К нему хорошо относились даже гэбэшники. Постоянно улыбающийся красавец знал имена жен сотрудников, их детей и надобности. Духи, детская одежда, продукты шведские к праздникам… Собственно, полезен был в хозяйственной нужде.
Отдел, курирующий район Тишинки, возглавляла капитан КГБ Алевтина Воронцова, которая как-то самолично арестовала студента Иратова возле продуктовой «Березки», думала посадить, но была покорена его демонической красотой уже на первом допросе. Парень страха не выказывал и словно просился в ее постель. Во всяком случае, ей так казалось.
«Чего такую красоту на зоне гробить? – рассудила женщина. – Пусть трудится на благо Родины!»
И Иратов трудился, пахал трактором на большом, дородном капитанском теле. Одинокая Алевтина почти влюбилась в молодого валютчика, но сей интимный порыв сдержала, призвав в помощь офицерскую закалку.
– Тысячу долларов в месяц приносить будешь, – поставила условие Воронцова.
– Так это ж… – Иратов хотел выругаться, но, сдержавшись, попытался объяснить, что на эти бабки трудовой человек может жить полтора года.
– Так ты не трудовой! – удивилась Алевтина. – На тебе вон джинсы за двести рублей, пуловер, еще перчатки зачем-то носишь посреди лета! Что за фасон?
– Они для вождения мотоцикла!
– У тебя что, мотоцикл есть? – Алевтина отхлебывала из бокала коньяк «Мартель», закусывала лимонной долькой и пускала в казенную чешскую люстру конспиративной квартиры струю дыма от сигарет «Кэмел». – А сапоги ковбойские, – продолжала перечислять Воронцова. – А? Рублей на восемьсот одет, а про трудового человека вспомнил!.. Пойдем-ка в постель, трудовой ты мой…
Иратов впервые в жизни так разозлился.
– Либо косарь, – поставил условие, – либо постель!
Алевтина заржала, как конь, вся ее дородность колыхалась, она еще и кашляла при всем сипло, отравленная никотином.
– Молодец! Ой, не могу!!! Ну, бля, ты дал!!! Во, молодежь!!! – И вдруг, в мгновение став серьезной, окаменев крупными чертами лица, тихо произнесла: – Две тысячи и два раза в неделю на квартире!
Бледный, злой, он сидел, глядя в глаза Алевтине – сурово и неотрывно. Капитан Воронцова взгляд студента выдержала легко, думая при этом, что из парня можно было бы сделать хорошего офицера. Хватка есть, чистый английский плюс внешние данные – такие дела можно закрутить!
Капитан Алевтина Воронцова в этот момент твердо решила завербовать черноглазого любовника. Плотским утехам не помеха… Институт скоро окончит, там два года школа – и младший лейтенант. Если нелегалом упорхнет, то и ей, Воронцовой, повышение. Главное – не торопиться…
– Согласен!
– Что? – сначала не поняла вербовщица, продолжая оценивать перспективы Иратова.
– Два косаря в месяц и два пистона в неделю! Только не забывай, что я учусь. У меня пять баллов по современной архитектуре!
– Молодец! Достойно!
– Свободный доступ в Шереметьево, чтоб там ваши не щипали меня! Понимаю, что не твой район, но ты договоришься… И доступ в дьюти-фри!
– Обнаглел? – Алевтина от удивления развела полными руками, словно пингвин хотел взлететь. – Страх потерял?! – Впрочем, она была готова на сделку, так, для виду показывала грозность. Прежде чем ответить, до фильтра выкурила новую сигарету, нажала клавишу японского магнитофона и под Высоцкого согласилась. – Я поля влюбленным постелю-у-у-у… – Кивнула тяжелой головой: – Согласна. – Сложив мясистые губы куриной гузкой, чмокнула ими воздух: – Ну что, зарядился, трудовой? Давай в кровать! Работать на Родину! – и пошла гиппопотамом к двуспальному дивану. – Пусть поют во сне и наяву-у-у!
– Сегодняшний пистон ты получила! В пятницу второй! Деньги будут завтра!
Иратов надел вельветовый пиджак и быстро вышел вон.
– Ты куда, сучонок?! – опомнилась Воронцова, рванулась к двери, чуть не грохнулась, устояла, выбежала на лестницу, но ее креатура в мотоциклетных перчатках уже заворачивал за угол дома…
Ни он, ни Алевтина условий не нарушали. Студент исправно приносил валюту и стрелял в цель так же пунктуально, как и в начале сделки. Его допустили до дьюти-фри, и скоро уже весь МАРХИ одевался у Иратова. За год молодой человек заработал такое количество денег, что по советским меркам хватило бы на всю жизнь. Вместе с тем Арсений каким-то мистическим образом находил время для учебы и готовил преддипломный проект… Одновременно он обзаводился связями в теневом бизнесе, где торговали металлами и приличными камнями. В бумаге деньги слабые – уже тогда понимал Иратов.
Алевтина тем временем быстро старела, оплывала, становясь похожей на городового из Салтыкова-Щедрина. Ожиревшее сердце превращалось в жадную до денег мышцу, а большое тело все больше жаждало плотских утех. Но мозг офицерши был по-прежнему ясен, а мысль остра.
Как-то на конспиративной квартире, уже после принятия ежемесячных даров, Алевтина вдруг заговорила простецким языком, будто бабушкой Иратова была.
– Ну что, Арсюха, – начала, – как думаешь, какой подарочек я тебе заготовила?
– Не знаю, – недобро отвечал валютчик. – Мне твой подарок, поди, в миллион влетит! Не люблю подарков.
– А вот и нет, милок! – Капитан Воронцова игриво придвинулась ближе. – От налога я тебя освобождаю. – Иратов поглядел на Алевтину с подозрением. – Я вот что тебе предлагаю… Да, собственно, ничего особенного не предлагаю – новую жизнь! – и заржала, как лошадь.
– С тобой?
– Там видно будет, не в этом цимес, как говорит Жанис.
– Кто это?
– Латыш, по моему ведомству проходит. Такой же трудяга, как ты, под расстрельной статьей. Но не такой красивый и любвеобильный! – И опять в голос засмеялась, точно выпь.
– Так в чем этот цимес?
Алевтина окинула Иратова суровым офицерским взглядом и выдала деловое предложение:
– Ты парень с головой, мыслишь сложными схемами!..
Иратов подумал, что его точно расстреляют. Перебивая ее, спасая жизнь, он предложил:
– Давай все по-старому. Могу денег прибавить! Сколько нужно?
– Да не бойся! Ты ж не трус. Да и ни в какое болото я тебя не тяну!
– Что же тогда?
И Алевтина поведала, чего ждет от него, молодого, перспективного, оканчивающего институт, в совершенстве владеющего иностранным языком…
– Получишь лейтенанта, станешь сам контролировать ситуацию по жизни! – Капитанша вытащила из кармана форменной рубашки красное удостоверение и поинтересовалась: – Знаешь, что это?
– Ксива ваша гэбэшная!
– А знаешь ли ты, что эта ксива на всей территории СССР, даже в этой еб… ной Прибалтике, все двери открывает?
– Подозреваю, – ответил Иратов, поняв, к чему разговор пришел. Совершенно не ожидал. Всего что угодно, но только не вербовки. – Но я архитектором хочу! Я учился… Аля, блядь, ты совсем охуела!..
– Сейчас ты валютчик! – разозлилась Алевтина. – А архитектор даже преотличное прикрытие!
– Да это западло – на гэбуху трудиться! Я Солженицына читаю, Эфраима Севелу в самиздате! Я антисоветчик и спекулянт-валютчик, подрывник экономического потенциала страны, но не офицер КГБ!
– Не на гэбуху, а на Родину, – процедила капитан Воронцова. – Чуешь разницу? А читать можешь все что угодно. Хоть Камасутру. А тренироваться на мне станешь.
Иратов выпил немного коньяка, задумался крепко, а капитан Воронцова глядела на него умиленно. Какой же все-таки красавец! Демон Врубеля! У нее имелась керамика великого художника на кооперативной квартире и еще одна голова Демона на даче.
– Подумать надо.
– Подумай, – разрешила Алевтина и в тишине сама загрустила. Оттого, что мужа нет, детеныша не завела, всю жизнь на Родину положила – и в такой тоске сердце сжалось! – Три дня хватит?
– Уложусь.
– Вот и отлично. И пистон сегодняшний… – вздернула форменную юбку к подбородку и встала на четвереньки, облокотившись о диван…
Весь следующий день у Иратова горело в мозгу, словно граната в башке взорвалась. Как ни силился, нужные мысли собрать не мог. К вечеру пламя поугасло, под черепом развиднелось, и Иратов понял, что ему нужна помощь. Перебрал всех знакомых, от директоров магазинов до деловых, но не было у него такого человека, кто мог сдернуть его с крючка КГБ. Его отказ от работы на контору – короткая прелюдия к тюрьме.
К следующему вечеру отчаянное решение пришло само и к полуночи укрепилось в своей правильности и неизбежности. Этой же ночью Иратов посетил четыре вокзала и получил в камерах хранения шесть чемоданов.
Загрузив накопленное в свои «Жигули», в семь часов утра студент-архитектор припарковал легковушку на Лубянской площади и позвонил в звонок массивной двери. Через мгновение из-за угла здания появился прапорщик с погонами внутренних войск, а с ним два солдата. Дверь так и не открылась.
– Здесь машину ставить нельзя!
– Я с повинной! – сообщил Иратов. Его лицо оставалось бледным, но глаза горели решительностью мужчины.
– Здесь машину ставить нельзя!
– Я с повинной! – сообщил Иратов. Его лицо оставалось бледным, но глаза горели решительностью мужчины.
– Все равно нельзя! Арестуем и вас, и машину.
– Ну, я для этого и здесь!
Двери открылись, в полтуловища появился молодой майор, небрежным взмахом белой ладони отпустил караул и предложил:
– Заходите, пожалуйста, товарищ Иратов.
Фокус отличный, действенный, особенно на молодняк, но валютчик его хорошо знал. Пробили номера «жигуля». Делов-то!
– Спасибо.
Его подняли на лифте на четвертый этаж и указали в правый от лифта коридор. Майор шел следом и четкими командами указывал путь:
– Правее… Прямо, правее…
Никогда еще Иратов не видел такой внутренней архитектуры. Коридоры не просто шли направо или налево, а были подобны некоему лабиринту. Человеку, впервые находящемуся в этом здании, явно должно было быть минимум не по себе.
– Стоим, – то ли попросил, то ли приказал майор. – Пришли, Арсений Андреевич.
Через минуту Иратов сидел напротив маленького человека с подполковничьими погонами, лицом зверька и рыбьими глазами. При всем своем неприятном обличье подполковник приветливо улыбался из-за огромного стола с черным селектором справа. С такой улыбкой обычно режут человека темной ночью… Также в кабинете находилась железная клетка со стулом с продавленной сидушкой.
– Сколько у вас там? – тихим голосом поинтересовался зверек.
Иратов сначала не понял:
– Что, простите?
– На какую сумму в чемоданах?
– В чемоданах? – Такого фокуса Арсений Андреевич не знал. Он не понимал, как за такое короткое время его машину отогнали и обыскали вдобавок. Максимум минут семь прошло… Ведь он же не арестован! – Я… Я точно не знаю…
– А вы приблизительно.
– Тысяч на восемьсот… Может, больше…
– Рублями?
– Валютой…
Было заметно, как напрягся подполковник. Нажав кнопку селектора, распорядился:
– Стенографистку и вещдоки по Иратову ко мне!
Оказалось, что за ним следили давно, но, видимо, Воронцова слово держала и прикрывала как могла.
Имя, фамилия, где и когда, вы же комсомолец – сотни вопросов за полчаса. Принесли чемоданы и до следующего утра считали деньги. Все это время подполковник периодически смотрел на него, будто сканировал мозг Иратова.
– Я с повинной, чистосердечно!
– Подождите! – прервал человек-рыба-зверек и опять глядел безмолвно, отхлебывая черный чай из стакана с подстаканником, на котором способом чернения по серебру был изображен Феликс Дзержинский.
– Восемьсот двадцать три тысячи, Вадим Иванович, – доложили.
– Рокотова за миллион расстреляли…
– Я же добровольно! – нервничал Иратов. – И это при Хрущеве Рокотова! Сейчас восемь дают, но за добровольное…
– Спокойно, Арсений Андреевич. Все выясним! То, что добровольно, – это хорошо. Но сидеть придется, так или иначе. А срок от вас целиком и полностью зависит. Кстати, почему у вас кличка Якут? Вроде не похожи вы на северного жителя! Пожалуйте в клеточку!
– Я обладаю информацией, за которую хотел бы остаться на свободе, – решился заявить явившийся с повинной.
Конвойный подтолкнул Иратова внутрь клетки, пристегнув одну руку студента наручниками к специальной металлической петле.
– Интересно, продолжайте!
– Есть ли у меня гарантии?
– Часы у вас новые? – спросил подполковник.
– Что? – Иратов не понял.
– «Ролекс»?
– Нет, «Шаффхаузен». Новые почти. – Он машинально поглядел на левую руку и увидел, что стекло часов разбито наручником, а золото браслета поцарапано.
– Вот гарантию на них вы можете получить! Но в Швейцарии!
Не хотел Иратов сидеть, хотя много раз представлял тюрьму – вся жизнь под хвост. Он рискнул, выпрямил спину и заявил:
– Больше восьми не дадите, а информацию я оставлю при себе!
Дальше началась долгая и мучительная возня, с угрозами, что родителей не пощадят, что Политбюро собирается вернуться к практике Никиты Сергеича – мазать таким гондонам лбы зеленкой… Держали в холодной камере, не давая спать завывающей тревогой, через неделю оповестили, что арестовали отца с матерью, что мать в предынфарктном состоянии. Дальше пошли очные ставки с сожительницами – студентками МАРХИ. Девицы приходили без макияжа, с прическами старых большевичек, комсомольскими значками на ужатых грудях. Одна громче другой заявляла, что понятия не имела о замаскировавшемся валютчике. Волейболистка Катька утверждала, что вообще не знает Иратова, так, в институте несколько раз видела, у нее все время тренировки; секретарь комсомольской организации института Шевцова, сгустив партийные брови, процедила, что уже некоторое время сама подозревает Арсения в преступной деятельности, поступили сигналы, готовили реакцию… Еще с десяток девиц выдали нечто похожее, но Иратов слегка улыбался, глядя на своих постельных подружек, точно зная, что под неказистыми советскими платьями и блузками их упругие попки и сиськи ждут своего обнажения из-под высококлассного итальянского нижнего белья, подаренного преступником Иратовым. Можно было попросить следователя, чтобы раздел весь этот комсомольский блядушник – и пошли бы барышни с ним по этапу для услады, за поощрение к преступлению. Но Иратов зла девчонкам не желал, а потому молчал. Что там взять с женщин с этих! Все бляди! Не требуй верности от блядей!
– И скольких ты, Якут? – поинтересовался подполковник.
– Что «скольких»?
– Оприходовал, что-что!
– Много, гражданин следователь, – признался арестованный. – Много.
От него долго и методично добивались сокрытой информации, но ничего не предлагали взамен, надеясь, что рано или поздно их проверенные методики развяжут студенту язык. Но прошла неделя, другая, потом еще месяц, а валютчик молчал.
А потом неожиданно предложили свободу – если информация более чем серьезная. Под честное слово подполковника.
Сие предложение и высиживал Иратов, похудевший от застеночных мучений и недосыпа почти вдвое. Не обрили наголо, оставили длинные волосы, в которых тотчас завелись вши, и мучили студента кровососы пострашнее, чем ночные тревоги. Будто по вскрытому мозгу бегали и впивались своими челюстями в его тяжелые мысли.
– Давайте уже, Иратов, – вздохнул подполковник Вадим Иванович. – Что там у вас за информация?
И Арсений рассказал о Воронцовой. Где, когда, в какой валюте, как склоняла престарелая капитанша к сексуальным отношениям. Обо всем поведал, ничего не упустил, мечтая о свободе. Его повесть об Алевтине Воронцовой тщательно протоколировали, главу за главой, давали ему читать, вносили исправления, которые он подписывал, а когда рассказывать уже больше нечего стало, подполковник поинтересовался, все ли это, Иратов выдохнул и качнул головой:
– Все, до точки.
Ветер свободы, его дивный запах бился в зарешеченные окна.
– Вот и хорошо, – чему-то порадовался подполковник, нажал кнопку селектора и распорядился: – Попросите, пожалуйста, капитана Воронцову.
Алевтина вошла в кабинет при полном параде: в белой рубашке, галстуке и с правительственными наградами на груди.
– Товарищ подполковник Комитета государственной безопасности…
– Не надо, Алевтина. Все свои. На службе порядок? – спросил Вадим Иванович и сам же ответил: – Знаю, что порядок. Садись.
Она смотрела на Иратова, словно на жалкое животное в клетке – зачем-то мамку укусило, бесстыжее! – затем повернула монументальное лицо к подполковнику.
– Не получилось с ним! – с досадой призналась Воронцова. – Сотрудничать Якут отказался. Ярый антисоветчик и матерый преступник, несмотря на молодость! Своевременная инициатива ЦК расстрельную ввести. Как семья, Вадим Иванович?
– Твоими молитвами, Алевтина! – поблагодарил подполковник. – В общем, твои показания, товарищ капитан, приобщены к делу. Совершенно ясно из магнитофонных записей, тобой предоставленных, что молодой человек, Иратов Арсений Андреевич, 60-го года рождения, Родину не любит, помогать в изобличении врагов Советского Союза отказался – напротив, распространял антисоветскую литературу, многократно пытался тебя, то есть офицера КГБ, подкупить – доллары от тебя под расписку приняты еще три месяца назад, – ограбил трудовой народ почти на миллион долларов, целенаправленно подрывал экономическую мощь страны… распишись здесь, – поставил галочку, куда Алевтина и черкнула свидетельскую подпись. – Ну, здесь все понятно! Дело доследовано. – И к клетке Иратова. Молодой человек сидел не шелохнувшись, будто забальзамированный труп. – Может, и расстреляют, если ужесточат и инкриминируют подрыв экономической мощи СССР. – Отвернулся к свидетельнице: – Переходи уже к нам, Алевтина!
– Спасибо, Вадим Иванович! Не смогу уже. Привыкла на земле. Научилась этих гаденышей выковыривать, как свинья трюфели! От этого и радость получаю!