Двадцать секунд.
Тридцать.
И наконец-то…
— Господин!
Корабль тряхнуло так сильно, что Кирион и Узас полетели на пол. Талос пошатнулся, оставив вмятину в переборке там, где его шлем столкнулся с металлом. Корабль доживал последние секунды. Никаких сомнений.
— Господин, стойте. Стена слева от вас. Пробейте ее.
Талос не колебался. Стена — выглядевшая точно так же, как и все остальные стены, вдоль которых они неслись в своем броске по темным командным палубам, — разлетелась на куски под выстрелами четырех болтеров.
За стеной несколько секунд плясал огонь.
За полосой огня не было ничего — лишь бесконечная ночь открытого космоса, жадно втянувшая в себя четырех воинов.
Его захлестнула боль.
Талос взглянул вниз… вверх… на планету под ним… над ним. Угрюмый каменный шар цвета ржавчины, кое-где подернутый тонкими струйками облаков. Интересно, каков на вкус тамошний воздух?
Мимо него проносились звезды, но Астартес смотрел на них, не видя.
Затем в поле зрения вплыл медленно вращающийся собор — дворец с разноцветными витражами, увенчанный тысячей шпилей… корма полыхающего «Меча». Но Талос не видел и этого.
На мгновение его поглотила тьма, милосердно приглушившая боль. Когда забытье прошло, он ощутил вкус крови во рту, а глаза обжег блеск бегущих по экрану визора тревожных рун. Он попытался связаться по воксу с Кирионом, Ксарлом, Септимусом… но не смог вспомнить, как это делается.
Боль вновь вспыхнула у него в голове, словно зарево восходящего солнца. В ушах зазвучали голоса.
«Броня: вакуумная герметизация», — гласила одна из рун. Талос попробовал пошевелиться, но не был уверен, что это удастся. Он не ощущал ни малейшего сопротивления среды, не чувствовал движения — до такой степени, что не мог понять, движется ли вообще.
Мир снова перевернулся. Показались острые иглы звезд и осколки металла, кружащиеся неподалеку. Было трудно сфокусировать зрение, и это встревожило Талоса больше всего. Одна из глазных линз потемнела: тусклые руны едва проступали на размытом черно-красном фоне. Кровь, осознал он. Кровь натекла в шлем и замарала линзу.
Среди шума и сумятицы в воксе выделился и окреп один голос. Это был Ксарл, который сыпал проклятиями, то и дело поминая кровь.
Поле зрения сместилось, и Талос увидел Ксарла. Боевой брат плыл в пустоте, и трофейные черепа кружились вокруг него на цепях, словно дюжина лун. Талос ощутил удар и побежавшую по броне дрожь — это рука Ксарла врезалась в его нагрудник.
— Поймал его, — проворчал Ксарл. — Поспеши, раб. У меня вместо ноги какое-то адское месиво, и кровь заливает доспехи.
Из пульсирующей тьмы донесся голос Септимуса:
— Я подлетаю.
— Ты подобрал остальных?
— Да, господин.
— Подтверди, что Узас на борту.
— Да, господин.
— Эх, — Ксарл понизил голос, — какая досада.
Теперь кровь залила уже обе линзы. Окончательно ослепнув, Талос сжал запястье брата. Воин медленно приходил в себя. Хоть он и не мог видеть, абсолютная тишина и невесомость рассказали ему все, что нужно было знать. Он находился в открытом космосе и, обездвиженный, бесконтрольно вращался во мраке.
— Это, — процедил Талос сквозь стиснутые зубы, — была самая идиотская идея, когда-либо приходившая мне в голову.
— Я рад, что ты еще жив, — хохотнул Ксарл, но смех его прозвучал отрывисто и напряженно. — Надо было видеть, как ты приложился башкой на выходе с корабля.
— Спасибо, я это чувствую.
— И отлично. Поделом тебе. А теперь закрой рот и молись, чтобы этот сволочной недомерок, которому ты так доверяешь, не угробил наш треклятый «Ястреб».
VI ПОСЛЕ БОЯ
Через десять минут после того, как Первый Коготь разрушил стену, отделявшую их от космического вакуума, четверо Астартес стояли в стратегиуме «Завета крови». Они выстроились полукругом у подножия командного трона Вознесенного. Два Чернеца — снова Малек и Гарадон, отметил Талос, — замерли по обе стороны от бывшего капитана. Телохранители держали оружие на изготовку, хоть оно и было сейчас отключено.
Рутинные детали сражения больше не занимали Вознесенного. Исполнив великолепный космический танец, существо ожидало полагавшихся ему за смелость наград и восхвалений. Пока что Вознесенный готов был отдать офицерам «Завета» приказ вернуть корабль в общий строй и добавить мощь его орудий к развернувшейся за бортом бойне.
Боевому флоту Крита пришел конец. «Решительный» и «Меч Бога-Императора» были на полпути к тому, чтобы превратиться в два горелых остова на орбите Солас, а меньшие корабли один за другим гибли под сокрушительным огнем вражеского флота.
Палуба содрогнулась, когда Вознесенный признательно кивнул четырем воинам Первого Когтя.
— Отличная работа, — проговорило существо.
Талос стоял с непокрытой головой. Его шлем сильно помяло во время бегства с горящего «Меча», когда космический вакуум вытянул четверых Астартес сквозь пролом в стене, по дороге чуть не размозжив череп Талоса о переборку. Ксарл скособочился, перенеся вес тела с правой ноги, — он почти расстался с ней в ту же секунду, когда Талосу едва не оторвало голову. Даже модифицированный организм Астартес не мог мгновенно срастить раздробленные в мелкое крошево кости. Кирион и Узас не получили ранений, но тело Кириона все еще горело лихорадочным жаром после краткого соприкосновения с вакуумом, а внутренние органы работали на пределе. Неудачный выстрел из дробовика пробил его нагрудник, и космодесантнику пришлось на несколько минут задержать дыхание, когда из доспеха вытек весь воздух. Совершенно невредимый Узас, неизменное везение которого давно осточертело остальным, широко ухмылялся.
— Вандред, ты спятил, — сказал Талос, подняв голову к командному трону.
Обритый череп Астартес бугрился шрамами и был покрыт бурыми струпьями — клетки Ларрамана уже выполнили свою миссию, и свернувшаяся кровь закупорила рану на макушке.
После слов Талоса атмосфера немедленно накалилась. Оба Чернеца вскинули оружие. Малек пригнулся в своем чудовищном терминаторском доспехе, и из гигантских перчаток выскользнули мощные, потрескивающие силовыми зарядами когти. Молот Гарадона ожил и загудел, набирая энергию.
Если бы Талос остался человеком, он был бы красив. Сейчас, став Астартес, провидец поднялся над классическим понятием о человеческой красоте, и все же в облике его сохранялось нечто благородное и возвышенное. Взгляд черных, заледеневших от ярости глаз впился в Вознесенного. Талос и не догадывался, насколько он напоминал сейчас мраморную статую языческих времен Старой Земли.
— Что ты сказал, мой пророк? — поинтересовался Вознесенный.
В голосе его слышалось урчание насытившегося льва.
— Ты, — клинок Аурум указал на искаженное варпом создание, — сошел с ума.
Корабль дрогнул под ударом имперской артиллерии. Никто не обратил на это внимания, не считая смертных членов экипажа — те согнулись над консолями, окружавшими разворачивающуюся сцену.
Вознесенный облизнул клыки.
— И какой же полет фантазии привел тебя к этому умозаключению, Талос?
— Такой риск ничем не был оправдан. Я слышал о Пятом Когте.
— Да, весьма досадно.
— Досадно?
Талос едва не схватился за болтер. Его намерение не укрылось от Малека, и телохранитель шагнул вперед. Кирион и Ксарл синхронно вскинули болтеры, направив их на элитных гвардейцев по бокам от трона. Узас остался недвижим, но из динамиков его шлема раздался смешок.
— Да, — ответил Вознесенный, которого ничуть не смутила взрывоопасная ситуация, — досадно.
— Мы потеряли пятерых Астартес в одной операции. Впервые за несколько тысяч лет в десятой роте меньше половины состава. Мы еще никогда не были так слабы!
— Десятая рота… — самодовольно и снисходительно хмыкнул Вознесенный. — Десятая рота прекратила свое существование тысячелетия назад. Мы — боевая ватага Вознесенного. И этой ночью мы сильно выросли в глазах Магистра Войны.
Схватка ничего бы не изменила. Талос опустил клинок, позволяя гневу вытечь из души, как гною из вскрытого нарыва. Он подавил желание напоить меч кровью Вознесенного. Почувствовав произошедшую в нем перемену, Кирион и Ксарл убрали болтеры. Чемпион Малек из Чернецов отступил, снова встав рядом с троном. Его украшенный клыками шлем бесстрастно уставился на боевых братьев.
— Пятого Когтя больше нет, — более ровно произнес Талос. — Нам позарез нужны пополнения. С четырьмя десятками Астартес мы долго не продержимся.
Он позволил непрошеным словам повиснуть в воздухе. Каждый из присутствующих знал, что на поиски новичков уйдут десятилетия напряженных усилий. Чтобы поддержать боеспособность роты, требовалось немало оборудования и генно-инженерного мастерства — иначе из мальчиков-подростков не вырастить полноценных Астартес. На «Завете крови» почти ничего из этого не было, поэтому со времен Великого Предательства набор новых рекрутов не проводился. В десятой роте сражались те же воины, что принимали участие в боях Ереси Хоруса.
— Изменения неизбежны, — прорычал Вознесенный. — Ваятель Судеб с нами, и он знает истину.
При этих словах оба Чернеца почтительно склонили закрытые шлемами головы. Узас пробурчал что-то односложное в знак то ли уважения, то ли удовлетворения. Талос ощутил, как по коже пробежали мурашки. Его темные глаза сузились.
— Кто мы такие, чтобы подчиняться требованиям Губительных Сил? Мы Повелители Ночи, сыны восьмого примарха. Мы сами себе хозяева.
— Ваятель Судеб ничего не требует, — ответил Вознесенный. — Ты не понимаешь.
— У меня нет ни малейшего желания понимать те сущности, рабом которых ты стал.
Вознесенный улыбнулся откровенно фальшивой улыбкой и взмахнул когтистой перчаткой.
— Я уже устал напоминать тебе, Талос: я это контролирую. А теперь убирайтесь, пока Первый Коготь не присоединился к Пятому.
В ответ на угрозу Талос лишь тряхнул головой от отвращения. Прежде чем выйти из стратегиума, он одарил Вознесенного не менее дружелюбной улыбкой.
Когда они выбрались с капитанского мостика, Кирион сказал Талосу по вокс-линку:
— Он стал еще хуже, чем раньше.
— Как будто это возможно.
— Нет, брат. Дело в страхе. Я чувствую, как страх ворочается у него под кожей. Он проигрывает поединок с демоном, разделяющим его тело.
Септимус и Эвридика все еще были в ангаре.
«Громовой ястреб» по имени «Опаленный» стоял на посадочной площадке. Время от времени из дюз вырывались струи сжатого пара — корабль-стервятник охлаждался. Ракетные ускорители на корме боевого катера соответствовали его названию: сопла почернели и обуглились за десятилетия орбитальных и суборбитальных полетов. Септимус изо всех сил старался поддерживать «Опаленного» в наилучшем состоянии, но раб Талоса был в первую очередь механиком, а не техножрецом. Он умело чинил доспехи хозяина и ухаживал за его оружием, но вряд ли мог помочь древнему катеру остаться на лету.
Эвридика искоса следила за рабом, который устроился на палубе ангара в тени «Громового ястреба» и вертел в руках череполикий шлем хозяина.
— Это, — пробормотал он себе под нос, — будет непросто.
То, что шлем не разлетелся на куски, было уже чудом. На левой стороне виднелась здоровенная вмятина — там, где Талос врезался головой в край пробитой обшивки, когда вакуум вытянул бойцов Первого Когтя в космос. Эвридика промолчала. Ее все еще беспокоила бортовая тряска. Девушка снова и снова проигрывала в голове случившееся за последний час. Подготовка «Громового ястреба» к запуску… Вылет в самое пекло орбитальной войны… Трон, это было безумие.
Септимус взглянул на нее снизу вверх, сощурив глаза цвета нефрита. Эвридике показалось, что сейчас их мысли совпали. Как выяснилось секунду спустя, так и было.
— Дела не всегда так плохи, — сказал раб без улыбки.
Девушка проворчала нечто, что можно было принять за согласие.
— Бывает и хуже?
— Часто, — кивнул Септимус. — Если ты считаешь, что Астартес — воплощение зла, подожди, пока мы спустимся на палубы для экипажа.
Она не ответила. Она не хотела знать.
Септимус снова поднял огромный шлем:
— Мне надо приниматься за дело.
Однако он не сдвинулся с места. Эвридика догадывалась, что раб тянет время.
Наконец девушка сделала пробный выпад:
— Тебе запретили оставлять меня одну.
— Ты сможешь избавиться от меня, только если один из нас умрет.
Лоб Эвридики и ее запечатанный третий глаз обожгла внезапная боль, словно око варпа пыталось пронзить взглядом сталь и прикончить глупого и наглого раба, рассевшегося перед ней.
— Я ненавижу это место, — сказала она, прежде чем осознала, что собирается заговорить.
— Мы все его ненавидим, — снова кивнул раб.
Септимус произнес эти слова медленно, и не только из-за слабого владения готиком. Он говорил так, словно пытался втолковать очевидное неразумному ребенку.
— Мы все ненавидим это место, кто-то больше, кто-то меньше. Мы ничего для них не значим. Они — полубоги.
— Нет других богов, кроме Императора, — язвительно выпалила Эвридика.
В ответ Септимус расхохотался, и это небрежное богохульство сильно задело девушку.
— Ты — еретик, — произнесла она тихо, но яростно.
— Так же как и ты теперь. Неужели ты думаешь, что силы Трона примут тебя обратно с распростертыми объятьями, даже если ты провела на корабле Астартес-отступников не больше часа?
Его шутливый тон куда-то подевался.
— Открой глаза, навигатор. Ты обречена, как и все мы, а этот корабль, — он обвел рукой сумрачный ангар вокруг них, — стал отныне твоим домом.
Она набрала в грудь воздуха, чтобы возразить, но Септимус оборвал ее движением руки:
— Достаточно пререканий. Послушай меня.
Он опустил шлем-череп на колени и почесал в затылке.
— Это десятая рота Восьмого легиона. Тысячелетия назад у них было столько рабов, сервиторов и Астартес, что, попытайся я вывести в космос священный «Громовой ястреб», за это покарали бы смертью. Сейчас у них почти не осталось ресурсов, в том числе и смертных, которые могли бы повиноваться им.
— И они вполне заслужили такую судьбу, — холодно улыбнулась Эвридика. — Они — предатели.
— Считаешь, что улыбка скрывает твой страх? — Септимус перехватил ее взгляд и удерживал несколько секунд. — Нет, не скрывает. Ни от меня, ни тем более от них.
Улыбка исчезла с ее лица так же быстро, как появилась.
— Я не стану отрицать, что они еретики, — продолжил Септимус, — но позволь мне объяснить это по-другому. Ты когда-нибудь слышала о Лок-Три?
Девушка неохотно шагнула вперед и присела рядом с Септимусом на опущенный трап «Ястреба». Вокруг них раскинулся окутанный мраком ангар. Поодаль под высоким и гулким сводом выстроились другие «Громовые ястребы» — безмолвные, недвижные, не покидавшие этот отсек уже годами. Возможно, десятилетиями. В стороне сгрудились безжизненные грузовики и загрузчики боеприпасов. В пятидесяти метрах от Септимуса и Эвридики валялся одинокий сервитор — он опрокинулся на спину, и серая кожа стала еще серее под слоем пыли. Похоже, в лоботомированном слуге кончился заряд, и, свалившись, он так и остался лежать и гнить рядом с древними боевыми машинами. Эвридика не могла отвести глаз от трупа. Его кожа ссохлась, туго обтянув кости. Сервитор практически мумифицировался — механические части, должно быть, задерживали разложение органики.
По плечам девушки пробежала дрожь. Не требовалось много ума, чтобы понять: нынешний корабль — лишь тень прежнего.
— Нет, — не сразу ответила она.
Присев рядом с рабом, Эвридика чуть согрелась теплом его тела — слабое, но утешение. На «Завете» было так холодно…
— Я никогда не слышала о Лок-Три.
— Там особо и не о чем слышать, — вздохнул Септимус, после чего погрузился в задумчивое молчание.
— Я видела только небольшую часть галактики, — призналась девушка. — Сайн вел разведывательные работы всего в нескольких секторах, чтобы сэкономить на перелетах. И еще я…
— Что?
— Моя семья, Дом Мерваллион, принадлежит к низшей категории Навис Нобилите. Я думаю, Сайн не решался доверить мне слишком дальние перелеты. Он опасался, что его навигатор… полная бездарь.
Септимус кивнул с понимающим видом, что Эвридике совсем не понравилось. Девушка ожидала, что раб хоть как-то отреагирует на ее признание, но вместо этого он просто вернулся к предыдущей теме:
— Лок-Три находится очень далеко, в окрестностях региона, обозначенного в имперских записях как сектор Скарус.
— Полгалактики отсюда.
— Верно. Я там родился. Это не совсем мир-кузня, но близко к тому. Планета была покрыта мануфакториями, а я работал пилотом грузового транспорта. По контракту перевозил грузы между орбитальными доками и мануфакториями.
— Это… хорошая работа.
— Нет, это была скука смертная. Вот что я пытаюсь тебе сказать. Да, я считаюсь еретиком, потому что сражаюсь не на той стороне. Да, я поклялся в верности предателям, которые развязали войну против Священного Трона Терры. И да, на этом корабле есть тьма, жаждущая нашей крови. Но я вижу вещи в их истинном свете. То, что есть у меня сейчас, лучше смерти. И когда ты понимаешь, как справляться со здешним мраком… это становится почти безопасным. Это почти как настоящая жизнь. Раньше каждый день повторялось одно и то же — я был еще одним крошечным винтиком в бесконечной, унылой машине бытия. Но теперь… Теперь все по-другому. Каждая неделя приносит что-то новое, что-то невероятное, что-то, от чего дух захватывает. Хотя, должен признать, редко что-то хорошее.