Через полчаса Сеня был поселен в спальню Маргариты Павловны в её собственной квартире, находящейся тут же, в основном здании гостевого дома. Невестка Лизанька не отвечала на звонки, и Маргарите Павловне была неудобно перед другом её любимого постояльца. Соколов уверил, что всё прекрасно и Маргарите Павловне с мужем и внуком нет никакой необходимости оставаться на ночлег у кухарки Фёдоровны. Потому что ему, Семёну Петровичу, признаться честно, так комфортно, что давно уже так комфортно не было! Унитаз не течёт! В ванной нормальные двери, не говоря уже о том, что эта ванная комната в его пусть и временном, но единоличном пользовании. Никаких тёток в застиранных пижамах, и нет целого стада маленьких засра… то есть… Ну в смысле. Всего лишь один-единственный внук Сашка, которого и в квартире-то пока нет, не говоря уже о его комнате. В спальне Маргариты Павловны, разумеется. Он же не кричит по ночам и не тарабарит, как некоторые детки, тысячу слов в минуту? Ему уже десять лет? О, какой взрослый! Что, чемпион Севастополя по шахматам?.. Какой талантливый мальчик! Не то что… Да-да, спасибо, Маргарита Павловна, всё просто великолепно!
Разумеется, Соколов был приглашён на банкет. Теперь уже не только как друг Северного, но и как гость Маргариты Павловны, не побрезговавший остановиться в её современной, чистенькой, уютной спальне, с персональной ванной комнатой, где был комфортный унитаз и здоровенное джакузи, куда Соколов тут же шлёпнулся со стаканом и сигаретой, включив вытяжку на полную и раскрыв окно. В собственной ванной Маргариты Павловны не висело табличек с перечёркнутыми сигаретами. Ей не нужно было напоминать себе самой, что она не курит.
Уже в половине седьмого вечера Сеня настойчиво колотил в двери мансарды, хотя банкет был назначен на восемь. Но ему не открыли. Дело в том, что Всеволод Алексеевич и Алёна Дмитриевна сочли за лучшее ещё прогуляться. Семён Петрович решил прошвырнуться по набережной и, может быть, купить букетик цветов. Если тут, конечно же, продают цветы. Наверное, надо было бы и подарок прикупить. Но он же не знал, что тут юбилей. Да и Северный наверняка что-то достойное приобрёл – он такой. А они, в общем-то, вместе. Так что…
– Врагов имеет в жизни всяк, но от друзей – избави боже! – декламировал тем временем Северный котёнку-подростку, обнаруженному им с Алёной на генуэзской крепости. Вот уж куда Соколов точно не полезет, потому что любое мало-мальское физическое усилие, как то лестница, склон, горка и проч., приводит его в несказанный экзистенциальный ужас. Котёнок тщательно пережёвывал докторскую колбасу и внимательно слушал.
– Северный, я буду ужасной старушкой! – вдруг сказала Алёна. – Я буду ворчливой и страшно занудной. А ещё я буду таскаться с кульком несвежей колбасы для бездомных котов и собак. Возможно, даже заведу по паре-тройке и тех и других. И моё жилище напрочь провоняет звериной мочой и будет по колено завалено шерстью.
– Наше жилище! – поправил её Всеволод Алексеевич. – И ты будешь чудесной старушкой!
– Слушай, ну какого его сюда принесло, а?
– Соколова? Потому что он эгоист. И не умеет самостоятельно принимать решения. И для того, чтобы испортить нам жизнь. Но мы ему не дадим!
– Не дадим! – рассмеялась Алёна. – Давай мы ему сами испортим жизнь, а?
– Это каким же образом?
– А я позвоню Лесе. Пусть приезжает.
– Но это как-то… подло, какой бы он ни был идиот. Нет? Возможно, он сказал Лесе, что едет в командировку. Или… Ну, в любом случае он приехал сюда без неё и…
– Вот заодно и узнаем, что он сказал своей дорогой жене! И запомни, Северный: то, что для мужчины подло, – для женщины тактический ход.
– И наоборот?
– И наоборот. Я считаю, что если Соколов обманул жену даже в такой якобы малости, как поездка сюда – пусть не с любовницей и не к любовнице, а к другу, – подлость. Но ты наверняка считаешь это тактическим ходом.
– Ну, мужская солидарность, что ли…
– Ты мне эти штучки брось! – картинно нахмурилась Алёна. – Если, конечно же, собрался на мне жениться. Мужская солидарность, эка!.. Тогда считай мой звонок Леське женской солидарностью.
– Ну, если трактовать это так…
– Муж да убоится жены своей!
– Там, кажется, было как раз наоборот.
– Ошибочная трактовка, мой дорогой жених. Ошибочная трактовка! И кстати, я столько всего вывалила на твою несчастную голову в аэропорту за двенадцать часов, но так и не сказала главного.
– Неужели на самом деле ты одноногий негр преклонных годов?!
– Если бы! – Алёна завистливо присвистнула. – Я бездомная собака, Северный. Вроде этих с набережной. Я старая бездомная сука, уже давно нутром чующая, к кому подходить и зачем, а к кому не подходить и почему. Я старая бездомная сука, отлично знающая цену опасности поддаться иллюзии чувства. Я боюсь допустить щенячью ошибку и пойти не за тем. Больше мне из живодёрни под названием «любовь» не вырваться. У меня на подкорке татуировка двадцатилетней давности. Ты появился – и она сошла. Но я боюсь. И я не знаю, какой страх я сейчас испытываю – реальный или фантомный. И как отличить. Скажи мне, Северный, просто скажи: ты тот?
– Да. Я тот, – уверенно сказал Северный.
– Северный, я люблю тебя! И за то, что ты самоуверенный нахал тоже! – Алёна рассмеялась и обняла его за шею.
Глава восьмая
Мы все друг другу – неблагодарные твари, сколько бы друг для друга ни сделали. Но некоторые твари неблагодарнее прочих. С одним человеком куском хлеба поделись – и он на всю жизнь запомнит. Ради другого жизнью пожертвуй – не заметит. Чаще всего мы все – где-то посередине экстремумов. Но если правда, что один любит, а другой лишь позволяет любить, то Соколов был как раз тем, кто любить позволял.
Леська шла по ночной промозглой сентябрьской московской улице и плакала. Шла, потому что машину она разбила. Несильно. Это бывает. Ничего страшного. Главное – сама осталась жива и здорова. Первый, кому она позвонила, когда в зад её автомобильчика въехала маршрутка, был, разумеется, обожаемый муж Сеня. Но обожаемый муж Сеня был вне зоны доступа сети. Тоже бывает. Ничего страшного. Дела. ГИБДД, страховщики. В обычной своей манере проделав всё необходимое «на автомате», Олеся Александровна тем не менее решила и все свои рабочие ситуации. Она топ-менеджер. А это не только большая зарплата, но и куда больший объём работ, нежели… Секретаршу она отпустила: у той захворал ребёнок. Логист взяла больничный по уходу за… ребёнком. Так что растаможка… Леся знала всю работу от и до. Ей бы и прибраться в офисе было не зазорно, паче чаяния и уборщица взяла бы больничный, отпуск или просто уволилась. Так что, подбив бабки с главным бухгалтером, сделав пару-тройку неотложных важных звонков за границу и по просторам необъятной родины, Леся наконец вернулась домой. Дома её встретили три няньки с отчётами и претензиями. Дарий, Даша и Жорыч – все трое вопили о чём-то своём. Наперебой. И разумеется, о важном и срочном. Потому что в их возрасте – всё важно и срочно. Георгина что-то лопотала. Анна-Пенелая безмятежно спала. Когда уснула Георгина, проснулась Анна-Пенелая. Всех выслушав, накормив и уложив, Леся доплелась до кухни. Ткнула кнопку чайника. Насыпала в чашку ложку кофе и три ложки сахара. Предстояло изучить региональные отчёты и подбить сводный – для отправки в головной офис, в Германию. С чашкой кофе Леся прошла в спальню. Включила настольную лампу. И оживила экран лептопа. На экране лептопа висел лист Word’а.
Я устал. Мне надо отдохнуть. Пересмотреть отношение к себе и к своей жизни. Буду через неделю. Или через две.
Сеня.Леська нажала на крестик в правом верхнем углу. «Сохранить изменения в документе «Я устал»?» – любезно поинтересовался экран. Леся навела курсор на «нет».
Через четыре часа сводный отчёт был готов. Леся позвонила одной из нянек попросила её прийти на ночь. Нянька охотно согласилась: по ночам действовал двойной тариф.
После прихода няньки Леська надела плащ и вышла в ночь. Накрапывал мелкий дождичек. Потому слёз, катящихся по лицу, не было видно. Их и так бы никто не видел: ночь.
Километров через пять стало холодно. Леська зашла в один из круглосуточных кабачков и заказала кофе. Нормальный кофе, не портящий желудок. Нормальный кофе, который кто-то сварит для неё. Пусть и за деньги. Это по крайней мере честно.
Ожидая свою честно заработанную чашку кофе, Леся зашла в личную почту. И механически открыла письмо от Соловецкой. Читать о чужом счастье не хотелось. Во всяком случае, сейчас, когда она с ужасом осознала, что с самого начала их отношений с Сеней всё взвалила на себя. Взвалила. И с честью несла. А устал – он. Леся небрежно пробежала письмо от подруги.
Плачешь? Ну и дура! Выделила себе ночное время для «порыдать». Чтобы никого собой не обеспокоить. Короче, так. Возьми неделю отпуска. Тебе не откажут. Нанимай Георгине и Анне-Пенелае круглосуточную няньку. Хватай Дария, Дашу и Жорыча. И первым же утренним рейсом – в Симферополь. Есть план. Хватит быть женой, матерью и бизнес-леди! Вспомни, что ты – женщина, чёрт тебя дери!!!
Плачешь? Ну и дура! Выделила себе ночное время для «порыдать». Чтобы никого собой не обеспокоить. Короче, так. Возьми неделю отпуска. Тебе не откажут. Нанимай Георгине и Анне-Пенелае круглосуточную няньку. Хватай Дария, Дашу и Жорыча. И первым же утренним рейсом – в Симферополь. Есть план. Хватит быть женой, матерью и бизнес-леди! Вспомни, что ты – женщина, чёрт тебя дери!!!
P.S. Дарий, Даша и Жорыч не помешают. Есть куда пристроить. Доверься мне.
Леся безоговорочно доверяла Алёне. Даже тогда поначалу, когда всё подсказывало, что к Алёне надо относиться с недоверием. Даже не потому, что Сеня был влюблён в Алёну. Сеня вообще очень легко влюблялся. А потому что Алёна была совсем из другого теста. Недоверие всегда возникает на границе несовместимых сред. Другое дело – сплав.
– Ваш кофе! Чего-нибудь ещё?
Леся задумчиво посмотрела на официанта.
– У вас есть чёрная водка?
– Есть.
– Бутылку.
Официант посмотрел на Леську уважительно.
– Закусывать будете?
– Нет!
Леське внезапно стало весело. Она вспомнила, как много лет назад её тогда ещё не муж Сеня – Сеня Соколов, которого она хотела всеми фибрами души и тела, – напивался вместе с Алёнкой на кухне какой-то невероятной для тех времён чёрной водкой, которую Алёне презентовал не то муж пациентки, не то тогдашний текущий любовник – неважно. Важно было то, что и Сеня, и Алёна хлебали эту водку, надрывно смеясь, весело плача… Как жизнерадостные, молодые, бестолковые бараны. А она, Леся, кружила над ними заботливым пастухом, уговаривая хоть чем-нибудь эту водку закусить. Нашла какую-то тушёнку у Алёнки в шкафу. Жарила яичницу. И что? Никакой она не пастух и даже не овчарка. Она – овца.
Леся махнула наполненную официантом рюмку.
Да уж! Жуткая гадость эта чёрная водка! Это Леська ещё тогда, сто лет назад, запомнила. Тем, кто её не знает долго и близко – а Алёна далеко не всем позволяет знать себя долго и близко, – Соловецкая может показаться жуткой заносчивой дрянью. На самом деле это не так. И если Алёна говорит: «Доверься мне», – то надо довериться.
Вернувшись с едва початой бутылкой домой, Леся купила билеты, договорилась с нянькой. И опрокинув в себя почти полный двухсотграммовый стакан, Олеся Александровна уснула. Спала она тревожно. Ей снилось, что она та самая черепаха, на которой покоятся три слона, на которых, в свою очередь, лежит земля. И черепаха устала. Её растоптали слоны. И не поняли те, кто бегают по поверхности земли. Черепаха устала не потому, что устала, а потому, что её обидели. Обидели тем, что никому до неё не было никакого дела. Во сне черепаха плакала и падала в бесконечную пропасть, пытаясь сбросить со своей спины безумно любимых и безумно же ненавидимых ею слонов, землю и людей. Леська проснулась с мокрым лицом. На полу. Страшный психодел чудится тем, кто не пьёт в принципе, под принятую на пустой желудок пульс-дозу С2H5ОН.
Дарий, Даша и Жорыч страшно обрадовались. Дети всегда радуются, отправляясь в путешествие. А внезапное путешествие – это двойная радость! Неожиданный, необыкновенных размеров бонус, выражаясь бизнес-сленгом.
– А где папа? – любопытно проорал Дарий.
– Где этот папа? – эйфорично завизжал Жорыч.
– Мамочка, где папочка? – тихо и нежно спросила Даша.
Леся тихо пожала плечами. И сказала детям:
– Папа устал.
– А и ладно! – моментально утратив любопытство, проорал Дарий. – Где мой ранец?!
– Да и вот именно, всё равно с ним скучно! – зивизжал Жорыч, упихивая в икеевскую торбу все срочно необходимые ему с собой вещи. – В ранец много не влезет!
– Мамочка, ты плачешь? – тихо, испуганно и от испуга ещё нежнее спросила Лесю Даша.
– Нет! – твёрдо ответила Леся дочери и на полчаса заперлась в ванной комнате.
Через пять часов увешенная детьми и рюкзаками Леся прибыла в аэропорт Симферополя. Пройдя паспортный контроль и таможенный досмотр, она вышла в зал и тут же наткнулась на табличку «Леся Соколова», которую держал в руках таксист.
– Я. Здравствуйте.
– Всеволод Алексеевич Северный велел доставить вас в Балаклаву.
Леся была рада уже только тому, что хоть кто-то, хоть что-то, хоть кому-то велел и что ей не надо заботиться о том, куда и зачем она едет. Дети её не обременяли. Лесе было интересно со своими детьми. Но если бы Сеня хоть раз позаботился о трансфере или о гостинице, например… Всегда только Леся была ответственна за логистику отдыха. За логистику всего. Леся Соколова – неутомимая ответственная за всё. Не имеющая права на усталость, не претендующая на заботу.
Сама виновата.
Усадив детей на заднее сиденье, Леся села рядом с шофёром.
– Почему вы плачете? – поинтересовался он минут через пятнадцать.
– Даже не знаю, что вам сказать, – сквозь слёзы улыбнулась Леся.
– Странные вы, бабы, существа. Ваши все? – кивнул он назад, где Даша изображала третейского судью в споре Дария и Жорыча.
– Мои.
– Так радоваться надо!
– Я радуюсь.
– А почему плачете?
– Потому что не сказала «наши».
Глава девятая
Труп обнаружил Соколов.
Маргарита Павловна обычно вставала рано. Не изменила она своей привычке и наутро после праздничного банкета. Вчера между тостами в её честь она подошла к своему неожиданному постояльцу и испросила разрешения переночевать в своей квартире. Разумеется, Семён Петрович позволил. Так что она и внук ночевали в гостиной на диване. Сеня бессовестно свалился в спальне хозяйки. А Василий Николаевич сперва уснул за столом, затем Фёдоровна отвела его наверх и уложила спать во второй – его собственной – спальне хозяйской квартиры. Маргарита Павловна и Василий Николаевич уже давно не разделяли супружеское ложе. Супруг страшно храпел. Храпел ли он этой ночью, не слышал никто. Все были слишком утомлены шумным застольем. Утром Маргарита Павловна отправилась хлопотать по хозяйству. Внук Сашка вскочил раньше бабушки и отправился рыбачить на набережную. Семён Петрович спал долго. Проснувшись, ещё долго лежал в хозяйском джакузи, перекуривая под стаканчик хорошего, хозяйского же виски и вкусно грустя по своей печальной судьбе. Он уже видел себя в рубище идущим по дороге к свету, к чему-нибудь такому. Или – несущим свет кому-нибудь другому. Другим! Свет покоя! Ну не вышло из него олигарха – почему бы не переквалифицироваться в Будду, в мессию какого-нибудь? Придумать путь спасения человечества от… чего-нибудь!
Это было очень классно – лежать в огромном джакузи, в прекрасно отремонтированной, идеально надраенной ванной комнате – и мечтать, мечтать, мечтать. И никто не отрывает тебя от этого увлекательнейшего из процессов воплями, криками: «Папа, писать хочу, пусти!», «Папа, я сейчас укакаюсь!». Не слышать ничего этого, не нюхать. Не напрягаться. Никаких этих Леськиных: «Не кури в ванной!» И вообще – никакой Леськи и никаких детей! Нет-нет, пусть они будут. Он их любит. Сильно. Но пусть их не будет конкретно тут, рядом с ним. И не только конкретно тут, а нигде пусть их не будет конкретно рядом с ним, конкретным Соколовым. Пусть они будут где-то там, отдельно от него, и пусть у них всё будет хорошо, сыто и богато! И он, в конце концов, имеет право на покой и на свет! И на несение этого света и покоя другим! Учить по-любому легче, чем учиться. Только – тсс! – никому, Семён Петрович, что ты таки об этом знаешь.
Настроение заметно улучшилось. Соколов перевернулся на пузо, побулькал, пофыркал. И подумал, что было бы неплохо заказать кофе прямо в номер. Прямо в ванную комнату. Чёрт! Это же не номер, а квартира хозяйки гостевого дома. Ну так тем более! Почему он не может заказать себе чашечку кофе прямо в хозяйскую квартиру? Просто обязан на правах личного гостя персональных покоев хозяйки!
Сеня волевым усилием вырвал себя из ванны. Завернулся в приготовленный ему Маргаритой Павловной свежий махровый халат. Не то что дома!.. Ну их, ну их! Чур, чур, чур! И пошёл к телефону. По дороге краем глаза увидав в открытую дверь лежащего на своей кровати Василия Николаевича. Вчера, во время банкета в честь Маргариты Павловны, Соколов почти сдружился с этим классным дядькой! Вот уж кто, в отличие от Северного, умеет слушать! Вот кто не перебивает, не спорит, а только поддакивает, печально качая головой! Идеальный собеседник. Соколову хотелось сделать мужику что-нибудь приятное.
– Хотите кофе? – благодушно поинтересовался Семён Петрович, чуть просунувшись в приоткрытую дверь. – И граммов по сто за ещё одно наступившее утро! Прекрасное, ничейное, для всех нас просто так, ни за что, безо всяких кредитов наступившее утро!
Сеню уже распирало нести свет мудрости в массы. Отчего бы не откатать на муже хозяйки? Он, Соколов, неплохо за эти годы поднабрался у Северного навыкам художественного свиста и уже практически отполировал их до искусства убедительного аргументированного красноречия. Но Василий Николаевич не ответил. Семён Петрович присмотрелся чуть пристальнее. Ему кажется, или экскурсий грудной клетки… Да нет! Ну просто человек спит глубоко. Устал. Выпил вчера крепко и устал. А Соколову тут чёрт знает что чудится.