Сага извивалась в ее объятиях. Потерлась лбом о шею матери.
– Соскучилась без мамочки? – спросила Фредрика, целуя ее в макушку.
Сага отбросила свою соску, потянулась вслед за ней.
Фредрика присела на корточки, спустила дочь на пол. Та тут же поползла прочь.
Во многих отношениях Фредрика завидовала дочери, ее счастливой привилегии воспринимать мир как нечто простое и увлекательное. Каждый день приносил с собой новые открытия, которым она радовалась взахлеб. Повседневности и скуки для нее не существовало, она всегда была на пути к новому приключению.
Сара подползла к Фредрике с большим кубиком лего в руке. Поднялась, цепляясь за ее ноги, и заулыбалась всем лицом.
– Она вот-вот пойдет самостоятельно, – проговорил Спенсер, стоя в дверях.
– Да, похоже на то, – ответила Фредрика, всем телом ощущая материнское счастье. Работа осталась где-то далеко.
И так было, пока не зазвонил телефон.
Это был коллега, ходивший с ней в секс-шоп. Разговаривая, Фредрика избегала смотреть на Спенсера – не хотелось рассказывать ему о своем визите в сексуальную преисподнюю.
– IP-адрес принадлежит университету. А имя ничего не дало.
– Стало быть, тот, кто выкладывал профиль Ребекки, использовал университетский компьютер?
– Да, один из студенческих компьютеров, который может забронировать любой.
У нее возникла надежда.
– В прошлом году, когда мы расследовали убийство супругов Альбин, то столкнулись с такой же ситуацией, – сказала она. – Узнай в университете, сохраняют ли они листы бронирования. Если они их хранят, то можно посмотреть, кто пользовался именно этим компьютером…
– Я уже звонил. Они не хранят этих листов.
– Проклятье!
Расстроенная, она уже готова была положить трубку, но тут ей в голову пришла еще одна идея.
– Ты можешь послать фотографии с диска на мою личную почту?
– Зачем они тебе? – Коллега засомневался.
– Я хочу еще раз на них взглянуть. Кажется, я узнала на них одну деталь.
Коллега пообещал переслать фотографии.
– Ты намерена работать в выходные? – спросил Спенсер, когда она закончила разговор.
В его голосе не слышалось упрека – только тихое недоумение.
– В выходные я намерена отдыхать.
Пакет с материалами она оставила на работе. Хотела просмотреть содержимое дискет – и забыла. Это подождет.
Супруги взглянули друг на друга, и Фредрика улыбнулась. Поиграть на скрипке она сможет в другой раз.
– Ну что, господин профессор, нет ли интересных идей?
Цвет неба за окном изменился – наступал вечер. Посмотрев на свои наручные часы, Алекс Рехт убедился, что прав: стрелки приближались к половине восьмого, и коридор уже почти опустел.
Идти домой не хотелось решительно. Дети сомневались, стоит ли ему жить одному в коттедже на Ваксхольме. Может, лучше перебраться поближе к городу, найти квартиру?
Сам же он и думать об этом не хотел. Переехать в город и поселиться на старости лет в квартире – именно это они с Леной и собирались сделать. Но теперь Алекс остался один, и проект утратил для него всякую привлекательность. Лишившись дома, он не будет знать, кто он такой. Дочь понимала его лучше, чем сын.
– Это всего лишь дом, черт подери! Продай его, да и все.
Сын, приехав из Южной Америки, вел себя совершенно невыносимо. Его подруге не давали вид на жительство, и сын проклинал шведскую бюрократию. Он ругал Алекса за то, что тот слишком много работает. Сердился на маму за то, что она не поправляется, и ненавидел сестру, что она живет с мужчиной, которого прочие члены семьи почитали странноватым.
– Прекрати ругать нас и сосредоточься на своей собственной жизни, – сказала ему Лена перед смертью. – Не наша вина в том, что ты так и не повзрослел.
Ее слова дали желаемый результат. Ссоры стали реже, и, когда семья собралась в церковь на поминальную службу, Алекс почувствовал, что сын стал куда спокойнее.
Но при одной мысли о поминальной службе на глаза наворачивались слезы.
Алекс обернулся к компьютеру, почитал блог, созданный для того, чтобы наблюдать за продвижением следствия. Так и не выяснено, кто опубликовал фотографии Ребекки Тролле уже после ее исчезновения. Однако Фредрика попросила переслать ей копии снимков. Зачем?
Он размышлял над этими фотографиями. Могли ли Ребекку держать взаперти в качестве секс-рабыни, а затем убить и закопать? В это трудно поверить. Через несколько недель профиль удалили и больше не активировали.
Алекс стал читать дальше. Проведены новые допросы с ее однокурсниками и друзьями. Ничего нового не выявлено. Его взгляд остановился на строках, наспех вписанных в блог. Однокурсница вдруг вспомнила: Ребекка была настолько недовольна своим научным руководителем, что втайне обратилась к другому профессору в Упсальском университете и просила его о помощи. Девушка не поручилась бы, что Ребекке удалось наладить с ним полноценное сотрудничество, но у нее осталось впечатление, что у них состоялась беседа по телефону.
Фамилию упсальского профессора свидетельница вспомнить не могла.
Глубоко задумавшись, Алекс взял копии ежедневника Ребекки и стал листать. Сокращений, которые не удалось расшифровать, осталось мало. Все они были обведены красными чернилами. «Х.Х.», «У.А.», «С.Л.», «Т.Р.».
Мог ли кто-то из этих лиц быть ее новым научным руководителем? Будь Алекс помоложе, он немедленно зашел бы на сайт кафедры литературоведения Упсальского университета и посмотрел, кто из сотрудников имеет перечисленные инициалы. Однако он был уже не так молод и потому написал письмо Эллен Линд с просьбой сделать это, когда она придет на работу в понедельник. Конечно, глупо подозревать каждого мужчину, работающего в определенном университете в Швеции, но, с другой стороны…
Ни одну версию нельзя оставлять без внимания.
Когда он уже собирался уходить, ожил мобильный. Алексу еще предстояло поехать домой и разыскать свое старое рыболовное снаряжение для поездки на рыбалку с Турбьерном Россом.
Звонил тот самый полицейский, который умолял о дополнительных ресурсах. Держать на расстоянии журналистов стало невозможно. Полицию закидали вопросами. Почему они не перестают копать? Что они рассчитывают найти?
«Понятия не имею, черт возьми!»
– Извини, что беспокою тебя вечером в пятницу, – начал коллега.
Похоже, он думал, что Алекс уже дома.
– Ничего страшного.
Коллега откашлялся:
– Я только хотел сообщить, что мы вынуждены приостановить работы до воскресенья или до понедельника. Мои люди совсем вымотались, а того подкрепления, о котором я просил, так и не дали.
Никакого подкрепления? Неужели у полиции есть сейчас другое, более важное дело? Алекс был уверен, что нет.
– Хорошо. Я знаю, вы делаете все от вас зависящее. Отправляйтесь домой отдыхать. Но поставьте кого-нибудь охранять территорию.
Без охраны могилы за одну ночь превратятся в месиво. Не только журналисты проявляли любопытство, но и частные лица пытались прорваться. Охваченные жаждой сенсации и исполненные ожиданий, они тихонько подбирались поближе и наблюдали за работой полицейских. Обычная поляна теперь просто притягивала их!
В день похорон Лены Алекс увидел в церкви несколько незнакомцев.
– На похороны всегда приходят посторонние, – пояснил ему пастор.
– Зачем?
– Им одиноко и нечем заняться. Без зрелища чужих страданий собственное существование кажется им невыносимым, а горе других дает ощущение полноты жизни.
Алекс просто онемел. И немного разозлился. Если есть люди, желающие подпитаться за счет его горя, могли бы, по крайней мере, спросить разрешения.
Он не спеша собрался домой. Миновало то время, когда он торопился уйти с работы. Ожидавший его дом был пуст, молчалив и полон воспоминаний. Вечер пятницы был мучительнее всего, вечер воскресенья – самым легким.
Выйдя наконец из здания, он решил съездить на место раскопок в Мидсоммаркрансен. В этом деле ему не хватало определенности. Он неуклюже хватался то за одну, то за другую версию. Их было слишком много. И все слишком расплывчатые.
Бесчисленное множество раз он пытался представить себе последние часы в жизни Ребекки Тролле. Видел картину, как она звонит матери, рассказывая о встрече с наставниками. Как покидает общежитие и направляется к автобусной остановке. Доезжает до Дома радио и выходит.
Почему так трудно понять, куда она ехала?
В досаде по этому поводу, Алекс запер дверь кабинета.
Позвонил коллега из Нючепинга: с дачи Густава Шёё изъяли бензопилу. Криминалистическая лаборатория попытается определить соответствие разрезов на скелете Ребекки с цепью. Коллега был полон надежд: если найдутся совпадения, это будет означать, что орудие, использовавшееся при расчленении, идентифицировано.
«Точно, – подумал Алекс. – Но совпадений не будет. Потому что тот, кого мы ищем, – не Густав Шёё».
Квартира превратилась в тюрьму. Хокан Нильссон стоял, прижавшись к стене возле окна, и смотрел наружу. Они сидели в машине внизу, на улице, – в этом он был совершенно уверен. Он видел их и утром, уходя на работу, и вечером, возвращаясь из полиции. Слежка. Его держат под наблюдением.
Хокан догадывался, что его телефон начали прослушивать. Поэтому он отключил мобильный и держал его в кармане куртки, а городской выдернул из розетки. Все эти меры мало повлияли на его жизнь. Друзей у него было мало, и они не удивились бы, что он несколько дней не отвечает. Разве что мама обеспокоилась бы. Она боялась всего – у нее сформировалась болезненная потребность постоянно волноваться.
Хоть бы она не поняла, о чем пишут газеты! К счастью, заголовки выглядели достаточно расплывчато. «Друг Ребекки Тролле под подозрением». Он избегал слушать ту часть программы новостей, которая касалась его самого. У него было только одно желание: чтобы вся эта суета вокруг поскорее закончилась, чтобы его оставили в покое.
Среди потока новостей звучали безжалостные слова, настолько глубоко поразившие его, что перехватило дыхание. Она лежала в мешках для мусора. Расчлененная. Его чуть не вытошнило. Ее тело осквернили, прежде чем предать земле. Если бы он только знал, где она находилась все те годы, что он переживал ее исчезновение. Если бы у него было место, куда можно пойти, чтобы ощутить близость к ней.
Хокан расплакался и отступил от окна. Ходил, прижимаясь к стенам, стараясь сделаться невидимым в собственной квартире. Пошел в спальню, повалился на кровать. Фотоальбом лежал под подушкой. Он перекатился на живот, достал его, дрожащими руками открыл, скользя взглядом по многочисленным фотографиям.
Сперва – фотография класса, когда они перешли на третий курс гимназии. Все лица, полные надежд, обращены в объектив. Их наивное выражение снова вызвало у Хокана приступ тошноты. Остальные одноклассники выглядели моложе его, казались незрелыми. Но только не Ребекка. Она всегда улыбалась, когда разговаривала с ним, и освещала его мир.
– Не закапывайся в негатив, – говорила она ему. – Ты предаешь самого себя, когда отказываешься веселиться.
Он научился слушать ее, следовать ее советам и мыслям. Старался быть поближе к ней, чтобы ее энергия и жажда жизни передались ему. Любил видеть, как ее лицо сияет при виде него, приглашая его в свой круг.
Проблема заключалась лишь в том, что ему никогда не удавалось полностью завладеть ее вниманием. Хокан перевернул страницу альбома. Фотографии отца, которые Ребекка уговорила его сохранить. Хокан хотел выбросить все его снимки, всё, к чему прикасался отец. Ненавидел его за предательство. За то, что Хокан оказался недостаточно хорош для него и он покончил с собой. И сделал так, чтобы сын его нашел.
Хокан остался тогда один с матерью. Как он ненавидел все на свете! Мама пила больше, чем когда бы то ни было, и выкуривала по две пачки сигарет в день. От Хокана пахло дымом. Дым был везде: в его волосах, даже сразу после душа, в только что постиранной одежде. Запах сигнализировал о неблагополучии его дома. Хокан сходил на встречу с психотерапевтом – полным идиотом, который ни черта не понял в его ситуации.
А вот Ребекка все понимала. Слушала, когда он рассказывал. Садилась близко, хотя от него плохо пахло. Иногда приглашала к себе домой после школы. Он обедал с ней, ее матерью и братом. Это была настоящая семья, и Хокан наслаждался каждой минутой пребывания там. И делать уроки вместе с Ребеккой он предпочитал не в библиотеке, а у нее дома.
В альбоме Хокана были снимки таких сцен. Их делала мама Ребекки, Диана. Хокан провел пальцем по лицу подруги на фотографиях. Уверенный взгляд прямо в объектив – внутренняя сила, какая ему и не снилась.
Новые снимки, за пару недель до выпускного экзамена. Их первый кризис. Хокан вздохнул. Все хорошие отношения должны пройти через кризис, чтобы четче определить свои рамки. Проблема заключалась в том, что Ребекка не в меру раздула проблему. Она говорила, что задыхается, что Хокан все время следует за ней по пятам и это уже чересчур. Ей хотелось общаться и с другими, и она думала, что Хокан этому мешает.
Как это возможно?
У них были идеальные отношения, вместе они не нуждались больше ни в чем. Ребекка говорила, что надо давать друг другу жизненное пространство, что он не должен неправильно понимать их дружбу.
Новая страница в альбоме. Хокан испытал то же раздражение, что и всегда. После фотографий с окончания гимназии наступил перерыв на целый год. В тот год, когда Ребекка отправилась учиться во Францию. Он узнал об этом за неделю до ее отъезда. Ярость закипела в нем, угрожая хлынуть через край. С самого выпускного экзамена он держался в стороне, давая ей возможность понять значение их отношений. А она ответила тем, что попросила дать ей еще время.
Хокан сжал кулак и ударил по кровати. Повезло тогда Ребекке, что Хокан такой благородный и терпеливый. Упиваясь собственным великодушием, он открыл последнюю страницу альбома. Мало кто способен продемонстрировать такую нежность и терпимость к своей любимой.
Слезы потекли ручьем, когда он взглянул на последний снимок.
Мутная черно-белая картинка, снятая при помощи ультразвукового аппарата.
Ребенок Хокана и Ребекки на сроке беременности три месяца.
Он сел в кровати, тяжело дыша, не сводя глаз со снимка.
– Зачем тебе понадобилось все испортить? – прошептал он.
23Балкон был залит вечерним солнцем. Дул прохладный ветерок, но, накинув на плечи свитер, прекрасно можно было побыть на воздухе. Петер и Ильва молча сидели у стола и пили вино. Посмотрев друг на друга, оба внезапно расхохотались.
– Черт, сидим тут, как двое пенсионеров, – сказал Петер.
– Ты хотел сказать, как двое усталых родителей близнецов.
Голос Ильвы, всегда немного хрипловатый, но исполненный силы. Ее улыбка – такая ослепительная, что у Петера буквально подкосились ноги, когда они встретились впервые.
– Ты хочешь еще детей?
Он и сам до конца не понимал, зачем задал этот вопрос.
– Нет, не хочу. А ты?
– Кажется, нет.
В прошлый раз им мало не показалось…
Она молча следила за его движениями – как он отхлебнул вина, поставил бокал на стол.
– Почему ты об этом спрашиваешь?
– Сам не знаю, просто мысль такая мелькнула.
– Мысль о чем?
– О детях. Сколько их надо иметь – на сколько хватит сил?
Ильва наклонила голову, на его лицо упала тень.
– Боюсь, у нас с тобой хватит сил только на тех, которые уже есть.
В ее словах не было обвинения – только констатация факта. Приятный контраст к их прежнему стилю общения. Когда они кричали, плакали, проклинали и унижали друг друга. Теперь, задним числом, он не понимал, как они могли дойти до такого.
– Мне тоже так кажется, – ответил Петер.
Ему вспомнилось то время, когда он лгал Ильве и изменял ей. Как он ненавидел самого себя в тот период жизни!
– Вы должны простить самого себя, – сказал ему психолог. – Должны начать верить, что заслужили прекрасную семью и хорошие взаимоотношения с близкими.
На это потребовалось немало времени. Долгие дни и ночи бесконечных размышлений. Он знал, что нашел свою гавань. На душе царили спокойствие и уверенность.
– Кстати, опять звонил Джимми, – сказала Ильва.
– Эх, я за всю неделю так и не собрался ему позвонить. Надо не забыть завтра.
– Не надо. Завтра он приедет с нами обедать. Лучше постарайся быть в это время дома.
– Ясное дело, я буду дома. – Петер приподнял бровь. – Где же мне еще быть?
– На работе.
– В эти выходные – нет. – Он потряс головой.
Она поежилась, надела свитер, который до этого просто накинула на плечи.
– Хочешь, пойдем в дом?
– Нет-нет, здесь хорошо.
– Расскажи об этом вашем новом случае, – попросила она, потягивая вино из бокала.
– Только не сейчас. – Он поморщился. – Слишком мерзкая история.
– Но мне интересно. Об этом постоянно говорят в новостях.
Он не знал, с чего начать. Что он может рассказать? Какими словами описать то, чем занимается сейчас группа Алекса? Девушка, исчезнувшая в районе Эстермальм и найденная потом собакой на прогулке. Два года спустя. Слушая о мешках для мусора и бензопиле, Ильва побледнела. Странный друг Ребекки Хокан и ее отвратительный научный руководитель. Фальшивый профиль, выложенный на секс-сайте после ее смерти, следы, ведущие в никуда.
– Кто может такое сделать? – задумчиво проговорила Ильва. – В смысле, выложить чужое фото на сайте сексуальных услуг.
– Кто-то больной на голову.
– Ты уверен?
– То есть? – Он поднял глаза.
– Почему для этого обязательно надо быть больным? Ты сказал, что профиль был создан через две недели после ее исчезновения. Тогда ее судьба была неизвестна, и наверняка кто-то считал, что она просто сбежала.
– Думаешь, кто-то создал этот профиль потому, что был сердит на нее? – Петер задумался.