Зато войны почти прекратились. Лишь некоторые бандитские лесбийские группировки выясняли отношения между собой, но полиция их быстро урезонивала, сажая преступников на долгие сроки, чтобы не мешали последнему столетию человечества пройти в дружбе и спокойствии. Удивительно, но никакой анархии не было и в помине. Почти все население Земли в нынешних условиях стало законопослушным и продолжало поддерживать мирную жизнь на планете. Больницы и банки работали, общественный транспорт ходил по расписанию, самолеты летали, работали рестораны и бани для любителей… Революционная ситуация возникла в мире религий – это да. Попов, раввинов, святых отцов, всяких брахманов и муфтиев развенчали безжалостно, но с ясной и понятной целью: выстроить на месте всех религий единую – экуменистическую! Но без всяких там церквей!.. Всему населению стало ясно, что Господь един, коли Он не пощадил ни одну из конфессий.
А так – все устаканилось и пошло своим чередом. Люди трудились и получали зарплату.
Продолжал работать на своем месте располневший травматолог Петечка Савушкин, а вот Лилька Золотова переменилась в активистки и, избрав себя в сексуальное большинство, ездила по городам и весям на «Харлее» с подобными боевыми тетками-мотоциклистками. Байкерский клуб избрал ее лидером, а Терапевт, бывший президент клуба «Дневные драконы», был отправлен в отставку и работал в Ботаническом саду соловьем. Уж очень повезло ему с голосом!..
Арсений Андреевич Иратов перестал принимать таблетки, из-за отказа от которых чуть было не умер еще недавно. На душе и без лекарств было спокойно, а спалось сладко, как в детстве. Иратов вяло пытался продолжать проектировать чудные здания, но уже не по зову сердца, а по привычке. Почти ничего не получалось, и он без сожалений забросил свой офис с помощником Витей, жил на деньги с биржи и общался почти все время с Сытиным, играя с ним в карты. Жулил по привычке, а располневший андролог этого не замечал. Клиника его разорилась за ненадобностью в ее специализации, перепрофилировать же не было ни сил, ни желания. Остались накопления, да и Иратов не был жаден, дарил на разные даты крупные суммы денег. Иногда Арсений Андреевич поднимался на этаж выше проведать Верочку, по-родственному, ей тоже давал средства, а она поила его чаем, хотя такие посиделки и не нравились Эжену. Этот молодой человек управлял молодой женщиной по своему вкусу – жестко и тиранически, Иратова терпел только из-за денег. В течение сексуальных игр он мог запросто исхлестать нежную лайковую попку Верочки плеткой или, как собака, искусать ей грудь, а когда она жаловалась на боль и просила относиться к ней нежнее, Эжен с высокомерием предупреждал, что до его ухода от нее осталась одна сотая терпения.
– Знаешь, сколько женщин в мире алчут меня, даже не подозревая о моем существовании?
– Да, – покорно отвечала Верочка, и из глаз ее текли слезы несчастья.
Она не раз решалась уйти от Эжена, но только в воображении, в реальности сил не хватало – воля мягкая, как нагретый парафин. Нижняя часть тела всегда побеждала мозг, женщина потакала любовнику во всем, отдавала все иратовские деньги, отчаянно надеясь на беременность, и даже выходила голая на балкон в зимнее время для развлечения любовника. Эжен в такие моменты упоения властью улыбался, и казалось, что у него выросли клыки. Но это только казалось. Молодой человек мужеского пола, единственный, оставшийся с настоящими первичными половыми признаками, он ждал своего часа, чтобы заявить всему миру – я спаситель рода человеческого, только мое семя может побороть решение Бога… Он не жаждал становиться божеством, хотя думал, что при желании мог бы. Он истово хотел победить Всевышнего, сломать Его волю и жить своей!..
Я встретил его еще один раз. Пытаясь спасти падшую Верушку, я как-то дождался молодого человека возле подъезда иратовского дома, он узнал меня, даже остановился и старательно рассмотрел с головы до пят. Затем неожиданно резко дернулся и попытался схватить меня за пах. Наткнувшись на пустоту, он снисходительно поинтересовался:
– И что тебе надо?
– Оставь ее.
– Для тебя? – Эжен расхохотался. – У тебя же в штанах пусто! Что ты станешь с ней делать?
– У меня всегда в штанах было пусто, с рождения, и она совсем не нужна мне в том смысле, в котором нужна тебе.
– Ну конечно, ты ангел, что ли, бесполый?! – Он отпустил мои штаны. – И для чего же она тебе понадобилась?
– Она – Верушшшка! – произнес я с мягко утрированным «ш». – Она тот плод, которым незаконно насладились, и за это все так и происходит в мире! Отпусти ее!
– Я бы, конечно, мог надрать тебе задницу, ангел, но не стану этого делать. Я сам ангел, но с яйцами. Скажу просто: скоро ты сможешь забрать свою, как у тебя там?.. Верушшшка?
– Именно, – я поглядел на него и ударил кулаком в лицо. Он не представлял, как силен будет удар, а потому не особо уклонялся. Он просчитался, и теперь его нос был вбит между треснувшими костями лица. Эжен схватился за физиономию, посмотрел на меня – теперь с ужасом – и побежал обратно в подъезд, обильно капая кровью на летнюю траву.
К ней припустил… Глубоко вздохнув, сожалея о своей утраченной иллюзии, я подумал, что и сам плод своей волею может соблазнить отведать его, даже будь он запретным. Так и в этом случае произошло…
Вернувшись в квартиру актрисы Извековой, я завалился спать и даже будильник не завел. Закрыв глаза, я подумал о майоре Беличе и полковнике Жамине. После упразднения армии с хорошей офицерской пенсией они поселились в маленьком дачном поселке «Иволги», выстроив свои домики по соседству. Они ежедневно играли в шахматы и пили водку. Джульетта Гургеновна жила здесь же и изредка навещала отставных офицеров, угощая их долмой… Экс-шахматист Эстин вдруг осознал, что у него достаточно средств, чтобы дожить безбедно до конца дней своих, он по-прежнему был женат на Белле Пушкиной, которая наслаждалась мужниным достатком – плевать на недостатки! – и посещала маленький приход новой экуменистической церкви. Сын Иратова от его первой любви, учительницы Светы, состоял в том же большинстве, что и все мужчины планеты. Археолог Грязев, престарелый и облезший, пытался напроситься жить к Свете, хвастаясь тем, что у него все сохранилось, ну, не все, а внешний декор имеется, шутил мерзопакостно – «зато, мол, висит красиво». Жалкий старик был безжалостно изгнан и послан доживать свой век в жопу.
Юная Алиска из деревни Костино Владимирской области почти каждый день стояла в белом платье с васильковым букетиком на пыльной деревенской дороге и вглядывалась в нее через цветущие поля и соседние деревни, с девичьим волнением ожидая своего незабываемого принца. Но только горячий ветер дул ей навстречу, облепляя Алискины коленки ненужным платьем невесты…
Мне позвонили…
Я рванулся к телефону, и, если бы у меня было человеческое сердце, оно могло бы не выдержать столь напряженной эмоции. Сотни лет ожиданий и безнадежных страданий. Раздавленное страхом полного низвержения, оно могло бы встать, как часовой механизм, или взорваться ядерной бомбой.
Конечно, никто в приложенную к уху трубку ничего не сказал, но необходимая информация, вклад тишины в мое расширенное сознание, оказалась всеобъемлющей и открыла для меня все смыслы.
– Спасибо, спасибо! – шептал я, мчась на Белорусский вокзал. – Спасибо…
В кассе номер 4 я встал в очередь, чтобы купить билет в Прагу.
– Адимус! – Я почувствовал тяжелую руку на плече и, обернувшись, узнал старика Антипатроса с вечно всклокоченной бородой. – Видать, тебе все же позвонили!
– Да, – признался я, весь наполненный любовью к собрату, столь долгое время, куда больше моего, прожившего в изгнании. – Да, мне позвонили, впрочем, как я понимаю, и тебе!..
– И теперь ты знаешь, что делать?
– План у меня голове.
– Прекрасно! Берем билеты с открытой датой.
– Да-да, – подтвердил я.
Мы уже почти добрались до окошка кассы, как сзади на нас навалился – кто бы вы думали? – мой бывший сосед Иванов, вот не ждали, не гадали.
– А ты как здесь? – удивился я.
– Я?.. – сосед нервничал и выдыхал перегар. – Я это… Я в Прагу…
– Зачем? – вопросил я. – Пиво пить, купец доморощенный?
– Мне позвонили, – раскрылся сосед. – Позвонили…
– Добро пожаловать, ангел Иванов! – приветствовал Антипатрос. – Вправились мозги?
– Ага…
Я был потрясен и с трудом вымолвил:
– Так ты брат мне?
– Как бы… – застеснялся Иванов.
– Брат, брат, – подтвердил Антипатрос, протягивая деньги в кассу. – Три плацкарта до Праги! Но не сторож!
– Берите целое купе! – по-гусарски потребовал Иванов. – Мягкое! – и, скривив рот в улыбке, пояснил: – К чему мне деньги теперь!
А потом мы полдня просидели в пустой блинной, по-человечески пили водку и разговаривали.
– Тебя за что? – поинтересовался я у Антипатроса.
Конечно, никто в приложенную к уху трубку ничего не сказал, но необходимая информация, вклад тишины в мое расширенное сознание, оказалась всеобъемлющей и открыла для меня все смыслы.
– Спасибо, спасибо! – шептал я, мчась на Белорусский вокзал. – Спасибо…
В кассе номер 4 я встал в очередь, чтобы купить билет в Прагу.
– Адимус! – Я почувствовал тяжелую руку на плече и, обернувшись, узнал старика Антипатроса с вечно всклокоченной бородой. – Видать, тебе все же позвонили!
– Да, – признался я, весь наполненный любовью к собрату, столь долгое время, куда больше моего, прожившего в изгнании. – Да, мне позвонили, впрочем, как я понимаю, и тебе!..
– И теперь ты знаешь, что делать?
– План у меня голове.
– Прекрасно! Берем билеты с открытой датой.
– Да-да, – подтвердил я.
Мы уже почти добрались до окошка кассы, как сзади на нас навалился – кто бы вы думали? – мой бывший сосед Иванов, вот не ждали, не гадали.
– А ты как здесь? – удивился я.
– Я?.. – сосед нервничал и выдыхал перегар. – Я это… Я в Прагу…
– Зачем? – вопросил я. – Пиво пить, купец доморощенный?
– Мне позвонили, – раскрылся сосед. – Позвонили…
– Добро пожаловать, ангел Иванов! – приветствовал Антипатрос. – Вправились мозги?
– Ага…
Я был потрясен и с трудом вымолвил:
– Так ты брат мне?
– Как бы… – застеснялся Иванов.
– Брат, брат, – подтвердил Антипатрос, протягивая деньги в кассу. – Три плацкарта до Праги! Но не сторож!
– Берите целое купе! – по-гусарски потребовал Иванов. – Мягкое! – и, скривив рот в улыбке, пояснил: – К чему мне деньги теперь!
А потом мы полдня просидели в пустой блинной, по-человечески пили водку и разговаривали.
– Тебя за что? – поинтересовался я у Антипатроса.
– За что сослали?
– Именно.
– Дрался с Иаковом, внуком Авраама… А тебя?
– Подзуживал и провоцировал руководителя насчет Иова. Говорил, что он только в богатстве и счастье может так истово верить и соблюдать…
– Ясно… – Антипатрос раздвинул бороду, чтобы вылить в рот водку. – Настрадался?
– Уж не без этого… Отбыл срок от звонка до звонка…
Зажевав водку блинами, мы со стариком обернулись к бывшему соседу Иванову с немым вопросом.
Он выпил штрафную, хрюкнул по привычке и признался, что был седьмым облаком славы[2], но манкировал своими обязанностями стирать вещи многочисленному народу, блуждающему в песках.
– А еще я частенько отлучался в самоволку, чтобы пользовать земных дев.
– Так у тебя есть хуй? – почти в унисон уточнили мы.
– Есть, – потупил очи ангел Иванов. – Я не из вашей породы… Братской… Христианской…
Выпили и за это.
– А что с Иратовым делать? – поинтересовался я.
– А ничего… Он ни при чем… Случайный выбор… Но не забывайте, он дед Иосифа! Пусть и случайный! Вспомните город Цоар, который не уничтожили вместе с Содомом и Гоморрой из-за того, что в нем скрылся Лот, племянник праведника Авраама!
Согласились, хотя я не мог в глубине души простить Иратову Верушку, но в данный момент все казалось мелким и ничего не значащим.
Половину вечера просидели молча, ощущая огромный вселенский праздник в душе. Расходиться не хотелось, но блинная, скормившая нам более тысячи блинов и сделавшая тройной план, закрывалась.
– Все знают, что делать?
– Да, – ответил я.
– А я нет! – признался ангел Иванов.
– А ты, – наказал Антипатрос, – займешься этим, который произрос между ног Иратова и самоопределился, как Крым.
– Эженом зовут, – уточнил я. – Мерзкая гениталия!
– Займусь, – пообещал Иванов. – А способ?
– Ты же у нас пироман! Коли стирать не можешь, жги!
– Палатку дотла! – подтвердил захмелевший ангел. – Вместе с Тамаркой, Зинкиной сестрой!..
– Вот и сам думай, как его…
– А зачем в Прагу, пацаны?
– А ты что, не знаешь? – удивились мы.
– Нет, – сконфузился Иванов.
– Так Прага побратим Вечного города! – сообщил несведущему Антипатрос. – На застолье поедем, когда призовут!
– А-а-а…
Я съездил в истринскую ешиву, где нашел Иосифа проводящим урок для самых маленьких. Он так красиво и изящно рассказывал о смысле того или другого места книги, что дети слушали затаив дыхание, а ребе Ицхок, сидящий возле стены, почти плакал.
Иосиф увидел меня и, казалось, совсем не удивился, а когда урок закончился, подошел и поздоровался как со старым приятелем.
– Вы к ребе? – спросил.
– К тебе.
– Что-то случилось?
– Мы едем покупать тебе смокинг!
– Смокинг? – удивился молодой человек.
– В такси расскажу подробнее.
Иосиф посмотрел на ребе Ицхока, тот одобряюще кивнул, тем самым благословив Иосифа на оставление ешивы.
Когда машина вкатилась в туннель под МКАДом, старый, как Мафусаил, водитель вдруг сказал:
– Я вас помню…
– Меня? – удивился я, поймав взгляд шофера в зеркало заднего обзора. – Или молодого человека?
– Вас… Вы лет тридцать назад Светочку мою спасли от неминуемой гибели, – пояснил таксист, но, видя мое недоумение, напомнил: – Вы еще побитый весь были и дореформенной трешкой рассчитались… Светочка, дочка моя, с флюсом? Вспомнили?..
– Ах да! – я хлопнул себя по лбу. – Было такое дело. И как там Светочка?
– Трех внуков родила! Спасибо вам! И от супруги, Елены Петровны моей, с того света спасибо!
Иосиф смотрел на меня с удивлением, потому я пояснил:
– Смокинг для свадьбы!
– Для какой свадьбы? – еще больше удивился молодой человек.
– Для какой, для какой… Для твоей!
– Да я… – попытался что-то сказать Иосиф.
– Помолчи, свадьба уже в четверг.
Видимо, моя затея ему не нравилась, и он попросил остановить такси.
– Простите, но я хочу выйти! Шутки у вас странные…
– Самолет летит, из него не выйдешь! Мужчина без жены – как половина монеты! Не имеет цены.
– Я категорически настаиваю!
– Ладно-ладно! Не кипятись… Не хочешь жениться на Зойке, дело твое.
Иосиф тотчас переменился в лице. К бледной коже прилила кровь и яблочным румянцем выступила на щеках.
– Какой Зойке?
– Да не важно уже. – Я отвернулся в сторону, хотя внимательно следил за поплавком, который медленно, но верно погружался в воду, сообщая, что рыба на подходе. – Может, и рано тебе жениться…
– К-какой З-зойке? – заикался Иосиф.
– Да с Петровского бульвара… Из парикмахерской уборщица. Может, и верно – не пара она тебе!
– Согласен! – вдруг проорал молодой человек, да так громогласно и неожиданно, что шофер испугался и такси чуть было не въехало под большегруз. Я сам едва не наложил в штаны.
– Ну, согласен и согласен… Че народ пугать! Ты как, отец? Ох, мать твою, как напугал!..
– Выпорол бы!.. – ответил старый шофер, а потом неожиданно: – Жаль только, что правнуков не родят!
Иосиф улыбался во весь рот, ну прямо как идиот, отчаянно похожий на своего покойного папашу.
– А в‑вы к-кто? – продолжал заикаться.
– Я?.. Я что-то типа посаженого отца.
– А ее отец с-с-согласие дал?
– Зачем же без согласия смокинг покупать? Не резон! Антипатрос и денег выделил.
– Откуда вы его знаете, с-с-стрижетесь тоже?
– Ох, милок, кого я в жизни не знаю!.. Именно – стригусь! Старый клиент. И хватит заикаться!
Хозяин ЦУМа явился в примерочную неожиданно и приказал отпустить смокинг совершенно бесплатно. К нему приложил белую рубашку, черный галстук и лаковые ботинки.
– Почему так? – продолжал удивляться Иосиф. – За что?
– Богобоязненный человек!
– Он всем все дарит?
– Он что, дурак? Какой же это бизнес, ежели всем дарить…
Братья Лёнчики, владельцы ювелирных брендов, подарили обручальные кольца и проводили нас до самого выхода, роняя слезы умиления…
А потом мы отправились на квартиру Иосифа, где два дня готовились к самому важному дню его жизни.
Ангел Иванов стоял на Старом Арбате в костюме смерти, взяв в качестве реквизита настоящую косу. Где он ее раздобыл, одному богу известно. Может, в театре Вахтангова стырил?
Изредка Иванов поджигал струю спирта и выпускал огненный язык изо рта в пространство. Прохожие почти не обращали внимания на доморощенного факира-огнеметателя, шли себе по своим делам.
Выйдя из дому после ночи с осточертевшей Верочкой, Эжен вдруг понял, что сюда больше не вернется. Его пронзила мысль, что именно сегодня он должен заявить о себе, вознестись над толпой салютом надежды, а значит, воспарить над миром. Захваченный размышлениями о способе восхождения на пик торжества, он зашел со стороны Смоленского гастронома и пошел вниз по Старому Арбату к метро. Его мысли скакали от одного способа вознесения к другому, а потом наступила ясность, что именно здесь, на этой улице, все и произойдет, здесь то место, где многочисленные зеваки увидят его могущество и разнесут по всему свету благую весть о спасении человечества. Бледный от осознания величия момента, он остановился возле ювелирного магазина и, произнеся: «Со мною я!», взялся за ремень брюк. Дернув за кожаный язык, он хотел было отпустить штаны в свободное падение, как кто-то стал шептать ему в ухо непонятные слова, вливая в раковину некую жидкость, приносящую свежесть и тепло одновременно. Он оглянулся и увидел смерть. Была смерть маленького роста, прямо как в сказках – с косой, блестящей на солнце начищенным металлом. Эжен хотел было оттолкнуть шута, но тот вдруг показал руки с двумя камнями кремния.