они и что их сюда привело. По виду чужаки напоминали и жителей Лойды, и пажан, и даже венедов, но бросались в глаза чудные остроконечные шапки, огромные луки и, наоборот, слишком короткие мечи. И звучала почти совсем непонятная речь. Большая часть воинов собралась у костров, громко переговариваясь и гогоча; Вишена долго не мог сообразить, чем же они заняты. Потом догадался: пытают пленника. Высокий, почти детский голос жалобно и монотонно тянул:
— Не знаю! Не знаю! Отпустите!
Эти слова произносились на языке жителей Лежи, соседней с Рыдогами земли. Воины задавали вопросы на одном из дальних западных наречий.
Тарус проворно пополз вперед, Вишена последовал за ним. Костры приближались. Ветер слабо тянул с реки, принося приторный запах ила и гнили. Воины продолжали звучно гоготать и переговариваться, словно находились за околицей своего селения, а не на чужой земле. Тарус дополз до опушки и высунул из кустов острую волчью морду. Мерцание огня отбрасывало во все стороны колеблющиеся блики, они метались по траве и деревьям, но совсем не слепили звериные глаза.
— Слышь, Вишена, — тихо сказал Тарус, оборачиваясь. — Надо бы мальчонку вызволить.
— Коней пугну, — немедленно нашелся тот. — Авось всполошатся…
Тарус коротко поразмыслил.
— Давай!
Вишена уполз назад, сделал по лесу широкий полукруг, направляясь к лошадям пришлых, и у самой опушки, нос к носу, столкнулся с тремя волками. Размером каждый из них уступал Вишене, видать, молодежь, переярки, но все же — трое, и каждый из них всю жизнь был волком…
Оборотень оскалился, из горла вырвался хриплый утробный рык. Переярки поджали хвосты и Вишена почувствовал уверенность.
— Пошли прочь! — гаркнул он и все трое опрометью бросились к реке, прямо на лошадей. Вишена притих и обратился в слух, куда более чуткий, чем человечий.
Послышалось надрывное ржание и дружные проклятия на чужом языке, звучавшие на удивление понятно.
— Ай да я! — пробормотал Вишена и, разогнувшись как тугая пружина, устремился к кострам.
Воины переполошились и рассыпались, обнажив свои короткие мечи. Теперь стало видно — у огня, привязанный к столбу, испуганно стрелял глазами пленник, мальчишка-подросток, оборванный и грязный. Перед ним осталось всего трое вооруженных чужаков, остальные резво подались на крики. Тарус уже спешил сюда — хвост поленом, глаза горят. Он несся крупными прыжками со стороны леса. Стражи обернулись к нему все разом, оголив спины; двое из них вдруг рухнули, словно подкошенные, от молодецкого удара булавой. Один в костер, другой рядом. Третий в панике обернулся и получил кулаком прямо в лоб; вряд ли он много выиграл — кулак булаве ни в чем не уступал. Резко запахло паленой плотью.
Омут, а это постарался именно он, крякнул, подобрал у ближайшего воина меч и с размаху рубанул по ремням, освобождая пленника. Столб брызнул щепами и едва не раскололся надвое.
Тем временем десяток чужаков поспешили к кострам, размахивая мечами и изрыгая проклятия. Омут схватил мальчишку и потащил к лесу. Тарус с Вишеной прикрывали их сзади, но Омут волков словно не замечал, сосредоточив все внимание на преследователях. Те охватывали беглецов полукольцом, явно нагоняя; Омут на бегу уворачивался от сучьев и скоро остановился, взявшись за булаву. Крохотная полянка давала простор для замаха и Омуту это понравилось. Где-то невдалеке продиралась сквозь колючий подлесок вторая волна догоняющих, грозно завывая и крича.
Омута окружили, не обращая никакого внимания ни на Таруса, ни на Вишену, и волки, переглянувшись, прыгнули. Мощные челюсти сомкнулись на глотках двоих чужих воинов, пасти наполнились пьянящей солоноватой кровью и жертвы упали на траву. Вишена вскочил, увернулся от меча, глянул на Таруса. Тот, рыча, наседал на очередного врага. Воин, поправляя свою нелепую остроконечную шапку, отмахивался как мог и пятился.
Увидев, что подмога беглецам — всего лишь пара волков, чужаки было воспрянули, но тут вдруг сверкнул во тьме знакомый лунный полукруг, знаменитая секира повергла наземь сначала одного, потом второго; ухнула тяжелая шипастая булава, проламывая череп еще одному; Вишена вцепился в руку и повалил ближнего воина, а невесть откуда вынырнувший мальчишка вмиг добил его длинным кинжалом.
Славута и Омут уложили еще по чужаку, когда подоспела вражья подмога. Десятка три воинов высыпали из леса.
Тучи разошлись и луна залила поляну зыбким ночным серебром, зловеще мерцали в полумраке обнаженные мечи.
Они застыли друг против друга — воины-пришельцы и странная пятерка: Омут с булавой, Славута с секирой, два матерых волка и мальчишка, подобравший короткий вражий меч.
— Тарус, Вишена, сюда! — крикнул Славута, прыгнув в сторону и падая на колени у гладкого, еще не успевшего сгнить пня. Рука дреговича взметнулась, в пень, коротко тюкнув, вонзился тарусов колдовской нож. Чародей все понял без слов. Забежав с севера, он прыгнул и кувыркнулся над ножом, снова обращаясь в человека. Вишена последовал его примеру, на этот раз не колеблясь. Опять заволокло красным мир, заныл позвоночник и пальцы, и Вишена-человек затряс головой, все еще стоя на четвереньках.
Мечи Славута принес в заплечной сумке и сейчас метнул их хозяевам. Омут хлопал глазами, не выпуская, впрочем, булаву. А чужаки враз отступили.
— Влки! Обратие влкодлаки!
Вишена сжал верный меч, изготовившись к битве, но пришельцы внезапно дружно развернулись и исчезли во тьме меж деревьев. Лунный свет лился на опустевшую поляну, небо вновь затягивало низкими тучами.
Тарус опустил меч и отер взмокшее чело. После напряжения пришла обволакивающая расслабленность. Омут пристегнул свою двухпудовую булаву к поясу и басом прогудел:
— Здорово, други! Не чаял помощи, дак поди ж ты…
Для Молчуна это была длинная фраза. Славута довольно хлопнул его по плечу:
— Жив, Омут! Мы уж решили — нечисть тебя извела.
С Омутом крепко обнялись. Чародей спрятал за пазуху свой волшебный нож, Вишена с завистью провел его взглядом. А мальчишка вдруг длинно и затейливо выругался, как умеют жители Лежи. Омут немедленно отвесил ему крепкую оплеуху.
— Не сквернословь!
Вишена засмеялся и отбросил в сторону тяжелую руку витязя.
— Будет, Омут. Небось, натерпелся малец…
— Да какой он малец? — пробурчал Омут. — Восемнадцатый год.
Вишена обернулся.
— Как тебя зовут-то, хлопче?
Тот смерил Вишену настороженным колючим взглядом.
— Яр! Ярослав.
Тарус, забрасывая за плечо суму, вмешался:
— Уходим, Вишена!
Яр встрепенулся.
— Так ты — Вишена Пожарский? Мне про тебя Омут рассказывал!
Вишена усмехнулся: неужели Молчун что-то рассказал? Слова, наверное, клещами из него добывали.
— А ты, — Яр ткнул пальцем, — ты, выходит, Славута!
Большая секира в руке дреговича красноречиво это подтверждала.
— Ну, а ты, наверное, Боромир-Непоседа! — указал Яр на Таруса.
— Совсем наоборот, — усмехнулся Славута, — это Тарус-чародей. Однако, пошли. Время.
Вишена двинулся за уходящими побратимами, споткнувшись о мертвого чужака.
На гарде торчащего из груди кинжала темнели драгоценные камни и Вишена задержался. Нагнулся, вытащил кинжал из раны и вздрогнул.
Пальцы ощутили холод пары знакомых рубинов.
Спутники споро шагали прочь от реки, минуя лагерь пришельцев. Утлый челнок не выдержал бы пятерых, поэтому уходить решили пехом.
Вишена полез в суму, нашел сверток из волчьей шкуры, развернул, и долго разглядывал два одинаковых длинных клинка — тот, что принес с собой, и тот, что подобрал здесь.
— Вишена! Догоняй!
Он завернул оба кинжала разом, сунул их в сумку и поспешил за товарищами.
Они шли старым бором по гладкой, истоптанной зверьем, тропе. Что вело их в ночной темноте, что помогало преодолевать препятствия никто толком не понимал, но все пятеро упрямо и уверенно шагали на юг, к устью Шогды.
— Почему вы оставили хутор? — не оборачиваясь спросил чародей.
Омут долго собирался с духом, прежде чем ответить.
— Нечисть довела. Из избы стало не выйти — то камни летят, то палки. На тропах ям понарывали, ноги переломаешь. Скотину почти всю извели. Ночью мы и спать-то боялись: завывают, ровно совы. Собрались, кто уцелел, да и в Паги ушли, к Заворичу.
— А Боромирову весточку получил? — спросил Славута.
Омут покачал головой, скорее для себя, чем для дреговича, шедшего позади.
— Нет. Как все в Паги подались, я решил в Андогу пойти, зачем — и сам не знаю. Не дошел, снова нечисть попутала. Блудил дня три, хотя Рыдоги сотни раз прошагал-промерил и никогда с пути доселе не сбивался. В болоте крепко завяз, а вышел прямехонько к Леже. А там эти, в шапках. Налетели с запада, почти всех перебили, мало кто в лесу схоронился. После, — Омут качнул головой, — на Яра наткнулся. С тех пор вместе и бродим. А намедни он пришлым попался у реки. Думал — не отобью…
Омут улыбнулся — отбили!
— К Боромиру в твоей личине упырь какой-то явился, — мрачно изрек Тарус, — пару дней покрутился меж всех, а потом на ярмарочный столб влез — и башкой о полено. Мы решили — все, конец Омуту. Да на счастье еще раз взглянуть на мертвеца додумались. Глядь, а он личину-то и сбросил. Ох мы и побегали…
Тарус смолк, некоторое время слышался лишь тихий шорох осторожных шагов.
— До сих пор не пойму, к чему все это? Упырь ведь за два дня никого и пальцем не тронул, ни единую душу. Нож еще этот странный с рубинами…
Вишена напрягся. Очень захотелось проверить сверток, но он сдержался. Решил — позже.
К утру они ушли достаточно далеко от места стычки с чужаками. Перед самым рассветом, в густом вязком тумане, разнесся совсем рядом стук множества копыт — может, это проскакали те самые люди. Звуки затихли на северо-западе; больше их никто не тревожил.
После бессонной ночи решили отдохнуть, и когда пригрело вставшее солнце устроились в светлом березняке. Яр натаскал кучу веток и сразу же уснул, Славута и Вишена последовали его примеру, Тарус же с Омутом некоторое время посидели на замшелой колодине.
Перед сном Вишена заглянул в сумку. Как он и ожидал, вместо пары длинных кинжалов там нашелся тонкий короткий меч; на его гарде каплями крови застыли крупные чистые рубины. Меч был ровно вчетверо больше первого из ножей.
Над головой в чистоте березовых стволов и нежной зелени веток дружно пели-щебетали голосистые лесные птахи, Вишена, поддавшись сладкой дремотной силе, провалился в крепкий молодой сон, гадая, что за судьба уготована чужому рубиновому мечу.
7. Рубиновый клад
Проснулся Вишена после полудня. Донимали глазастые слепни; жужжа они носились около людей и немилосердно грызли спящих — Яра и Омута. Тарус сидел на корточках, протянув руки к едва тлеющему костру и устремив неподвижный взгляд в землю перед собой. «Когда же он спит?» — недоуменно подумал Вишена. Он вдруг сообразил: знает чародей уже много лет, но не может вспомнить его спящим.
Славуты нигде не было.
Вишена встал, с хрустом потянулся, потряс головой, отгоняя остатки сна. Тарус даже не пошевелился, лишь скосил немного глаза.
«Меч!» — вспомнил Вишена и потянулся к суме. Сверток лежал на месте. Волчья шкура пока еще скрывала меч целиком, от острия до рукоятки. А вырасти он еще на кинжал-другой, и все, больше не завернешь. Да и в суму, пожалуй, тогда не влезет.
Вишена присел у костра и молча положил меч перед чародеем. Отсветы пламени заплясали на гранях рубинов, и заискрились они, заиграли, зажили, впитывая неяркий рассеянный свет; и съежился вдруг Вишена, ощутив на себе чей-то чуждый тяжелый взгляд, что камнем свалился на все его естество; вздрогнул Тарус-чародей, отдернув руки от костра; зажглись зелеными светляками изумруды на мече Вишены, и был их свет на этот раз приглушенный, неяркий, словно заволокло взор призрачной тусклой дымкой.
А потом ЭТО отступило — прочь, вглубь рубинов, на самое дно, и пришло облегчение, только изумруды долго еще тлели, никак не успокаиваясь.
— Что это, Тарус-чародей? — тревожно спросил Вишена, смахнув с лица холодный пот. Тарус поднял на его глаза — зрачки у него сделались как два провала.
— Не знаю. Кто-то на нас взглянул.
— Откуда?
— Оттуда! — чародей указал на рубиновый меч. — Он стал больше, я вижу. Ты находил ножи?
Вишена кивнул:
— Да. Яр убил одного из чужаков двойным кинжалом; я положил его к своему, в суму. Они снова срослись — теперь в мече четыре кинжала.
Тарус долго и внимательно глядел на Вишену, после глухо изрек:
— Оставь его, Вишена. Выбрось в лесу. Он страшен. Да и не меч это вовсе.
Вишена внимал, распахнув глаза. Сегодня он впервые ощутил силу рубинов, вернее часть силы, ибо кто знает, на что способна эта непонятная колдовская вещь?
— Ты сможешь сдержать его мощь, Тарус?
Чародей качнул головой:
— Не знаю. Может быть, и нет. От него исходит что-то очень древнее и чужое. Боюсь я этого меча, Вишена, потому что он мне неподвластен. Лучше от него избавиться. Задумайся: с каждым новым кинжалом сила рубинов растет.
— Но у нас есть своя сила — изумрудные мечи! Целых два!
Тарус усмехнулся:
— Меч Боромира еще не проверен. Да и молод он пока. Успеет истлеть прах наших правнуков, а меч все еще будет молодым. Век железа несравним с веком людей.
— Но мой-то не молод!
Тарус рывком приблизился к Вишене.
— В этом-то все и дело! Когда рубиновый меч сравняется с изумрудным, неизвестно какой получится сильнее. Думаешь, зря тебе на пути попадаются кинжалы? Именно тебе? Их хотят столкнуть, твой меч и этот, понял? И не говори, что жаждешь такого поединка, ибо солжешь.
Вишена задумался.
— Но почему кинжалы попадаются мне? Найди их враг — тогда поединок станет неизбежным. Но не могу же я биться сам с собой! Нет, чародей, пока рубиновый меч у меня в сумке, я уверен, что его не имеют недруги. Я оставлю его себе!
Тарус пристально поглядел — и только. Согласился он, нет ли, Вишена не понял.