Вишена задумался.
— Но почему кинжалы попадаются мне? Найди их враг — тогда поединок станет неизбежным. Но не могу же я биться сам с собой! Нет, чародей, пока рубиновый меч у меня в сумке, я уверен, что его не имеют недруги. Я оставлю его себе!
Тарус пристально поглядел — и только. Согласился он, нет ли, Вишена не понял.
— Будь осторожен, — тихо сказал Тарус немного погодя. — И держи его подальше от своего меча.
Вишена заворачивал меч в шкуру, когда проснулся Яр.
— Поди сюда, отрок, — поманил его Тарус; мальчишка охотно подбежал. Лицо его было помятым и заспанным.
— Видел ли кинжал с рубинами? Отвечай!
Яр встрепенулся:
— Длинный такой? Видел! Я его ночью у чужого костра подобрал.
Тарус насупил брови. Вишена, стоя на коленях у своей сумы, полуобернулся и тоже вслушался.
— Я его давно приметил, еще как у столба стоял. Только Омут явился, я его и схватил.
— Где приметил? — перебил Тарус.
— У огня, — пожал плечами Яр, — прямо у огня. — А что?
Чародей промолчал, а Вишена медленно отвернулся и запихнул меч поглубже в суму.
— Хороший кинжал, — вздохнул Яр, — жаль, остался на той поляне. Знаете, — добавил он проникновенно, — в руке как влитой сидел, будто коготь.
Проснулся и Омут. Покряхтывая и покашливая, он устроился у костра, не проронив ни слова. Не зря его прозвали Молчуном. Вчерашний рассказ был редким случаем, когда слышался его густой неторопливый говор.
Вишена вернулся к огню.
— А Славута где?
Тарус, вновь застывший с протянутыми к пламени руками, указал на чащу:
— Охотится.
Припасы у них и впрямь иссякли, никто ведь не рассчитывал отрываться от дружины надолго. Но утрата коней спутала все планы. Они потеряли уже два дня, а до Кухты оставалось еще не меньше дня ходу. Боромир уже разволновался, поди…
Вскоре вернулся Славута, добывший двух тощих, еще не отъевшихся зайцев. С луком и стрелами дрегович управлялся не хуже, чем со своей секирой.
В путь двинулись часа через два.
— Все у нас не по-людски, — ворчал Славута, — днем спим, на ночь глядя в дорогу пускаемся. Ровно нечисть какая…
Тарус укоризненно глянул на него, но смолчал. Вишена цокнул языком.
— Не поминал бы ты нечисть, друже… И так спасу от нее нет, — сума с рубиновым мечом теперь жгла ему спину. Слова чародея не на шутку встревожили.
Славута в ответ только вздохнул.
И опять потянулся навстречу лес; неслышно стелилась под ноги неприметная звериная тропа; трещала вдали вредная белобокая сорока. Яр пристроился рядом с дреговичем и вполголоса что-то у него выпытывал; Омут, погруженный в свои извечные думы, ступал в трех шагах за ними. Вишена шел за Тарусом и все вспоминал прошлую ночь. Волчьи ощущения накрепко врезались в память. То, что можно обернуться волком, воткнув нож в гладкий пень на поляне и перекувырнувшись через него, знал даже ребенок. Но — знал как сказку, ибо каждый мальчишка с замиранием в сердце хоть раз пробовал проделать это. Вишена тоже пробовал. С замиранием в сердце. Сказка оставалась сказкой…
— Тарус-чародей, — встрепенулся Вишена, — это трудно — обернуться волком?
Тот усмехнулся:
— Нет.
— Я думал, что нож, пень, поляна — это только сказки.
— Почему же сказки? — ответил Тарус. — Вчера сказки были? То-то.
— Я же пробовал раньше. Да и многие пробовали. Отчего же ни у кого не выходит, только у тебя? — недоумевал Вишена.
— Оттого что я — чародей, — опять усмехнулся Тарус. — То, что всем известно, это далеко не все. Люди повторяют только то, что видят: нож, пень, поляна. А всякий ли нож сгодится?
Вишена не знал. Это действительно никогда раньше в голову не приходило. Казалось, нож есть нож, чего там, бери и вгоняй в подходящий пень.
Чародей полез за пазуху и подал ему невзрачный, потемневший от времени нож с липкой резной рукояткой. Вишена повертел его в руках и, не разглядев ничего необычного, вернул.
— Ну?
— Запоминай, Вишена. Этим ножом четыре года назад я убил волка. В ночь на Ярилу. Одним ударом, прямо в сердце. И вынул его из раны только на рассвете.
— В ночь на Ярилу… — пробормотал Вишена, — прямо в сердце…
На Ярилу ночь была самой короткой в году. Редко кто спал в это время. Это ночь гаданий, ночь чародейства и волшебства, ночь колдовских заклинаний и нечисти.
— Только в эту ночь? — спросил Вишена, заранее уверенный в ответе.
— Только в эту, — подтвердил Тарус.
— И все?
— Нет, не все. Пень тоже не всякий сгодится. Только гладко спиленный.
Вишена довольно сказал:
— Это я знаю!
— А почему — знаешь? — проворчал неодобрительно Тарус.
Вишена смутился:
— Нет…
— То-то! — Тарус говорил негромко. — Макошь, Мать-сыра земля, дает тебе свою силу. По корням стекается она в пни и лишь на гладких пульсирует ровно и спокойно. Изломы не годятся, долго на них живет крик умирающих деревьев, и Макошь кричит вместе с ними.
Тарус умолк и некоторое время безмолвно шарил взглядом по чащобе. Вишена семенил рядом, нетерпеливо заглядывая ему в лицо.
— А еще что?
— Когда хочешь обернуться волком, — возобновил рассказ чародей, — заходить к пню нужно с юга на север. Человеком — наоборот, с севера на юг. Ну и, конечно, приговор…
— Чудеса, — прошептал Вишена.
— Это еще что, — усмехнулся Тарус, — настоящие чудеса начнутся, если станешь к пню спиной и перекувырнешься назад. Приговор здесь уже другой…
Заклинания Тарус произнести не успел. Идущий впереди Славута поднял руку и замер. Встал, будто на стену наткнулся, Омут; застыл с поднятой ногой Вишена.
Там, впереди, кто-то пробирался сквозь чащобу. Слышались мягкие шаги, тихий хруст сухих веток и приглушенный говор, издали похожий на невнятное бормотание. Все пятеро путников мигом нырнули в густой малинник. Летом здесь вполне мог сидеть жирующий медведь и лакомиться ягодами. Но весной в малиннике делать нечего и они без помех схоронились в густом переплетении ветвей и сочных зеленых листьев. Вишена и Тарус наблюдали за тропой впереди себя, Славута посматривал в стороны.
Сначала казалось, что никто не приближается — голоса раздавались все так же в отдалении, после говор стих, а звук шагов стал медленно нарастать.
Кто-то шел прямо на убежище-малинник. Тарус неслышно, одними губами, выругался и прошептал:
— Не везет нам эти дни…
Оставалось надеяться, что их не заметят в зарослях и пройдут мимо.
Ждали, казалось, вечность. А потом впереди на тропе показалась знакомая кряжистая фигура Боромира; за ним шел еще кто-то.
— Наши? — изумился Славута. — Как их сюда занесло-то?
Вишена хотел встать и выйти из укрытия, но чародей рукой задержал его, и тогда Вишена вспомнил того упыря, что явился в Андогу в личине Омута.
Боромир — если это был Боромир — приближался. Вишена стал узнавать остальных — Бограда, Богуслава, Тикшу, Роксалана, Пристеня.
Тарус мягко коснулся плеча Вишены и чуть заметно указал на его меч. И тут Вишену прошибло: будь это нечисть в личинах друзей, изумруды непременно зажглись бы, возвещая об опасности, но они мирно поблескивали в полутьме малинника и не было в них огня.
— Боромир! — окликнул Тарус и поднялся.
Люди на тропе вдруг замерли, разом обернулись к нему и обнажили мечи. Все это они проделали быстро и без слов.
Вишена встал рядом с Тарусом и вопросительно уставился на Боромира.
— Вы чего? — вырвалось невольно.
Боромир, взглянув на гарду своего меча, смягчился, а Боград обменялся с Тарусом быстрыми взглядами и облегченно сказал:
— Это они, Боромир. Чисто.
Мечи вернулись в ножны, а встретившиеся побратимы крепко обнялись.
— Почему вы здесь? — спросил Тарус. — Сговорились же в Иштомаре сойтись.
— Не дошли мы до Иштомара, чародей, — ответил невесело Боромир, — в первую же ночь без коней остались.
Славута, Вишена и Тарус быстро переглянулись, настороженные.
— Мы тоже, — протянул чародей. — Как это было?
Боромир горько усмехнулся. Как? Расскажи кому — не поверят, засмеют. Он и сам до сих пор не мог поверить. Кабы не четыре сотни его воинов, видевших то же самое, Боромир решил бы, что умом тронулся.
Едва стемнело и стали на ночлег, едва развели костры и расседлали коней, едва уселись у огня и потянулись к походным сумам…
Дикое громовое ржание вспороло ночную тишь. Кони всполошились, их никак не удавалось успокоить. А потом люди взглянули на небо и попадали на колени, взывая к Перуну и моля о защите.
Вверху, над ними, разметав меж звезд буйную гриву, мчал огромный светящийся конь. И гремел над миром его крик, и вторили ему земные сородичи. А когда вихрем пронесся он над головами, весь табун сорвался с места и поскакал следом. На полпути к горизонту земля ушла у коней из-под копыт и повел их огненный жеребец небесной тропой, и растворились они в угольном бархате неба, затерялись среди звезд, и затихли вдали топот да ржание.
А люди долго еще не вставали с колен, обратив лица к небесам.
Дружину Боромир отправил в Иштомар, как и договаривались. Позвизд и Заворич увели ратников, а сам Непоседа, взяв Бограда, Роксалана, Тикшу и еще некоторых, двинулся искать Таруса, потому что почуял неладное, а без чародея, без его знаний и мудрых советов не решился что-либо предпринять, ибо именно Тарус затеял этот поход за Книгами и кому, как не ему подсказать в трудную минуту?
Боромира никто не перебивал; Вишена и Славута слушали с заметным интересом, Тарус — мрачно. Им тоже было что поведать, и когда Боромир иссяк, заговорил чародей. Рассказал он все — и о сгоревшем овине, и о чертенке в Рыдогах, и о чужаках, и об Омуте, и о рубиновом мече.
События вязались тугой замысловатый узел со множеством завитков и им предстояло его разгадать-распутать.
Разговор продолжили на ходу, шагая в сторону Иштомара.
— Пошто за оружие хватались, нас увидевши? — спросил вдруг Омут-Молчун, приспосабливая поудобнее свою исполинскую булаву на поясе. Ответил Боград:
— А мы вас уже встречали! Нечисть какую-то в вашей личине. Если бы не Боромиров меч, кто знает, как все обернулось бы. Воистину волшебной силой наделили мы тот клинок в Чикмасе! Разогнали поганых. Да что там, мы и себя вчера встретили! Вот Боромир осерчал, себя узрев! Сами разбежались, видать почуяли, на кого нарвались… С Непоседой и его мечом шутки теперь плохи…
— Бесится погань… Задержать хотят, извести, не иначе, — задумчиво протянул Тарус. — Ой, други, крепко делается, туго вяжется. Трудно нам будет, пока до Книг доберемся, ох трудно! Меч еще рубиновый на нашу голову…
Тарус замолчал и Вишена радостно воскликнул:
— Так значит и Боромиров меч силу имеет, раз нечисть его боится? Выходит, молод ли меч, стар ли — все одно: сила!
— Не спеши, Пожарский. Увидим, все увидим, только не спеши, — предостерег чародей, покачивая головой.
Вереница путников растянулась по тропе, ведущей в сердце Кухты, где-то впереди шумела река Шогда и в устье ее, в селении Иштомар, ждала их верная дружина, а события продолжали нанизываться на бесконечную нить реальности.
В Иштомаре провели всего два дня. Коней в селении на всю дружину не хватило бы, решили идти пехом. Либо на Запад, к реке Шеманихе, шустрой и мелкой, и уже по ней спускаться на плотах. По ней, по Тетереву, по Бугу, прямо к землям дулебов. Либо сразу повернуть к югу и идти так до самых озер. На плотах быстрее и легче, конечно, чем пешком, но дальше. Шумели и спорили недолго.
Хмурым ненастным утром дружина выступила за стены селения и скрылась среди отливающих медью стволов кухтинского бора. Боромир проводил их пристальным долгим взглядом и обернулся к своему отряду.
Вчера Непоседа заполночь совещался с Тарусом, Боградом и побратимами-полководцами. Теперь почти вся дружина, во главе с Заворичем и Позвиздом, ушла к Шеманихе, чтобы достичь цели по воде. Сам Боромир вел небольшой отряд прямым путем. Кроме Таруса, Вишены и Славуты с Непоседой отправились Боград с братом и еще четырьмя венедами, Тикша, сестры-сорвиголовы Купава и Соломея, Омут, Яр и Роксалан с пятеркой своих ратников. Всего двадцать один человек.
Скоро их поглотил лес, огромный и тихий; лишь хоженная тропа напоминала о людях среди этой дикой чащи.
Вишена шагал третьим, после Боромира и Таруса. Он не знал, почему чародей с Непоседой решили пойти врозь с дружиной, и сейчас размышлял над этим. Скорее всего, Тарус желает кого-то обмануть, сбить с толку. Но почему тогда разделились на такие неравные части — четыре сотни и двадцать один?
Вишена думал и не находил ответа.
Путники гуськом топали по извилистой тропе и те, кто шел позади, часто теряли из виду передних. День выдался пасмурный, в густом лесу казалось, что уже наступили сумерки. Когда тропа немого расширилась, Вишена поравнялся с Тарусом и зашагал рядом с ним. Тот искоса взглянул на витязя, но смолчал.
Нарушил тишину Вишена. Говорил он негромко, чтобы кроме чародея никто не мог услыхать вопрос.
— Скажи, Тарус, почему мы опять откололись от дружины? Зачем вообще Боромир ее брал, коли все старается сделать сам?
Чародей снова покосился на Вишену, но ответил нескоро. И так же негромко:
— Поймешь ли, храбр? Поверишь ли? — Тарус словно размышлял вслух, а не рассказывал. — Запутанное это дело. Нечисть нами уж больно интересуется. Что? Уже заметил? Ну да, трудно не заметить. Вот потому-то дружина и идет врозь с нами, чтоб добралась целиком туда, где будет нужнее. Хватит и того, что коней увели. Думаешь, все едино будут мешать? Нет, не будут. Почему? Да потому, что нечисть, вернее тот, кто ее науськивает, следит за двумя вещами. Во-первых, за твоим мечом. И, пожалуй, теперь еще за Боромировым. Как следит? Да очень просто. Твой меч чувствует нечисть, так ведь? Ну, вот. А теперь подумай головой — всегда ведь есть обратная сила любому свойству. Нечисть тоже чует твой меч. Просто? Да, несложно. Ну, и во-вторых следят за семерыми из нас — за Боромиром, Боградом, Славутой, Тикшей, Соломеей, да за ними двоими. Почему? Да потому, что отмечены мы боромировым мечом, семь лет назад отмечены, в Чикмасе. Мы для нечисти как огонь в ночи, видны всегда и везде. Что? Да-да, именно отвлекать все козни от дружины на себя. Почему же не выдюжим? Выдюжим, думаю. Тарус-чародей — не мешок с соломой. Да и вы богами не обижены. Да. Понятно? Ха-ха! Да не болтай об этом, молчанье — золото!
Вишена невольно отстал, обдумывая услышанное. Действительно, если меч чует близость нечисти, то и нечисть должна чуять волшебную силу изумрудов. Мысль была такой очевидной, что Вишена долго удивлялся, как не додумался до этого сам. Впрочем, он-то знал, что нечистые боятся меча, но связать это впрямую с силой изумрудов пока не догадывался.
Тучи весь день клубились над лесом, предвещая дождь, но Даждьбог милостиво отослал его на крестьянские поля. Хороший подарок людям к Семику! Прошли много — кухтинский бор остался далеко позади; последние часы путники продирались сквозь плотный ольховник.
Старца первым заметил Яр.
— Эй, Боромир! Гляди!
В стороне от тропы на огромном, как столешница, пне сидел, свесив ноги, седой старик, здесь же рядом виднелась крохотная, подслеповатая, сильно покосившаяся избушка.
Все остановились. Ветер едва заметно шевелил длинную бороду старца. Боромир взглянул на Таруса, испрашивая совета, но тот лишь пожал плечами. Вишена украдкой опустил глаза на гарду меча — изумруды не горели — и толкнул тихонько Таруса, показывая это. Чародей кивнул и, наклонившись к уху Боромира, прошептал несколько слов. Боромир мельком взглянул на свой меч и обернулся к Тарусу.
Старец вдруг медленно поднял руку, поманил скрюченным морщинистым пальцем Таруса, Боромира и Вишену.
— Подойдем, — сказал чародей.
Они приблизились и стали в трех шагах от старца, остальные наблюдали с тропы, переминаясь с ноги на ногу.
— Поклон тебе, старче, — негромко поздоровался Боромир и все трое склонились перед седым человеком.
— Здоров будь, Боромир-Непоседа, защита родного края, — надтреснутым голосом ответил старик, — здравствуйте и вы, верные сыны земли нашей.
Боромир не удивился, что старец его узнал. Его знали все. ВСЕ. По крайней мере, после Северного Похода.
— Ведаю обо всех ваших напастях, воины-храбры. И знаю, как уберечься от них.
Старик полез за пазуху, достал свернутую трубкой грамоту. Через мгновение глаза его встретились с глазами Вишены; тот медленно, как во сне, извлек из сумы сверток с рубиновым мечом и подал старику. Тарус удивленно созерцал все это; Боромир, казалось, оставался спокойным.
Покряхтывая, старец сполз на землю, развернул волчью шкуру, отбросил ее в сторону. Вишена глянул на Таруса и проследил за его глазами — чародей неотрывно смотрел на левую руку старика, где на среднем пальце сидел перстень с кровавым рубином.
Вишена вздрогнул, а старик тем временем коснулся перстнем камня на гарде меча. И меч распался — послышался сухой треск, к ногам упали четыре знакомых кинжала.
— Помогите мне! — властно сказал старик. Боромир подобрал кинжалы. Старик уже развернул грамоту и стелил ее на пне, не позволяя скручиваться. Лист был девственно чистым, только по углам его виднелись неясные темные пятна. Скупым расчетливым движением старец взял один из кинжалов из рук Боромира и коротко, без замаха, всадил его в грамоту, в правый верхний угол, прямо в пятно.
— Теперь вы! — скомандовал он.
Тарус протянул руку и второй кинжал, сочно тюкнув, проткнул пятно в левом верхнем углу листа. Боромир отдал один из оставшихся кинжалов Вишене и они разом опустили руки. Грамота, приколотая по углам, отчетливо белела на темной поверхности старого пня.
Спустя несколько мгновений сквозь нетронутую белизну чистого листа стал прорываться неясный еще рисунок; он постепенно всплывал откуда-то из глубины грамоты, с каждой секундой становился все четче и четче.