Проснувшись свежим, морозным предновогодним днем, я чувствовал себя замечательно. Выдавленный глаз восстановился, взирал орлом, кости срослись идеально, и зубы все как один прижились. Звонил по телефону, но ответа не было. Слишком мало времени прошло.
– Ну-с, мой дорогой Иратов, – выдохнул я решительно, – пора вами заняться всерьез. – Коли вы меня убить пытались… а я не сопротивлялся, хотя мог…
Вышел из комнаты, и, на беду, все соседи по причине субботы находились дома. Кто-то жарил картошку на сале, возбуждая аппетит, кто-то оккупировал туалет и словно играл в нем в войну. Старуха Морозова была здесь же, сидела в коридорчике на общественной мебели и глядела за кипящей жизнью коммунальной квартиры. Я прошел мимо к ванной с полотенчиком на плече и услышал вслед:
– Ишь, крепкий! И не сдохнет все никак!..
– И вам не хворать, бабушка! А то похоронные принадлежности сейчас ой как вздорожали. Дешевле кремация!..
Наконец попал в ванную и побрился. Из зеркала на меня смотрело лицо уверенного, пышущего здоровьем человека. Вышел на кухню и поставил вопрос:
– Кто заныкал мою одежду, любители свининки?
Толстозадые тетки молчали, лишь активнее застучали ножами, что-то шинкуя, каждая свое. Еще сильнее запахло картошкой с салом. И только холостой мужик Медведев с кофейником в руке ответил:
– Так что там с этой одежды осталось! Вся в клочья да окровавленная. Убил кого?
– Так где же?
– Выстирали и на тряпки порвали…
Вернулся в комнату и надел спортивный костюм. Ноги обул в лыжные ботинки, за неимением иных, и вышел из квартиры на дело. Я знал, где Иратов прячет нажитые незаконным путем ценности. Дошел пешком до Донского монастыря, а там на кладбище попал. На нем Арсений Андреевич еще до тюрьмы откупил несколько участков для захоронения. Родителям, так понимаю, и два про запас, надеюсь для себя, пусть поперек ложится. В изголовьях установил гранитные плиты, но без надписей, так как никто пока не умер. На 432-м участке гранитный камень легко отодвигался, опирающийся постаментом на колесико, ездящее по закругленной рельсе. Здесь и находился один из тайников спекулянта Иратова.
Отодвинув могильную плиту, я вытащил из полиэтиленового мешка небольшой сверток, поковырялся в нем, достал пачку иностранной валюты и прозрачный камень с голубиное яйцо. Потом положил пустой кулек на место и испражнился в тайник по-большому. Лишь после этого деяния я вернул гранитную плиту на место.
На Шаболовке я несколько минут стрелял двухкопеечную монету. Дала какая-то студентка, спросив, где мои лыжи.
– Лыжи, деточка, они всегда на лыжне.
– А я коньковым ходом люблю, – призналась студенточка, протягивая двушку. – У меня еще есть! Держите…
– Хорошего мужа тебе! – поблагодарил я и скрылся в телефонной будке. Набрал нужный номер и дождался ответа. – Здравствуйте, господин Иратов!
– Здравствуйте… Кто это?
– Я тот, кого вы предпочли месяц назад убить жестоким способом, нежели просто помочь собственному сыну.
– Выжил? Силен!
– Но без сантиментов. Я вас предупреждал о своей информированности. Теперь я вынужден действовать более решительно. Я уже побывал на Донском кладбище, взял десять тысяч долларов для мальчика и двадцатикаратный бриллиант.
– Сволочь!
– Совсем забыл сказать – я еще и насрал в ямку! – и положил трубку.
Оставив немножко сотенных купюр себе, деньги, конечно, я передал узкоглазенькой Даше, не в руки, а анонимным переводом, написав пожелание: «Пусть сынок ваш будет счастлив!»
Пошел в валютку на Тишинке и купил себе чуток одежды. Не ходить же, в самом деле, в лыжных костюме и ботинках. За мной отправили хвост, но я ловко ушел от него, нырнув в метро и смешавшись с толпой…
Отчаянно трудясь, я создал несколько блестящих планов, которые должны были подточить тайное могущество гражданина Иратова, подставить, так сказать, подножку набирающему разрушительную силу человеку-пароходу. В голове рождались прекрасные мысли, одна другой ярче, и я улыбался в предвкушении оглушительного фиаско Арсения Иратова.
Через две недели, набрав номер телефона вышеозначенного гражданина, я вдруг встретился с женским тембром, сообщившим, что Арсюши нет.
– А когда будет?
– Никогда, – с печалью в голосе отозвалась женщина.
– Умер?! – воскликнул, не сдержавшись.
– Да что вы такое говорите! – вскричала женщина. – Господа на вас нет!
Как раз на меня Он был.
– Что же тогда?
– Эмигрировал мой Арсюша…
– Стало быть, вы его мамаша?
– Да, мать! – гордо ответила женщина. – Вы кто будете?
– А куда эмигрировал?
– В Израиль.
– В Израиль? На Святую землю?
– Пока да…
– Он же не еврей!
– Что-то отыскал по линии отца, – выдавала информацию мать Иратова.
– Вы что там готовите? – спросил. – Чувствую запах рыбы!
– Так и есть – заливную рыбу…
– Любите?
– Муж приветствует, и Арсюша любит…
– Ваш Арсюша брюхо свое любит. Если бы он любил рыбу, то отпустил бы ее в озеро, ну, или там в реку!
– Подмена понятий! – вдруг стала строгой мамаша Иратова. – Я хоть и учительница английского языка, но и русский неплохо чувствую. Вы использовали слово «любить» в прямом и христианском смысле этого слова – любить человека, но есть и другие значения этого слова. Можно любить вареную картошку с селедкой, шампанские вина, себя, в конце концов! Куда же в таком случае себя отпустить? В какое озеро?
Женщина была неглупа, но в пучине заблуждений.
– И ни с какой христианской позиции я не говорю! Это дерзость так заявлять!
– Вы магометанин?
– Тьфу!
– Кто же?
– В этом и суть, – тожественно объявил я. – Десятка в мишени! Куда человеку самому себя отпустить! В вашем вопросе уже заложена вселенская ошибка. Человек не вправе отпускать себя куда-то, он не лошадь. Человек должен заставить себя идти определенным путем. Чем яснее и осознаннее путь, тем определеннее будущее!
– Я поняла, вы сектант.
– Конечно же, – разочарованно согласился я. – Такой вывод из моих слов прямо-таки и напрашивается. – Не буду вас задерживать, рыба в духовке пересыхает!
– Постойте, а вы кто? Вы товарищ сына? Как вы узнали, что я рыбу…
– Подмосковный клещ ему товарищ! – и повесил трубку.
Сообщение матери Иратова о его эмиграции почти выбило почву у меня из-под ног. По некоторым условиям я не мог оставлять Россию (периодические звонки), а оттого преследование мною Иратова было отложено до лучших времен.
Зачем-то поплелся в парикмахерскую к Антипатросу, и он брил меня и стриг, как всегда молча, не интересуясь тем, что я только третьего дня прихорашивал свое лицо, – зачем так скоро? Греку тоже надо было время от времени звонить и вслушиваться в безответную Вселенную, поэтому на частоту визитов клиентов ему было плевать.
Вернулся домой злой, как бык, которому не дали забодать споткнувшегося тореадора. И соседи еще все в коридор выперлись и смотрят так на меня с вызовом. Особенно старуха Морозова глядела исподлобья, будто ей лично было поручено расстрелять меня после оглашения приговора.
– Ну, чего уставились? – поинтересовался я.
Коммунальное сообщество мялось, переступая с ноги на ногу, пока холостой мужик Медведев решался на выступление.
– Вы у нас уже два года проживаете, – наконец вымолвил он.
– И?
– Мы не знаем даже вашей фамилии! Не говоря уж об имени и отчестве.
– И?
Мужик Медведев пытался продолжать, но старуха Морозова опередила его:
– Не доверяем мы тебе, милок! Подозреваем в тебе врага.
– О как! Повесите сейчас или сначала дадите справить малую нужду?
– Мы хотим написать на вас письмо в органы, – продолжил мужик Медведев. – Вы подозрительны, являетесь в ночи весь в крови, то у вас, кроме лыжного костюма, ничего нет, то вон, – развел руками оратор, – во всей фирме воплотились.
– И месяцами из своей берлоги не выходит! – добавила старуха Морозова. – Чем живет?
– Да-да, – зашептали остальные соседи и соседки, пряча за свои могучие задницы малых детей, пахнущих непоменянными подгузниками.
– Товарищи! Так в чем причина? Пишите куда угодно!
– Но мы не знаем ваших ФИО! – напирал мужик Медведев. – На кого писать, не знаем!
– Позвольте! – возмутился я. – Наряду со всеми мне приходится платить за электричество, газ, воду и радиоточку. Как же у меня денежки принимают без ФИО? – Всем телом я навис над старухой Морозовой. – Не кроется ли здесь, бабушка Яга, ошибочки? Или хотите меня обвинить в неуплате?
– Нет, квитанции все оплачены, – подтвердил мужик Медведев. – Все в срок…
– Так на них же мои ФИО, неумные вы мои!
– Теперь вы позвольте! – укреплялся в своей доказательной базе холостяк. – Здесь в графе «имя» написано «Е», в графе «отчество» – тоже «Е», и фамилия «Е». Так что же получается? Ваше полное имя звучит как ЕЕЕ?
– Так точно, – кивнул я. – ЕЕЕ, позвольте представиться тем, кто не знал.
– Так точно, – кивнул я. – ЕЕЕ, позвольте представиться тем, кто не знал.
– Не бывает таких имен! – просипела старуха. – ЕЕЕ, хали-гали, – проскрипела.
И все остальные жилички с мужьями подтвердили:
– Не бывает!
– Паспорт показать?
– Желательно, – согласился Медведев.
Я выудил из внутреннего кармана паспорт и протянул его в пространство. Старуха Морозова было дернулась, но холостяк ее опередил и открыл документ.
– Имя Е, – констатировал. – И фамилия с отчеством также ЕЕ.
– Подделка! – завопила бабушка.
– Да заткнись ты, старая блядь! – не выдержал Медведев и, взяв себя в руки, продолжил изучать документ: – Национальность – алтиец!.. Не знаю… Может, описались, буковку не дописали? Может, балтиец?
– Ну в самом деле, товарищи! – возмутился я. – Балтиец – это моряк, служащий на Балтике! Я же – алтиец!!!
– Это еще что такое? – не затыкалась бабка. – Еврей?
– Почетно, – кивнул головой. – Но нет…
– Кто же вы? – скромно подключилась одна из задастых мамаш. – Из каковских?
Сделав театральную паузу, возведя очи к потолку, затем опустив их к грязному полу, скромно сообщил обывателям:
– Я сын команданте Че…
В общественном коридоре воцарилась гробовая тишина. Было слышно, как урчит в животе у старухи Морозовой.
Холостяк Медведев, выйдя из оцепенения, вопросил:
– Так вы сын… Че Гевары? Я правильно понял?..
– Единственный.
– А как вы здесь? – спросила смелая мамаша.
– Куда органы разместили, – развел руками. – Наше дело маленькое…
– Чего ж отдельную не дали? – тряслась от злобы бабушка.
– Замолчь, Ирина! – скомандовал холостяк Медведев, и стало понятно, что он и жиличка с пацаном в гражданском родстве. – Ясно, что человека скрывают. Там не дураки сидят! – Открыл одну из страниц паспорта. – И прописка на месте! Смотри, Морозова, преставишься – мы твою комнату товарищу Е отдадим!
– А мне по вашему интернациональному барабану будет, когда я помру! И уж комната точно волновать меня не будет! Ишь, комендант нашелся!
Старуха вовсе не дура, подумал я и предложил сегодня же организовать вечером банкет по случаю восстановления дружеских чувств коммунального сообщества.
– Конечно, за мой счет! – уточнил. – И сдвигайте побольше столов, а то продукты не поместятся.
Настроение у коллектива поменялось. Халява и мертвого из могилы поднимет, и палача с жертвой местами поменяет.
– Ура! – по-пионерски приветствовала сожительница Медведева.
– Ура! – вторили остальные соседи. Лишь старуха Морозова нервно крутила во рту зубные протезы.
– Можно документик? – попросил я.
– Конечно-конечно! – Медведев передал мне паспорт и сообщил, что если застолье будет водочное, то у него имеется банка соленых груздей.
– Все за мой счет!
– А во сколько?
– Так к семи вечера будет в самый раз! Так, товарищи?
– Так, – согласились соседи.
Запершись у себя, я, не раздеваясь, долго вслушивался в длинные гудки телефона. Мне вовсе не хотелось веселиться со своими соседями по коммуналке, люмпенами и бывшими коммунистами. Особенно после такого оглушительного провала с Иратовым.
10Иратов и Верочка подъехали к Донскому монастырю заблаговременно. Здесь же, перед воротами, купили цветов и под руку прошли по аллее к храму Иконы Божией Матери. Внутрь зашла лишь Верочка, перекрестилась на входе и на голоса певчих, отпевающих какого-то усопшего Зиммермана, вероятно выкреста. Затем Верочка прошла к киоску, заказала сорокоуст для Иратова, написала записки – кого помянуть, кому за здравие. Набрала свечей и, оставив киоскерше две крупные купюры, наказала:
– Все, что лишнее, – на храм!
Подошла к иконе Божией Матери и зажгла первую свечу. Она попросила Мать Бога, чтобы та заступилась за нее, чтобы совершила чудо и дала Верочке возможность испытать счастье материнства… Часть цветов молодая женщина установила в вазу под образом, перекрестилась, кланяясь, затем отошла. Она некоторое время колебалась, подойти ли ей к распятию, но почему-то убоялась в результате и почти бежала от Христа к Иратову.
– Зачем столько свечей? – не понял Арсений Андреевич.
– Много не бывает. У памятника родителям поставим.
Некоторое время пара потратила на поиск родных могил.
– Здесь все изменилось! – оправдывался Иратов, хотя на кладбище Донского монастыря давно ничего не менялось. В историческом месте почти не хоронили, только подхоранивали, если места были выкуплены. Даже крематорий уже давно закрыли – пугал народ черным дымом из трубы…
Собственно говоря, Иратов не был на похоронах его родителей. Он отдал все распоряжения по телефону из Нью-Йорка, а его люди все организовали, засняв процесс на видеопленку. Пришлось идти к директору кладбища, постоять в очереди, затем оба оказались в крошечной комнатке, где тот отрабатывал свои похоронные гонорары. Сия персона встретила вошедших весьма недружелюбно, попыталась даже жестко попенять им за столь долгую помесячную неуплату за соблюдение чистоты на захоронениях, но Иратов эту попытку остановил лишь взглядом одним, дав понять директору, что перед ним особа колоссальных размеров, способная походя раздавить, расплющить и даже не заметить.
– Покорнейше прошу простить, – сменил гнев на милость хозяин мертвецов. – Не признал! – и протянул широченную ладонь для пожатия. – Глеб Аристархович!
Иратов руки не принял, а лишь констатировал свою догадку:
– Землицы перебросали немало…
– Из рабочих вышел, – подтвердил директор.
– Под кем в девяностых работали?
– Не понял?.. Может, чайку? На улице знатный морозец!
– Под измайловскими?
– Сами знаете, какая жизнь была…
– Так и сейчас измайловские здесь копейку имеют.
– Хозяин старый – и бизнес старый. А вы из каковских будете? Будто ваше изображение мне знакомо…
– Я вольный стрелок… Показывайте, уважаемый, могилы!
– Конечно.
Гуськом они пошли по узенькой, протоптанной в снегу тропинке, все больше отдаляясь от центрального входа. Миновали могилу Майи Кристалинской – певицы, которую Иратов неплохо помнил еще в черно-белом изображении телевизора. Герои войны и труда, генералы и артисты, сопровождали их путь грустным взглядом со своих надгробий.
– Уже недалеко, – подбодрил директор.
Верочка чувствовала, как стынут ноги в тонких изящных сапогах, но виду не показывала, лишь пальчики на ногах напрягала, пытаясь разогнать кровь.
– Не чистите снег-то! – раздражался Иратов, которому снег залез под брючину и застрял комками возле щиколотки.
– Так никто не платит, мы и не чистим.
– Тоже верно…
– Вот за этой стеной и ваши могилы, – оповестил директор. – Пришли. Обратно по натоптанному куда легче возвращаться. Вот они, могилки!
Верочка и Иратов стояли возле одной на двоих оградки и смотрели на выцветшие фаянсовые фотографии надгробий. Сами могилы утопали в свежем снегу, и красногрудый кладбищенский снегирь склевывал с куста рябины мерзлые ягоды.
– Я пойду? – спросил директор.
– Идите.
– Если что нужно, я у себя в конторе… – И пошел назад по тропинке.
Иратов обнял Верочку, и они стояли молча.
Арсений Андреевич краем глаза видел ступающую по тропинке сутулую фигуру Эжена в черном облачении. Его черные волосы развевались на зимнем ветру, и Иратов невольно залюбовался своей копией.
– Пойду поищу какую-нибудь лопату, – проговорила Верочка. – Или веник, на худой конец.
Она передала букет мужу, сказав, что к чистому поставим. Только она отошла, как Эжен наконец добрался до Иратова.
– Я не опоздал? – спросил молодой человек. – А то у меня и часов нет…
– В самый раз, – ответил Арсений Андреевич.
– Прекрасные были люди! – проговорил Эжен и склонил голову.
И опять Иратов с трудом сдерживал раздражение. Будь его воля, он бы прострелил эту черноволосую башку, а труп подселил бы к Бурыгину Ивану Сергеевичу, начальнику треста, бюст которого взирал с противоположной стороны тропинки уверенным бульдожьим взглядом. Вместо этого поинтересовался:
– Как дела?
– Вы опять злитесь!
– А что прикажешь делать?
– Смириться! Рано или поздно придется.
– Ты не боишься, что я тебя здесь завалю?
– Завалить меня – то же самое, что самому застрелиться…
– Да перестань ты нудить!!! Какая-то околесица, в самом деле!
– А помните, у вас на нем еще крошечное родимое пятнышко было, которое во младенчестве прижгли жидким азотом? – Иратов сверкнул глазами. – Латинской буковкой V? Пятнышко со временем стало еле заметным…
Неожиданно Эжен сбросил пальто на снег и задрал до затылка свитер, демонстрируя Арсению Андреевичу голую спину, по всей площади которой растянулась бледно-розовая литера V. – Видите ее? Видите?
Иратов смотрел на Эжена и думал о том, что ситуация сюрреалистическая, достойна Дали. Некий молодой человек старательно доказывает некоему субъекту, что он его половой член!.. Вместе с тем и пропажа у Арсения Андреевича вышеозначенного предмета никак не меньший абсурд, чем труды Кафки.