– Ничего не говорит?
– Только слушает. Наверное, какой-нибудь сексуально озабоченный подонок из тех, кого привела в возбуждение напечатанная в газетах история.
Хилари встала с дивана. Тони последовал ее примеру.
– Ваш номер числится в справочнике?
– На следующей неделе я получу новый и не стану регистрировать.
Телефон продолжал надрываться. Опередив Хилари, Тони схватил трубку.
– Алло?
Ему не ответили.
– Резиденция мисс Томас слушает. У телефона детектив Клеменца.
Щелк!
Тони положил трубку на рычаг.
– Отключился. Должно быть, я его здорово напугал. Надеюсь, он больше не станет вас беспокоить. Но все равно это хорошая идея – насчет нового номера. Утром я позвоню на телефонную станцию и попрошу это ускорить.
– Спасибо, Тони.
Хилари обхватила руками плечи. Ее знобило.
– Не думайте об этом. Опыт показывает, что маньяки, угрожающие по телефону, таким образом расходуют весь запас агрессивности. Обычно они не способны к насилию.
– Обычно?
– Практически никогда.
Хилари жалко улыбнулась. Этот чертов звонок разрушил очарование. Ей больше не хотелось соблазнять Тони, и он это почувствовал.
– Наверное, мне пора.
– Да, уже поздно.
– Спасибо за коньяк.
– Спасибо за чудесный вечер.
У двери Тони спросил:
– Вы свободны завтра вечером?
Хилари собралась было ответить «нет», но вспомнила о словах Уолли Топелиса и о том, как чудесно было сидеть рядом с Тони на диване, и улыбнулась.
– Свободна.
– Куда бы вам хотелось отправиться?
– На ваше усмотрение.
Тони задумался. Потом сказал:
– Что, если начать прямо с обеда? Я заеду в полдень?
– Буду ждать.
Он нежно поцеловал ее в губы.
– До завтра.
– До завтра.
Хилари проводила Тони взглядом и заперла дверь.
* * *В воскресенье, в десять часов утра, когда Тони пил на кухне грейпфрутовый сок, позвонила Дженет Ямада, та самая женщина, которая накануне встречалась с Фрэнком.
– Ну и как оно? – поинтересовался Тони.
– Изумительно! Просто изумительно!
– Серьезно?
– Он такой душка!
– Фрэнк душка?!
– Ты предупреждал, что он замкнутый, трудный в общении. Но это совсем не так.
– Правда?
– Он настоящий романтик.
– Фрэнк?!
– Кто же еще? В наше время найдется не так уж много мужчин – настоящих рыцарей. А Фрэнк еще помогает даме надеть пальто и пропускает в дверь. Он преподнес мне букет роз – они восхитительны.
– Наверное, тебе нелегко было с ним разговаривать?
– Что ты! У нас столько общих интересов!
– Например?
– Прежде всего бейсбол.
– Ах да! Я и забыл, что ты увлекалась бейсболом.
– Я заядлая болельщица.
– И вы целый вечер проговорили о бейсболе?
– Конечно же, нет. Мы говорили о фильмах.
– Ты хочешь сказать, что Фрэнк разбирается в кино?
– Он восхищается теми же старыми лентами Богарта, что и я. Правда, в последние годы он не ходил в кино, но мы это наверстаем. Сегодня же и начнем.
– Вы и сегодня встречаетесь?
– Ага. Я хотела поблагодарить тебя за то, что ты меня с ним познакомил. И еще я хотела сказать, что, чем бы это ни кончилось, я всегда буду к нему добра. Он рассказал мне о Вильме. Какая подлость! Тони, я никогда не причиню ему зла.
Тони был потрясен.
– Фрэнк в первый же вечер рассказал тебе о Вильме?
– Он признался, что не мог ни с кем говорить о ней, но ты помог ему избавиться от ненависти.
– Я?
– У него словно камень с души свалился. Он говорит, ты замечательный.
– Да уж, Фрэнк прекрасно разбирается в людях!
У Тони поднялось настроение. Радуясь успеху Фрэнка у Дженет Ямада и предвкушая свой собственный, он отправился в Вествуд на свидание с Хилари. Она ждала его и так и выпрыгнула из дверей, умопомрачительно красивая в черных брюках, голубой блузке и светло-синем блейзере. Садясь в машину, она легко, чуть ли не робко поцеловала его в щеку, и Тони почувствовал слабый аромат лимона.
День обещал быть прекрасным.
* * *Всю субботу тело Бруно Фрая пролежало в «Вечном покое», никем не охраняемое и никому не нужное.
В пятницу вечером, после ухода Джошуа Райнхарта, Аврил Таннертон и Гэри Олмстед переложили труп в обитый изнутри плюшем и шелком гроб, украшенный бронзовыми пластинками. Они обрядили покойника в белый саван, расправив руки, чтобы они лежали вдоль тела, и до груди укрыли белой бархатной накидкой. Поскольку состояние трупа оставляло желать лучшего, Таннертон не стал тратить время и усилия на придание ему более презентабельного вида. Гэри Олмстед посчитал это неуважением к покойнику, но Таннертон убедил его в том, что никакой грим не оживит эту желтовато-серую кожу.
– И потом, – добавил Таннертон, – мы с вами – последние, кто его видит. После того как мы заколотим гроб, его уже никто и никогда не откроет.
Без четверти десять они закрыли гроб крышкой, и Олмстед пошел домой, к своей маленькой милой жене и сынишке, а сам Аврил поднялся на второй этаж: его квартира находилась здесь же, над мертвецкой.
Рано утром в субботу Таннертон укатил в своем серебристо-сером «Линкольне» в Санта-Розу, взяв с собой все необходимое для ночлега, так как не собирался возвращаться раньше следующего утра. В Санта-Розе жила его пассия – на сегодняшний день последняя в длинной цепочке его приятельниц. Аврил исповедовал разнообразие. Женщину звали Хелен Виртильон. Ей недавно перевалило за тридцать, и она была очень хороша собой – стройная, с высокой крепкой грудью, которую Таннертон находил исключительно соблазнительной.
Аврил Таннертон пользовался успехом у женщин не вопреки, а благодаря своей профессии. Конечно, попадались и такие, которые отворачивались от него, узнав, что он – гробовщик. Но большинство были заинтригованы.
Он знал, что делало его привлекательным в их глазах. Когда человек имеет дело с мертвецами, смерть как бы сообщает ему частичку тайны, накладывает на него свой отпечаток. Несмотря на веснушки, мальчишеский взгляд, обаятельную улыбку, непринужденные манеры и незаурядное чувство юмора, Таннертон казался женщинам загадочной личностью. Они подсознательно верили, что его объятия – надежное укрытие от смерти: как будто услуги, которые он оказывал мертвым, давали ему и его близким некие льготы. Те же атавистические иллюзии характерны для некоторых женщин, выходящих замуж за врачей: словно мужья оградят их от всех микробов мира.
Итак, весь день в субботу, пока Аврил Таннертон в Санта-Розе занимался любовью с Хелен Виртильон, тело Бруно Фрая одиноко лежало в пустом доме.
В воскресенье утром, за два часа до рассвета, в «Вечном покое» раздался шум. Кто-то включил свет в мертвецкой, но, поскольку Таннертона не было дома, этого никто не увидел.
Непрошеный гость приподнял крышку гроба, и покойницкая огласилась воплями ярости и отчаяния. Но, поскольку Таннертон находился в Санта-Розе, этого никто не услышал.
* * *Выжатый как лимон после почти бессонной ночи с Хелен Виртильон, Аврил Таннертон вернулся домой в воскресенье около десяти часов утра.
Он не стал заглядывать в гроб.
Потом они с Гэри Олмстедом отправились на кладбище и занялись приготовлениями к погребальной церемонии, намеченной на два часа дня.
В половине первого Таннертон протер гроб тряпкой, чтобы на бронзовых пластинках не осталось пыли. При этом перед его мысленным взором вставали божественные формы Хелен Виртильон.
Он не стал заглядывать в гроб.
В час дня Таннертон с Олмстедом водрузили гроб на катафалк и тронулись в путь.
В половине второго на кладбище собралось несколько местных жителей: Джошуа Райнхарт и другие. Для такого богатого и влиятельного гражданина, как Бруно Фрай, народу было на удивление мало.
Стояла холодная, ветреная погода. Деревья отбрасывали на дорогу раскидистые тени; на катафалке сменялись светлые и темные полосы. На кладбище гроб поставили поверх ремней возле свежевырытой могилы, и человек пятнадцать собравшихся приняли участие в гражданской панихиде.
Аврил прочел несколько стихов из Библии. Гэри Олмстед занял место у небольшого пульта, чтобы в нужное время привести ремни в движение и опустить гроб в могилу. Рядом с Таннертоном стоял Джошуа Райнхарт. Остальные двенадцать человек были виноградари и их жены. Они всегда продавали виноград Бруно Фраю и почли своим долгом явиться на кладбище. Ни у кого не было слез.
И никто не изъявил желания заглянуть в гроб.
Таннертон закончил чтение и подал сигнал Олмстеду. Тот нажал на кнопку, и тотчас заработал мотор. Заколоченный гроб плавно опустился в могилу.
* * *Хилари никогда еще не было так хорошо.
Хилари никогда еще не было так хорошо.
Они с Тони Клеменца отправились пообедать в ресторан «Ямаширо Скайрум» в Беверли-Хиллз. Там подавали довольно заурядные блюда, но экзотическая обстановка делала это место привлекательным для желающих перекусить. Когда-то этот ресторан, типичный японский дворец, был частной резиденцией, окруженной десятью акрами живописнейших японских садиков. Отсюда открывался потрясающий вид на Лос-Анджелесскую бухту.
День выдался такой ясный, что Лонг-Бич лежал как на ладони.
После обеда они поехали в Гриффит-парк и целый час бродили по территории зоопарка – Хилари кормила медведей, а Тони с необыкновенной точностью имитировал животных. Из зоопарка они отправились в обсерваторию, на выставку лазерной голографии. Затем прошвырнулись по Мелроуз-авеню, где посетили массу антикварных лавчонок, но так ничего и не купили, только поболтали с владельцами.
Когда подошло время коктейля, они поехали в Малибу и наведались в кафе «Тонга-Лей», где подавали фирменный коктейль «Май-Тай» и откуда можно было полюбоваться, как солнце садится в ритмично плещущиеся волны.
Хотя Хилари прожила в Лос-Анджелесе немало лет, ее мир ограничивался работой, домом, розарием, снова работой, киностудией, еще раз работой и несколькими ресторанами, где собиралась киношная публика. Она никогда не бывала в «Ямаширо», в зоопарке, на лазерной выставке, в антикварных лавчонках на Мелроуз-авеню либо в кафе «Тонга-Лей». Все это было ей в новинку, и она широко распахнутыми глазами смотрела по сторонам, чувствуя себя туристом – или узником, только что выпущенным на волю после многолетнего заключения в одиночной камере.
Но без Тони этот день вряд ли стал бы для нее таким праздником. Он был очень мил, изобретателен и весь лучился энергией, что делало и без того ясный, погожий день поистине волшебным.
Они выпили по паре коктейлей и почувствовали, что проголодались, поэтому поехали в район Сепулведа и заказали такой ужин, что его хватило бы на целую компанию.
Просто удивительно, как при таком обилии пищи им еще удавалось вести разговор. Однако они ни на минуту не умолкали. Обычно в начале знакомства Хилари предпочитала отмалчиваться, но с Тони разболталась вовсю: о пьесах Шекспира, политике, искусстве, людях, собаках, религии, архитектуре, спорте, Бахе, моде, различных блюдах, борьбе за освобождение женщин и субботних мультиках. Она также горела желанием поделиться с ним своим мнением обо всех этих жизненно важных вещах. Они вели себя так, словно им стало известно, что с понедельника господь бог собирается лишить людей дара речи. Хилари опьянела, но не от вина, а от живого общения, которого ей не хватало многие годы.
К тому времени, как Тони проводил ее домой и согласился зайти выпить на дорожку, она уже твердо решила, что они будут принадлежать друг другу. Ее страшно тянуло к нему, и она чувствовала, что с ним происходит то же самое. Хилари приготовила мятный коктейль.
Внезапно ожил телефон.
– О нет! – вырвалось у нее.
– Он больше не докучал вам вчера вечером?
– Нет.
– А утром?
– Нет.
– Так, может быть, это не он?
Оба одновременно подошли к телефонному аппарату. Хилари поколебалась и сняла трубку.
– Алло?
Молчание.
– Черт бы тебя побрал! – Она в сердцах швырнула трубку на рычаг.
– Не позволяйте выводить себя из равновесия.
– Не могу.
– Это просто мерзкий подонок, не способный иметь дело с женщинами.
– Мне все равно страшно.
– Он не опасен. Идите сюда. Постарайтесь забыть о нем.
Они вернулись на диван и молча допили мятный коктейль.
– Будь он проклят, – с тоской произнесла Хилари.
– Завтра у вас будет другой номер телефона. Он больше не сможет действовать вам на нервы.
– Этот тип испортил нам вечер. Я совсем было растаяла.
– Для меня ничего не изменилось.
– Дело в том, что я рассчитывала на нечто большее, чем…
– Правда?
– А вы?
Она еще не видела, чтобы кто-нибудь так улыбался: всем лицом, всем своим существом.
– Должен признаться, – сказал Тони, – я тоже надеялся на нечто большее, чем мятный коктейль.
– Черт бы побрал телефон!
Тони наклонился и поцеловал ее. Хилари приоткрыла рот; на какую-то долю секунды их языки соприкоснулись. Потом Тони немного отстранился и бережно, как фарфоровую статуэтку, погладил Хилари по щеке.
– А вдруг он снова позвонит? – несчастным тоном спросила она.
– Не позвонит.
Тони стал целовать ее губы, глаза; затем положил руку ей на грудь. Хилари откинулась на спинку дивана. Он нежно провел рукой по ее горлу, шее и начал расстегивать блузку.
Хилари скользнула рукой по его бедру и почувствовала, как напряглись мышцы. Какой он сильный! Ее рука наткнулась на желанную твердость. Хилари представила себе, как Тони входит в нее…
Раздался телефонный звонок.
– Не обращай внимания, – попросил Тони.
Хилари обхватила руками его шею, легла на спину и притянула Тони к себе. Они впились друг в друга жгучим поцелуем. Телефон все звонил и звонил.
– Черт!
Оба сели.
Телефон продолжал надрываться. Хилари резко поднялась с дивана.
– Не нужно, – сказал Тони. – Это его не остановит. Дай-ка я сам.
Он снял трубку, но не произнес ни звука. Только стоял и слушал. По выражению его лица Хилари поняла, что человек на другом конце провода тоже молчит. Очевидно, шла игра: кто кого перемолчит.
Прошло тридцать секунд. Минута. Еще одна.
Борьба нервов напоминала детскую игру, но в ней не было ничего забавного. У Хилари мурашки поползли по коже. Наконец Тони положил трубку.
– Он отключился.
– Так ничего и не сказал?
– Ни слова. Но он первым дал отбой, и это хороший признак. Не понравилось собственное лекарство. Его цель – нагнать на тебя страху. В следующий раз просто сними трубку и молчи. В конце концов он решит, что ты что-то затеваешь. Например, звонишь по другому телефону в полицию, чтобы проверили, откуда звонят. А может быть, это вовсе и не ты сняла трубку. Постепенно ему станет страшно.
– Твоими бы устами…
– Вряд ли он осмелится сегодня повторить попытку. А завтра у тебя будет другой номер.
– До тех пор я не смогу успокоиться.
Тони заключил ее в объятия. Они поцеловались – нежно, но без прежней страсти.
В половине первого, когда Тони пора было уходить, они договорились провести вместе следующие выходные. Сходить в музей Нортона Саймона в Пасадене, побывать на вернисаже немецких художников и на выставке гобеленов эпохи Средневековья. В промежутках они будут есть разные вкусные вещи, беседовать и, может быть, наверстают то, что не удалось сделать сегодня.
У дверей Хилари вдруг показалось, что пять дней – чересчур долгий срок.
– Как насчет среды? – спросила она.
– Что насчет среды?
– Что у тебя на ужин?
– Пожарю себе яичницу. Может быть, тосты. Выпью фруктового сока. Как всякий старый холостяк.
– Я не допущу, чтобы ты плохо питался. Хочешь, приготовлю салат из овощей и рыбное филе?
– Замечательно.
– Значит, до среды?
– До среды.
Они поцеловались, и он ушел.
Полчаса спустя Хилари лежала в постели и от напряжения никак не могла уснуть. У нее набухли груди. Она закрыла глаза и представила, как Тони ласкает ее соски. Между ног стало горячо и влажно. Все ее тело призывало его. Хилари встала и приняла снотворное.
Засыпая, она разговаривала с собой:
– Что это – я влюбилась?
– Нет. Конечно же, нет.
– А может быть, и да.
– Это опасно.
– Может быть, с ним все будет по-другому.
– Вспомни Эрла и Эмму.
– Тони не такой. Он особенный.
– Просто тебе нужен мужчина.
– Не без этого.
Хилари уснула. Ей снилась близость с Тони на лужайке среди цветов, под горячим солнцем. Но скоро золотые сны сменились кошмарами. На нее надвигались стены их убогой чикагской квартиры. Она посмотрела вверх – потолок исчез. Комната превратилась в глубокий узкий колодец. Сверху, злорадно ухмыляясь, смотрели Эрл и Эмма: они ожидали, что стены вот-вот сомкнутся и раздавят ее. Хилари нащупала и открыла дверь, но оттуда вылез громадный, больше ее ростом, таракан. Вылез, чтобы сожрать ее живьем.
* * *В три часа ночи Джошуа беспокойно заворочался в постели. За ужином он выпил слишком много вина, что вообще-то было ему не свойственно. Шум в голове прошел, теперь его беспокоил мочевой пузырь. Однако проснулся он не только из-за естественной нужды. Ему приснилась страшная мертвецкая Таннертона. И несколько трупов – все как один похожи на Бруно Фрая. Они повставали из гробов и со столов для бальзамирования и погнались за ним, хрипло выкрикивая его имя.
Какое-то время Джошуа лежал на спине. В комнате было тихо, слышалось только едва уловимое жужжание электронного будильника.