Глава 21
После записи Дина на минуту зашла в общую комнату редакции, взяла с вешалки куртку и, не заходя в гримерку, где обычно смывала грим, быстро пошла по коридору к выходу.
– Дина, – окликнул Артем. – Ты так бежишь… И приехала сегодня на машине. Все в порядке?
– Не знаю. Да. Просто тороплюсь. У меня же больная собака…
– Дина, я хочу, чтобы ты знала. Цикл твоих передач по этому делу. О них говорят. Мне вчера один приятель даже сказал, что я тебя подставил ради собственного рейтинга. Я тебя не подставил. Я отслеживаю ситуацию. Кому надо, тот об этом знает. И как я умею отвечать – тоже.
– Я понимаю, я чувствую. Я тебе очень благодарна. Хотя я говорила бы все это и без страховки.
– Да, не сомневаюсь. Дина, я слежу за ситуацией в ее серьезном выражении, но тебе могут звонить просто хулиганы, тебя могут пугать какие-то отморозки… Ты должна, понимаешь, ты просто обязана сразу набирать меня в любое время суток. Чуть что. Даже если показалось. Я же вижу, что-то произошло. Ты испугана. У тебя зрачки на всю радужку. Так было, только когда на меня напали у подъезда с ножами… У тебя после этого случая несколько дней были такие зрачки.
Дина смотрела на его лицо – волевое и властное. У Артема столько силы. Да, он любую ее беду разведет руками. И понимает ее, читает, как никто. Даже Вадим так ее не чувствовал. Дина пыталась ему сказать это, просто что-то теплое. Но спазм… Глотнуть не могла. Хорошо, что уже записалась. И глаза… Когда он сказал насчет зрачков, ее накрашенные для эфира глаза закипели и, кажется, потекли. И Артем видит ее черные слезы. Она этого не хочет. Или слишком хочет. Чтобы он ее пожалел. Это так приятно, когда тебя жалеет по-настоящему сильный мужчина. Он бы вытер ее слезы и нос своим носовым платком, как сделал в первую очередь тогда, разбросав нападавших с ножами и попугав их пистолетом, который всегда носил с собой. Она бы вздохнула. Она бы отдохнула… Он умеет решать проблемы просто щелчком пальцев. А она вообще не умеет их решать. Но… Нельзя сказать только «А». Нельзя пройтись по морю на кончиках пальцев. Минута ее слабости – это будет шаг в плен. Плен – это не так уж и плохо, когда речь о мужчине и женщине. Любовь – это и есть плен. Но нет у Дины любви к Артему, эксперимент номер два ничего нового не даст. Он будет любить ее по-своему, как желанную рабыню, как Галатею, может, даже как свое дитя. Он решит за нее все. Он поведет ее в даль светлую… А она будет вновь мечтать о свободе. И она его предаст.
Они стояли очень близко друг к другу. Со стороны это могло показаться очень интимной, важной встречей. Потому люди, которые выходили в коридор, возвращались сразу в кабинеты, чтобы им не мешать. И только Дина и Артем знали, что между ними прозрачная стена, сквозь которую не пробьется ни зов, ни плач, ни крик.
– Я все поняла, – сказала Дина. – Все сделаю, как ты сказал, дорогой. Просто пока нормально, обычно. Бывает… Нервы… Плохо спала сегодня. До завтра. Все будет хорошо, как ты говоришь.
Артем кивнул и пошел к своему кабинету обычным решительным, энергичным шагом. И только переступив порог, закрыв дверь, он шел к столу тяжело, опустив мощные плечи. Сидя за столом, сразу полез в ящик, где лежала спасительная трубка для особых случаев. Он медленно ее взял, массивную, резную, тяжелую, сделанную на заказ, долго разглядывал. А потом швырнул изо всех сил в закрытое окно. Он никогда не разрешал опускать жалюзи. Окно взорвалось, как от пули, вокруг дыры разбежались тонкие трещины. Влетела перепуганная секретарша.
– Нечаянно разбил, – кивнул на окно Артем. – Вызови мастера.
Никто из подчиненных никогда не задаст ему вопрос: как он умудрился разбить окно, сидя в кресле на расстоянии минимум десяти метров от него. Секретарша даже не задумалась об этом. Послушно побежала выполнять приказ. А у Артема вздрагивали пальцы, сжатые в кулаки. Они пульсировали, как на свободе. И мысль была одна, все та же. Эта мысль, которую невозможно ни прогнать, ни истребить.
«Проклятый характер. Чертов проклятый характер. Уже непонятно, в чем душа держится. Мужа расстреляли практически на глазах. Сама… Да ветром сдунет, никто не найдет. И такой проклятый характер».
Мысль была яростная, горячая, бьющаяся в висках, а вздох глубокий и со всхлипом, как в детстве после долгого плача.
Артем взял телефон, нажал вызов:
– Это я. Буду дома в двадцать два. Приезжай, Аня.
Глава 22
Дина ехала осторожно, напряженно. Отвыкла, была не в форме. Не просто устала – обескровлена бессонной ночью и встречей с Людмилой. Времени на дорогу домой ушло гораздо больше, чем в метро. Не умеет она объезжать пробки. Что она умеет?.. Ехать по пустой и свободной дороге, жить без людей, общаться с понимающей все без слов собакой, говорить слова невидимым зрителям. А какой-то шизофреник по весне сорвется и прикончит ее завтра у выхода из редакции… И ее слова сотрут и смоют через неделю или год. А ее пес заблудится в потустороннем тумане и не возьмет ее след. Даже если собачий бог вернет ему возможность бегать по облакам. А Дина не найдет Вадима, своих родителей. Она умеет ходить только по прямой. «Злая, потому что бездетная», – сказала Людмила о ней. Нет, она сказала: «бесплодная». Это не так. Артем берег ее от беременности ради дела, он склонен переоценивать ее незаменимость. Или… ему не нужна жена-наседка. Наверное, второе. С Вадимом они ничего такого даже не успели обсудить, они не успели друг друга узнать, просто справлялись с неожиданностью и необычностью своей встречи. Но ей кажется, Вадим тоже не хотел от нее ребенка. В этот их единственный год. Ребенок ему бы помешал. Нет, он малыша, конечно же, полюбил бы… со временем. Он – добрый человек, порядочный. Просто так ясен был его приоритет: полет любви и страсти с женщиной-мечтой. Какая трудная и вообще-то глупая роль ей досталась в их союзе. Не выходить из образа женщины-мечты.
А Людмила тем временем родила. Девочку. Папа Дины говорил ей в детстве: «Я всю жизнь мечтал быть папой для девочки с бантами». Он был невероятным папой, такого не было ни у кого. Папой-праздником. Самолет, в котором он с мамой летел на его последний скрипичный концерт, сбили над чужой страной. Стоп! На этой теме знак «запрет». Просто Вадим другой, не такой, как ее папа. Любил – не любил он Людмилу, но ребенок родился и жил. Целый год. Дина не заметила в муже ничего необычного ни тогда, когда Виктория родилась и он об этом узнал, ни тогда, когда он получил письмо, что девочка умерла… Три дня он жил с этой новостью, был таким, как всегда, с Диной – страстным и любящим, – готовился к ее дню рождения. Хорошо умел от нее все скрывать?
Дина, не заезжая в свой двор, резко съехала на обочину и зло посмотрела в глаза своему отражению в зеркальце.
– Совсем с ума сошла! Ты кого упрекаешь? Мертвого? Того, который душу тебе отдавал?! Любил, еще не встретив. Жизнь под тебя поменял!
Да миллионы мужчин живут своей, другой жизнью, оставив детей первым женам. Наверняка Вадим помогал, может, навещал… Она ничего не знает. Это она, Дина, ничего не знает. И есть, стало быть, в ней изъян, из-за которого ей не все можно доверить. Эта прямолинейность. Как кричал однажды во время ссоры Артем: «Этот твой проклятый характер». Стоп и на этом месте.
Дина мысленно проверила содержимое своего холодильника. Для Лорда все есть пока. В магазин она не пойдет, время потеряно, да и нельзя ей, накрашенной, туда ходить. Ее могут узнать.
Дома сначала дела обрушились. Главное дело: приласкать, приголубить Лорда. Он так страдает, когда ее нет. Она это видит по его глазам, глубоким, как два темных колодца с отблеском небесных звезд.
Потом все стало на свои места. Пес накормлен, получил свои лекарства и витамины, квартира относительно убрана, Дина выпила большую чашку кофе со сливками, после записи у нее аппетит просыпается лишь к ночи. Вредно, говорят, а ей почему-то не вредно. Вещи и трехлетней, и пятилетней давности как сидели, так и сидят на ней. Хорошо сидят. И спится ночами хорошо. Если вообще спится.
Сейчас ей нужно решить, по какой дороге двигаться дальше. Людмила с белыми от бешенства глазами, ее окровавленная рука, ее ребенок, который точно нигде не похоронен, убийство Вадима через три дня после письма первой жены… Это оставить нельзя. Но еще более нельзя ломиться в эту трагедию, как бык на красную тряпку. Там что-то не так. Там, возможно, все не так. И она могла. Да, Людмила очень похожа на человека, который выносит приговор предателю. Разумеется, такая женщина может вынести только смертный приговор. Сама, не сама – это вообще не так важно. Но есть такая же вероятность, что Людмила ни при чем. Презумпция невиновности.
Что сейчас делать с этой ситуацией, Дина не знает. Ее нерв говорит ей: надо оставить пока эту женщину в покое. Не доводить до очередного греха. Если у нее есть грехи. Да и злобу, и бдительность лучше усыпить до поры. Прошло два года. Еще немного времени ничего не изменит. Нужно возвращаться к документам и письмам Вадима. Искать что-то еще…
Дина опять долго терла себя жесткой мочалкой под душем. Туго стянула волосы на затылке. Надела темно-лиловый халат. Вадим купил, когда они выбрали диван такого же цвета. Сказал, она помнит вообще каждое его слово: «Это тебе, чтобы ты на этом диване лежала и сливалась. А я буду целовать твое лицо-цветок». Лицо – цветок… Везет ей на щедрых мужчин. А Людмила сказала, что от нее все уходят, хоть в могилу. Как же вздрогнуло тогда у Дины сердце, заныло оно и сейчас. Ядовитая баба. Жалит, как гадюка. Боль от укуса проходит, яд в крови остается.
Дина вошла в спальню, встала перед зеркальным шкафом: строго, с обидой посмотрела на себя. Склонность к несчастью – это все же дефект природы. Разве что как у Ахмадулиной: «Ощутить сиротство как блаженство». Но то наука для мудрых. Дина раздвинула дверцы шкафа, почти не глядя достала пакет со своими черными похоронными платками – для родителей, для Вадима – и завязала один, кружевной, по-бабьи: концами назад. Потом пошла к компьютеру Вадима, глядя на его портрет.
Она читала до головокружения, вставала, только чтобы зажечь свет, когда стемнело, и пару раз выходила на лоджию вдохнуть прохладный воздух.
Вот. Что это? Письмо за неделю до ее дня рождения от человека, имя которого видит впервые. Валерий Николаев. Он пишет: «Вадик, мальчик мой, ты поменял мой устав. Взял людей, которые мне не нужны. Ты не первый раз трепыхаешься как недострелянный птенчик. Возомнил себя шефом? Не доходит? Тебя держат как медиарожу. Это фсе! И твои пять процентов. А той бумажкой, на которой ты написан «руководитель проекта», так то чтобы кому-то подтерецца. Завтра все меняй! Последнее китайское предупреждение. Меня знают все».
Боже мой! У Вадима не могло быть таких ужасных, безграмотных знакомых. Дина видела его друзей. Это письмо бандита. Настоящего криминального типа. Она такие «китайские предупреждения» читала в уголовных делах, когда готовила материалы. Что это, что это, что это?! Гуглить всех Валериев Николаевых? Так их миллионы, именно бандитов там и нет.
Траурный платок сжал ее голову, она сорвала его. Волосы… Ей показалось, что у нее от ужаса зашевелились волосы. Видимо, от таких потрясений и пошло это выражение. Но как же?.. Как она могла что-то не знать? Они вместе работали. Да нет… Не совсем вместе они работали. В день записи она находилась в редакции не больше трех часов. У Вадима было множество разъездных дел, разные мероприятия. Он возвращался поздно… Артем платит не плохо и не хорошо. Такой у него принцип. Не из жадности, а чтобы человек не расслаблялся. Очень редко, но у Дины мелькала мысль, что Вадим позволяет себе тратить больше, чем получает. Например, ее обручальное кольцо с бриллиантами известной фирмы – оно стоит не меньше полугодовой зарплаты Вадима. Дину это не настораживало. Он пишущий, востребованный человек. И тут вот такая… Ну, просто «малява», говоря языком зоны. Больше она читать не может. Какая жалость, что в доме ни капли спиртного. Ни одной таблетки снотворного. Ей лежать и сходить с ума до утра. А потом? Она знает только одно: к Артему за помощью и в этом случае обращаться нельзя. Не нужно ему знать тайны мертвого соперника. Он наверняка поможет разобраться, он не будет злорадствовать ни в каком случае, отнюдь. Он просто будет надеяться. А ему не на что надеяться. И это единственное, чего не захочет понять, с чем не захочет смириться самый умный мужчина из всех, кого она знает.
Часть вторая Остановись, мгновение
Глава 1
Ночь была такая… На черном небе тонкий, яркий полукруг месяца, как осколок солнца, застрявший во мраке. Звезды подмигивают и перемещаются, как лампочки на елочной гирлянде. А может, это азбука Морзе родных душ. Не могли ведь они ее совсем бросить. Дом Дины, ее крепость – эта двушка с привычными стенами, потолком, дыханием спящего Лорда, – всегда устраивал ее как убежище. Устраивал – не то слово. Она – очень домашний человек, она тоскует везде не только по Лорду. Она рвется к этим стенам, потолкам, скрипу несмазанной входной двери. К тапочкам в прихожей, халатам, которых у нее больше, чем у Обломова, к своей подушке… Животное чувство, наверное, древнее, как самые первые звери, которые бежали отовсюду к своей норе.
Но эта ночь. Одиночество, привычное, уже обжитое, уютное и приветливое одиночество, вдруг опять обернулось палачом. Оно превратило в камеру пыток ее убежище. Стены, потолок, тапки и подушка – все было с ним заодно.
Дина педантична и максималистка до крайности, она могла купить какую-то книгу, увлечься сюжетом и бросить ее в мусорное ведро без сомнений и сожалений, наткнувшись на «одеть» вместо «надеть», на слишком манерное определение, на искусственный диалог. Она могла заставить недовольного оператора переписать нормальный дубль, если ей казалось, что в нем есть повтор мысли другими словами. Она никогда не разрывала внешних отношений с приятным вроде человеком, который произносил – неожиданно – лживую или подлую фразу, то есть никак не реагировала, продолжала здороваться и спрашивать: «Все в порядке?» Но этого человека для нее больше не существовало. Пустое место в плане эмоциональной реакции.
А в ее мире царствовала гармония, что не значит – счастье. Это совсем другое. Просто в идеальном детстве был идеальный папа, гибель родителей стала страшной трагедией, но она не противоречила формату гармонии. Да, есть гармония несчастья, боли, страданий… В такую трагедию был вписан и Вадим, совершенно уникальный человек, который умудрился влюбиться в нее заочно, как дети влюбляются в нарисованных ангелов. Она сейчас на распутье… Она может узнать, что Вадим был в чем-то очень виновен, что он не успел ей ничего рассказать о себе, о своих делах и о родных людях не по той причине, какую придумала задним числом она, максималистка. Ей было удобно думать, будто он просто не успел прервать их любовный шепот. А вдруг ему было что скрывать? И он не собирался никого посвящать… Во что? Господи боже мой! Это может оказаться настолько НЕ гармония, что ей с этим будет еще труднее жить. Можно узнавать, можно этого не делать! И в ее интересах выбрать второе. Вадима нет. Какая разница?
– Разница есть, – упрямо сказала она себе.
Вошла тихонько в комнату Лорда. Он крепко спит. Он ночью не просыпается. А ей нужно выскочить хоть на пять минут, пока ее не раздавили стены воспоминаний, потолок неизбежности. Она сбросила в спальне ночную рубашку, надела только белье – даже без чулок или колготок. Сверху длинный темно-синий свитер-платье до колен. В прихожей влезла босыми ногами в высокие черные сапоги, надела шерстяное пальто песочного цвета, а голову опять повязала черным платком. Тихонько закрыла входную дверь. Вышла из подъезда. Дневные лужи схватились льдом, заблестели осколками зеркала. Все верно. Она пойдет по ним.
Дина почти бежала, от себя она бежала, узкий осколок месяца, смеясь, ее догонял. Она оказалась вдруг довольно далеко от дома. Обошла Киевский вокзал, вышла переулками к Мосфильмовской, повернула в самый глухой тупик. Увидела вдруг посреди узкой улочки большую черную фигуру. Испуганно оглянулась. Больше никого. «Лорд», – мелькнула первая мысль. За ней вторая: «Артем сказал: звони сразу. А что сейчас это даст? Я даже не знаю, где я…»
Глава 2
Александр увидел издалека тоненькую женскую фигурку в светлом пальто, черном платке и остановился. Он представлял себе, как сейчас выглядит в тусклом свете фонаря у забора его дома. Вышел в черном ватнике, в котором вечером чистил дорожку в саду. И эти страшные, огромные сапоги. И вся его несуразно большая и неуклюжая сейчас фигура. Женщина куда-то очень торопилась. И вдруг остановилась. Конечно, испугалась. А если пойти навстречу – она испугается еще больше. Вернуться не дает это чудище, из-за воплей которого он и выскочил ночью на улицу. Он посмотрел на черную, бородатую и очень смешную морду лохматого пса, который был явным производным какого-то терьера.
– Как ты здесь появился, Клякса? У нас нет собак. Ты сбежал от хозяина, тебя выбросили или ты вообще ничей?
– Я твой! – преданно блеснул глазами пес, продолжая натягивать ремень, который Александр просунул под его ошейник. Ошейник так себе. Такие могут быть и в приютах. Жетона с телефоном нет.
Женщина неуверенно сделала шаг вперед. И вдруг безобидный пес, которого можно было назвать только Кляксой, залаял страшным басом. Охраняет, дуралей! А женщина повела себя неожиданно: она побежала к ним, на этот лай.
– Ой, – выдохнула она. – А я уже так перепугалась. Думала, разбойник только меня и ждал тут. Никогда не была, кажется, в этом месте. А вы с собакой.
– Это так здорово? – удивился Александр.
– Конечно. Собачник собачника не обидит. А уж собака… Единственный хороший знак в мою такую плохую ночь.