— А я думал, ты все это время провалялся пьяный в борделе.
— Ну, да — я был пьян, но не все же время в борделе. Я взял фиакр до их квартиры — ну и прихватил с собой двух шлюх на крайний случай. Консьержка сказала, что как-то утром заглянула к ним проверить, а Красовщика и девушки там не оказалось. Ни словом не предупредили, что съезжают.
— Мы ее найдем, — сказал Люсьен и, даже не договорив, понял, что они описали полный круг.
— Как мы ее нашли, когда она исчезла два с половиной года назад? Как я нашел Кармен после того, как вернулся от матушки?
— Но мы же их нашли.
— Мы нашли их благодаря Красовщику.
— Тогда мы снова найдем Красовщика.
— Мы художники, — сказал Анри. — Мы не умеем ничего находить.
— За себя говори. Я ее найду.
Анри вздохнул и залпом допил пиво, посмотрел на стойку бара. Брюан еще не вернулся оттуда, куда пошел за лестницей. В углу по-прежнему дремали мясники. Девица за стойкой уронила голову на руки и тоже готовилась отчалить к Морфею.
— Ну и ладно. Давай тогда занесем картинку за стойку. И пойдем навестим твоего приятеля профессора Бастарда.
— Ле-Профессёра? Так он же трехнутый.
— Не думаю, — ответил Анри. — Мне кажется, он просто эксцентрик.
— Ну, папаша у него был трехнутый, — сказал Люсьен, тоже допивая пиво.
— Как и мой. Как и твой.
— Ну… да, этот уж точно был эксцентрик.
— Ну так что — идем смотреть, не отыскал ли Профессёр секрет пигментов Красовщика?
* * *— А нам разве не в Академию? — спросил Люсьен, пока они спускались по заднему склону горы и шли через Дебри. Солнце уже перевалило за полдень, и в нахаловке кипела всяческая деловая жизнь: доили коз, собирали тряпье, гоняли крыс. (Да-да, здесь устраивали настоящие крысиные бега. Старому Профессёру так и не удалось выдрессировать своих питомцев, чтобы они инсценировали «Бен-Гур», но после его смерти Бастард-младший отдал маленький ипподром и натренированных для скачек грызунов местным мальчишкам, и те основали тотализатор. Теперь мальчишки, конечно, выросли — почти пятнадцать лет кряду они устраивали по двадцать заездов в день. При этом им удалось наглядно доказать, что даже в самых мерзких трущобах, сплошь населенных бандитами, нищими, блядьми, жульем, распутниками, пьянью, бродягами, бездельниками и отъявленными хорьками, возможно отыскать еще более низкопробную клиентуру. Ле-Профессёр-Дё, пионер только зарождавшейся полунауки социологии, уже провел полевые исследования этого явления.)
— Он мне сказал, что сегодня будет дома, — ответил Анри, перехватил трость поудобнее и постучал в облезлую дощатую дверь Профессёра латунным набалдашником. Изнутри зашипел пар, словно одновременно тормозили несколько кофеварок эспрессо, и профессор Эмиль Бастард открыл дверь и неловко высунулся в проем, едва не стукнувшись головой о низкую притолоку.
— Господа. Добро пожаловать. Заходите, прошу вас. Я вас ждал. Люсьен, очень рад тебя видеть.
— И я, — ответил Люсьен.
Тулуз-Лотрек, припадая на ногу, шагнул в дом, но оглянулся на Люсьена и прошептал:
— Был не прав. Он и впрямь трехнутый.
Люсьен кивнул, пожимая руку Профессёру. Тот и так был очень высоким человеком и сухим орлиным профилем своим напоминал некую затрапезную болотную птицу — быть может, белую цаплю с академическими наклонностями, — однако сегодня росту в нем было по меньшей мере на фут больше, чем обычно. Пока он вел гостей в комнату — осторожными нерешительными шагами, — ему приходилось пригибаться под каждой потолочной балкой. Под брюками у Бастарда наблюдалось что-то вроде ходуль, но обутых, чтобы походило на его собственные ноги. На ходу Профессёр хрустел скорлупками фундука, разбросанными по всему полу.
— Прошу садиться, господа. — Бастард показал на два стула, а сам сунул руку в брючный карман и пошевелил там каким-то переключателем. Опять зашипели газы, и после череды пневматических рывков Профессёр принял сидячую позу.
А Люсьен и Анри отнюдь не сели — они пялились. Хотя Ле-Профессёр сидел, он не сидел ни на чем. Он просто принял сидячую позу в воздухе — совсем как те достачливые уличные кривляки, от которых в Париже нет продыху: то они ходят против ветра, то карабкаются по воображаемым лестницам, то попадают в невидимые ящики, из которых выбраться могут лишь при жертвовании десятисантимовой монетки или появлении жандарма с дубинкой.
— Садитесь, садитесь, садитесь, — произнес Профессёр.
— Но месье… — начал было Тулуз-Лотрек, помагая Профессёру на манер престидижитатора, являющего публике свежераспиленную ассистентку. — Вы…
— Мне вполне удобно, — заверил его Бастард. Сунул руку в карман, чем-то щелкнул в нем и, зашипев и чвакнув, встал по стойке смирно, едва не вписавшись головой в балку перекрытия. После чего закатал штанины — под ними обнаружились два остова из латунных трубок в форме ног. Они выходили из башмаков и в сердцевинах своих имели поршни. — Что скажете?
— Вы, спору нет, очень длинный, — ответил Анри.
— Я сконструировал их для вас, — сказал Профессёр. — Для меня они действительно высоковаты. Но к вам все равно придется подгонять, хоть мне и кажется, что их действием вы останетесь довольны.
— Зачем? — спросил Анри.
— Для непринужденной амбуляции, само собой. Я их зову «локоамбуляторами» сиречь «паровыми ходулями».
Вновь зашипел пар, и Люсьену почудилось, что запахло горелым.
— Помогите мне с них слезть, и я вам покажу.
Согласно Профессёровым наставлениям, они вначале опустили его на пол, и он уселся, раскинув ноги, затем помогли отстегнуть кожаные ремни и пряжки, после чего он вывернулся из брюк, и паровые ходули остались лежать, а сам Профессёр принялся расхаживать по комнате в одном исподнем и читать им лекцию.
— Когда вы заходили ко мне в прошлый раз, я не мог не заметить, что ходить с тростью дается вам с большим трудом и сопровождается болями. С учетом вашего королевского происхождения, я заключил, что недомогание, должно быть, вызвано тем, что родители ваши состоят в слишком уж близкородственной связи.
— А кроме того, я в детстве упал с лошади и сломал себе обе ноги, — добавил Анри. Его несколько повеселила помпезность Профессёра, хотя тот стоял перед ним во фраке, но без штанов. (Под фраком скрывалась небольшая конденсационная камера, подсоединенная к паровым ходулям, — она покоилась у Профессёра на копчике.)
— Вот именно, — кивнул Профессёр и продолжал, не сбавляя напора. Паровые ходули он поднял с пола, и теперь те стояли бронзовым скелетом без торса, запутавшись лодыжками в брюках. — Мне пришло в голову избавить вас от части усилий, раз проживаете вы на Монмартре, а ходить по лестницам и склонам вам, должно быть, крайне болезненно. Вначале я подумал: «Колеса», — но вскоре осознал, что в обществе колеса будут привлекать к себе излишнее внимание, а на лестницах так и вовсе бесполезны. Первый комплект ходуль я разработал на основе моторов Теслы, однако потребная для такой работы батарея была бы до того тяжелой, что не смогла бы сопровождать ваши ноги на прогулке.
— И мои ноги могли бы, тем самым, ходить в кабак без меня?
— Вероятно, — отрезал Профессёр. — После чего мне стало ясно, что единственный способ высвободить столько энергии, чтобы хватило на приведение вас в движение, — сгорание. При нем же машина будет достаточно компактна, чтобы ее можно было скрытно переносить на теле. Пар — вот решение. Я разработал паровые ходули, дабы при простом совершении телодвижений, которые вы обыкновенно производите при ходьбе, ноги ваши приводили в действие ряд переключателей и клапанов, что сжимают и разжимают эти поршни. Сил на это вам придется тратить не больше, чем при шевеленье ногами под водой.
— Понятно, — сказал Анри. — А теперь я должен вас спросить, пока вы не продолжили, и это крайне важно. Есть ли у вас в доме бренди или коньяк?
— Что-то горит? — спросил Люсьен.
— А, это паровые котлы в башмаках, — ответил Профессёр. — Они работают на угольном порошке в режиме медленного тления, но, к сожалению, часть тепла расходуется бесполезно. Если остановитесь надолго в каком-то одном месте, есть опасность прожечь дырку в ковре.
Анри захмыкал, стараясь скрыть веселье.
— Поначалу я не очень понимал, как предохранить ваши ноги от жара, а затем подумал: «Ну разумеется, месье Тулуз-Лотрек не станет возражать, если будет чуть повыше ростом!» Мы просто удлиним икроножные стержни, чтобы вы оказались приподняты над горячими паровыми котлами, и voilà! В вас теперь шесть футов росту!
— Но ведь всем известно, что у меня короткие ноги. Вы хотите, чтобы я покинул Париж, лишь бы испытать ваши ходули?
— Люди обычно доверяют своим ощущениям, а не воспоминаниям. Механизм будет скрываться вашими брюками. В течение вечера вам лишь придется несколько раз выскальзывать наружу, дабы подбавить топлива. Ну, несколько чаще, если вечер будет с танцами.
— Люди обычно доверяют своим ощущениям, а не воспоминаниям. Механизм будет скрываться вашими брюками. В течение вечера вам лишь придется несколько раз выскальзывать наружу, дабы подбавить топлива. Ну, несколько чаще, если вечер будет с танцами.
Анри, не в силах больше сдерживаться, уже открыто хихикал.
— Так я должен буду подбрасывать себе уголь в башмаки, надеясь, что никто не заметит, а дым и пар… Что там с выхлопом, кстати?
— Дыма не больше, чем от сигары, а пар при газовом освещении будет едва заметен. Он выводится сзади через штанины и под фалды фрака.
— Великолепно! — фыркнул Анри. — Тем же выходом я пользуюсь для отвода собственных газов. Мне уже не терпится их опробовать. Как только мы услышим результаты вашего анализа красок, то есть.
— А, точно, — сказал Профессёр. — Краски. Сейчас принесу бумаги.
Он скрылся в задней комнате, где, по мысли Люсьена, раньше была спальня, однако в дверном проеме не просматривалось ни следа кровати — лишь верстаки и какие-то научные инструменты.
Люсьен нагнулся к Анри и прошептал:
— Ты действительно хочешь нацепить это себе на ноги?
— Еще бы, — тоже шепотом ответил Тулуз-Лотрек. — Только никаких особых маскировочных штанов. Носить буду открыто. Ты же слышал, Люсьен? Танцевать. На механических ногах, пердящих паром. Я стану звездой Пигаль.
— Ох еть, — произнес Люсьен.
— Что такое?
— По-моему, твои новые чудо-ноги горят.
И точно — из башмаков «локо-амбулятора» вырывались языки пламени и облизывали латунные стержни.
— Я за водой. — Люсьен вскочил и кинулся в кухню.
— И выпивки захвати, — крикнул ему вслед Анри.
Минут через пять пожар потушили, и троица сидела и уныло взирала на обугленные останки паровых ходуль — их выставили за дверь, и они торчали в уличной пыли, как скелет, поймавший пушечное ядро. Торс его последним выстрелом унесло в неведомые края.
— Ну, может, часовой механизм сработает, — тоскливо произнес Профессёр.
— Только с огромным маятником, — ухмыльнулся Анри. — Мне репутацию поддерживать.
— Итак, Профессёр, — сказал Люсьен, — насчет красок.
— Да, — кивнул Анри. — Нашелся ли в них какой-либо наркотик?
Профессёр пошелестел бумажками, пока те, похоже, не сложились в надлежащий беспорядок.
— Как вам известно, со времен Ньютона бытуют теории, что всякий материал обладает уникальными свойствами преломления света, но иного способа измерить эту уникальность, кроме как визуально, не существует.
— Что означает?.. — спросил Анри.
— Нашему глазу разные красные предметы будут казаться красными, — подсказал Люсьен.
— Именно, — кивнул Профессёр.
— Слишком ли очевидно мне будет отметить, что для того, чтобы отметить очевидность этого явления, вовсе не нужно быть ученым? — осведомился Анри.
— Именно, — опять кивнул Профессёр. — Именно поэтому я воспользовался новым процессом. Его открыл один русский химик с уместной фамилией, и называется он «жидкостная хроматография». Берем взвесь вещества в жидкости, а потом переносим ее либо на бумагу, либо в тонкие пробирки, и тот уровень, до которого каждое вещество там поднимается, — уникален. Таким образом, краска состоит из различно окрашенных минералов, скажем, оранжевый цвет — из красной охры и желтой, и два эти вещества поднимутся до разных уровней. А если красный оттенок получается из другого элемента — минерального или животного происхождения, например кошенилевой тли, то и эта составляющая поднимется в жидкости до своего уровня.
— А те составляющие, что не образуют цвет? Например, наркотик?
— И они тоже, — ответил Профессёр. — Но жидкостная хроматография — процесс новый, никто еще толком не проиндексировал поведение элементов, поэтому я провел простое сравнение. Сходил в лавку к Гюставу Сеннелье у École des Beaux-Arts. Он все свои краски делает из чистых сухих пигментов — смешивает их по заказу каждого художника, смотря как тот предпочитает. И поскольку мы знаем, из чего состоит каждая его краска, я смог сравнить ингредиенты каждой с красками этого вашего Красовщика.
— И? — спросил Люсьен.
— Все краски Сеннелье состоят из тех же элементов, что и у Красовщика, — главным образом, чисто минеральных. Кроме синего.
— Я так и знал, — произнес Анри. — А в синем что? Горькая полынь? Мышьяк?
— Не знаю.
— Это не помощь, — сказал Люсьен.
— Мы сравнили все синие пигменты, что были у Сеннелье, а также все образцы минералов, которые я взял на факультете геологии в Académie. Кроме того, я проверил все элементы, которые только выглядят синими при разном освещении, — или могут посинеть при окислении, вроде меди. Могу вам сказать, что это не медная лазурь и не лазурит — самые распространенные элементы, из которых делается синяя краска. Это не индиго и не вайда, не отыскал я и никаких пигментов животного или растительного происхождения. Это неизвестное вещество.
— Должно быть, оно и есть, — сказал Люсьен. — В синей смеси — какой-то наркотик. Это хоть ты можешь проверить?
— Ну, в том тюбике, что мне принес месье Тулуз-Лотрек, краски было не очень много, но, полагаю, крысам мы что-то скормить можем. Посмотрим, как они себя поведут.
— Доктор Гаше говорил, что на ум способно повлиять даже минимальнейшее количество. Его можно впитать через кожу или вдохнуть, пока пишешь. Мы с Анри краску точно не ели.
— Понимаю. И вы оба подвергались ее воздействию продолжительное время?
Люсьен взглянул на Анри, стараясь оценить правдоподобность такой версии. Если и впрямь Жюльетт и Кармен как-то соучаствовали Красовщику и травили их обоих синей краской, то длилось это не один год. Однако он сам раньше Жюльетт не писал — до того, как она уехала. А может, просто не помнил.
— Анри, ты не помнишь, когда я раньше был с Жюльетт, я ее случаем не писал?
— Портретов я ни разу не видел, и ты об этом не упоминал. Но теперь поди знай. А сам ты не помнишь?
— Господа, — вмешался Профессёр. — Вы что, полагаете, будто что-то в этом пигменте разрушает вам память? Верно?
— Да, — ответил Люсьен. — А еще, возможно, вызывает ложные воспоминания.
— Понимаю. — Профессёр снова зашелестел бумажками, потом прекратил, встал и подскочил к этажерке с книгами в углу. Схватил с полки том в кожаном переплете и быстро перелистал его, нашел нужную страницу. — Ага!
— Ага что? — спросил Анри.
— Вот этот австрийский врач пишет о процессе, который он применяет к своим пациентам, дабы те добрались до того, что он называет «подавленными воспоминаниями». Скажите, вы когда-нибудь слышали о гипнозе?
— Это месмеризм, что ли? — уточнил Анри. — Такой ярмарочный трюк, когда люди начинают квохтать, как курицы? Могу засвидетельствовать по собственному опыту — услуга оказывается в борделе на рю де Мулен, если мадам сунуть три франка сверху.
— Правда? — спросил Профессёр.
— Четыре, если требуется снести яйцо.
Откровение Анри Профессёра, похоже, озадачило, и он возвел очи к потолку так, словно огромные шестерни его ума задрожали в напряженье, стараясь расчислить подобный сценарий математически.
— Дороговато за одно яйцо выходит, — наконец произнес он.
— К черту яйца, — сказал Люсьен. — Так ты утверждаешь, что способен нам помочь вспомнить?
— Ну, попробовать уж могу, — ответил Профессёр. — Гипнотизировать субъектов мне уже приходилось.
— Профессор Бастард, — произнес Анри. — Я, по-моему, не очень понимаю. Вы — химик, геолог, вы конструируете машины как инженер, а теперь еще и психология? Какова же у вас область исследований?
— Истину, дорогой мой месье Тулуз-Лотрек, невозможно загнать в клетку.
Из-под кресла профессора раздалось какое-то жужжание, и на середину комнаты суетливо выбежала крыса из латуни — машинка для подсчета ореховой скорлупы. Она заспешила от ореха к ореху, оповещая радостным звоном о своих находках.
— А, уже два, — сказал Профессёр.
Семнадцать. В Латинском квартале
— Ты нашла нам художника? — спросил Красовщик, когда она вошла. Он сидел на диване и кормил морковкой Этьенна — осла в канотье, где были прорезаны дырки для ушей.
Красовщик снял им всем квартиру в Латинском квартале на рю де Труа-Порт, рядом с бульваром Сен-Жермен.
— Что он тут делает? — спросила она, отстегивая от прически довольно замысловатую шляпку, державшуюся на булавках. Ее chignon в процессе выпустил несколько шелковистых черных щупалец.
— Он был в отпуске, — объяснил Красовщик.
— Я не спрашиваю, что он делает в Париже. Что он делает на диване?
— Ест морковку. Я тоже ем морковку. Мы делимся.
Она уже сложила парасольку и поставила в стойку у двери, поэтому решила, что это можно сделать и тростью Красовщика — вогнать ему в глазницу, чтобы вышла из затылка. Ее остановила только мысль о том, как она будет счищать мозг с ковра, потому что горничную себе они, конечно, так и не нашли.