-Сергий Аникитович, поспорил я Гришкой, тот все упирался, что прикажешь ты холопа жизни лишить, а я все говорил, что не будет этого. Добрый ты больно боярин, нельзя быть таким сейчас.
-Послушай Борис,- в ответ продолжил я,- понятное дело, что здесь его оставлять нельзя. Надо его вывезти в вотчину, под присмотром хоть будет. На мельнице бумажной люди нужны вот пусть и работает, хлеб свой оправдывает. Мужики тамошние огонь и воду прошли, лишнего болтать не будут. В ближайшие дни обоз должен стекло из Заречья привезти, Лужин тоже приедет ему много объяснять не надо, сказать только, чтобы незаметно дурня этого на мельницу увез. А с парнем надо будет тебе потолковать, объяснить, что если назад к Романову вернется, у него сразу смерть свою встретит.
А вот с Романовым надо что-то думать. Если у него сегодня не получилось, получится завтра. Давай Борис пойдем со мной, время еще есть, посидим, поговорим, подумаем, что и как делать.
Оставив Гришку в подвале, отвязывать пленника, мы с Борисом пошли ко мне.
В кабинете мы сели друг напротив друга, я открыл краник на маленькой, литров на десять дубовой бочке, в которой второй год был налит спирт. Не знаю, было ли это похоже на виски, но все, кто пробовал, никто от этого питья не отказывался. Единственное, что без закуски у нас это не обходилось. Вот и сейчас на столе стояло здоровое блюдо холодца.
Мы чокнулись и выпили по стопке моего коньяка. Про себя я вспомнил Бомелия, хоть и очень вредный и опасный был человек, но вот чокаться кубками да бокалами за столом он бояр научил. И сейчас это делали почти все.
И следующий час я рассказывал ошарашенному Кошкарову, все, что я знал про заказные убийства.
-Все-таки не зря я в свое время прочитал кучу детективов, вот пригодилось знание,- думал я во время рассказа.
Борис выслушал меня, с задумчивым видом нацедил полный стакан спиртного и чокнувшись с моей стопкой залпом его выпил:
-Сергий Аникитович, ну ты удивил, удивил, я то себя докой в этом деле числил, да и учителя у меня были ого-го. А смотри, сколько всего не знал. Может и мне грамоту одолеть да книги умные читать начать, эвон ты, сколько из них толкового вынес. Теперь я думать буду, что и как, но для начала ты Сергий Аникитович теперь без охраны и доспехов никуда.
Мы распрощались, и я устало побрел к в свою спальню, где меня уже давным -давно ждала жена. Она была уже на восьмом месяце, в конце ноября должны были быть роды. Переносила она беременность довольно легко, по крайней мере никаких гестозов у нее не было. Но уже сейчас Ирка кричала, чтобы я и не думал в родах соваться со своей помощью, что все, что надо будут делать повитухи. Я особо с ней не спорил, так, как знал совершенно точно, что если будет нужно, приду, и буду делать все сам, без повитух. Но на всякий случай с двумя повитухами я отдельно занимался, и рассказывал, все то, что еще сам помнил из акушерства. Мало ли пригодится это в будущем.
-Сережа, ну что ты так долго,- с упреком прошептала мне Ира, нагибаясь, чтобы снять мне обувь.
-Ира, тебе, сколько уже было сказано, не лезь, сам разденусь, тяжко тебе это сейчас.
В ответ у нее ручьем потекли слезы:
-Я что тебе уже не жена, что мне теперь даже помочь тебе нельзя.
-Жена, жена, - сказал я, погладив по голове и поцеловав в губы,- и помочь можно, но вот разденусь я сам.
Завтрашний день был у меня знаменательный, он венчал мои годовые труды по устройству лекарской школы. Конечно, это была не первая школа в Русском царстве, были немногие небольшие костоправные школы при монастырях, где обучались монахи и послушники. Но сейчас это была именно государственная школа, финансировавшаяся из казны. И я планировал обучение в этой школе уже на более высоком уровне, чем все это делалось ранее. У меня была еще одна мысль насчет этой школы, что ее небольшая монастырская больница в будущем станет первой базой, клиникой для будущих студентов медицинского факультета университета. А мои первые ученики, будут первыми преподавателями для этих студентов и, обучая с самого начала своих учеников, сами будут совершенствовать свои знания. Как буду обстоять дела на других факультетах, я пока не задумывался. Жизнь давно меня приучила, что надо решать все проблемы по мере их поступления и переживать о том, чего возможно никогда не будет, лишняя трата времени и нервов.
Но хоть я так и старался думать, все равно долго не мог уснуть.
Утром, еще было темно, когда я в сопровождение охраны уехал в Сретенский монастырь. Сегодня в этом обычно спокойном и тихом месте было шумно. Конечно, не каждый день здесь встречали сразу царя и митрополита. Архимандриту было не до меня, он только суетливо на бегу перекрестил всех нас, и куда-то умчался, на ходу крича что-то своим молчаливым спутникам. Я заметил десятка два крепких монаха, с одетыми под рясы доспехами незаметно разошлись вдоль монастырских стен. На колокольне кроме звонаря также стояла пара монахов. Еще через час прибыли царские телохранители в главе с Ивашкой Брянцевым, два его лучника сразу полезли на колокольню. Брянцев поздоровался с мной и с озабоченным видом сказал:
-Ну, Сергий Аникитович, ты, когда мне речь тогда закатил, как царя оберегать надо, я покой потерял, ведь даже и не думал, что так легко можно человека жизни лишить. Зато теперь, как куда едем, я не всех своих молодцов одеваю, как раньше. Они уже сейчас, незаметно по толпе шныряют и все выглядывают, кто, чем озабочен. Ежели, кто не понравится, сразу такого прихватывают и волокут, в сторонку там осмотрят и решат, что с ним делать. Сегодня хоть хорошо, стены монастырские высоки, а рядом ни одного здания высокого нет, кроме колокольни, ну там мои лучшие стрелки сидят.
Зазвонили колокола, и в широко распахнутые ворота монастыря въехал возок с митрополитом. Не успели мы приветствовать Антония, который на удивление хорошо выглядел, как появилась царская процессия, сегодня это конечно не был по настоящему торжественный выезд и поэтому, обычного для этого количества народа и праздничных одежд не было, но и этих сопровождающих, хватило, чтобы до отказа заполнить большой монастырский двор.
Иоанн Васильевич легко спрыгнул с коня, и подошел ко мне. Все вокруг опустились на колени, только я и митрополит остались стоять, архимандрит также встал на колени, но я только низко поклонился царю. Иоанн Васильевич с этого лета уже совсем неплохо вновь мог ездить верхом. А ведь еще в прошлом году, он делал это с большим трудом, так, что мои акции в его глазах стояли высоко.
-Ну, Щепотнев, приехал я посмотреть, как у тебя тут дела, куда мои деньги потрачены.
-Великий государь, все готово. Вот только Владыко Антоний освятит пристройку эту, которую в сем году возвели и покажу я тебе все, что пожелаешь. Антоний, стоявший рядом со мной с достоинством поклонился царю и спросил, обращаясь к отцу Кириллу:
-Все ли готово к чину освящения?
Отец Кирилл, весь в испарине от волнения отвечал:
-да Владыко, все готово. Вот и место приготовлено для молебна водоосвящения.
Антоний подошел туда, поднося крест счастливцам, которые успели пробраться поближе, для целования затем он встал рядом со столом, на котором стояла чаша для водоосвящения и начал молебен. По его окончанию процессия во главе с ним пошла вокруг пристройки, Иоанн Васильевич, как примерный христианин шел смиренно вместе с нами. Монахи шедшие рядом несли несколько икон с изображением Спасителя. Окропив святой водой весь новострой, Антоний и мы вслед за ним вошли, в открытые настежь двери, Митрополит тщательно окропил святой водой все помещения школы и после этого вышел на улицу. Но суета не утихала. После чина освящения все присутствующие подходили для целования креста и получения благословения митрополита. В итоге церемония заняла почти полдня.
После этого я уже пригласил царя более подробно осмотреть все помещения школы и типографию. При осмотре внимание Иоанна Васильевича, конечно, привлекла химическая лаборатория, он бывал в дворцовой аптеке и смотрел лабораторию Арендта, но такого он еще не видел. Острый ум царя быстро вникал во многое, но все равно, когда он брал в руки изящные стеклянные реторты, колбы и змеевики, сделанные у меня в вотчине, в его глазах я видел удивление и радость.
Ближним боярам, которые следовали за ним и с подозрением оглядывали все вокруг, он сказал:
-Вот, покуда, вы все козни друг другу строите, да меряетесь у кого место выше, Щепотнев делом занят. Видите, какие вещи у него в вотчине розмыслы делают.
Но больше всего он был доволен типографией, когда мы туда зашли, работа там шла полным ходом. Все попадали на колени, и лишь после окрика государя снова взялись за дело. К нам подошел Андроник Невежа и опустился на колени перед царем. Тот смотрел на него, видимо, пытаясь вспомнить этого человека.
-Так ты ведь Тимофей Невежа, который с Друкарем работал, когда Апостола напечатали?
-Истинно так, великий государь,- сказал Невежа, благоразумно не глядя на царя и не вставая с колен.
-Показывай тогда Тимофей, что вы сейчас делаете.
-Так вот великий государь, вон там монаси с молитвой листы библии набирают, Вот тут лежат гравюры на дереве художниками вырезанные, тоже для книги святой. Погляди, мы к твоему приезду для пробы несколько листов отпечатали.
Он встал с колен и, подойдя к большому столу, взял с него несколько листов плотной бумаги и протянул царю. Мне было видно, как вытянул шею Антоний, стараясь разглядеть из-за высокой спины царя, что написано на листах. Я кивнул головой Тимофею, на Антония и, Невежа, сняв со стола еще пару оставшихся листов, с поклоном протянул их митрополиту. Митрополит и государь стояли молча, читая четкие строки типографского текста. Отпечатанные на хорошей голландской бумаге, с заглавными буквами цвета киновари эти оттиски нравились даже мне, видевшему гораздо больше присутствующих. Антоний читал, беззвучно шевеля губами, потом он протянул прочитанные листы обратно Тимофею и молча ждал, когда закончит чтение царь, видимо, стесняясь раньше него высказывать свое мнение.
-Щепотнев, я смотрю не хуже, чем у Федорова получается. Лепо, даже очень. А что же далее не печатаете?
Иоанн Васильевич, хочу, чтобы весь текст вначале набрать. И чтобы художники все гравюры сделали. Но самое главное, нет у нас пока бумаги своей хорошей. Надо будет голландскую покупать, либо самим делать учиться. Но теперь есть у тебя астролог Тихо Браге, знаю я, что у него в Дании своя бумажная мануфактура была, зело хорошую бумагу она делала. Я вот думаю, что в следующем году, сможет он и у себя на землях, тобой данных, такую мануфактуру устроить и бумага для книг святых у нас делаться будет.
Иоанн Васильевич хмыкнул:
-Сомнительно мне это, но поглядим, может и поставит он мельницу такую. Сергий Аникитович. а что за стопки бумаги лежал напечатанные, это что такое?
-А это великий государь печатаются наставления для учеников моих. По изучению письма нового и науки арифметики, потому, как чтобы ученики могли лечебное дело изучать, должны они читать писать и считать хорошо.
Я взял пару методичек, напечатанных уже новым шрифтом и подал царю. Тот попробовал почитать:
-Странное дело, вроде не нашим письмом написано и буквицы на вид чужие, но пару раз прочитаешь и вроде понятно все. Ладно, Щепотнев, доволен я твоими делами, а когда лекаря в мое войско пойдут, то совсем хорошо будет.
Ко мне подошел Антоний и тихо спросил:
-Сергий Аникитович, а что ты с листами этими будешь делать священного писания?
-Владыко, так, что с ними можно делать, вестимо, будут лежать и ждать своего часа, когда в книгу вставим.
-Ааа.. ну тогда ладно,- успокоено протянул Антоний.
Интересно,- подумал я,- чего он ожидал, что я скажу, что с этими листами мы в нужник пойдем.
В это время нашу беседу прервал архимандрит, который сообщил, что скромная монастырская трапеза уже готова, и он приглашает всех откушать, чем бог послал.
Да уж это конечно была очень скромная трапеза, пожалуй, и у Иоанна Васильевича было немногим богаче. Расстарался отец Кирилл. Единственно, что отличало монастырскую трапезу, не было на столах никакого вина. А так столы ломились от блюд. Хлебосольный хозяин усадил всех за стол, это было достойным завершением, трудного для меня и для него, дня.
Домой я попал довольно поздно. Но Кошкаров, который сегодня сопровождал меня весь день, уходить не собирался.
-Сергий Аникитович, хоть уже темно, но надо поговорить. Надумал я тут дело одно, обсудить бы?
Я тяжело вздохнул и пошел с ним в его флигель. Сонный Гришка открыл нам дверь.
-Ну что там хлоп наш живой еще? спросил Борис.
Гришка закивал головой, начал крутить рукой перед нами.
Кошкаров перевел эти жесты:
- Говорит, что седня в ноги кидался ему, живота просил не лишать. Вот, пусть посидит, поплачет в темнице, а то, как православных извести отравой, так не плакал.
И после этих слов с неодобрением посмотрел на меня.
Когда уселись за столом, Гришка, закрыл за нами дверь, и сел около нее на лавку.
-Думал, я долго, Аникитович,- сообщил Кошкаров, и вот, что надумал. Придется нам Захарьина Юрьева на живца ловить.
-Это как, Борис, ты делать собираешься.
-Так вот как ни крути, а придется тебе Сергий Аникитович живцом побыть.
-Постой, постой Борис, это, как понимать?
-А надо Аникитович, чтобы уверился Никита Романович, что ты знаешь все про его дела и к государю собираешься пойти, и есть у тебя человек, который "слово и дело" крикнуть может. И единственно, что ему остается, это первым, как ты вчера сказанул что-то вроде - убрать тебя. Так вот думаю я, что будем мы тебя охранять так, чтобы поняли они, что в Аптекарском приказе пока ты сидишь, никакой охраны рядом нет, и вроде, как мы и вход не бережем. А наше дело убийцу, которого к тебе подошлют перенять. Вот только, как в тот раз бы не получилось, что убил себя тать твой.
-Да я и не думал, что он убить себя сможет.
- Ха, о дыбе подумал, сразу ножик и сунул себе в бок,- сказал, оскалившись, Кошкаров.
Еще час мы обсуждали ловушку для, отца теперь уже, возможно, не будущего патриарха и деда царя всея Руси.
Следующим утром, как обычно я собирался во дворец, мои лекаря уже в рассветном полумраке грузили телеги с больничным имуществом, все это перебиралось в Сретенский монастырь, больничка у меня в усадьбе закрывалась, свою задачу она выполнила. Ходкевича увезли еще вчера днем, его я даже не видел. Но со слов Ирины, он обещал меня навестить через несколько дней, перед тем, как уехать в Литву. Плещеев также нас покинул, уехал к Хворостинину, так же пообещав приехать через два дня для осмотра.
В Кремле, как обычно в первую очередь я был у государя, поговорив с ним и осмотрев, я пошел в Думу, проходя мимо Захарьина Юрьева, который ожидал Иоанна Васильевича, поздоровался с ним и, как бы между делом заметил:
-Слушай Никита Романович, у меня в порубе один холопишко песни красиво поет, заслушаешься. Мне кажется, такие песни даже царю интересны будут.
Тот побледнел, и ничего в ответ не сказал, я поклонился и пошел дальше. В голове был один вопрос, клюнет ли боярин на меня или нет, и когда ждать рыбака. Но так как раньше завтрашнего дня нападение на меня было маловероятно, я отправился далее по своим делам. После Думы, мой путь лежал в лекарскую школу.
Там стоял шум и гам мои лекаря, которых я учил уже два года, расставляли все на свои места, готовили учебные классы к занятиям, и командовали, послушными новичками. Новые ученики в основном были из родов нищих боярских детей, которых родители не могли даже собрать для смотра и с удовольствием отправили учиться на лекарей, на полном царевом обеспечении, освободившись, таким образом, от лишних трат, а также не очень крепких отпрысков, вряд ли способных стать настоящими воинами. Было еще три паренька дети дьяков, которые почему-то захотели, чтобы они стали лекарями, а не продолжили отцовскую профессию. Ну, мне то, что, с кремлевскими дьяками всегда жил дружно, почему я должен отказать, неплохо иметь обязанных чем-то тебе бюрократов.
Жить все ученики, которых то и было всего пятнадцать человек, должны были в монашеских кельях, питаться тоже с монахами. Единственное, что смог для них сделать - это выпросить у отца Кирилла, чтобы время молитвы для них было не таким продолжительным, как для монахов, ведь им еще надо было и учиться.
Лекарей я планировал учить два года, в первое полугодие - обучение грамоте, простейшей арифметике, и заодно зазубривание строение человеческого тела. Со второй половины года начинается уже настоящая учеба. За основу я взял практическую подготовку, я не собирался забивать им голову всяческими теоретическими рассуждениями, они должны были работать, как парамедики в наши дни, хотя азы сангигиены им тоже буду даваться. Все теоретические моменты медицины и проблемы лечения болезней я оставил для, пока существующего только в моем воображении, университета.
Я прошелся по всем помещениям, посмотрел, как оживает все вокруг. В будущей операционной также уже устанавливался стол, и даже присутствовал больничный запах. Монастырская маленькая больничка, где оказывалась помощь монахами, была расширена, и очень изменилась, вместо тесных душных келий, имелось несколько палат, в которых могло лежать до сорока больных. Для подозрительных и инфекционных больных был сделан изолятор с отдельным входом. Архимандрит, совавший свой нос во все, очень интересовался, зачем мне такая палата. Пришлось и ему показать в микроскопе
" водяных тварей" после чего он плевался, крестился и молился, потом сообщил мне, что не спал всю ночь, а пить теперь будет только кипяченую воду. Но смысл изолятора он понял. Может, иногда ему что-то и не нравилось, но за мной горой возвышались царь и митрополит, а я своим прилежанием в молитве, не давал никаких шансов заподозрить меня в колдовстве или чернокнижии. Да и с кем он будет играть в шахматы, если меня здесь не будет. Насколько я понял все остальные в монастыре, кто мог играть, проигрывали ему специально, а его это страшно раздражало. Я же сражался до последнего, и отец Кирилл выиграв у меня остаток дня, ходил довольный, как кот наевшийся сметаны.