– Прямо какая-то новая религия получается – дерьмопоклонничество! – фыркнула я. – Непонятно только, что делает в этой секте собака. Порционно поставляет священную субстанцию для ритуалов?
Мысль была абсолютно бредовая, и я подошла к пруду с кривой ухмылкой на губах. Мне уже не казалось, что найти ночного гостя по методу принца из сказки «Золушка» будет легко.
И точно, у принца такого выбора не было! Купальщиков в пруду оказалось едва ли не больше, чем рыбы! В воде плескалось десятка два пловцов, все мокрые, раздетые и, я уверена, разутые!
– Разве это не рыболовный пруд? – недовольно спросила я у дюжей бабы, которая сидела в малогабаритной будке, как крупный пупс в тесной картонной коробке.
Усатая пупсиха без особого интереса покосилась на меня, сплюнула на пол подсолнечную шелуху и ответила:
– Рыболовный, рыболовный! Щас эти вылезут, тогда начну рыбаков запускать. Обожди немного, у этих время только до восьми.
– А кто это такие? – спросила я.
– Корпоративный клиент! – важно ответила баба.
Я посмотрела на нее с восхищением. Внешний вид бой-бабы не позволял предположить, что она знает и умеет использовать такие трудные слова.
– Ивановцы они, – продолжила пупсиха, польщенная моим вниманием. – Знаешь таких? Ученики Иванова.
– А кто такой Иванов? – спросила я.
Во взгляде, которым одарила меня толстая сторожиха, восхищения не было вовсе.
– Темнота! – презрительно сказала она. – Иванов – это был такой умнейший мужик!
– Ясно, что не баба! – не сдержалась я.
– Что, не слышала про «Детку» Иванова?
– А чем она известна, его детка? Она кто? – продолжала тупить я.
– Она книжка! – убедившись в моей беспросветной глупости, баба хамски покрутила пальцем у виска. – Называется «Детка»! В ней написано, как надо правильно жить, чтобы не болеть!
– Стойте, дайте я сама догадаюсь! Небось, надо ходить босиком и купаться поутру в открытых водоемах? – предположила я, порадовавшись, как точно выбрала слова.
Если вдуматься, под определение «открытый водоем» попадал не только пруд, но и выгребная яма. Похоже, купанье в дерьме и впрямь имело обрядовый характер!
– Надо же, угадала! Не совсем дура! – похвалила меня усатая баба. – А еще нужно с каждым встречным здороваться, есть простую пищу и никогда ни с кем не ругаться.
Тут сторожиха бросила орлиный взор на песчаную дорожку, по которой к пруду воровато подкрадывался сутулый дядька со спиннингом, и без паузы заорала:
– Куда прешь, придурок?! Глаза разуй, тут для зрячих написано: «Билетная касса»! Сначала деньги заплати, а потом уже удочку забрасывай, оглоед! Вот народ! Только халяву им подавай!
Дядька согнулся колесом и укатился в кусты, подальше от пруда, с таким рвением охраняемого горластой бабой. Встревоженные криком купальщики тоже заволновались и потянулись на берег, стуча зубами и обнимая руками зябнущие плечи.
– Здравствуйте! – вежливо отвечала я на приветствия. – Здравствуйте, здравствуйте, здрасьте, здра… Тьфу!
Мне захотелось ругаться, и я поняла, что не гожусь в кроткие ивановцы. Хотя вполне согласна есть простую пищу. Я, когда голодна, вообще согласна есть что угодно, и папуля – наш домашний кулинар-испытатель – беззастенчиво этим пользуется.
Тут мне вновь, уже в третий раз, привиделся чудесный помидорный салатик, и я решила: все, надо, наконец, позавтракать! А то что это за расследование – на голодный желудок! Натощак у меня мозги работают, как компьютер в экономном режиме – вполнакала.
Я повернулась спиной к многочисленным голоногим гражданам и пошла прочь от пруда – на сей раз не огородами, а по тропе, вливающейся в деревенскую улицу. Походя зашвырнула в кусты бесполезный башмак, а бабушкину тряпичную сумку аккуратно свернула и спрятала в карман: еще пригодится!
Мне пришло в голову, что неплохо бы заскочить по пути в поселковый магазин и прикупить для нашей большой компании какой-нибудь еды. Ночью, отправляясь спасать застрявшую в лесу мамулю, мы не подумали запастись провиантом, а на даче у нас тоже никаких продовольственных складов нет – я уже вчера проверяла. Нельзя же бесконечно объедать Поля и бессовестно разграблять консервный склад, созданный в лесу каким-то хозяйственным орнитологом, большое, кстати, ему спасибо! Надо иметь совесть!
«А еще надо иметь деньги! – напомнил мне неугомонный внутренний голос. – У тебя деньги-то на магазин есть? На какие шиши ты собралась затариваться провиантом?»
– Деньги? – я остановилась и обшарила карманы.
Денег не было, если не считать ими мятую десятку и жалкую кучку мелочи. Я тщательно пересчитала наличность: шестнадцать рублей, пятьдесят копеек. Хватит только на две буханки хлеба.
– Ничего, хлеб – тоже еда, – бодро сказала я.
«Простая пища, проще не бывает! – с готовностью подтвердил внутренний. – Мечта ивановца!»
– Между прочим, еще в Древнем Риме принято было считать, что людям жизненно нужны именно хлеб и зрелища! – напомнила я, легким спортивным бегом продолжив путь к магазину. – Вот я и принесу родным и знакомым самое насущное – хлеб!
«То, что надо! – весело согласился внутренний. – Тем более что в зрелищах родные и знакомые в последнее время не испытывают недостатка!»
Я хмыкнула и перешла с рыси на шаг – впереди по курсу уже показался приземистый домик магазина, украшенный необычной вывеской «Продукты и др.». «Др.» меня сейчас не интересовало, а продукты были представлены в первую очередь хлебобулочными изделиями. У магазина как раз стоял фургон хлебокомбината, и дядька в синем халате таскал деревянные поддоны с продукцией. В дверях застряла мясистая деваха в трещащем по всем швам белом халатике. Она с успехом заменяла собой шлагбаум, потому как почти полностью перегораживала проем могучей грудью и круглым животом. Когда дядька с очередным поддоном подходил к дверям, продавщица шариковой ручкой рисовала галочку в приемной ведомости, а потом с усилием втягивала свои выпуклости и позволяла грузчику протиснуться в освободившееся пространство.
Покупатели тем временем скапливались во дворе. Три разновозрастные тетки самого деревенского вида терпеливо дожидались завершения разгрузочных работ, лузгая семечки и коротая время за беседой. При моем появлении они замолчали. Сегодня я выглядела как горожанка, а отношения между старыми и новыми жителями поселка были непростыми и тяготели к вооруженному нейтралитету. Однако мне не хотелось играть в молчанку, я надеялась запросто поболтать с женщинами и узнать что-нибудь об интересующих меня людях: покойной Нине Горчаковой, семействе Поля. Для этого нужно было прикинуться «своей».
– Доброе утро! – вежливо сказала я, начиная игру. – Не подскажете, почем хлебушек? Хватит мне шестнадцать рублей на две буханки?
Тетки зашевелились.
– Ты вроде не наша, не местная, ты ж городская? Че ж у тебя денег на хлеб не хватает? – недоверчиво спросила баба в цветастом платке.
Невысоко оценив скорость, с которой продавщица принимала товар, она вытянула из кармана газетку, развернула ее, аккуратно расстелила на сырой лавочке и села.
– Я не местная, но и не совсем городская, – легко соврала я. – Я вообще-то из станицы приехала, в институт заочный поступила и думала в городе у родственников пожить, а они меня сюда, на дачу наладили.
– Хороши родственнички! – ехидно заметила баба в платке с изображением черной пантеры.
Платок деревенская модница повязала низко, над бровями, и желтый глаз Багиры пришелся точно на середину теткиного лба. Это производило странное, почти мистическое впечатление.
– Они хорошие! – охотно согласилась я, прикидываясь незлобивой дурочкой. – Помогли мне тут работу найти, чтобы было на что хлебушка купить. Вчера горничной взяли в богатый дом.
– Это куда же? – как я и надеялась, заволновались тетки. – Уж не на Нинкино ли место?
– Точно, точно! – улыбаясь, закивала я. – До меня там и вправду какая-то Нина работала! Только я ее не видела, познакомиться не успела.
– И уже не увидишь, – мрачно сказала бабулька в плешивом салопе, сшитом в незапамятные времена из мелких фрагментов каких-то гладкошерстных животных. Судя по всему, из кротов, погибших под артобстрелом на полях Второй мировой войны. – Убили Нинку!
– Как убили?! За что убили?! – ахнула я.
– Да уж, наверное, не за то, что плохо убиралась! – сказала ехидная тетка в платке. – Не иначе, мужику глазки строила, а хозяйка в том доме норовистая, могла и прибить!
Я внимательно посмотрела на нее и вспомнила, что восточные философии приписывают третьему глазу сверхъестественные способности. Может, трехглазая тетка дело говорит? Версия была интересная, гневливая Надин и на меня произвела впечатление дамы, способной убить маникюршу за криво обрезанный ноготь.
Я внимательно посмотрела на нее и вспомнила, что восточные философии приписывают третьему глазу сверхъестественные способности. Может, трехглазая тетка дело говорит? Версия была интересная, гневливая Надин и на меня произвела впечатление дамы, способной убить маникюршу за криво обрезанный ноготь.
– А убиралась Нинка как раз хорошо, она девка аккуратная была, – вступилась за покойницу бабка в облезлых кротах. – Всегда чистая, опрятная, по виду и не скажешь, что уборщица.
– И худая! – завистливо сказала от двери мясистая продавщица. – А ведь жрала не меньше моего! Всякий день набирала полную сумку продуктов, да все калорийное: сыр, колбаса, масло, сметана, полуфабрикаты всякие и обязательно шоколадка или пирожное! Каждый божий день шоколадка! Да если б я по батончику в день съедала, что бы со мной было, страшно подумать!
Я критично осмотрела страдающую деваху. Глядя на ее могучие выпуклости, можно было подумать, что она съедает по целому шоколадному торту на завтрак, обед и ужин.
– Я только борщ ем! – поймав мой взгляд, поспешила заявить продавщица.
– Трехлитровую кастрюлю за один присест, с булкой хлеба вприкуску! – прыснула вредная трехглазая тетка.
– У Нинки хороший обмен веществ был, – сплюнув подсолнечную шелуху, авторитетно сказала дотоле молчавшая третья баба.
Она внимательно слушала нашу беседу, но до сих пор не участвовала в ней, потому что рот был занят семечками.
– А что толку? Ну, красивая была, ну, здоровая! А померла в молодые годы! – нелогично заявила бабка в кротах, явно гордясь, что сама она молодые годы далеко пережила.
– Так ее ж убили! – напомнила продавщица, видимо, обидевшись за всех молодых, здоровых и красивых.
– Кто же ее убил? – ввинтила нужную реплику я.
– Да мало ли кто? – Трехглазая тетка потерла чакру и словно прозрела: – Народу чужого в деревне полно, и такие ж есть морды зверовидные – и-и-и! Взять хотя бы охранника у банкирского дома – это же чудище лесное, а не человек! Голова кастрюлей, подбородок кирпичом, руки, как у гориллы! Да такому кого-нибудь прибить – раз плюнуть!
– Точно! – убежденно кивнула бабка в плешивой шубе. – Вот, слушайте. Надумала я давеча сходить к этому самому банкирскому дому за газировкой – очень уж после соленого сала пить захотелось. Пришла я с баллоном, а этот самый охранник ка-ак налетел на меня! Топай, говорит, старая, отседова, это тебе не водопойный автомат, а банкомет! Ну, я и потопала от греха подальше. Думаю – не ровен час, этот самый банкомет мою же банку и метнет в меня, трехлитровую-то! Зашибет ведь насмерть!
– Это самое… Так Нинку, что ли, банкой убили? – всерьез заинтересовалась баба с семечками. – То-то Морозова болтала, что у покойницы вся голова была разбитая!
Я очумело переводила взгляд с одной деревенской сказочницы на другую. Чего только не удумают скучающие бабы! Это ж надо – банкомет, который наповал убивает мучимых жаждой женщин стеклотарой! Надо мамуле посоветовать сходить в народ, темные бурковские массы ей кучу новых кошмарных сюжетов подбросят.
– Можно заходить! – крикнула с порога продавщица. – Кому штучный товар, давайте вперед.
– Мне не штучный, мне развесной крупы надо, – недовольно проворчала хозяйка древних кротов.
– А мне пять кило сахара. Иди, девка, первой, – подтолкнула меня трехглазая тетка. – Тебе же вроде только хлеба надо?
– Только хлеба, – подтвердила я, проходя в магазин.
Все равно беседа с бабками-тетками получилась бестолковая, ничего полезного я от глупых женщин не узнала. Только то, что Нина Горчакова отличалась хорошим аппетитом, но при этом не толстела. Мне-то что с того? Я тоже ем за троих, не особенно изменяясь в объемах!
С двумя теплыми хлебными буханками под мышками я вышла из сельпо и двинулась к нашей даче, но на полпути присела передохнуть на лавочку в укромной нише у дома Ситниковых. По неистребимой детской привычке откусила уголок теплого хлебного кирпича, пожевала и вдруг услышала над головой гневный крик Надин:
– Что ты себе позволяешь?!
Я виновато глянула на надкушенный батон и перевернула его так, чтобы не было видно произведенного разрушения. Потом я сообразила, что крикливая мачеха Поля меня не видит и орет на кого-то другого.
– Извини, – сказал этот «кто-то другой». – Я, типа, беспокоюсь.
– Ты беспокоишься о пропавшем мальчишке? С чего бы это? – недоверчиво и подозрительно спросила Надин.
Я тоже с интересом ждала ответа на этот вопрос. В самом деле, с чего бы ненормально мускулистому двойнику Делона беспокоиться о Поле? Он не произвел на меня впечатления человека, способного нежно привязаться к беспомощному созданию!
– Так я о тебе беспокоюсь! – объяснил Анатоль. – Что люди скажут, если узнают, что пацан сбежал из дома? Скажут, мачеха довела!
– Надо немедленно найти поганца! – Надин направила свой гнев на другой объект.
Я порадовалась, что Поль сейчас не дома, а у нас на даче. Там на него никто не наорет и не станет обзывать поганцем. Хотя папуля, наверное, был прав, когда собирался поговорить с мачехой Поля и добиться, чтобы она разрешила мальчику у нас погостить. Так было бы лучше для всех. Надо напомнить, чтобы он позвонил Надин.
Я уже встала с лавочки и собиралась продолжить путь, когда вновь услышала громкие голоса – на этот раз не в комнате с балконом, а за стеной, во дворе.
– Не может быть, чтобы вы все ничего не знали и не видели! Полный дом дармоедов, и все слепые и глухие?! – кричала Надин.
Верная своему обыкновению, она орала на прислугу.
– Я вчера вечером кусты подстригал, – робко сказал надтреснутый старческий голос.
«Садовник», – подумала я. Выходит, он вовсе не немой, как решила мамуля.
– Мальчик гулял во дворе, – продолжал тот. – Я видел, как он перебегал теннисный корт.
– С ракеткой? – быстро и грозно спросил Анатоль.
– Нет, не с ракеткой! – Испуганный садовник понизил голос, и я с трудом разобрала последние слова: – С рюкзаком.
– Идиот! – взревела Надин. – В теннис не играют с рюкзаками! Мальчишка бежал к забору, а ты не понял!
– Спокойно, детка! – рявкнул Анатоль таким тоном, каким уместнее было бы сказать: «Заткнись, дура!»
Это помогло, дура-детка заткнулась, все остальные тоже. То есть, может быть, разговор и имел продолжение, но он велся на пониженных тонах, и до меня уже не доносилось ни звука.
– Скандал в благородном семействе! – не без злорадства пробормотала я, удаляясь от барского дома.
Я прошагала по деревенской улице до конца, зашла в приветственно скрипнувшую калитку и с заискивающей улыбкой пропела:
– Ку-ку, а вот и я!
– Ты тоже ку-ку? – уточнил мрачный Зяма, поигрывая лопатой вблизи по-прежнему разворошенного туалетного холма. – Вот и я тоже на грани помешательства!
– Что-нибудь случилось? – встревожилась я. – Я имею в виду: случилось еще что-нибудь?
– Смеловский звонил. Дико извинялся! – с сарказмом сказал Зяма. – У наших великих телевизионщиков случился аппаратный сбой, что-то с камерой стряслось, так что сцену с восстанием Черного Барина надо переснимать. Максим и Саша приедут после обеда.
– А у нас уже нет вампирского плаща! – расстроилась я.
– А у нас много чего нет! Вампирский плащик – тю-тю, могильный холмик порушен, да еще по прогнозу ночью будет дождь, так что и полной луны мы сегодня скорее всего не дождемся, – с горечью сказал Зяма.
– Что ж вы не закопали яму-то? – осторожно спросила я, справедливо опасаясь, что в ответ на этот вопрос братишка снова обругает меня саботажницей-уклонисткой и, может быть, даже метнет свой шанцевый инструмент.
– Кто это – вы? – он проявил невиданную кротость и не попытался меня покалечить, ограничился упрекающим взглядом.
– А где все? – спросила я, озираясь.
Двор был пуст, один Зяма торчал в огороде, как подсолнух.
– Мамуля в доме, взяла ноутбук и пишет очередную страшилку. Последние приключения ее очень вдохновили! Пашка шныряет в лопухах, охотится на ящериц, достойных участвовать в брачных играх динозавров. А папуля в город подался.
– На заработки? – не удержалась я.
– Нет, за машиной, – унылый Зяма был непробиваем для насмешек. – Пока тебя не было, звонил Плошкин, сказал, что наш «Форд» увезли одним рейсом с лесным «Москвичом», чтобы не бросать машину на ночном шоссе без присмотра. Папа вызвал такси и поехал забирать нашу старую лошадку.
Зяма пригорюнился, только что слезу не пустил. Я не поняла, что именно повергло братца в мировую скорбь. Решила, что у него сезонная депрессия, обострившаяся по причине недоедания, и заботливо предложила:
– Хочешь хлебушка? Еще теплый.
– Ничего я не хочу! – капризно, как Трубадурочка из мультика про бременских музыкантов, заявил Зяма.
После чего выдернул у меня из-под мышки помятую буханку и отломил от нее немалый кус.