– Да я знать не знаю, что было, есть и будет в этом проклятом почтовом ящике! – Наталья внезапно рассердилась и даже топнула ногой, а ее бугристые щеки сделались такими красными, будто на лаваш щедро плеснули острого томатно-перечного соуса. – Я его открыть не могу! Нинка, гадюка, единственный ключ утащила и…
– Какая Нинка? – перебив собеседницу, с неподдельным интересом спросила я.
Наталья замолчала на полуслове. Гнев ее схлынул так же внезапно, как накатил. Щеки из томатно-красных сделались мучнисто-белыми.
– Уходите! – сипло сказала она и двинулась вперед, выдавливая меня из прихожей.
– Но мы же еще не закончили разговор! – я упрямо растопырилась в дверном проеме.
– Убирайтесь! Я вообще впустила вас только потому, что думала, будто вы пришли смотреть квартиру!
Наталья нажала на дверь, и я неохотно отступила на лестничную площадку, но при этом успела крикнуть:
– Вы продаете квартиру? Наше агентство занимается и этим!
Дверь хлопнула так гулко, что с косяка отвалился большой кусок штукатурки.
– Между прочим, вы еще не имеете права продавать тетину квартиру! – согнувшись, сказала я в замочную скважину. – То, что вы тут уже живете, не имеет значения! В наследство вступают не раньше, чем через полгода после смерти собственника!
Боюсь, эта полезная информация не достигла слуха гневливой Бабы-Яги. Во всяком случае, она не высунулась из-за двери с уместными вопросами и комментариями.
– Ну и черт с тобой! – высокомерно сказала я, стряхнув с рукава пыль осыпавшейся побелки.
Черт, несомненно, был бы подходящей компанией для этой ведьмы. Добрая бабушка Тамара Петровна была абсолютно права, когда назвала Наталью Иванову вредной и подлой бабой. Редко можно встретить такую малосимпатичную личность! Бедные те пациенты, с которыми она общается как медсестра!
Однако почему она так рассердилась, когда речь зашла о закрытом почтовом ящике? А упомянув имя Нины, даже изменилась в лице! Определенно, тут что-то есть!
«Определенно, тут чего-то нет! – колко сказал мой внутренний голос. – А именно – нет ключа от почтового ящика! По-моему, противная тетка просто бесится от того, что ей придется покупать новый!»
– Возможно, – я не стала спорить. – Но я о другом думаю. Ты помнишь, что сказала Тамара Петровна? У Анны Ивановой была инвалидность, она последний год не выходила из квартиры. А Нина Горчакова навещала ее по выходным и помогала по хозяйству. И ключ от почтового ящика пятнадцатой квартиры был только у Нины! То есть всю почту, которая приходила на имя и адрес Анны Ивановой, забирала Нина Горчакова. При этом сама она на свой адрес в Буркове никакой корреспонденции не получала.
«Ну и что с того?» – спросил внутренний.
– Ты тупишь! – уколола я. – Очень похоже, что Нина Горчакова для почтовых сообщений использовала адрес Анны Ивановой.
«Какая конспирация!» – фыркнул голос.
– Да, конспирация подозрительная, – согласилась я. – Есть у меня одна мысль по этому поводу… Надо с Денисом пообщаться.
Я хотела объяснить внутреннему голосу суть своей мысли, но меня кое-что отвлекло. За разговором со своим воображаемым напарником я не заметила, как спустилась с пятого этажа на четвертый, а там за время моего непродолжительного отсутствия кое-что изменилось. С коврика под дверью одиннадцатой квартиры исчезла авоська с картошкой.
Помня низкую скорость перемещения бабушки Тамары Петровны, я усомнилась в том, что она за какие-то десять минут успела подняться на четвертый этаж. На всякий случай я позвонила в одиннадцатую квартиру, и мне никто не ответил. Я спустилась на один лестничный пролет и выглянула в подъездное окно. Тамара Петровна с дружественной ей старушкой по-прежнему восседали на лавочке.
Выходит, пессимистично настроенная подружка оказалась права – авоську с картошкой действительно сперли!
Я быстро сбежала вниз по лестнице, выскочила на крыльцо и прямо со ступенек крикнула:
– Тамара Петровна! У вас картошку украли!
– Правда? – почти радостно ахнула старушка-подружка.
– Как – украли? – огорчилась добрая бабушка.
– Вот так и украли! – я развела руками. – Я, когда поднималась на пятый этаж, оставила сетку под вашей дверью, а пошла обратно – вижу, уже нет картошки! Кто-то ее унес! И пугающих надписей не побоялся!
– Каких надписей? – в голос спросили старушки.
Я рассказала им о своей безуспешной попытке защитить корнеплоды от картофельных воров, и Тамара Петровна с уверенностью сказала:
– Это Димка!
– Точно, это Димка, больше некому! – эхом вторила старушка-подружка.
– Кто такой, где живет? – спросила я, грозно хмурясь и закатывая рукава в предчувствии рукопашной.
Ох и задам же я сейчас этому похитителю бабулькиной картошки!
Приободренные моим воинственным видом, старушки возбужденно затараторили и рассказали, что Димка – это младший сын Утятиных из первой квартиры, пятнадцатилетний оболтус, от которого весь подъезд плачет.
– Он потомственный! – сказала Тамара Петровна.
– Потомственный – кто? – уточнила я, зная, что в нашей стране династии популярны и чрезвычайно разнообразны.
– Потомственный алкаш и тунеядец! – сердито плюнула Тамара Петровна.
– И еще токсикоман! – подсказала старушка-подружка, испуганно расширив глаза.
– Токсикоман? Тогда все ясно! – Я поняла, какую ошибку совершила, написав в сопроводительном листе к картофелю, будто он обработан токсическими спецпрепаратами! – Говорите, он в первой квартире живет?
Старушки согласно закивали.
Я развернулась и зашагала в подъезд.
Дверь первой квартиры имела в высшей степени жалкий вид: ободранная, вся в царапинах, разнообразных пятнах и подозрительных подтеках. Тем не менее свою заградительную функцию она выполняла исправно. Как я ее ни толкала, дверь не поддалась. На стук и звон реакции не наблюдалось.
– Надо в окно влезть! – подсказала Тамара Петровна.
В паре со старушкой-подружкой она в бодром черепашьем темпе поднималась по ступенькам и уже успела преодолеть первый укороченный лестничный марш.
– Там же решетки? – Я оглянулась на бабушек, подбивающих меня на противоправное действие.
– Да нет там никаких решеток! Ты что? – замахали руками они. – У этих Утятиных даже простых занавесок отродясь не бывало, все окна голые, как задница!
«То есть эти милые старушки прямым текстом послали тебя в задницу!» – заржал мой внутренний голос.
– Спрячься, – буркнула я ему. – И не высовывайся, пока я буду разбираться с вороватым токсикоманом!
Забраться в квартиру Утятиных оказалось легче легкого! В теплый сентябрьский денек окна были открыты настежь, и единственным несерьезным препятствием на моем пути стал заморенный кактус в треснувшем горшке, заполненном оригинальной компостной смесью из земли и окурков. С острой жалостью посмотрев на несчастное растение, я спрыгнула с подоконника в комнату и едва не сломала себе ногу: рассохшийся паркет вздыбился и лопнул наподобие жерла вулкана. Паркетная горка единственная могла претендовать на звание предмета обстановки, потому как никакой мебели в комнате не было. На неопрятной куче старых газет валялось замусоленное одеяло. В роли хозяев выступали большие черные тараканы, при моем появлении дернувшие в разные стороны.
Пол во множестве украшали засохшие пятна, они были разных цветов, но неизменно неприятного вида. Стараясь не наступать на них, я прошла в смежную комнату, без помех осмотрелась и решила, что это, должно быть, гостиная: тут к по-хозяйски бегающим черным тараканам присоединились более мелкие коричневые прусаки.
В помещении имелись и более крупные организмы, но я не назвала бы их людьми. Пара очень грязных и вонючих приматов в безобразных обносках храпела на дырявых полосатых матрасах. Брезгливо морщась и зажимая нос, я приблизилась к этому ложу и посмотрела на спящих. Одно храпящее животное, судя по длинным свалявшимся космам, было самкой, второе имело опухшую багрово-синюшную морду запойного алкоголика с ветеранским стажем. А Димка, на которого старушки-подружки указали как на вероятного похитителя картошки, был пятнадцатилетним подростком.
– Будем искать, – пробормотала я, выдвигаясь в коридор.
«Такого же, но с перламутровыми пуговицами!» – поддакнул неугомонный внутренний.
– Есть кто живой? – я возвысила голос и тут же заметила, во-первых, рассыпанную на полу прихожей картошку, во-вторых, свет за дверью санузла.
Обстановка в резиденции потомственных алкашей Утятиных не располагала к церемониям, поэтому я резко распахнула дверь сортира и беззастенчиво заглянула внутрь.
Там кто-то был, но живой или нет – я сразу не поняла. На унитазе в позе роденовского Мыслителя, отчаявшегося найти ответ на мучающие его философские вопросы, скорчился человек.
Там кто-то был, но живой или нет – я сразу не поняла. На унитазе в позе роденовского Мыслителя, отчаявшегося найти ответ на мучающие его философские вопросы, скорчился человек.
– Дмитрий Утятин? Вы арестованы! – гаркнула я голосом киношного милиционера.
Членораздельного ответа не последовало.
«Это он что, от страха так обделался?!» – восхитился мой жизнерадостный внутренний.
– Фу-у-у! – я поспешно захлопнула дверь уборной.
Прислушалась: во входную дверь неутомимо стучали. Я прошла в прихожую, впустила воинственных старушек-подружек и сказала:
– Подозрения подтвердились, картошку свистнул Димка, но наказать его за это не получится, он и так уже загибается.
В подтверждение моих слов из сортира донесся тихий щенячий скулеж.
– Надо бы неотложку вызвать, – невольно проникаясь жалостью к страдающему существу, сказала я.
– Неотложка сюда не поедет, – возразила Тамара Петровна. – В «Скорой» эту семейку как облупленную знают, ты только адрес назовешь, как диспетчер отключится!
– Надо Елену Макаровну позвать, – подсказала старушка-подружка.
– Кто такая Елена Макаровна и как ее позвать? – спросила я.
– Доктор она, на пенсии уже, – объяснила Тамара Петровна. – В нашем подъезде живет, в десятой квартире, дверь рядом с моей. Очень милая женщина и доктор хороший, к ней весь наш дом за помощью бегает.
– Елена Макаровна, квартира десять, – повторила я, без промедления покидая загаженные апартаменты Утятиных.
Ароматизированная кошками атмосфера на лестнице показалась мне чистейшим горным воздухом. Чтобы прочистить легкие после пребывания в зловонном притоне потомственных алкоголиков и тунеядцев, я старательно покашляла.
– Температура есть? – открыв дверь на мое перханье, деловито спросила приятная пожилая дама.
– Не знаю, – честно ответила я. – И, по правде говоря, мерить неохота!
Елена Макаровна посмотрела на меня удивленно. Я вспомнила кошмарную антисанитарию в первой квартире и объяснила:
– Боюсь чесотки и вшей. Доктор, это не мне нужна помощь! Там в первой квартире парнишку скрючило, у него жуткий понос, как бы не помер прямо на унитазе!
– Вы про Диму Утятина говорите? – догадалась докторша. – Ох, бедный мальчик!
Она без промедления подхватила чемоданчик, который наготове стоял в прихожей, и сказала:
– Я готова, пойдемте скорее.
Я посмотрела на нее с уважением. Вот таким, по-моему, и должен быть настоящий врач! По первому зову без колебаний спешить на помощь любому страждущему!
Определенно, я не гожусь в эскулапы.
Мы спустились с четвертого этажа на первый и беспрепятственно вошли в квартиру Утятиных. Дверь была распахнута настежь – деловитые старушки по-хозяйски проветривали помещение.
Пациент, скорчившийся на унитазе, на появление доктора никак не отреагировал.
– Так. Что он принимал? – спросила Елена Макаровна, с ходу оценив обстановку.
– Вот это! – продемонстрировала Тамара Петровна.
На морщинистой ладошке старушки лежала нечищеная сырая картофелина, хранящая четкий след зубов.
– С полкило сожрал, не меньше! – добавила ее подружка, взвесив в руке уже не полную авоську.
Пока я бегала за докторшей, бабушки успели сложить не съеденную юным токсикоманом картошку обратно в сетку.
– Да, голод не тетка! – сказала Елена Макаровна. И повторила: – Бедный мальчик!
Она сочувственно посмотрела на страдальца. Мы с бабушкой Тамарой Петровной переглянулись и не стали говорить, что бедный мальчик наелся грязных корнеплодов не с голодухи, а в расчете поймать кайф от токсической картошечки.
– Ну, мы пойдем, а вы уж тут дальше сами! – сказала старушка-подружка, увлекая в открытую дверь Тамару Петровну, фигура которой перекосилась под тяжестью авоськи.
– Идите, идите, – безразлично отозвалась Елена Макаровна.
Она уже скормила пациенту какую-то таблетку и теперь заливала в него воду из принесенной бутылочки. Очевидно, врач знала, куда идет, и предвидела, что чистой питьевой воды в квартире «потомственных» не найдется. Чистого тут не было ничего.
– Авось не помрет, ворюга! – оглянувшись на пороге, без особого сочувствия прошептала пожилая приятельница Тамары Петровны. – Очистка кишечника – это даже полезно!
Обсуждая потенциальный оздоровительный эффект диареи, бабушки вышли из квартиры и повлеклись вверх по лестнице. Я тоже хотела было удалиться по-английски, но Елена Макаровна воззвала ко мне из туалета:
– Девушка! Извините, не знаю, как вас зовут…
– Инна, – сказала я.
– Инночка, не уходите, пожалуйста! Мальчика сейчас нельзя оставить без наблюдения, а мне одной тут неуютно.
«Неуютно» – это еще мягко сказано! В зачумленном притоне уютно чувствовали себя только тараканы. Да еще, наверное, всяческие бациллы, микробы и вирусы. Подумав так, я спрятала руки за спину, чтобы ни к чему не прикасаться, и отодвинулась подальше от стены.
Стоять посреди коридора было неудобно. К тому же от беготни вверх-вниз по лестнице немного устали ноги. Я бы не отказалась посидеть, но грязный заплеванный пол в качестве посадочного места меня не привлекал. Елене Макаровне было проще, она присела на свой чемоданчик.
– Наверное, соседи частенько поднимают вас по тревоге? – спросила я докторшу.
– Почитай каждый день, – устало улыбнулась она. – Но я не жалуюсь, в моем возрасте это даже приятно – быть нужной людям. Хотя моя дочь называет меня дурой.
– Почему это? – возмутилась я.
– Потому что я платы со своих пациентов не беру, – пожилая женщина пожала худенькими плечиками. – И никому никогда не отказываю. А как я могу отказать? Я же клятву Гиппократа давала!
– Мало ли, кто ее давал! – усмехнулась я. – А бесплатной отечественная медицина осталась, по-моему, только на словах! У нас в поликлинике нужную справку или даже больничный лист запросто можно купить, на все есть своя такса.
– В наши времена такого не было! – покачала головой Елена Макаровна. – Уж вы поверьте, я всю жизнь участковым терапевтом проработала и ни копейки ни с кого не взяла. Конфеты и букеты, правда, мне несли без счета, но это же не взятка, скорее – знак внимания.
– Сейчас другое время, – сказала я.
– А дочка говорит, что я как была дурой, так ею и осталась! – грустно улыбнулась Елена Макаровна. – Упрекает меня, что я оставила научную работу, не получила степень, не сделала карьеру. Я ведь медицинский институт с красным дипломом окончила, интернатуру прошла, уже кандидатскую писала, когда замуж вышла. А муж сказал: выбирай – или наука, или я! Он у меня простой человек был, водитель. Я молодая была, глупая, диссертацию задвинула в стол и родила дочку. Выбрала, в общем, семейное счастье. А могла бы сейчас профессоршей быть!
Елена Макаровна печально вздохнула. Я открыла рот, чтобы утешить ее каким-нибудь глубокомысленным замечанием вроде «Се ля ви!», но не успела. Женщина вновь заговорила, причем заметно бодрее:
– А с другой стороны, если подумать, какая разница между участковым врачом и профессором? Я недавно встретила однокурсника, Бореньку Трембицкого, мы с ним после института у одного научного руководителя диссертации писали, только я это дело бросила, а Боря – нет. Он теперь заслуженный врач, специалист с именем, профессор медицинской академии! А что толку? Борис Олегович так же, как и я, ходит по пациентам! Небось не от хорошей жизни в свои шестьдесят годков субботним днем топал ножками на пятый этаж старую бабку консультировать!
Я насторожила ушки. Слыхала я про одну старую бабку, проживавшую именно на пятом этаже!
– Уж не Анну ли Иванову ваш профессор смотрел? – спросила я.
– А вы знали Анну Ивановну?
– Немного, – уклончиво ответила я.
– Ну да, Борю к ней пригласили, – подтвердила Елена Макаровна. – Анна-то Ивановна в последнее время совсем расклеилась. Через день звонила мне, просила давление измерить, у меня дома прибор есть…
– Интересно, дорого ли берет за консультацию ваш знакомый профессор? – спросила я, притворяясь, что меня этот вопрос живо интересует. – Я бы пригласила его одну свою родственницу посмотреть. Она нестарая еще женщина, но ее терзают кошмары.
Если бы мамуля это услышала, она бы меня растерзала!
– Не думаю, что профессорский гонорар очень высок, раз он оказался по карману малоимущей пенсионерке-инвалиду, – рассудительно сказала Елена Макаровна.
– Наверное, за нее любящие родственники заплатили? – предположила я.
– Любящие родственники! – докторша всплеснула руками и едва не свалилась с чемоданчика. – Видели бы вы этих родственников! У Анна Ивановны одна только племянница была, очень неприятная и корыстная особа. Тетушка ей квартиру завещала, а она за это за ней присматривала, но без души, кое-как, чисто формально. Наняла приходящую сиделку-помощницу и платила ей за работу в экономном режиме – только по выходным. Правда, девочка-сиделка была хорошая, заботливая.