— Мы сейчас папане вашему послание запишем. Скажешь: «Папа, отдай этим милым людям все, что должен, иначе мне кранты».
Егор сглотнул, а потом решительно сказал:
— Нет.
Вадим удивленно дернул бровями:
— Нет?
— Нет. Она уйдет — скажу. Иначе ничего записывать не буду.
Мужчина вздохнул:
— Глупо. Колюня, восстанови статус-кво!
Бритый затылок коротко кивнул и, подойдя к Егору, изо всех сил пнул жертву в живот. Егор перелетел через подвал, взвыв от боли. Алина пронзительно закричала.
— Уйми сучку, — лениво приказал Вадим.
Бритый отвесил Алине оплеуху, от которой она рухнула на матрац и ошеломленно замолчала, закусив губу от страха.
— Ну что, надумал? — ласково спросил Вадим.
Егор закашлялся и отрицательно помотал головой.
Вадим вздохнул и кивнул бритому. Тот вытащил из-за пояса пистолет и приставил к голове Алины.
— Егор! — закричала она в диком ужасе.
— Я скажу, — прохрипел он. — Не трогайте ее, я все скажу.
— Вот и умница, — обрадовался Вадим. — А то кочевряжился. Все вы такие — сперва с гонором, а потом воткнешь в зад паяльник — и ничего, как шелковые…
Встав перед камерой и уставившись в ее циклопий глаз, Егор произнес:
— Папа, отдай им все, что просят. Спаси нас.
— Молодец, — хохотнул Вадим. — Вот и все, а ты боялась, только юбочка помялась… Ладно, отдыхайте пока.
Не сказав больше ни слова, он поднялся наверх.
Угрюмый Колюня сложил штатив и направился следом.
Дверь захлопнулась.
Лампочка, погорев еще пару секунд, погасла.
Державшийся на ногах из последних сил Егор рухнул на пол. Всхлипывая от страха, Алина бросилась к нему и попыталась оттащить его на матрац.
Он показался ей таким тяжелым!
Сделав два мучительных рывка, она сообразила, что проще будет подтащить матрац к нему. Закатив мужа на вонючее тряпье, она легла рядом и заплакала. Егор тяжело дышал, с хрипами и стонами, пока наконец его дыхание немного не выровнялось. В тот момент она почти не думала о себе и совсем не думала о ребенке, которого носила под сердцем. В голове билась испуганной птицей мысль, что Егору очень холодно и больно лежать на бетонном полу…
Тьма скребла из углов крысиными лапами страха.
Ему же спасаться от боли во всем теле помогала только ярость на отца, втянувшего их в свои темные дела.
Егору вдруг показалось очень важным вырваться из западни живым и посмотреть родителю в глаза. Главное, вырваться, а там посмотрим…
— Ничего, — прошептал он. — Отец получит кассету, и все кончится.
— Как ты думаешь, нас отпустят? — спросила Алина.
— Конечно, — ответил он после крохотной, в долю секунды, паузы, но она эту заминку засекла.
— Неправда, — выдохнула она с горечью. — Они даже лиц не прятали. Значит, не боятся, что мы о них расскажем. Нам не дадут уйти.
Она уткнулась ему в плечо и зарыдала, а Егор, неуклюже обняв ее здоровой рукой, начал гладить жену по волосам.
В кромешной тьме время тянулось бесконечно.
Алина спала сколько могла, а когда не могла, все прислушивалась к звукам наверху.
Несколько раз она крадучись поднималась по лестнице и припадала ухом к двери.
Ей было важно понять: караулили ли их за самой дверью или нет?
В темноте казалось, что караулят, как трехглавый пес в детской сказке, вот только волшебной арфы, чтобы усыпить его, у Алины не было.
По звукам выходило, что прямо за дверью никто не сидел.
Припав к холодному металлическому полотну, она слышала вдалеке бубнеж телевизора, иногда музыку и голоса, пару раз долетел сдержанный мужской смех.
Вот сволочи! Еще веселятся!
После съемок под прицелом равнодушной ко всему камеры прошло неизвестно сколько времени.
Алине казалось, что дня три или два, иногда она сбивалась с ритма собственных ощущений, и ей казалось, что она сидит в кромешной темноте годы.
Мучители навещали их еще дважды, зажигали свет и молча оглядывали с верхотуры лестницы. В последний раз они принесли еще одну бутылку воды, потому что первая давно закончилась.
Тьма душила, тянула соки, и если бы не присутствие Егора, она бы точно рехнулась от ужаса.
В углах иногда попискивали мыши. Задвинутое в дальний угол помойное ведро немилосердно воняло, а прикрыть его было нечем. В животе урчало от голода, вода помогала мало, да и пить ее приходилось экономно. На вторые сутки пребывания в плену, изведя всю воду, Алина мрачно подумала, что ей придется слизывать влагу со стен, как партизанскому мальчику Володе Дубинину, запертому в старой штольне. Мысль, что можно подняться по ступеням, постучать в дверь и попросить воды ей в голову почему-то не приходила.
Сегодня наверху было особенно тихо, чему она совсем не обрадовалась. Лучше слышать хоть какие-то звуки, чем…
Егору становилось все хуже.
Если в первые часы после похищения он еще худо-бедно держался, не то на адреналине, не то на силе характера, то сейчас, через двое или трое суток, заметно сдал.
К помойному ведру шел охая, держась за стенку, а потом почти падал от изнеможения и боли.
К травмам добавилась простуда. Он кашлял все сильнее и сильнее, и порой Алина просыпалась ночью, чтобы послушать, дышит он или нет. Его тело было горячим и липким от пота, и в то же время он постоянно мерз. Алина прижималась к Егору потеснее, чувствуя, что пропахла его потом и мерзкой вонью подвала, но мужественно терпела. У нее тоже заложило нос, появился легкий кашель, и, прислушиваясь к урчанию в животе, она понимала, что долго они не протянут.
Когда Егор засыпал, Алина поднималась на лестницу и слушала. Иногда, когда из дома не доносилось ни звука, нащупав дверную ручку, она пыталась ее повернуть, надеясь на чудо.
Но чуда не происходило.
Дверь оставалась монолитной скалой.
Она снова ложилась рядом с Егором, обнимала его, чувствуя непреодолимое желание плакать, но слез не было, только пустота, жгучая и сухая, как пустыня Сахара…
В день, который она сама для себя определила как третий или четвертый, в бутылке кончилась вода.
Отшвырнув ее в сторону, Алина легла на спину, стараясь не думать ни о чем. Егор то ли спал, то ли находился без сознания, и лишь хрип из горла подтверждал, что он еще жив. Измученная и несчастная, она старалась отогнать мысли о воде и не заметила, как задремала.
Но жажда не оставляла ее даже во сне.
Алине приснилось, что она бежит по пустой дороге совершенно одна, а на нее надвигается туча. Раскинув руки, она пытается набрать в сложенные чашей ладони капли, но они высыхают, не долетев до земли, а лужи, громадные и глубокие, утекают сквозь трещины на асфальте.
А потом она упала в одну из луж и принялась пить, пить, пить…
И тут в небесах грянул гром.
По телевизору шли программы одна скучнее другой. Вадим, развалившись в кресле, лениво прихлебывал пиво, переключал каналы. Время от времени он, отложив пульт на стол, вгрызался в тощий бок копченого карася.
В камине постреливали дрова.
Николай Одинцов, правая рука Вадима, в телевизор смотрел одним глазом. На его коленях лежала книга Стивена Кинга, не то чтобы лучшая, но все-таки довольно занимательная. Главным героем там был некий Стрелок, шагавший по сдвинувшемуся миру к Темной башне…
Вопреки внешнему облику Николай был совсем не глуп.
Вот и сейчас, листая книгу, Николай думал о двух узниках подвала, слишком значительных, слишком важных, чтобы их похищение, да еще такое топорное, сошло с рук. Вадима это, конечно, не волновало: по его словам выходило, что заложников кончат вместе с их папашей, и все будет нормально. Николай не был уверен в столь гладком исходе дела и потому на свое будущее смотрел без оптимизма.
— Мир сдвинулся, — негромко сказал он.
— Что?
Вадим повернулся к нему и вопросительно прищурился. Обглоданный скелет карася в его руке выглядел неаппетитно.
— Говорю, зря мы это затеяли, — пояснил Николай и мотнул головой в сторону подвала. — Это все-таки Черский, не шушера какая-нибудь. Шуму будет много.
— Ну и что? — холодно усмехнулся Вадим. — И не таких валили, и ничего. Пошумят и заглохнут.
— Надо было сразу валить, — заявил Николай. — После того как запись сделали. И сюда не привозить.
— Там папашка ушлый, его на мякине не проведешь, — поморщился Вадим. — Ашот сказал, что просто так он ничего не отдаст. Но ты не дрейфь, все будет ништяк! На край — пошлем папе пару пальчиков роднули, он и раскошелится.
— Знаю я его папашку, — проворчал Николай. — И чего-то очкую, откровенно говоря.
— Очкуешь?
— Ну да. Хрень какая-то внутри. Тоска. Чую, не кончится все добром.
Вадим взглянул на лежащую обложкой вверх книгу на коленях Николая и скривился:
— На ночь чего-нибудь веселенькое читай, глядишь, тебя и не будет мутить. Сходи вон в сортир, там подборка «Плейбоя» за пару лет.
Вадим взглянул на лежащую обложкой вверх книгу на коленях Николая и скривился:
— На ночь чего-нибудь веселенькое читай, глядишь, тебя и не будет мутить. Сходи вон в сортир, там подборка «Плейбоя» за пару лет.
— Может, еще шлюх закажем? — усмехнулся Николай. — А что, самое оно для веселья.
— Ты бы не умничал, родной, — зло сказал Вадим, швыряя недоглоданного карася в кучу рыбных ошметков на столе. — И не звездел сверх меры. Иди вон, прогуляйся, заодно проверишь, как там охрана, а то совсем мышей не ловите… Охренели вконец…
Оставив книгу в кресле, Николай нехотя поднялся и пошел на улицу. Выкуривая на крыльце сигарету, он мрачно думал, что Кинг прав, а вот Вадим — совсем наоборот. Мир сдвинулся, и началом конца стало похищение сына олигарха…
По территории усадьбы таскалась, шурша облетевшей листвой, осень.
На дорожках сверкали лужи, отливая нефтяной чернотой. Промозглый ветер заставлял водную гладь морщиться, швырял в нее листву и гонял от одного края до другого, как заблудившиеся корабли. Намокая, листья толклись у берегов, скапливаясь в целые флотилии…
В домике охраны братки мирно играли в карты и появления начальства не заметили. Устроив им выволочку, пригрозив всевозможными карами, Николай двинулся обратно. Судя по всему, охрана начальства не испугалась, поскольку, чуть он вышел, за дверьми послышался взрыв смеха.
Он не рассердился, а позавидовал их беззаботности. На душе было пакостно.
Может, все это осень, попробовал утешить он себя.
Мерзкая подмосковная осень, с ее холодными ветрами, дождем и проклятущей сыростью, пробирающей до самых костей. День все короче, ночи длинней, и в бесконечных сумерках кажется, что солнца уже никогда не будет.
Бросить бы все и умчаться на Мальдивы, где, по слухам, по пляжу прогуливается голая балерина Клочкова, статная красавица с рыбьими глазами и точеным профилем.
Вот бы поглядеть на это чудо природы!..
Но мир сдвинулся, и к Николаю вдруг пришло четкое осознание, что Мальдив и скачущую по пляжу балерину он никогда не увидит. Дубы, вцепившиеся в небеса мощными, завязанными в узлы ветвями, согласно кивали: не увидишь, не увидишь…
На фоне освещенного двора дом казался мрачной декорацией, и только в гостиной горело одно окно.
Николай подумал: вот она — Темная башня.
Сейчас явится Стрелок, и нам всем — песец!
Из подвала не доносилось ни звука, хотя вчера еще он иногда слышал приглушенные голоса и всхлипы.
Николай дернул ручку, проверяя, заперта ли дверь.
Ему совершенно не хотелось спускаться и глядеть, живы ли заложники. Казалось, что кто-то из них, а может, сразу оба притаились за дверью, и, как только он войдет, они раздерут его беззащитное горло острыми когтями…
Кинг все-таки мощный писатель!
На кухне мирно светилась микроволновка. Николай сунулся в холодильник, но на полпути отдернул руку, потянувшуюся к бутылке с пивом.
Хватит на сегодня. Лучше чайку, авось потеплеет внутри.
Во дворе, где-то рядом с будкой охраны, что-то тихо звякнуло.
Николай посмотрел в окно и обомлел.
Оттуда, из кромешной тьмы, на него смотрели глаза. Два человеческих глаза, кажется, зеленые или голубые.
Только глаза, и больше ничего.
Николай попятился и потянулся в подмышку, где болталась наплечная кобура с «макаровым». Глаза мигнули, на миг в них появилось сожаление. А потом за окном мелькнула короткая дымная вспышка.
Стекло прощально звякнуло, и в окно кухни влетел холодный ветер. Из аккуратной дырки, появившейся во лбу Николая, тонкой струйкой потекла черная кровь. Но сам он не почувствовал ни боли, ни страха, грузно заваливаясь на пол, сметая стаканы и бутылки…
Дверь, массивная, с витыми металлическими кружевами, жахнула, а потом с треском вывалилась наружу. Вадим, бестолково метавшийся по гостиной, замер.
Ах, надо же было так опростоволоситься!
Ствола нет. Ножа нет, только кочерга в камине, а ею против «пушек» не очень повоюешь. Он же не легендарный Джеки Чан, который любую зубочистку может превратить в смертельное оружие.
Из угла, в котором он прижался, отчетливо виднелся коридорчик в кухню, а там, на полу, в куче осколков, лежали неподвижные человеческие ноги. К гадалке не ходи — Колюня пал смертью храбрых. Вот только ордена ему никто не даст…
Вадиму казалось, что время застыло и все происходящее вокруг длится уже минимум час. И поэтому, когда в черный проем просочились фигуры в камуфляже с черными лицами Фантомасов, ему показалось, что двигаются они крайне медленно и он, возможно, вполне успеет не только отбиться, но и убежать, как великий Нео в трилогии братьев Вачовски.
Он схватил кочергу, но стоило ему коснуться холодного металла, как время вернулось в исходную точку. Словно волна прошла по комнате — и завертелись стрелки, догоняя упущенные минуты!
Фигуры в камуфляжах стали проворными, как летучие обезьяны, а одна, самая ловкая, вытянула вперед длинную могучую лапу и нажала на курок.
Тупой удар в плечо, одновременно с негромким хлопком, — и Вадим уронил зажатую в онемевшей руке кочергу. Та грохнулась на пол с прощальным звоном.
— Не балуй, — строго приказала обезьяна басом.
После секундного шока в плечо ударил такой сгусток боли, что Вадим заорал:
— Вы чё, падлы, рамсы попутали? Да вы на кого наехать решили? Да я…
— Закройся, — строго приказала обезьяна.
Остальные на него вообще внимания не обращали, скакали по комнатам с удивительным проворством, осматривая все вокруг. Вадим, пошатываясь, сполз на диван, зажимая рану рукой.
— Ты кто, урод? — прошипел он. — Обзовись, если не ссышь. Чё те надо? Чё ты приперся сюда?
Подойдя ближе, мужчина придавил здоровое плечо Вадима рукой, а в раненое с такой силой ткнул дулом пистолета, что Вадим заверещал от боли и злости, матерно поминая близких родственников.
— Хлебало закрой, дуся, — посоветовал садюга. — Мне с тобой цацкаться некогда. Где Черский с женой?
— Да пошел ты!.. — прошипел Вадим и сплюнул садюге на пятнистые штаны.
Тот легонько, без замаха, махнул рукой, впечатав сталь пистолета в щеку Вадима, чуть выше глаза. По коже потек горячий соленый ручеек, скатился ниже, прямо к губам…
«Как же они прошли охрану, — думал Вадим, с остервенением слизывая кровь. — Охрану из четверых лосей, не считая мертвого Колюни. И еще собак, которые даже не гавкнули?!»
Охраннички, мать вашу за ногу!
«Поувольняю всех на хрен!» — подумал Вадим.
Мгновением позже он понял, что увольнять, скорее всего, уже некого. Собаки и охранники лежат на стылой осенней земле и смотрят в небо мертвыми стеклянными глазами, пока командир летучих обезьян тычет в него своим стволом.
— Дуся, ты меня не понял, — ласково пояснил мужчина. — А ведь я ж тебе русским языком шмендиферю: мне ухаживать некогда. Давай, родной, скажи, где парень, и разойдемся, как в море корабли.
— Тамбовский волк тебе родной…
В маленьких глазах, видимых в прорезях черной маски, мелькнула злость. Мужчина отвел назад руку с пистолетом и снова ткнул им в открытую рану. Вадим заорал.
— Командир, — позвал вдруг один из бойцов и ткнул стволом куда-то вбок.
Вадиму было прекрасно известно, что там: запертая дверь подвала, а в нем — Черский с женой.
Но мучителю об этом не было известно и он, насторожившись, оставил Вадима в покое на пару секунд.
Наверху вдруг жахнуло, и одна из пятнистых обезьян кубарем скатилась по лестнице, распласталась на полу и задрыгала ногами. По темным доскам расползлось красное пятно. Маски похватали оружие и бросились к лестнице, за исключением одного, оттаскивающего товарища в сторону. Раненый стонал и все дергал ногами.
«И не сдох же, зараза!» — подумал Вадим.
Наверху, это он знал точно, сидел Гарик, самый молодой и неопытный в команде, но крайне рукастый техник. Именно он, устроив прослушку телефонов Боталова и Черского, почти двое суток караулил в аэропорту. Точного времени, к сожалению, узнать не удалось, голос Егора был неразборчивым, потому пришлось встречать все парижские рейсы.
Выучки Гарик не имел никакой, кроме многочисленных побед в компьютерных стрелялках. В крохотной комнатушке на втором этаже, где стояла мини-АТС, Гарик обосновался с максимальным комфортом. Первым достоинством комнатки была почти невидимая, скрытая декоративными панелями дверь. Вторым — помповое ружье.
Бойцы на цыпочках стали подниматься, но ступеньки лестницы предательски скрипели. Наверху снова хлопнул выстрел, а от косяка брызнула щепа. Один камуфлированный бросился вперед. На этот раз громогласного выстрела не последовало, тихий хлопок — и отчаянный полувизг, полувой.
Еще хлопок, и все стихло.
Больше надеяться было не на кого.
«Чем больше шкаф, тем громче падает!» — подумал Вадим и пнул командира под колени.