Рита Янси вздохнула.
– Это не понадобится. После вашего вчерашнего звонка я все как следует обдумала и поняла, что вы ничего не можете мне сделать. Ничего. Мне семьдесят пять лет. В этом возрасте не сажают в тюрьму. Так что я смело могу рассказать вам то, что я знаю. Иначе вы не оставите меня в покое.
Горница Риты Янси – вот именно горница, как она ее назвала, вместо того чтобы воспользоваться более современным и менее пышным термином, – производила впечатление пародии на одну из тех скромных комнатушек, в которых приятным пожилым леди положено коротать сумерки жизни. Ситцевые занавесочки. На стенах развешаны полотенца с вышитыми вручную душеспасительными изречениями, цветами и птичками – свидетельство добропорядочности и дурного вкуса. Цветастый коврик. Коврики и накидки ручной работы на спинке дивана и сиденьях кресел. Каминные часы.
Хилари с Тони сели на самый краешек дивана, словно боясь соприкоснуться с накидкой. Джошуа удобно устроился в кресле. Сама хозяйка опустилась в, очевидно, свое любимое кресло, казавшееся продолжением ее самой. Хорошо бы, подумала Хилари, написать портрет миссис Янси, сросшейся с креслом, ставшей с ним одним целым – с шестью ногами и потертой бархатной кожей.
После непродолжительного молчания Рита Янси заговорила, и ее слова напрочь развеяли впечатление домашности:
– Какого черта ходить вокруг да около? Я не собираюсь убивать на эту мерзопакостную историю целый день. Внесем ясность. Вы хотите знать, за что Бруно Фрай платил мне по пятьсот баксов в месяц? Он платил за то, чтобы я держала язык за зубами. До него это делала его мать – целых тридцать пять лет, так что после ее смерти Бруно продолжил традицию. Должна признаться, я была изрядно удивлена. В наше время редкий сын станет раскошеливаться ради репутации своей матери, а если она откинула копыта – и подавно. Но он стал высылать мне чеки.
– Вы хотите сказать, что шантажировали мистера Фрая и его мать?
– Называйте как хотите. Платой за молчание или как вам будет угодно.
– Полагаю, закон квалифицирует это как шантаж, – сказал Тони.
Рита Янси усмехнулась:
– Уж не думаете ли вы, что я шибко напугана? Прямо вся дрожу? Сынок, позволь сказать тебе вот что: в свое время меня обвиняли кое в чем и похуже. Шантаж? Пусть будет шантаж. Не будем делать хорошую мину при плохой игре. Но, разумеется, если вы будете настолько глупы, что потащите старую женщину в суд, я скажу, что когда-то давно оказала Кэтрин Фрай большую услугу и она в знак благодарности установила мне ежемесячное пособие. Кстати, как раз по этой причине и я настояла на ежемесячных выплатах. Обычный шантажист хапнет солидный куш и даст деру. Потом его нетрудно выследить. А кто поверит, что шантажист согласился на скромное ежемесячное вознаграждение?
– У нас нет ни малейшего желания возбуждать против вас уголовное дело, – заверил Джошуа. – Деньги все равно не вернешь.
– Это уж точно, – ухмыльнулась Рита Янси и расправила на коленях коврик ручной работы.
Надо бы запомнить эту мизансцену, подумала Хилари. Пригодится для характерного персонажа в каком-нибудь фильме. Благостная старушка с примесью кислоты и перца, в первой стадии разложения.
– Все, что нам нужно, это информация, – объяснил Джошуа. – Мне хочется поскорее разделаться с хлопотами по наследству Бруно Фрая.
Миссис Янси посмотрела на него в упор. Затем перевела взгляд на Хилари и Тони. У нее были острые, проницательные глаза. Наконец она удовлетворенно кивнула.
– Кажется, вам можно верить. Задавайте вопросы.
– Первое, что нам хотелось бы выяснить, – сказал Джошуа, – это за какие заслуги Кэтрин Фрай и ее сын выплатили вам за сорок лет примерно четверть миллиона.
– Чтобы понять это, – начала миссис Янси, – нужно знать мою биографию. Видите ли, в молодости, пришедшейся на самый пик Великой депрессии, я перепробовала немало профессий, чтобы как-то свести концы с концами, и убедилась, что все они обеспечивают прожиточный минимум – не более того. Все, кроме одной – древнейшей. Только эта профессия сулила настоящие деньги. В то время это называлось «женщина легкого поведения». Сейчас говорят открытым текстом. В области секса произошли огромные перемены.
– Вы хотите сказать, что были проституткой? – удивленно спросил Тони.
– Я была очень хороша собой, – с гордостью ответила миссис Янси. – И никогда не работала на улице, или в барах, или в отелях. Я состояла в штате одного из элегантнейших заведений Сан-Франциско. Мы обслуживали только джентльменов из высшего общества. Нас было от десяти до пятнадцати девушек, и каждая отличалась красотой и утонченностью. Я неплохо зарабатывала и к двадцати четырем годам решила, что гораздо выгоднее открыть собственное дело. Я нашла подходящее помещение и вложила все свои деньги. Подобрала красивых девушек с хорошими манерами. Следующие тридцать шесть лет своей жизни я провела как «мадам». У меня было шикарное заведение. А пятнадцать лет назад, в шестидесятилетнем возрасте, я удалилась на пенсию и переехала сюда, в Холлистер, поближе к дочери и ее семье, а главное – внукам. Никогда не думала, что внуки настолько скрашивают старость.
– Все это очень хорошо, – заметил Джошуа, – но какое это имеет отношение к Кэтрин Фрай?
– Ее отец регулярно наведывался в мой бордель, – ответила Рита Янси.
– Лео Фрай?
– Он самый. Очень странный джентльмен. Сама я никогда с ним не была. Я вообще мало работала в постели, став «мадам»: все мое время забирали организационные дела, – но девушки много о нем рассказывали. Он требовал рабского повиновения, получал удовольствие, смешивая их с грязью, обзывал нехорошими словами. Это была грубая, необузданная и властная натура. Он любил извращения и не жалел денег за право делать с моими девушками все, что заблагорассудится. Так или иначе, в апреле 1940 года мой порог переступила Кэтрин Фрай, дочь Лео. Я никогда ее не видела, даже не подозревала, что у Лео есть дочь. Но он рассказал ей обо мне. И велел отправляться в Сан-Франциско, чтобы она в глубокой тайне произвела на свет младенца.
Джошуа моргнул.
– Младенца?
– Она была беременна.
– Бруно – ее родной сын?
– А как же Мэри Гантер? – поинтересовалась Хилари.
– Такой особы никогда не существовало на свете, – заявила старуха. – Ее выдумали Лео и Кэтрин.
– Так я и знал! – воскликнул Тони. – Это была слишком гладкая история!
– Никто в Санта-Елене не знал, что Кэтрин ждет ребенка, – продолжала Рита Янси. – Она носила железные обручи. Вы не поверите, что только не вытворяла бедная девушка! С тех самых пор, когда у нее случилась задержка, и задолго до того, как начать пухнуть, она стала затягиваться все туже и туже, надевая один обруч на другой. Голодала – только бы не набрать лишний вес. Это просто чудо, что она вообще выжила.
– И вы ее приняли? – произнес Тони.
– Не стану прикидываться, будто сделала это из любви к ближнему. Кэтрин ничуть не тронула моего сердца. Я взяла ее не потому, что симпатизировала или признавала за собой какие-нибудь обязательства по отношению к ее отцу. Я его терпеть не могла – за то, что он проделывал с моими девушками. Кроме того, к моменту появления Кэтрин он полтора месяца как умер. Нет, я предоставила ей убежище по той единственной причине, что она заплатила за все про все – кров, пищу, медицинское обслуживание – три тысячи долларов. Немалая сумма по тем временам!
Джошуа покачал головой:
– Не понимаю. О Кэтрин говорили, что она холодна, как рыба. Она никогда не интересовалась мужчинами, не имела любовников. Откуда же взялась беременность, кто отец ребенка?
– Лео, – ответила Рита Янси.
– Господи! – ахнула Хилари.
– Вы уверены? – спросил Джошуа.
– Абсолютно. Он начал развлекаться с ней, когда ей еще было четыре года. Сначала принуждал заниматься с ним оральным сексом, а затем, когда она расцвела, стал делать с ней все, что заблагорассудится. Абсолютно все.
* * *Фрай надеялся, что сон освежит его и вернет ему ясность мысли. Но он, как всегда, проснулся от кошмара. Бруно вскочил с постели и подбежал к окну, за которым занималось пасмурное октябрьское утро. В голове царил хаос. Приятные и безобразные воспоминания слились в один клубок – точно извивающиеся черви.
Все дело в том, что он остался один. Совсем один. От него осталась одна половина. Вторую убила проклятая сука. С тех пор он стал невероятно нервным. Дошел до ручки. Исчерпал все свои ресурсы.
Он отошел от окна и тяжело заковылял к кровати, где лежал мертвец, опустился на колени и положил голову на грудь второму Бруно.
– Скажи хоть что-нибудь! Посоветуй, что делать дальше. Пожалуйста, помоги мне!
Но мертвый Бруно не ответил живому.
* * *Гостиная миссис Янси.
Гостиная миссис Янси.
Из столовой пришлепала большая белая кошка и прыгнула на колени к своей хозяйке.
– Откуда вы знаете, что Лео обесчестил Кэтрин? – спросил Джошуа. – Наверняка он вам об этом не рассказывал.
– Он – нет. Я узнала об этом от Кэтрин. Она была в ужасном состоянии и наполовину сошла с ума. Отец должен был доставить ее ко мне ближе к сроку – и вдруг умер. Она осталась одна и ударилась в панику. Из-за того, что она затягивалась и голодала, роды были исключительно тяжелыми. Я пригласила врача, который каждую неделю осматривал моих девушек, потому что знала, что он будет держать язык за зубами. Он был уверен, что ребенок родится мертвым. Относительно самой Кэтрин он тоже не питал надежд. Она промучилась четырнадцать часов. Я никогда еще не видела, чтобы кто-нибудь так мучился. Она почти все время бредила. А как только пришла в сознание, поспешила рассказать мне, что с ней случилось. Должно быть, хотела облегчить душу. Вот и пришлось мне стать священником и выслушать ее исповедь. Фактически Лео воспитал ее как сексуальную рабыню. Когда она подросла, он вступил с ней в половую связь. Лео предохранялся, но, должно быть, однажды допустил оплошность, и она понесла от него.
Хилари захотелось стащить со спинки дивана накидку и укутать плечи. Несмотря на частые побои, страх, физические и душевные муки, которые она вытерпела, живя с Эрлом и Эммой, ей все же посчастливилось избегнуть сексуального насилия. Хилари была уверена, что Эрл рано стал импотентом и только это спасло ее от последнего унижения. А Кэтрин Фрай прошла через это.
Должно быть, Тони угадал ее мысли. Он взял Хилари за руку и нежно пожал.
Миссис Янси погладила белую кошку, и та довольно замурлыкала.
– Все-таки я кое-чего не понимаю, – признался Джошуа. – Почему Лео не отправил ее к вам раньше – сразу, как только узнал о беременности, – чтобы вы помогли ей сделать аборт? Ведь вы наверняка могли это устроить?
– Естественно, – ответила миссис Янси. – В моей профессии приходится знаться с врачами, которые способны на такие вещи. Не могу сказать точно, почему Лео не сделал этого. Но у меня есть своя догадка на этот счет.
– Какая же?
– Возможно, он надеялся, что Кэтрин произведет на свет прелестную маленькую девочку.
– Не понял?
– Неужели так трудно догадаться? – Миссис Янси поскребла у кошки под жирным подбородком. – Если бы он стал дедушкой, через несколько лет он смог бы обесчестить малютку, как обесчестил Кэтрин. И у него было бы две женщины вместо одной. Маленький личный гарем.
* * *Не добившись ответа от своей второй половины, Бруно встал и начал бесцельно бродить по огромному помещению чердака, взметая пыль. В тусклых лучах света плясали пылинки.
Наконец он наткнулся на пару гантелей, каждая весом в пятьдесят фунтов, тех самых, которые он поднимал по шесть дней в неделю на протяжении многих лет – от двенадцати до тридцати пяти. Главное оборудование – штанга, более тяжелые гири и брус для отжимания – хранились в цоколе, а эти он оставил здесь, чтобы поупражняться дополнительно в перерывах между другими занятиями.
Бруно поднял гантели и начал гимнастику. Могучие плечи и руки быстро вошли в привычный ритм; из пор заструился пот.
Двадцать восемь лет назад, когда он впервые почувствовал вкус к поднятию тяжестей и решил стать атлетом, мать одобрила это решение. Долгие, выматывающие тренировки сжигали только-только начавшую заявлять о себе сексуальную энергию. Позднее, когда он нарастил мышечную ткань и стал выглядеть как заправский тяжелоатлет, Кэтрин пересмотрела свое отношение. Испугавшись, что в один прекрасный день он обратит свою физическую мощь против нее самой, она спрятала гантели. Но когда Бруно разразился слезами и стал умолять ее вернуть их, Кэтрин успокоилась.
И как только она могла такое подумать, размышлял Бруно, поднимая гантели к плечам и вновь опуская их. Ведь у нее был ключ от двери в земле. Она всегда могла отпереть ее и загнать его туда. Перед могуществом этого ключа все его бицепсы и трицепсы ничего не значили.
Тогда-то Кэтрин и сказала в первый раз, что владеет тайной возвращения с того света. Пусть знает, что она и оттуда станет зорко следить за ним. И если он будет неправильно вести себя – пренебрежет осторожностью и позволит другим догадаться о его нечеловеческом происхождении, – она вернется, чтобы подвергнуть его суровому наказанию. Кэтрин тысячу и один раз предупреждала его об этом. Пусть только посмеет нарушить уговор – она встанет из гроба и загонит его в жуткую земляную яму. Запрет дверь и оставит его там навсегда.
Однако теперь, на пыльном чердаке, машинально поднимая и опуская гантели, Бруно вдруг усомнился. Правда ли, что она обладает сверхъестественной силой? Знает, как возвращаться с того света? Или то был просто блеф и она обманывала его, потому что боялась? Боялась, что он станет большим и сильным и однажды свернет ей шею. Не была ли байка о чудесном воскресении страховкой против его возможного намерения убить ее и навсегда обрести свободу?
Голова Бруно пухла от вопросов, но он был не в состоянии не то что найти ответы, но даже как следует подумать. В мозгу вспыхивали и гасли обрывки мыслей. Сомнения возникали – и тотчас забывались.
Зато к нему вернулись прежние страхи. Они оказались более устойчивыми. Бруно вспомнил Хилари-Кэтрин, ее последнюю реинкарнацию и то, что необходимо разыскать ее прежде, чем она сама настигнет его.
Он задрожал.
Гантели с грохотом повалились на пол. Затрещали доски.
– Сука! – со страхом и злостью вырвалось у него.
* * *Белая кошка лизнула руку своей хозяйки.
– Лео и Кэтрин придумали целую легенду, как объяснить появление ребенка, – продолжала Рита Янси. – Они решили не признаваться, что это ее родное дитя. Иначе пришлось бы указать пальцем на предполагаемого отца и послать в тюрьму ни в чем не повинного человека из числа ее воздыхателей, которых и в помине не было. Старик не желал ни с кем делиться. У меня просто мурашки по коже. Какая сволочь станет насиловать четырехлетнюю дочь? Она даже не понимала, что происходит. И как может взрослый мужчина испытывать влечение к такой крошке? Если бы я издавала законы, я бы таких кастрировала. Или еще похуже. Да. Говорю вам, это вызывает у меня отвращение.
Джошуа воспользовался небольшой паузой, чтобы задать вопрос:
– Почему же они не сказали, что Кэтрин изнасиловал какой-нибудь иммигрант из сезонных рабочих? Дали бы полиции какое-нибудь придуманное описание. А если бы даже и попался похожий бродяга, не располагающий алиби, она всегда могла сказать, что это не он.
– Верно, – поддержал Тони. – Большинство дел об изнасилованиях остаются нераскрытыми.
– Кажется, я понимаю, почему Кэтрин не приняла такую версию, – вмешалась Хилари. – Ей пришлось бы терпеть бесконечные унижения. Многие считают, что всякая изнасилованная женщина сама на это напрашивалась.
– Это правда, – согласился Джошуа. – Я всегда говорил, что большинство мужчин – олухи. Но жители Санта-Елены отличаются относительной широтой взглядов. Никто не стал бы упрекать Кэтрин. Или почти никто. Конечно, изредка ей пришлось бы сталкиваться с каким-нибудь хамом, но с течением лет она завоевала бы всеобщее уважение. Мне кажется, это было бы куда проще, чем городить ложь насчет Мэри Гантер и потом всю жизнь ее поддерживать.
Миссис Янси почесала кошке брюшко.
– Лео не хотел сваливать ее беременность на мифического насильника, потому что в этом случае не обошлось бы без вмешательства полиции. Он сам принадлежал к авторитарному типу и верил в могущество полицейских гораздо больше, чем они того заслуживали. Боялся, что они сразу почуют неладное. Не хотел привлекать внимания к своей особе: вдруг копы пронюхают, как обстоят дела на самом деле. И не собирался садиться в тюрьму за растление малолетней.
– Это вам Кэтрин сказала? – удивилась Хилари.
– Совершенно верно. Как я уже говорила, она всю жизнь страдала от позора, который на нее навлек отец. Ей было необходимо выговориться и как бы очиститься. Так или иначе, Лео был убежден, что, если Кэтрин удастся скрыть беременность и обвести вокруг пальца жителей Санта-Елены, он будет в безопасности. И у него родился план: выдать ребенка за незаконнорожденное дитя несчастной подруги Кэтрин по колледжу.
– Выходит, это отец заставлял ее таскать обручи, – с огромной жалостью проговорила Хилари. – Ради своего благополучия подверг ее страшной пытке. Значит, это его рук дело.
– Да, – подтвердила миссис Янси. – Она не умела противоречить ему. Привыкла делать все, что он ни скажет. Так случилось и на этот раз. Она стала надевать обручи и села на диету – как это ни было больно и мучительно. Ей и в голову не приходило ослушаться. Что вовсе не удивительно, если знать, что на протяжении двадцати с чем-то лет он только и делал, что ломал ее личность.