– Я тут вот по какому делу, – начал Крылов деликатный разговор. – Вы через неделю будете давать в суде показания…
Клюшкин энергично мотнул головой.
– …так вот, поскольку у нас теперь состязательность… ну, знаете, все равны, обвинение и защита… Так вот, мои коллеги из прокуратуры хотят быть уверены, что вы в ходе предварительного следствия действовали по собственной воле.
– Чего-то я не понимаю, – нахмурился Клюшкин. – Что надо-то от нас?
– Да ничего такого, – поспешил заверить Крылов. – Я просто хочу быть уверен, что вашу жену никто не принуждал писать заявление об изнасиловании. А то знаете, как иногда бывает – придут люди в суд, а там заявляют, что никаких претензий к подсудимым не имеют… Мы, видите ли, не хотим оконфузиться. Может, вы захотите отказаться от обвинения?..
– Претензий не имеем? Отказаться? – Скулы Клюшкина свело нервным тиком. – Ленка-а! А ну-ка расскажи ему, что тебе пришлось пережить.
Жена, бросая опасливые взгляды на худосочного мужа-деспота, затянула нудное повествование. Было видно, что она тщательно фильтрует свой рассказ о событиях прошлого, дабы еще больше не травмировать и без того невменяемого Клюшкина.
– Мы с подружкой гуляли вечером по проспекту. К нам подъехала машина. Ребята предложили нам поехать с ними на день рождения. Мы отказались. Они силком затащили нас в автомобиль…
Далее следовал рассказ о том, как беззащитные девчонки оказались нежданными гостями на каком-то празднике в одном из фешенебельных ресторанов, где несчастную Елену накачали изрядным количеством спиртного. После этого девушка очнулась в пустой квартире, адреса которой не помнит. Какой-то противный мужчина домогался ее, угрожал и в конце концов изнасиловал. Потом она по недоразумению опять оказалась на том же дне рождения, где ей не повезло снова: ее поочередно насиловали еще несколько человек, теперь уже в зимнем саду.
Супруг, выслушивая откровения своей благоверной, сжимал кулаки, бледнел, краснел, вскакивал. Было видно, что рассказ о давних событиях по-прежнему волнует его до глубины души.
Проницательный Крылов усмехнулся про себя. Ну как можно быть таким наивным! Последнее замечание относилось к несчастному Клюшкину, который за пестрой ширмой общих фраз не желал видеть очевидного. К примеру, почему жертвой группового изнасилования стала его ненаглядная женушка, в то время как ее подруга, целая и невредимая, беспрепятственно покинула злосчастный день рождения? Какого черта жертва изнасилования опять приперлась в ресторан, вместо того чтобы делать ноги в направлении родного дома? И, в конце концов, как можно было провернуть такую операцию при большом скоплении народа? Неправдоподобно звучали и те заверения девицы, когда она описывала насильственные перемещения ее в автомобиле по городу. Не было сомнений, что она что-то скрывает. Только Клюшкин не желал, похоже, замечать всех этих деталей.
– Подонки разорвали ее одежду в клочья, – верещал он.
Действительно, он сам на следующий день выудил из помойного ведра лохмотья шелковой блузки и разодранные колготки, завернутые в газету и погребенные под картофельной шелухой. Именно тогда он устроил допрос своей суженой по всем правилам оперативной работы. Не сделай он такого открытия, его милая женушка, возможно, молчала бы до скончания века.
– Понятно, – поморщился Крылов. – А что насчет насильников? Сможете их описать, опознать?
– Ну, как мне сказал Котеночкин, это были ребята из суворовской бригады, – произнесла Елена. – Опознать точно смогу лишь того, кто был со мной в квартире. А с другими будет сложно. В зимнем саду и освещения никакого не было… Пальмы вокруг. Вот и все…
– Ну а медицинское исследование в отношении Елены производили?
– Э-э… не совсем, – замялся Клюшкин. – Она к тому времени уже приняла ванну. Вы понимаете, о чем я говорю…
Конечно же, Крылов понимал. Следов спермы у Елены обнаружить не могли.
– Подождите, но в вещественных доказательствах должны быть ее трусы. Надеюсь, их изъяли вовремя?
Побледневший Клюшкин прошептал:
– Лена сказала, что она их выбросила.
– Так-так, – пробормотал следователь. – Значит, была утеряна возможность отыскать следы преступления и на этом предмете… Видите ли, я, конечно, не могу влиять на вас, да еще за несколько дней до судебного заседания. Но перспективы засадить преступников практически нет…
– Как это нет?! – взбеленился Клюшкин. – Но Котеночкин обещал!
Крылов испугался, что совершил оплошность. Ему велено было не рисковать, не убеждать ненормальную парочку, а всего лишь аккуратненько разведать, что да как. А то ведь и недолго с работы вылететь. Стоит Клюшкиным только упомянуть о странном визите следователя к ним домой, как им могут и заинтересоваться. А если потянуть за ниточку, наружу могут вылезти очень некрасивые факты. Он долгое время находился на службе не только у его величества закона, но и у известного бандита Суворова. Тот выплачивал Крылову ежемесячное содержание, а ретивый следователь не брезговал выполнять кое-какие поручения почти не криминального характера…
Крылов соскочил с места.
– Благодарю вас. Вы меня почти успокоили. Значит, будем добиваться справедливости? – Он пожал Клюшкину руку.
– Будем, – икнул тот, немного озадаченный поведением служителя закона.
– Тогда я прощаюсь с вами, – он церемонно поклонился Елене. – О моем визите упоминать в суде нет необходимости. А то некоторые адвокатишки только и ждут повода, чтобы свести с нами счеты.
– Не дождутся. – Клюшкин ударил ладонью по столу. Стаканы жалобно звякнули.
Следователь ушел, а потревоженный воспоминаниями супруг все никак не мог успокоиться. Горючие пьяные слезы катились по его распухшему лицу. Мужнее горе, по-видимому, ничуть не тронуло рыжую девицу. Взяв пульт, она включила телевизор. Программа «В мире животных» отнюдь не добавила душевного спокойствия бедному Клюшкину. Увидев на экране большие ветвистые рога оленя, он как-то странно дернулся:
– Убью, бл…ь! – заорал он. Елена едва успела увернуться от увесистой хрустальной вазы, разбившейся на мелкие кусочки буквально в полуметре от ее головы.
Крылов передал содержание разговора Ольге.
– Доказательств почти нет. Если посмотреть с правовой стороны…
– В этом смысле меня ваше мнение совсем не волнует, – бесцеремонно прервала его Ольга. – У нас с этим блестяще справляется адвокат. Перед вами стояла другая задача: выяснить настроение потерпевших. Готовы ли они пойти на мировую?
– Думаю, что нет. Но есть еще один вариант…
Ольга слушала внимательно, потом подозвала к себе дюжего молодца с лицом, побитым оспой.
– Эту девицу надо найти. Срочно! – Она повернулась к Крылову. – Надеюсь, в дальнейшем мы сможем рассчитывать на вас?
– Разумеется, – улыбнулся следователь, но сердце его болезненно сжалось.
По ходатайству защиты в судебном заседании допросили подругу потерпевшей Клюшкиной, Людмилу.
– Вы поддерживаете дружественные отношения с Еленой Клюшкиной? – задал вопрос Грановский.
– Видите ли, с тех пор как я вышла замуж, мой супруг запретил мне всякое общение с Клюшкиной.
– Что так? – изобразил удивление адвокат.
– Как вам объяснить… м-м. Елена ведет очень свободный образ жизни. Городок у нас маленький, так что все в курсе ее приключений. Мой муж не исключение.
– А как относится к этому муж вашей подруги?
– Никак! – Людмила пожала плечами. – Иногда он ее поколачивает. А когда выпьет, распускает нюни, жалуется на свою погубленную жизнь.
Людмила с готовностью выплевывала ответы. Общение с красавицей Клюшкиной, за которой когда-то толпами ходили кавалеры, здорово набило ей оскомину. Ошиваясь рядом на правах некрасивой подруги, советчицы и компаньонки, Людмила мечтала хоть о сотой доле того успеха, который имела Елена. Подспудно она ненавидела подругу, и, когда у нее появилась возможность излить желчь в присутствии столь широкой аудитории, она была несказанно рада. Таким образом, с какой стороны ни взгляни, Людмила являлась ценной находкой для защиты, которую выудили на свет божий стараниями Ольги и следователя Крылова.
– После изнасилования подруга явилась к вам домой. Что она рассказывала? Вероятно, она была на грани нервного срыва?
– В какой-то мере да! – Людмила фыркнула. – Она очень расстраивалась, что не удалось подцепить брата Василевского, ну, того мужчины, который пригласил ее в свою квартиру. Кстати, он тогда не казался ей противным. Ленка надеялась, что он предложит ей стать его любовницей. У него денег куры не клюют! Но что-то там не вышло. Они, разумеется, переспали, но больше он встречаться с ней не захотел. Подлец, конечно… Хотя, если я правильно помню, у нее был повод и похвастаться. Она что-то говорила о симпатичном парне, которому дала свой номер телефона. Они частенько перезванивались потом.
– Я не совсем понял… – Грановский озадаченно потер переносицу. – Вы имеете в виду, что она познакомилась с кем-то из насильников?
– Ой, да нет, – удивляясь бестолковости известного адвоката, пояснила Людмила. – Уже после изнасилования она встретила там приличного парня. Они слушали музыку, беседовали на разные темы. Даже любовью успели заняться в какой-то подсобке.
– Сразу после изнасилования! – воскликнул Грановский, теряя обычное самообладание. Показания свидетельницы превзошли его самые смелые надежды.
– А чему вы удивляетесь? – продолжила Людмила. – Ну, изнасиловали… Что же, жизнь на этом кончилась? Ленке, если хотите знать, никогда не везло. Буквально за месяц ее трахнула бригада пьяных милиционеров…
– Господи! – почти застонал Грановский. – Если у нее такие неудачи происходят так часто, то зачем же подавать заявление в органы?
– Вот и она про то же говорила… Ну вы же знаете, мужчины бывают иногда так упрямы. В Клюшкина, ее дурака-супруга, прямо-таки бес вселился. Буквально пинками оттащил нас в прокуратуру. А Ленка-то на них обиды не держала. Говорила, что с нее все равно не убыло…
Многое из того, что говорила свидетельница, вызывало бурную реакцию защитников и подсудимых. Лицо же Елизаветы оставалось непроницаемым. Уголовное дело, превращаясь в занимательный фарс, неумолимо двигалось к развалу. Однако это обстоятельство уже не радовало Дубровскую.
Был поздний час, и тишину камеры нарушал лишь мерный храп спящих людей. Суворову не спалось. Смежив веки, он думал о своем.
Скоро все станет на прежние места. Судя по тому, как разворачиваются события, ждать осталось недолго. Возможно, газетная и телевизионная шумиха, связанная с его арестом и громким судебным процессом, пойдет только на пользу имиджу бывшего депутата. Разумеется, если дело закончится полным оправданием и соответственно сокрушительным поражением его противников в лице некоторых представителей правоохранительных органов области, а также чиновников, которые, недальновидно рассудив, что песенка Суворова спета, попытались откреститься от знакомства с ним.
Опальный депутат, не побоявшийся бросить вызов коррупционерам… Торжество справедливости… Борец за правду выходит на свободу… Представив мысленно заголовки газет, Суворов улыбнулся. Воистину нет худа без добра… Пожалуй, этот громкий процесс добавит остроты к имиджу молодого преуспевающего бизнесмена, мецената и депутата. Как там еще охарактеризовал его Макеев? Интерес к собственной персоне нужно поддержать и развить – газетные интервью, телевизионные передачи, мемуары… Можно еще затеять судебную тяжбу по защите чести и достоинства, подмоченной деловой репутации, утраченного в тюремных застенках здоровья. Бог с ними, не нужна ему их жалкая компенсация за причиненный необоснованным арестом и содержанием под стражей ущерб. Важен результат. За счет журналистской братии он сделает так, что его имя засияет еще ярче – в столице, а то и за рубежом.
Чем он займется, вернувшись к нормальной жизни? Первое – объявит амнистию… Чему тут удивляться? Все те, кто по глупости и со страху спасовал перед следствием, наговорил лишнего, уже реабилитировали себя. Взять того же Макеева… Напуган до смерти, по ночам в постель мочится в ожидании будущей расправы. А он отпустит его с миром и со строгим предупреждением относительно его поведения в будущем. О жену Степанченко даже руки марать не станет. Сама, дура, запуталась в своих бреднях. Будет теперь до конца жизни говядину на рынке разделывать да с грузчиками по подсобкам тискаться… Зятек Громова не подкачал. Правда, чуть не потерял самообладания на процессе, увидев Зверева, но вслух сказал все, что от него ждали… Проще всего оказалось, как ни странно, с людьми, которых принято называть порядочными. Супруга Громова и Татьяна Лесина… Связанные по рукам и ногам своими жизненными принципами, они и на миг не могли усомниться в преступных делишках тех, кого хорошо знали. Они твердо верили, что в суде нужно говорить только то, в чем ты уверен, в противном случае собственная совесть сгложет. Понятия мести, оговора, злословия для них были неприемлемы. Глупо, конечно, но удобно для окружающих.
Лишь один человек не получит прощения. Это некто Ивановский Иван Иванович… Хотя почему – некто? Сомневаться не приходится, что за этой фамилией скрывается тупая рожа бывшего товарища Зверева. Дата составления протокола относится ко времени, когда тот предположительно еще не растерял остатков рассудка и мог слить всю известную информацию следствию. Прокуратура творчески обработала косноязычный лепет Зверева, добавила завершающие штрихи, затем новоявленный иуда подписал показания вымышленной фамилией. Даже имя не соизволил сменить, засранец!
Воспоминания о нескольких попытках суицида Зверева вызвали у Суворова прилив ярости… Угрызениями совести замучался, идиот! Лучше бы он каждый день вместо завтрака глотал лезвия. Глядишь, слетел бы с копыт самостоятельно. А теперь, когда до него доберется Александр Суворов, такая смерть покажется ему раем.
Чтобы Зверев не попытался опровергнуть в суде свои ранее данные показания, являющиеся, бесспорно, гвоздем этого идиотского дела, его закололи инъекциями, сделали из него управляемого робота. В нужный момент судебного заседания он промычит, что согласен с тем, что говорил раньше, и порядок! Судья сошлется на эти протоколы как на доказательства виновности подсудимых в приговоре. Остается надеяться, что Грановский сумеет обесценить к тому времени всю иную собранную следствием шелуху, а затем, когда у обвинения останутся лишь показания этого придурка, сумеет опровергнуть и их. Но победа Суворова дорого обойдется Звереву. Он пожалеет, что милосердная судьба вовремя не отправила его в иной мир.
Суворов не испытывал ни малейшего сочувствия к участи некогда близкого человека. Он виноват сам! Он свое отработал! И как балласт, ненужный и опасный, должен опуститься на дно, чтобы обеспечить победоносное шествие мощному кораблю суворовской империи, на котором для него уже нет места.
Этажом ниже на узком тюремном ложе ворочался с боку на бок Марьин. Мысли, как пугливые зайцы, разбегались в разные стороны. В голове мелькали картинки далекого прошлого, фрагменты предварительного следствия – уныло-сосредоточенное лицо следователя Котеночкина и тот страх, противный и скользкий, охватывающий его каждый раз, когда нужно было идти на допрос. Пытаясь собрать в кучу обрывки воспоминаний, собственные наблюдения и железную логику, которой он некогда так гордился, Марьин понимал, что страх его ничем не обоснован, концы прошлого настолько глубоко ушли под воду, что вытащить их практически невозможно. Душевная болезнь Зверева пришлась очень даже кстати. Сказать по правде, он никогда не чувствовал себя рядом с ним комфортно. Несмотря на то что Зверев относился к нему уважительно, Марьин осознавал, что стоит Суворову только моргнуть, и умная интеллигентная голова Олега полетит к чертям под откос. Зверев даже не зажмурится, когда будет выполнять поручение о его физическом устранении. Как хорошо отлаженная машина для убивания, избивания, вытрясания и прочих дел, не требующих долгих размышлений, у того начисто отсутствовали критическая оценка своих действий и ненужные угрызения совести. Суворов использовал его на всю мощность. Но теперь больной Зверь стал опасен и для него самого. Обладая информацией, Зверь напоминал взбесившуюся обезьяну с гранатой, которая сама не знает, куда и в какой момент швырнет ее.
«Это все упрощает. Теперь Суворов одержим местью к нему. Мне же бояться нечего. Возможно, я дал слабину, но об этом вряд ли кто-нибудь узнает. Если только… Но этого не может быть! Стоит подумать о чем-нибудь более приятном. Например, о Юльке, взбалмошной и очаровательной…»
Мысли, переключившись на приятную волну, потекли ровно. Марьин видел ее лицо, безупречную ровную линию от шеи к округлому плечу, молодую упругую грудь. Вспомнив, насколько сексуально она выглядела в момент их давней ссоры, бегая в прозрачных трусиках и столь же откровенном лифчике, Олег почувствовал эрекцию.
Елизавете казалось, что она медленно сходит с ума. Догадка, нелепая и дикая в своей неправдоподобности, окончательно лишила ее покоя. Перечитав отцовский дневник несколько раз, она натолкнулась на то, что объяснить с точки зрения здравого смысла было бы нельзя. Возможно, Дубровский что-то напутал в датах, но педантичность, с которой им производились записи в дневнике, а также его собранность и дисциплинированность исключали возможность ошибки. Решение, внезапно посетившее ее, было невероятным. Хотя почему и нет? Проштудировав свои выписки из материалов уголовного дела, она с удивлением обнаружила, что ее версия имеет полное право существовать не только в ее мыслях, но и в действительности. Остаются, правда, некоторые детали, совершенно необъяснимые, но это лишь добавляет интриги в сложную головоломку со многими неизвестными.