— Это… хорошая работа.
— Нет, это была скука смертная. Вот что я пытаюсь тебе сказать. Да, я считаюсь еретиком, потому что сражаюсь не на той стороне. Да, я поклялся в верности предателям, которые развязали войну против Священного Трона Терры. И да, на этом корабле есть тьма, жаждущая нашей крови. Но я вижу вещи в их истинном свете. То, что есть у меня сейчас, лучше смерти. И когда ты понимаешь, как справляться со здешним мраком… это становится почти безопасным. Это почти как настоящая жизнь. Раньше каждый день повторялось одно и то же — я был еще одним крошечным винтиком в бесконечной, унылой машине бытия. Но теперь… Теперь все по-другому. Каждая неделя приносит что-то новое, что-то невероятное, что-то, от чего дух захватывает. Хотя, должен признать, редко что-то хорошее.
Девушка посмотрела в лицо Септимусу. Бог-Император, он говорил серьезно.
— Ты это серьезно, — констатировала она, не зная, что еще тут можно сказать.
— Да. Как механик и пилот, я пользуюсь довольно большой свободой в пределах корабля. Меня ценят.
— Ценный раб.
Сощурившись, Септимус окинул ее взглядом:
— Я пытаюсь сохранить тебе жизнь. Если ты не сумеешь приспособиться, то умрешь. Все очень просто.
После долгого молчания Эвридика спросила:
— Ты счастлив?
— Полагаю, ты считаешь, что очень ловко меня поддела. — Септимус обвел рукой ангар. — Разумеется, я не счастлив. Я раб полубогов-еретиков, и я живу на судне, затронутом невообразимой тьмой. Смертный экипаж существует в постоянном страхе — люди боятся того, что бродит по темным коридорам, и это не всегда Астартес.
Сказав это, Септимус хмыкнул, но смешок прозвучал безрадостно и глухо. Череполикий шлем в руках слуги скалился на них обоих.
— Так как же они забрали тебя? — спросила Эвридика.
Септимус не отрывал глаз от шлема.
— Они напали на Лок-Три. Сначала меня взяли служить пилотом и гип… гипно…
— Загипнотизировали?
— Загипнотизировали. Да.
Септимус несколько раз повторил слово, будто пробуя его на вкус.
— Не уверен, забыл ли я это выражение или вообще не знал. Как я уже говорил, готик никогда не был моим родным языком. Но процесс был мучительным. Они используют ментальные техники и гипнотические программы, внедряющие информацию прямо в сознание. Так я научился пилотировать «Громовой ястреб» — хотя даже теперь, десять лет спустя, не могу равняться мастерством с настоящим пилотом-Астартес.
Девушка снова внимательно оглядела ангар, пытаясь представить, каким он был раньше: центр кипящей активности, с торопливо снующими членам экипажа, с сервиторами и загрузчиками боеприпасов, грохочущими по размеченному рунами полу, с воем турбин готовящихся к старту кораблей.
Наверное, впечатляющее было зрелище. И — как ни боялась Эвридика себе в этом признаться — очень похожее на то, о чем она мечтала: вести корабли Астартес к далеким звездам.
— Теперь он заставляет тебя чинить свою броню, — заметила навигатор, вновь обернувшись к Септимусу. — Это как, понижение в должности?
— Технически повышение. Механики — самые уважаемые слуги легиона.
Девушка расхохоталась, и смех ее, чуждый этому месту, эхом раскатился по ангару.
— Что смешного я сказал?
— Непохоже, чтобы ты купался в почестях.
— Ты говоришь так лишь потому, — улыбнулся он, — что не все пока видела, Октавия.
— Почему ты назвал меня Октавией?
— Потому что я седьмой на службе хозяина. А ты — восьмая.
— Не думаю.
— Но бунтарский дух тебя уже покидает. Я слышу по голосу.
— Тебе только кажется.
— Очень жаль. — Септимус встал, сжимая в руках поврежденный шлем. — Потому что, если так, ты очень скоро умрешь.
В то время как Талос спорил с Вознесенным, а Септимус беседовал с Эвридикой, последний этап орбитальной войны приближался к неминуемой развязке. Боевой флот скопления Крит был уничтожен. Те немногочисленные суда, которые сумели скрыться в варпе, впредь не будут упоминаться в этом повествовании — хотя большинство из них отличилось в других сражениях и в составе других флотилий.
Магистру Войны следовало закрепиться на новых позициях.
Силы Хаоса положили конец присутствию имперского военно-космического флота в регионе, и теперь его корабли расположились у самой границы атмосферы тюремной планеты Солас. На бортах разношерстной флотилии красовались тысячи эмблем. Семь судов Черного легиона — значительная часть их мощного космофлота — несли Око Хоруса с вертикальным зрачком, а клыкастый череп Повелителей Ночи виднелся и на «Завете крови», и на его гораздо более представительной сестрице, боевой барже «Охотничье предчувствие». Основную часть эскадры составляли транспортные корабли, везущие легионы проклятых и обреченных: имперских гвардейцев и солдат из сил планетарной обороны, которые во время последних кампаний предали Императора и поклялись в верности Магистру Войны. В общем и целом Магистр Войны явился в скопление Крит с двумя с лишними тысячами Астартес и более чем миллионом солдат-смертных. Почетное место в армаде занимали огромные корабли легиона Инеистых, некогда принадлежавшего Механикус Марса. Полный легион титанов, готовый по первому зову Магистра Войны вступить в бой, насчитывал почти дюжину богоподобных машин разных классов.
Столь мощный флот Хаоса прежде собирался разве что для священных войн Магистра Войны с имперскими мирами. Весть о нашествии быстро раскатилась по ближайшим планетам вместе с боязливыми пересудами о новом Черном Крестовом Походе Разорителя.
С падением Солас и гибелью имперского космофлота война за скопление Крит только началась. Сканеры дальнего действия сулили плохие новости, которые тревожили даже капитанов этой смертоносной армады. Мир-кузня, Крит Прайм, был по-прежнему окружен плотным кольцом кораблей, подчинявшихся Адептус Механикус. Те упорно отказывались отвечать на запросы боевого флота Крита о помощи. Любопытно, что корабль Странствующих Десантников, «Раскол», отступил к Криту Прайм и присоединился к Механикус, вместо того чтобы сражаться и погибнуть с имперским космофлотом.
Время было важнейшим фактором, и каждый офицер в армаде Магистра Войны понимал это. Империум Человечества ответит на агрессию с неменьшей яростью. Едва успели прозвучать первые астропатические призывы о помощи, как флотские эскадры, имперская гвардия и силы Астартес выступили в путь для поддержки осажденного боевого флота Крита.
«Завет крови» приблизился к родичу — могучей боевой барже «Охотничье предчувствие». Огромный корабль был одним из флагманов легиона, до того как века рассеяли Повелителей Ночи по галактике. У тех, кто долгие годы был лишен возможности взглянуть на образчик прежней силы легиона, вид баржи вызывал благоговейный трепет. Даже Вознесенного, хоть он никогда не признался бы в этом, тронуло грандиозное зрелище: царственный корабль, темно-синее копье, окованное золотом и бронзой.
Астартес-мутант вожделел его. Он жаждал командовать этим судном, и все, находившиеся на мостике, отчетливо видели горящую в обсидиановых глазах Вознесенного жажду.
Необходимость уничтожить боевой флот Крита была не единственной причиной, побудившей Магистра Войны начать вторжение с Солас. Сохранить жизнь тем, кто населял планету внизу, было ничуть не менее важно, чем истребить ее защитников на орбите. Если бы лорд-адмирал Валианс Арвентур получше узнал Архиврага — вместо того чтобы посвятить большую часть карьеры преследованию эльдарских рейдеров, — он, возможно, направил бы орудия своего возлюбленного «Меча» против Солас. Стерев в порошок населенные центры тюремного мира, он лишил бы Магистра Войны главного трофея, что в конечном счете намного больше помогло бы скоплению Крит.
Но конечно, адмирал этого не сделал. Адмирал умер с мечом в сердце и бессвязными проклятиями своему убийце на губах.
Флот Хаоса повис над миром, где обитало около миллиона узников: насильников, убийц, еретиков, воров, мутантов и преступников других мастей. Все они содержались в жутких условиях, отвергнутые ненавидящим их и ненавистным им Империумом.
В течение следующего часа, пока остовы кораблей Критского боевого флота еще догорали на орбите, транспортники Магистра Войны приступили к высадке. На поверхности планеты сотни тысяч будущих солдат Разорителя приникли к окошкам своих камер. Они смотрели ввысь, в горящие небеса, откуда к ним снисходило избавление — и свобода.
VII НА ПОВЕРХНОСТИ СОЛАС
Талос и Ксарл скрестили клинки.
Зал для тренировочных поединков, как и почти все на «Завете», превратился в тень былого. В центре ступенчатого помещения, напоминавшего гладиаторскую арену, бились только двое Астартес — деактивированный силовой клинок Талоса против выключенного цепного меча Ксарла. Из уважения к машинным духам оружия боевые братья использовали в поединке собственные мечи вместо тренировочных, но включать их не стали.
У Ксарла был цепной меч стандартной модели, принятой на вооружение Астартес: невероятно жесткий и прочный, ощерившийся зубьями, заточенными до мономолекулярной остроты. Но Аурум, меч павшего капитана Кровавых Ангелов, обладал неимоверной мощью. Даже обычный силовой клинок легко расправился бы с заслуженным, но ничем не примечательным «Палачом» Ксарла — а Аурум был скорее могучим артефактом, чем оружием. Поэтому дуэлянты сражались без потрескивающего голубого пламени силового меча и визга цепного лезвия.
В каком-то смысле это не шло им на пользу. Их движения отдавали заученностью тренировочного поединка, а не истинной боевой яростью. Относительная тишина учебных дуэлей всегда раздражала Талоса. Не чувствуя удовлетворения от схватки, в такие моменты пророк часто задумывался о том, что генетически запрограммирован и выращен для боя. Он был больше оружием, чем человеком, — и очевидней всего это становилось в те минуты, когда что-то его тревожило.
По меркам смертных, их поединок сочли бы схваткой богов. Клинки рассекали воздух так быстро, что человеческий глаз не смог бы за ними уследить, — удар следовал за ударом в вихре неумолимой силы и скорости. Но если бы за боем наблюдали Астартес, они увидели бы все намного яснее. Оба воина были рассеянны: их мысли блуждали где-то, и это ощущалось в каждой секундной заминке и неуверенном взгляде.
Стены арены вокруг них прорезало множество переходов высотой в человеческий рост. Когда-то здесь размещалась небольшая армия сервиторов, предназначенных для учебных боев и обреченных погибнуть под клинками Астартес, приходивших сюда, чтобы отточить боевые навыки. Эти дни давно канули в прошлое. Коридоры, по которым сервиторы выкатывались из мастерских и хранилищ под ареной, были черны и безмолвны — еще одно напоминание о безвозвратно минувшем.
Откинувшись назад, чтобы отразить режущий удар по горлу, Талос почувствовал нарастающую злость. Меланхолия не входила в число его привычек. Тоска была чужда его образу мыслей, однако в последнее время прочно обосновалась в душе, словно ей там самое место.
Это злило Талоса, как брешь в защите или рана, которая никак не зарастет.
Ксарл почувствовал досаду в движениях брата и, когда мечи вновь сошлись, наклонился ближе. Лица двоих Астартес — и без того похожих благодаря генетическим манипуляциям, переплавившим их тела, — пылали одинаковым гневом. Взгляды черных глаз, переполненных горечью, скрестились так же, как клинки в руках.
— Ты теряешь хладнокровие! — рявкнул Ксарл.
— Меня бесит то, что я должен давать тебе поблажку из-за ноги, — прорычал в ответ Талос, чуть заметно кивнув в сторону заживающей ноги Ксарла.
В ответ Ксарл со смехом отшвырнул брата назад. Он увел свой клинок в сторону с грацией, удивительной для того, кто привык в поединках полагаться на чистую ярость.
— Покажи все, на что ты способен, — предложил Ксарл с улыбкой, неразличимой во тьме.
Как и во всех помещениях «Завета», предназначенных лишь для Астартес, в тренировочных залах царил непроглядный мрак. Для черных глаз уроженцев Нострамо это не было помехой, но в прежние дни боевым сервиторам требовались приборы ночного видения и усилители ауры, чтобы лучше различать движение.
Талос снова атаковал. Держа меч двуручным хватом, воин провел безупречную серию ударов слева, вынуждая Ксарла все больше переносить вес тела на правую ногу. Он слышал, как брат скрипел зубами от боли, отражая выпады.
— Продолжай в том же духе, — выдохнул Ксарл.
Он даже не запыхался, несмотря на то что бойцы сражались в таком нечеловеческом темпе уже почти час.
— Мне еще надо привыкнуть к тому, чтобы снова опираться на эту ногу.
Но вместо того чтобы развивать атаку, Талос остановился.
— Подожди, — сказал он, подняв руку.
— Что? В чем дело? — спросил Ксарл, опуская «Палача».
Он оглядел безмолвную и темную арену — но не увидел ничего, кроме пустых рядов зрительских сидений, не услышал ничего, кроме смутного гула орбитальных двигателей, и не ощутил ничего, кроме запаха их собственного пота и чуть заметной вони машинного масла, застоявшейся здесь за прошедшие века.
— Никого поблизости я не чую.
— Я видел, как Узас убил Кириона, — без всяких предисловий брякнул Талос.
Ксарл расхохотался:
— Ага. Отличная шутка. Так мы будем драться или нет?
Не получив ответа, Ксарл пристально всмотрелся в лицо брату и спросил с нехарактерной для него заботливостью:
— Твоя голова еще не зажила? Я думал, ты уже в порядке.
— Я не шучу.
Ксарл, видевший во мраке с легкостью уроженца бессолнечной планеты, наконец-то заметил, что в черных глазах брата нет и тени улыбки.
— Ты говоришь о своем видении?
— Да. Ты же знаешь.
— Ты ошибся, Талос. — Ксарл сплюнул на палубу. — Кирион вполне заслуживает ненависти. На нем клейма негде ставить. Но даже такой бешеный недоумок, как Узас, никогда не убьет его.
— Кирион верен Ночному Призраку, — ответил Талос.
Ксарл фыркнул.
— Мы это уже обсуждали. Он — Астартес, познавший страх. Хуже и быть не может.
— Он понимает, что такое страх.
— И все еще слышит демона, прикарманившего душу Вознесенного?
Талос красноречиво промолчал.
— Вот именно, — подытожил Ксарл. — Он способен чувствовать страх. Это неестественно. Это извращение.
— Да, он способен чувствовать чужой страх. Но сам он не боится.
Ксарл покосился на свой цепной меч, дезактивированный и безмолвный.
— Это все слова. Кирион осквернен Губительными Силами, точно так же как Узас. Но они все еще наши братья, и я доверяю им — пока что.
— Ты доверяешь Узасу? — удивился Талос.
— Мы — Первый Коготь, — ответил Ксарл так, словно это все объясняло. — По крайней мере, порча Узаса видна с первого взгляда. Кирион намного опасней, брат.
— Я много раз говорил об этом с Кирионом, — предостерегающе заметил Талос. — И повторяю — ты не прав.
— Посмотрим. Расскажи мне об этом видении.
Талос снова представил Узаса — как тот с топором в руке пробирается по обломкам разрушенного здания и бросается к распростертому на земле Кириону. Он пересказал все это Ксарлу так точно, как только возможно, стараясь ничего не упустить. Он говорил о трубящих в небе горнах титанов, о запыленной серой кладке рухнувших домов, о магматически красных пятнах ожогов там, где камни расплавил пушечный огонь богоподобных машин. Он описал, как лезвие топора опустилось, вонзившись в шейное сочленение доспеха Кириона, и как секундой позже хлынула кровь.
— Это похоже на Узаса, — помолчав, согласился Ксарл. — Жестокое убийство беззащитной жертвы. Я уже не уверен, что это только твоя дурацкая шутка.
— Он презирает Кириона, — подчеркнул Талос.
Пророк отошел к той части арены, где к металлической стене были прислонены ножны Аурума.
— Но я ошибался и прежде, — бросил он через плечо.
Ксарл снова покачал головой. Боевой брат выглядел задумчивым, чего Талос никогда не наблюдал за ним прежде, и эта перемена тревожила своей новизной. Впервые Талос осознал, что Ксарл вполне мог входить в число тех, кто искренне верил его пророческому дару — или проклятию. Он казался почти… обеспокоенным.
— Когда? — спросил Ксарл. — Ты ошибался всего пару раз за много лет. Нет, брат, это попахивает неприятной правдой.
Талос ничего не ответил. Ксарл преподнес ему сюрприз, продолжив:
— Мы все верим тебе. Ты мне не нравишься, брат, — ты знаешь это. С тобой непросто. Ты всегда стопроцентно убежден в своей правоте и порой рискуешь так же глупо, как Вознесенный. Ты с чего-то решил, что возглавляешь Первый Коготь, хотя никто тебя командиром не назначал. Ты был всего лишь апотекарием, а теперь ведешь себя так, будто ты наш сержант. Ложный Трон, ты ведешь себя так, будто ты капитан десятой роты. У меня сотня причин не любить тебя, и все они вполне веские. Но я доверяю тебе, Талос.
— Приятно слышать, — сказал Талос, вкладывая меч в ножны и снова выпрямляясь во весь рост.
— Когда ты в последний раз ошибался? — настаивал Ксарл. — Говори, не стесняйся. Когда в последний раз твои пророчества не сбылись?
— Давным-давно, — признал Талос. — Может, семьдесят лет назад. На Гашик — планете, где не прекращался дождь. Мне привиделась битва против Имперских Кулаков, но в результате планету никто не защищал.