Расслабься, крошка! - Ланской Георгий Александрович 17 стр.


— Наконец-то, — съязвил Боталов. — Осознал?

— Я не осознал, я смирился, — поправил Егор. — Мы ведь, бывает, выбираем не тех, кого одобряет семья.

Этими словами он дал понять, что не забыл, как отец в штыки встретил Алину.

Боталов помолчал, а потом спросил:

— Машину в аэропорт прислать?

— Пришли, — сказал Егор. — Устали мы, и Алинка себя неважно чувствует.

Воодушевленная благосклонностью Егора, Рокси возжелала сама встретить его в Шереметьево, но Боталов отговорил ее от этого поступка. Сам Боталов решил навестить сына утром.

В шесть утра его разбудил звонок.

Неизвестный мужчина, представившийся капитаном Чуприной, сообщил, что на Ленинградском шоссе был обнаружен автомобиль «Майбах», зарегистрированный на Александра Боталова. В салоне машины, съехавшей в кювет, находился труп мужчины с простреленной головой.

— Вам что-то говорит имя Игоря Семенова? — вежливо спросил капитан Чуприна усталым голосом.

— Да, — прохрипел Боталов. — Это мой водитель.

— Что он делал на Ленинградском шоссе? — спросил Чуприна, но Боталов резко оборвал его:

— Я еду к вам! Где вы находитесь?

Спустя три часа Боталов трясущимися руками совал в рот сигарету, зажженную со стороны фильтра.

Капитан Чуприна, довольно молодой, со странными разноцветными глазами, смотрел на него, вздыхал, но обратить внимание Боталова на горящий фильтр не решался.

Боталов смотрел и все не мог отвести глаз от простреленных дверей «Майбаха».

В багажнике остались два чемодана, а в салоне сиротливо валялся плюшевый медведь с надписью на коричневом пузе «J'aime la France».

Больше никаких следов Егора и Алины не нашли.


Жизнь Сергея Чуприны в последнее время была безрадостной.

Жизнь — не кубик Рубика, в веселенькие тона не окрасишь, крутя по спирали.

Тем более — жизнь отечественного мента.

Правительство грозило переаттестацией, а в воздухе упорно метались нетопырями слухи: милицию вот-вот переименуют в полицию, и кто не втиснется в новые, жесткие рамки действительности, отправится подметать дворы!

Судя по перепуганным лицам начальства, слухи должны были вот-вот воплотиться в жизнь. Полковники зверели, требовали повышения раскрываемости, опера суетливо носились по коридорам, создавая видимость работы.

Охохонюшки.

Как ее поднять, эту раскрываемость, пропади она пропадом?!

Дел в производстве у Сергея было одиннадцать. Два он планировал закрыть на этой неделе. Четыре — до конца месяца. По остальным четких планов не было, а одно и вовсе было заведомо провальным. Про него даже думать не хотелось, не то что копаться и раскрывать.

На планерках капитан Чуприна опускал вниз свои разноцветные глаза и смиренно слушал, как начальство размазывает его по линолеуму. И работает он плохо, и дел в производстве больше, чем у других, а потому не видать ему майорской звездочки на День милиции, и на вожделенные ключи от квартиры тоже пусть не рассчитывает…

Да что такое?

Он опер, гроза преступности, а живет с какой-то малахольной певичкой, которую ни на один приличный правительственный концерт еще не позвали. И песни у нее фиговые: тра-ля-ля, любовь, цветочки, разлука. То ли дело дюжие мужики из группы «Дружина»! У них целых две песни про милицию, причем одна — неофициальный гимн оперов.

Что это за певица такая, Мишель? Имя какое-то… двуполое, двусмысленное, неприличное. И живут просто так, регистрироваться не спешат. Раньше вызвали бы к особисту и потребовали объяснений за аморальное поведение. Сейчас времена изменились, но каждый раз, когда начальству было нечем попрекнуть Чуприну, ему припоминали связь с попсовой певицей.

Сергей слушал и терпел.

В личной жизни не заладилось с начала осени.

Страстный роман его с певицей Мишель, которую в жизни звали Мариной Михайловой, завязался после спасения ее от маньяка.

Все лето Сергей был вполне счастлив.

Потом страсти улеглись.

Марина, оправившись от нападения, стала ездить на гастроли, выступать в дорогих клубах. Пару раз Сергей ходил вместе с ней, но в богемную жизнь так и не втянулся.

Собственно, от улиц Москвы, где он бегал за всякой шпаной, это не сильно отличалось. Декорации побогаче — и все. Публика та же: убийцы, воры и проститутки, укутанные в меха, припорошенные бриллиантовой пудрой и кокаином. Потолкавшись на приемах, Сергей без особого труда вычислял в гламурной толпе охотников за богатством по одинаковому рыбьему взгляду, хищному и жадному.

Как-то за ужином он пытался донести свою точку зрения до Марины, но она не соглашалась, с жаром отстаивая иную точку зрения.

— Что ты понимаешь! — вопила она. — Это же такие люди! Элита! Гордость нации!

— Кто гордость нации? — ядовито интересовался Сергей, гоняя по тарелке маринованный опенок, склизкий и мелкий, как выловленный из пруда головастик. — Эта силиконовая Маша Клубникина? Или Гайчук? Или твой старый кореш Дима Белов?

— Ну, эти… конечно… Хотя я уважаю их за то, что они всего добились сами, — веско сказала Марина и покосилась на грибочек. — Господи, как ты это есть можешь? Давай закажем суши?

— Не люблю я суши.

— А я люблю.

— Вот ты и закажи. Я картошечки поем жареной, с грибами.

— Как это по-плебейски, — фыркнула Марина и ушла заказывать суши.

Без особого желания доедая ужин, Сергей раздраженно думал, что его представления о сливках общества идут вразрез с представлениями Марины.

Про нее тоже говорили.

И говорили плохое.

О неуживчивом характере, о музыкантах, отказывающихся работать с ней, о тайном покровителе Ашоте Адамяне, которого она, по слухам, обслуживала по первому свистку. Хватало доброхотов и на тусовках, были и анонимы, шепчущие гадости в телефонную трубку…

Раньше, глядя в ее васильковые, невинные, как у ребенка, глаза, Сергей слухам не верил.

Но в последнее время Марина очень изменилась.

Она все реже оставалась дома, пропадая на тусовках, куда не спешила звать Сергея. Когда при ней говорили об Адамяне, ее лицо неуловимо менялось. Засыпая рядом с Мариной в те редкие ночи, когда она оставалась дома, Сергей думал, что она, возможно, только что пришла от этого волоокого армянина…

Об Ашоте Адамяне Сергей мог рассказать многое.

Например, что за таинственным исчезновением Егора Черского и его жены, скорее всего, стоял именно Адамян.

Там, на Ленинградском шоссе, глядя в глаза сизому от горя и гнева Боталову, Сергей с неудовольствием думал, что теперь это трудное и наверняка бесперспективное дело ляжет на него.

Убитый шофер, да еще и похищение…

По асфальту — мелкое крошево битого стекла. Шофер, завалившийся набок, с черной дырой в виске. Плюшевый медведь на заднем сиденье дорогого авто и мутные, страшные глаза олигарха Боталова, готового не то кричать, не то хлопнуться в обморок.

Заявит или нет?

Олигархи в милицию не ходили.

А если и ходили, то не к рядовым операм вроде окоченевшего на промозглом ветру капитана Чуприны. Их уровень — полковники и генералы. Этим можно сказать правду или полуправду, завуалированную намеками и красноречивыми взглядами.

Боталов, как и следовало ожидать, о похищении не сказал ни слова, несмотря на красноречивые улики. На вопрос о местонахождении сына и невестки отвечать отказался и торопливо уехал, прикрывая рукой трясущиеся губы…


На часах уже пробила полночь, а народ продолжал прибывать.

Вечеринка получилась что надо!

Прохаживаясь между столиками с бокалом шампанского в руках, Марина Михайлова то и дело натыкалась на знакомых, раскланивалась, бросалась в объятия и весело щебетала, как она рада всех видеть. На самом деле ничего подобного она не испытывала.

Щебеча ответные комплименты, гости чувствовали примерно то же самое, но кричать об этом на всех углах не собирались. Но все равно спешили засвидетельствовать почтение хозяину мероприятия, засветиться перед камерами, сказать несколько приятных слов, а потом, сделав усталое лицо, пожаловаться, как надоели журналисты и их дебильные однообразные вопросы. Все это, вместе взятое, красиво называлось «светская жизнь».

Засветиться перед камерами Марина успела сразу.

На момент ее прибытия гостей оказалось не так много, поэтому все внимание досталось ей, нежной и романтичной певице Мишель. Более значимой персоны поблизости не случилось.

Сразу после позирования перед камерами Марина направилась к виновнику торжества, модному писателю Глебу Гри, выпустившему очередную нетленку.

— Я обожаю ваше творчество, — восторженно сказала она, стараясь, чтобы голос звучал естественно. — Все-все книги прочитала. Это так… тонко!

— А какая вам понравилась больше всего? — иронично подняв бровь, осведомился писатель.

Марина смутилась.

Гад какой!

Книг брутального и пафосного Глеба Гри она, естественно, не читала, хотя рекламой были увешаны метро, улицы и магазины. Только вот признаваться в этом не хотелось — звезды, как поется в известной песне, не ездят в метро.

А она теперь была самой настоящей звездой!

Да, восходящей и до сих пор не слишком узнаваемой — на улицах гуляла спокойно, не прячась от поклонников.

Но все-таки тусовка уже признала ее «своей», и в этом году певица Мишель была даже номинирована на одну музыкальную премию. Правда, на победу денег не хватило, только номинация стоила десять тысяч евро. Зато она выступила на одной из самых главных площадок страны. Под фонограмму, конечно. А кто там не под фонограмму выступал?! Западная певица с самой застрахованной попой?

Прям как дикая! Делать нечего, связки срывать…

— Мне все нравятся, — сказала Марина, мучительно роясь в памяти.

Ведь перед выходом она специально просмотрела в Интернете список опубликованных книг, но, как на грех, ни одно название так и не задержалось в голове!

— Особенно эта… как ее…

— «Репка», — ехидно подсказал из-за спины Димка. — Или эта, как ее… «Колобок». Привет, Маринка, привет Глеб.

— Сам ты Колобок, — обиделась Марина и отошла.

Отойдя подальше, она обернулась и скривилась, наблюдая, как Димка обнимается с Глебом. Писатель расплывался в улыбке, тряс Димке руку и раскатисто хохотал.

Фу, какой он все-таки мерзкий!..

И морда широкая, скуластая, кожа — словно шилом бритая. Даже тональная основа не спасала. Да и вообще, что за дурной тон — краситься?! Он же писатель, а не артист… И фамилия дурацкая, как у собаки — Гри.

Убожество какое-то, а не писатель!

Хорошо, что она его не читала.

А Димка, судя по глазам, обдолбанный. В последнее время дела у него шли неважно. Марина слышала, что его уже прокатили с двумя передачами и в последний момент выбросили из числа участников нового музыкального проекта, готовящегося на центральном канале. Поговаривали, что Димка крупно поругался не то с Галаховым, не то еще с кем-то из приближенных к императору…

Жалеть Димку Марина не собиралась.

Вот еще!

Она отошла подальше от столиков. Гости ели, пили и веселились, обсуждая что-то свое. Марина продолжала лавировать, а в животе привычно урчало. Почему-то каждый раз, попадая на вечеринки, она дико хотела есть и, оказавшись за столом, сметала все, как маньячка. То ли пролетарское прошлое сказывалось, то ли мудреная болезнь, вроде булимии, проявлялась, только потом, после этих приступов обжорства, Марина не влезала ни в одно платье. А продюсер и без того намекал… да что там — в открытую говорил, что она растолстела…

Как мясом пахнет…

Ну как от такого отказаться?!

Отставив пустой бокал, Марина пошла к своему столику и поманила официанта. Спустя несколько минут она с удовольствием ела нечто мясное, с хитрым кисло-сладким соусом. Названия Марина не уразумела, запомнив только, что в его состав включены ананасы. Это вам не картошечка с маринованными грибами…

Вот бы Сереге такое!..

Вспомнив о незамысловатом домашнем меню, Марина помрачнела и включилась в увлекательный разговор с двумя артистами и стильной обозревательницей светской хроники, везде таскавшей с собой лохматую собачонку, чтобы отвлечься.

С Сергеем в последнее время не ладилось. Мент, да еще в таком незначительном звании, в тусовку не вписывался. Представлять его знакомым Марина стеснялась, да и он сам, задерганный работой, к ночным тусовкам не стремился. Пару раз они приходили в ночные клубы, где все Марину знали, лезли с поцелуями и светскими новостями. Сергей тушевался и мрачно молчал, хотя, в принципе, был человеком вполне компанейским.

Она не хотела признаваться себе, что ей вот уже с месяц смертельно скучно в его обществе. Ей неинтересны рассказы о поимке очередного преступника, а ему — почему очередная «эта дура» пришла в прошлогодней коллекции Пако Рабана. Он даже не знал, что это — Пако Рабана, и какого оно пола… Тоска с ним.

Пора расставаться, наверное.

А что потом?

Последний кусочек мяса исчез с тарелки. Марина подарила коллегам, обсуждавшим книгу Глеба Гри, извиняющуюся улыбку, пошла в туалет.

Марина заперлась в кабинке, придержала волосы рукой и, собравшись с духом, сунула пальцы в рот, вызывая рвотные спазмы. Избавляясь от только что съеденной пищи, она уловила краем уха какой-то странный булькающий звук, но не придала этому значения.

Во рту было сладко и нехорошо.

Промокнув губы туалетной бумагой, Марина с отвращением нажала на кнопку бачка. Прозрачные струи смыли блевотину в трубу бешеным водоворотом. Марина мрачно подумала, что вот так избавляться от съеденного ужина — мазохизм чистой воды.

Она вышла из кабинки и пошла к зеркалу — умыться и подкрасить губы.

Клокочущие звуки не утихали.

Марина отчетливо уловила характерные всхлипывания.

Она прошла бы мимо, не полюбопытствовав, что случилось у женщины, рыдающей в туалете, если бы дверца кабинки не приоткрылась сама.

На унитазе, спустив трусики на пол, сидела абсолютно пьяная Рокси в шикарном черном платье, задранном до колен, и рыдала белугой, размазывая по щекам макияж.


Плитки на полу отражали две безупречных ноги, сведенных в коленях. Ноги уходили в бесконечность и скрывались в черной бездне шелкового платья.

Прелесть, а не ноги.

Не то что у некоторых…

Марина с завистью подумала, что Рокси, растрепанная, заплаканная и несчастная, все равно будет выглядеть лучше ее.

Вот почему жизнь так несправедлива?! Вроде бы — все то же самое: две руки, две ноги, одна голова. Но Рокси выглядит королевой, Марина же в лучшем случае — девчонкой из соседнего двора. Строй не строй из себя женщину-вамп, ничего не выйдет.

— Эй! Что случилось?

Рокси подняла голову и мрачно спросила:

— Чего тебе?

— Ничего. Просто шла мимо, а тут ты…

— Шла мимо, вот и иди, — грубо ответила Рокси.

Марина обиделась и шагнула к выходу.

— Погоди!

— Что?

— Есть сигарета?

Марина пошарила в сумочке, нашла ментоловый «Вог», который покуривала втайне от продюсера, и протянула пачку Рокси.

— Фу, пакость какая, — пробурчала Рокси, но сигарету из пачки вытянула. — Мерси большое. А зажигалку?

Марина протянула ей зажигалку.

Рокси прикурила, поерзала на унитазе, пытаясь устроиться поудобнее, выпустила вверх клуб дыма и вздохнула.

— Жизнь — дерьмо, — уныло констатировала она.

Похоже, что спиртное ее изрядно подкосило, поскольку Рокси сильно кренилась влево, да и «дерьмо» выговорила, странно растягивая гласные и добавив несколько лишних звуков.

В ее интерпретации это звучало как «дерльмо-о-о».

— По-всякому бывает, — философски ответила Марина и протянула руку забрать сигареты и зажигалку.

Рокси потянулась к ней, а потом вдруг прищурилась:

— Слу-ушай, а это ведь ты с Димасом жила, да?

— Ну, я. А что?

— Ничего. Так просто. И Черского ты вроде хорошо знала.

— Ну, знала. А что?

— Ничего.

Рокси затянулась. Когда она подносила сигарету ко рту, ее рука тряслась. Выдохнув, Рокси вдруг снова разрыдалась, уронив голову на скрещенные руки:

— Ну вот как жить?! Как жить? Господи, как мне это все надоело!

Плачущая Рокси — это было что-то совершенно невероятное.

Марина, завороженная зрелищем, даже шею вытянула, как гусыня, боясь упустить хотя бы одну минуту.

А еще говорят, сильные женщины не плачут. Плачут, да еще как!

Марина воровато оглянулась и торопливо пробежалась по туалету, заглядывая в кабинки. В туалете не было ни души.

— Да ты чего? — осторожно поинтересовалась Марина. — Что случилось? Проблемы?

— Что ты понимаешь в проблемах? — выдохнула Рокси.

Марина волею случая в проблемах очень даже понимала.

С трудом сдержав в себе эту информацию, она вкрадчиво поинтересовалась:

— Ты по работе переживаешь? Или из-за мужика?

— Из-за мужика, конечно, — буркнула Рокси. — Не хватало еще о работе переживать… Знаешь, где я эту работу видела? В гробу. В светлой обуви.

Марина пожалела, что унитаз не скамейка и подсесть рядом невозможно. Она подступила поближе и спросила:

— А мужик чего?

— Женился недавно. И я ему по барабану. По-моему, я вообще всем по барабану.

Как бы туго Марина ни соображала, но она сразу поняла, о ком говорит Рокси.

— Ты про Егора?

— А про кого еще…

Это было уже интересно.

О бурном романе Черского и Рокси одно время говорили все. Потом тусовка обсуждала их разрыв, а потом его женитьбу. Однако у всех сложилось впечатление, что ветреная Рокси, легко и непринужденно нашинковав сердце наследника империи, ничуть не переживает.

Назад Дальше