– То в шашках, товарищ старший лейтенант.
– Что?..
– Дамки – они в шашках, говорю.
Улыбка становится шире:
– Знаток! Держи. Воюй дальше.
Отдав трехлинейку, Максимов, пригнувшись, уходит по траншее. Бой затихает.
Теперь подсчитать потери, отправить в тыл раненых, распределить бойцов по позициям. Надо еще подправить траншею, похоронить погибших, пополнить боекомплект, узнать, что там с питанием – дел у взводного много. И все они под вражеским огнем.
О, накаркал. В воздухе запела первая мина. Похоже, ляжет рядом.
Взрыв ударил прямо на бруствере, метрах в трех от моей головы…
***
… проснулся со звоном в голове и тишиной в ушах. Лицо жены плывет перед глазами, комната словно вращается вокруг кровати. Показалось, что отбитые мозги сейчас вытекут через уши, но болезненные симптомы стали резко спадать.
– Саша! Господи, ну что сейчас?!
Уже слышу. Хорошо. Что это было? Наверное, контузия. Читал о ней часто, на себе испытал в первый раз. Дерьмовое ощущение, если честно признать. Так, надо ответить:
– Уже ничего. Не помогает твое лекарство, Марин. Ложись спать.
– Как ты меня уже достал этими вздрагиваниями! Как заяц, каждое утро! Тебе точно надо лечиться.
Ага. Интересно, от чего?
– Маня, успокойся. Вон, еще сорок минут поспать можешь.
Устраиваясь поудобнее, тоном потише супруга продолжает беседу:
– Но ведь это ненормально.
– Ты думаешь, я сам этого не понимаю? А теперь подумай головой, что будет, если я пойду со своими снами в наш госпиталь. Или ты хочешь увидеть меня в психушке? Дуракам, кстати, военную пенсию не платят.
Так, подействовало. Что-что, а деньги женщины считать умеют. Мою будущую пенсию жена уже рассчитала до копейки, и она ей понравилась.
Умозаключение подтверждает новый, заданный совсем другим тоном вопрос:
– Что хоть снилось в этот раз?
– Война. Зима сорок первого.
– Ужас!
М-да… Согласен.
День принес хлопоты, сгладившие личные переживания. К исходу первого часа регламентных работ начальник расчета доложил:
– Александр Васильевич, не проходят команды с пульта предстартовой подготовки.
Суету у открытого лючка специзделия я подметил еще раньше. Раз обратились ко мне – дело серьезное.
Присев на корточки, чтобы лучше видеть показания индикаторов, командую второму номеру:
– Показывайте.
– Есть.
После нажатия кнопок загорается комбинация светодиодов. Совершенно не та, что положена по плану.
– В эксплуатационной документации указаны другие индикаторы, товарищ подполковник.
Это понятно. Командую:
– Остановить выполнение работ.
– Есть.
Расчет отошел от специального изделия, пятый номер без лишнего напоминания разворачивает на столе принципиальную схему. Вчитываюсь в описание. В действиях своих подчиненных я не сомневаюсь, все выполнялось правильно. Отказ техники? Несомненно.
Но несколько непонятный, с вполне логичной и значащей комбинацией индикаторов. Где-то я такую же встречал… Ага! Зову начальника расчета:
– Сергей Николаевич, взгляните.
В штатной обстановке этот раздел документации мы бы не трогали – другой вид работ. Но привычка читать специальную литературу от корки до корки, как и неплохая память, помогла.
Майор внимательно просматривает страницу.
– Та самая комбинация.
– Именно. А теперь вопрос: откуда поступило изделие?
Выполненные каллиграфическим почерком записи в формуляре дают точный ответ.
Похоже, вывод начальника расчета полностью совпадает с моим.
– Они не привели изделие в исходное!
Киваю:
– Я тоже так считаю.
Обратившись к терпеливо ожидающему контролирующему, довожу капитану свои выводы. Вникает на лету. Дельный парень. Впрочем, другие во второй отдел не попадают.
Мнения совпадают, пора принимать решение:
– Второй номер, ввести комбинацию сброса.
– Есть.
Щелчки кнопок.
– Комбинация сброса введена.
– Проверить показания индикаторов.
Ответ обнадеживает:
– Показания индикаторов штатные для исходного состояния.
– Ввести регламентную комбинацию.
– Есть.
На этот раз офицер жмет кнопку контроля, не дожидаясь команды. Понятно – не терпится узнать результат. Предсказуемое желание, но пожурить на разборе придется. Без контролирующего.
– Показания индикаторов штатные, совпадают с требованиями эксплуатационной документации. Товарищ подполковник, дефект устранен.
– Принял. Расчету – продолжить выполнение работ.
Подойдя к начальнику расчета, негромко сообщаю:
– Сергей Николаевич, работайте пока без меня, я отлучусь на пять минут, доложу по телефону главному инженеру.
– Есть, Александр Васильевич.
Киваю слышавшему разговор контролирующему. Парень понимает без слов – теперь контроль за правильностью проведения операций будет предельным.
Главный инженер соединения прибыл к завершению работ, когда мы уже доставили изделие в хранилище. Полковник внимательно изучил необходимый раздел документации, выслушал доводы. Начальник расчета и контролирующий полностью поддержали мои умозаключения.
– Я понял, товарищи офицеры. Считаю действия расчета грамотными. Кто отличился при установлении причин отказа?
Гм-м… Как-то пальцем на себя показывать нескромно.
Впрочем, главный догадался, отдает приказание начальнику расчета:
– Товарищ майор, постройте расчет.
– Есть. Расчет, в одну шеренгу становись.
Наверное, только в наших войсках военнослужащие становятся не по ранжиру, а в соответствии с надписью в белом круге на зеленой повязке.
Полковник приложил ладонь к козырьку:
– За проявленные отличные знания и твердые практические навыки при проведении регламентных работ личному составу расчета объявляю благодарность.
Дружно отвечаем:
– Служим Отечеству!
– Вольно.
Обращаясь ко мне, главный инженер продолжает:
– Александр Васильевич, переодевайтесь, поедем вместе. Надо обсудить, как «братьям нашим меньшим» положенное вставить.
Под понимающие улыбки парней киваю:
– Слушаюсь, Владимир Петрович.
«Вставил» главный мастерски. Не хотел бы я оказаться на том конце засовской линии, у трубки. Впрочем, все правильно – не в бирюльки играем. Понимать надо и головой думать.
Рыкнув в последний раз, положив трубку, Петрович улыбается:
– Вот и на душе полегчало. Ну что, Александр Васильевич, может, коньячку по стопочке? С лимончиком?
Согласно киваю:
– Врачи рекомендуют. С удовольствием.
Хороший наш главный офицер и командир. Вот так непринужденно продемонстрировал личное отношение к человеку. Штабных ведь никогда коньяком не угощает, что показательно.
Чокнувшись серебряными стопками, продегустировали. Вещь! И под ломтик лимона легло прекрасно.
– Сколько времени с дефектом разбирался, Александр Васильевич?
Отвечаю честно:
– Минут пять.
– М-да… Советская школа.
Хорошее настроение продержалось до того момента, как я открыл на экране монитора лист с данными архива времен Великой Отечественной войны.
«Старший лейтенант Петров Олег Михайлович».
Вот ты какой был. И опять нереальное ощущение узнавания совершенно незнакомого, но своего лица.
Награды, боевой путь, ранения… Не берег себя и сражался достойно.
Погиб… Дата!
Открываю сохраненный файл по Дереку Хофману, сверяю. И снова даты смерти и рождения разделяет немногим больше девяти месяцев.
Глубоко вздохнув, не сдерживаюсь и коротко матерюсь сквозь зубы. «Научный атеизм», млять! Всевышнему плевать на ваши теории, идиоты. Если это не еще одна прошлая жизнь, то что?!
Старательно пытаюсь успокоиться. Надеюсь, что дебилы, отрицавшие существование Создателя, получили заслуженную оценку своих теорий. В Аду!
Ладно, это лирика. Что делать дальше? Наверное, самое правильное – продолжить изучение индийских Вед. Лучшего «технического описания» законов и особенностей процесса реинкарнаций не найти.
***
– … вот, ротный, тебе медицина. Военфельдшер Арсеньева. Цени!
Комбат продолжал что-то говорить, но я, еще не веря, сделал шаг к девушке:
– Маша?..
Вздрогнув, она широко раскрытыми глазами вгляделась в мое лицо.
И ведь узнала. Небритого, с землистой после бессонной ночи кожей, в грязной от окопной земли шинели.
– Олежка?.. Не может быть… Олежка!
Взявшись за руки, мы молчали, переживая нахлынувшие чувства. Как это все было давно! Та, мирная жизнь…
Комбат поражен не меньше нашего:
– Вы знакомы?!
Киваю:
– Так точно, товарищ капитан. Мы с одного двора. До войны виделись каждый день. И в одной школе учились. Только Маша постарше. Я десятый класс закончил, а она…
Девушка продолжила:
– А я второй курс медицинского. Потом война.
Командир удивленно развел руками:
– Вот ведь бывает… Так, ребятки, за это надо выпить!
– Вот ведь бывает… Так, ребятки, за это надо выпить!
Когда, пропустив вперед Машу, я собрался выходить из землянки, капитан придержал за локоть:
– Ротный, такое дело… Она к нам после ранения, еще не оклемалась… Так что ты там особо не усердствуй. Понял, о чем я? Давай, иди, Петров.
В голове слегка шумело после «наркомовских», но о чем говорит командир, я догадался быстро. И, похоже, предательский румянец сразу залил щеки.
Нет, я слышал, что такое бывало… и частенько слышал…
Но я на должности ротного всего пару месяцев после гибели Максимова и женщин в подчинении у меня еще не было.
От санитарного отделения вообще остался один рядовой Хохлов, словно заговоренный, старый «конский» фельдшер.
И вот теперь…
Отбросив вгоняющие в краску мысли, поспешил за неспешно идущей по ходу сообщения девушкой:
– Маша, ты о наших что-нибудь слышала?
– Мама писала. Сережка из тридцатой квартиры воюет под Ленинградом, ранен был. Павлик из семнадцатой и Коля из флигеля погибли. Лена твоя тоже на фронте, радистка.
Смущенно оправдываюсь:
– Ну, почему сразу «моя»?
Военфельдшер улыбается:
– Портфель ей носил? В кино приглашал?
– Ну, разве что в кино…
Вспомнив, уточняю:
– А твой парень? Рослый такой, чернявый?
Улыбка исчезла. Вздохнув, она ответила:
– Без вести. На второй месяц войны. Танкист.
Без вести… Это плохо. Мог попасть в плен. А мог и сгореть в танке вместе со всем экипажем. Там от людей почти ничего не остается, только белый пепел от костей. Документов нет, поэтому «без вести».
Взглянув в глаза, Маша продолжила разговор:
– А ты как, Олег?
– Как все. Воюю.
– Уже ротный… Наш дворовый озорник Олежка – ротный.
– Ну, не такой и озорник…
– Да? А кто мой портфель на дерево забросил?
Да уж. Припомнив обстоятельства, перехожу в наступление:
– А не надо было задаваться и мелюзгой нас обзывать.
– Я не обзывала.
– А если вспомнить получше?
Девушка смутилась:
– Ну, было. Не со зла, ты не думай.
Улыбаюсь в ответ:
– Я и не думаю.
По мере приближения к моему хозяйству думать приходилось совсем о другом: где ее поселить?
Нет у меня отдельной землянки для санитарного отделения. Хохлов с третьим взводом живет.
Единственная командирская – моя. Учитывая, что обязанности политрука роты исполняет младший лейтенант Мичурин, командир первого взвода… В общем, делю землянку я только со связистом, заодно работающим истопником. Предложу девушке поселиться у меня – подумает черт-те что. И выбора нет.
– Я тебя ведь не сразу узнала.
– Что, Маша?
– Говорю, даже не узнала тебя сразу. Там был мальчик. А сейчас…
Под взглядом больших сине-серых глаз начинает чаще биться сердце.
– Ротный. Старший лейтенант. Возмужавший. Суровый и строгий.
Чувствую, как румянец смущения опять покрывает щеки. Хорошо, хоть под щетиной не видно.
Так ничего и не решив, привожу Машу к своей землянке:
– Располагайтесь, товарищ военфельдшер. Вот связист, ставьте ему задачи, какие надо. А мне по взводам пробежаться необходимо.
В общем, удрал.
Правило ежедневного обязательного обхода своего подразделения я перенял у Максимова. Хороший был ротный, земля ему пухом. И бойцам приятнее, и самому спокойнее, как обстановку своим взглядом оценишь.
Солдатский телеграф и проводная связь уже донесли новость до ушей подчиненных. Даже то, что мы с одного двора знают, черти! Но ни одного пошлого намека. Уважают и, пожалуй, по-доброму завидуют.
По дороге в третий взвод навстречу попался поспешающий Хохлов. Вызвала на доклад. Молодец, правильно.
Командир взвода, сержант Хохряков, раздевшись по пояс и паря нагретой водой, умывается у взводной землянки. Это, кстати, мысль:
– Константин Николаевич, мне водички не подогреешь? А то уже забыл, когда грязь смывал.
– Как не подогреть? Сейчас ведерко сделаем, товарищ командир.
Оценив мой вид, добавляет:
– Может, заодно и побреетесь? Бритва «Золинген», трофейная. Мягко идет. Соглашайся, ротный.
Согласно машу рукой:
– Убедил, чертяка говорливый.
Пока умывался и брился, кто-то из бойцов на гимнастерке подворотничок поменял, да и чище она стала в разы. Как на свадьбу готовят!
Проверив заведования, поставив задачи, уже собирался назад, когда раздался зуммер телефона. Связист с непонятной интонацией в голосе оповестил:
– Вас, товарищ старший лейтенант.
Беру трубку:
– Слушаю.
– Товарищ командир, вы обедать идете? Второй раз ведь подогреваю. Олег, не задерживайся.
Слышать на войне из телефонной трубки нежный женский голос – это не передать словами.
Губы, кажется, сами произнесли:
– Иду, Маша.
А за спиной кто-то завистливо вздохнул.
Мы кушали вдвоем. За мое отсутствие землянка преобразилась. Кругом порядок, каждая вещь на своем месте, и главное – появилась разделившая помещение ширма из пары плащ-палаток. Ну, и отлично. А где связист?
– Маша, а куда ты Гавриленко дела?
– В соседнюю землянку отправила, к бойцам. И построила перед этим. Избаловал ты его, ротный.
– А кто за связь теперь отвечать будет?
– Вон с того позвонишь – он через две минуты прибежит. Я могу трубку поднять, да и ты не безрукий.
Пообедав борщом и перловкой с мясом, устроившись рядом на нарах, сидели совсем по-домашнему и разговаривали. Вспоминали дом, знакомых, наш город… От этой невозможной, успокаивающей обстановки сладко щемило сердце. Как я уже долго на войне! И конца-края не видно. Гоним фашистов, и прогоним, сомнений нет, но вот когда это будет? И кто доживет до Победы?
После сытного обеда неудержимо потянуло в сон. Ночью навоевался с фашистской разведкой. Языка хотели взять. «Взяли». Последнего гада лично из снайперки положил, у самой их проволоки. Ну, они со зла нам шороху и устроили – полночи долбали. А сейчас глаза сами закрываются.
Девушка заметила:
– Олег, приляг, отдохни. После обеда положено, это я тебе как медик говорю.
И ведь не могу с ней спорить.
Не знаю, когда проснулся в первый раз. Наверное, через час. Потрескивают дрова в буржуйке, Гавриленко тихим голосом отвечает на доклады, Арсеньева проверяет комплектность санитарных сумок, что-то неразборчиво бурчит Хохлов. Порядок…
Снова открыл глаза, когда почувствовал, как нежная ладошка тихонько гладит мое лицо. Маша. Нежно, со слезой и болью смотрит в глаза. Ее личико в прерывистом свете коптилки невероятно прекрасно, кажется словно светящимся изнутри.
– Олежка… У тебя во сне лицо детское. А ты воюешь, убиваешь врагов. Ранен, контужен, ротный… мальчик мой милый…
Бездонные глаза девушки оказались совсем близко. Я осторожно притянул ее к себе, и моих сухих, обветренных губ коснулись мягкие женские губы.
Первый поцелуй в жизни. От него закружилась голова и вспыхнули чувства. А потом были второй, третий… и вот уже мои неловкие руки раздевают милую, а в ее глазах нежность… и желание.
Моя первая женщина… Первая, и единственная. Одна навсегда. Я так решил, когда стало успокаиваться заполошно бьющееся сердце, когда перехватил полный заботы и любви взгляд устроившейся на моей груди Маши.
Старательно укрываю ее своим полушубком, совсем сползшим набок, когда мы…
– Тебе не холодно?
– Нет, милый. С тобой мне хорошо, Олежка.
Осторожно прижимаю к себе гибкое, тонкое тело. Какая она хрупкая, маленькая!.. Тростиночка. С длинным красным рубцом на боку. Сюда ударил немецкий осколок. Бережно глажу бок ладонью, ощущая бархатную, шелковистую кожу:
– Не больно?
Улыбаясь, Маша отрицательно качает головой. А потом целует. От сладких губ и прижавшейся упругой, прекрасной груди снова загорается желание.
На этот раз все происходит гораздо дольше, нежнее и ярче. В наше участившееся дыхание вплетаются тихие, короткие стоны. Но не от боли, нет. Это горят любовь и страсть моей милой.
А потом мы снова лежим, тесно прижавшись друг к другу.
– Маша, я хочу, чтобы ты стала моей женой.
– Я и так твоя, Олежка.
– Нет. Ты не поняла. Я хочу, чтобы мы расписались.
– Олежка, но ведь ты совсем меня не знаешь. Я тебя старше, у меня была своя, взрослая жизнь, и до ранения…
Осторожно накрываю пальцами ее губы, останавливая ненужные слова, отрицательно качаю головой:
– Мне это не важно. Мне важна только ты. И я хочу, чтобы ты стала моей женой. Сегодня же подам рапорт по команде, потом распишемся в политотделе дивизии. Ты согласна?
Маша не успела ответить. От разрыва снаряда дрогнула земля, сквозь бревна наката протянулись вниз тонкие струи песка. Второй снаряд лег гораздо ближе, одновременно запищал зуммер телефона. Черт! Вскочив, еле удержался на ногах, потому что третий взрыв…
***
… словно дернув из-под меня кровать. Останавливаю слепо нашаривающую выключатель лампы жену:
– Марина, все нормально.