— Иди, мой друг, — Меррен снова опустился в кресло. — Иначе я сегодня останусь без книг, а ты — без пирожков.
— Повинуюсь, мейрессар!
Дюберри порывисто поклонился и повернулся к выходу, но не вышел, а странно замялся на пороге.
— Ты что-то хотел спросить, Дюберри? — приветливо поинтересовался Меррен, приподняв брови.
— А… простите, сверкающий лен… вы сказали, нам еще долго ждать. А чего мы ждем?
В этом был весь Дюберри. Его прямота подкупала и пугала. Иногда мальчишку хотелось пришибить на месте за дерзость, но лгать ему было стыдно. Даже Меррену ан-Назиру, постигшему искусство притворства, недомолвок и утаиваний так, как редко кому удавалось постичь.
— Нам нужны спутники и снаряжение. Это первое, — неохотно сказал магистр, глядя в стену. — Они прибудут сюда, и мы их ждем.
— Ага, — озабоченным эхом отозвался Дюберри.
— Нам нужны — нет, МНЕ нужны! — вести из Ордена. Без этого мы не можем отправиться в путь. Это второе.
Меррен посмотрел на мальчишку, но тот молчал и напряженно ждал продолжения.
— И третье. К берегу Рассвета отправимся не мы одни. Многие достойные… э-э… соискатели собираются в путь. Естественно, сохранить в тайне отправление сотен и тысяч бойцов невозможно. Люди узнают о близящемся Закате. И конечно, многие из них, движимые удалью или отчаянием, бросятся следом. Некоторое время на дорогах будет… э-э… людно. Так вот мы, мой Дюберри, не будем толкаться локтями. Мы пойдем одними из последних.
Дюберри снова вскинул голову, но на этот раз в лице его не было ни восторга, ни смущения. Он смотрел серьезно и печально.
— А если кто-то из них успеет к Рассвету раньше нас?
— Думаю, не успеет, — так же серьезно ответил Меррен. — Тем, кто выйдет первым, придется нелегко.
— Я понял, мейрессар, — Дюберри потоптался на пороге, но по-прежнему не двинулся с места.
— Что еще? — беззлобно спросил Меррен.
— Мейрессар Анси, я насчет учения еще хотел… Понимаете, я почему вообще в монастырь пошел… то есть, почему меня отослали…
— Ну? — Меррен заинтересовался.
— Я крови боюсь, мейрессар Анси. Отец иногда курицу велел зарезать… а я не мог. Просто без чувств падал, когда она… не могу смотреть, и все. Так как же я мечом… его же в человека втыкать надо! Я как представлю себе, что вот я… лезвием прямо в тело… и кровь…
— А-а, — Меррен успокоился. — Это не страшно, мой мальчик. Честно скажу, меня это тоже несколько смущало. Поначалу… А потом привык. Есть много способов бороться с этим. Если бы у нас было больше времени и несколько десятков врагов под рукой, можно было бы начать со стрельбы из лука. Понимаешь, преодоление естественного нежелания вредить ближнему состоит из двух частей — трудно причинять боль и трудно отнимать жизнь. Если первых противников убить на расстоянии, к самой смерти начинаешь относиться более спокойно. Более философски, я бы сказал. Тогда легче принять то, что в ближнем бою до того, как убьешь врага, порой приходится ему и ребра попортить. К сожалению, стрелять из лука нам с тобой не в кого, но есть и другие способы. Так что не волнуйся, с этой проблемой мы справимся. Ты вообще пока что думай об этом так: мы идем не убивать. Но защитить себя — это необходимость. Тебе будет легче, если убьют твоего спутника только потому, что ты пожалел врага?
— Спасибо, мейрессар, — искренне сказал Дюберри и повернулся к двери. Медленно. Слишком медленно.
«Черт его побери, он прозрачен, как волна на мелководье! Почему же я не могу понять, что еще его гложет? Почему?!»
— Дюберри! — окликнул Меррен.
Юноша обернулся.
— Что у тебя еще? — устало сказал магистр. — Я же вижу, в тебе сидит еще какой-то вопрос! Ну, выкладывай. Не морочь мне голову.
— Я не смею, мейрессар Анси… — Дюберри вдруг втянул голову в плечи, ссутулился, сжался в комок, став похожим на испуганного ребенка.
«Это невыносимо! Что с ним?»
— Давай же, говори! Я приказываю!
Дюберри неожиданно покраснел до такой степени, что Меррен даже сам немного испугался. На глазах его выступили злые слезы — в них было невыносимое стеснение, стыд за то, что не сдержался от слез и мучительное преодоление себя.
— Я… мейрессар Анси, не сердитесь, пожалуйста…
— Я не сержусь. Говори.
— Я хотел спросить… можно, я на площади выпью немного шерхада?
Меррен в изнеможении опрокинулся на спинку кресла, с трудом сдерживаясь, чтобы не расхохотаться. Боги, как все просто! Так просто, что это даже в голову бы ему, магистру, не пришло!
— Конечно, можно, разрази тебя гром! Не понимаю, чего тут стесняться? Пей, сколько влезет! И это все?!
Дюберри коротко кивнул. В тут же высохших глазах веселыми чертиками прыгало истинное счастье.
«Ребенок, ну совсем ребенок, что ты с него возьмешь?»
— На будущее истинно говорю тебе, брат Дюберри, — сказал Меррен, на мгновение превращаясь в смиренного брата Савальдена, — что если ты, брат, возжелаешь горячих вафель или взбитых сливок со светленичным вареньем, тут снова возник великолепный Эстельский лен, — то сожри их, скотина, ибо простейший способ борьбы с искушением — поддаться ему! А теперь — бегом на площадь! Живо!
— Повинуюсь, сверкающий лен! — крикнул Дюберри уже откуда-то с лестницы, а мгновение спустя весь дом загудел от могучего удара тяжелой входной двери.
Меррен еще мгновение прислушивался, потом весело хмыкнул и привычно передвинул кресло на два шага вперед. Он всегда делал так, когда оставался в доме один. Здесь распахнутая дверь скрывала его от входящего, а под правую руку удобно ложился легкий меч из оружейной стойки у окна.
Затем магистр, не глядя, взял потрепанный томик из стопки на подоконнике — маленький, уже распухший от первого же прочтения, на скверной бумаге в одну восьмую листа — и начал пролистывать его, скрипя зубами от скуки и брезгливости.
На сорок пятой странице он вдруг задержался, потом стал читать внимательнее, потом увлеченно перелистнул страницу, восхищенно чмокнул и даже щелкнул пальцами. Потом негромко сказал:
— Лангкхир.
Аккуратно закрыл книгу, положил ее сверху стопки и медленно обернулся. Меч уже лежал на коленях, рукоятью под ладонь.
Седой невысокий человек в пыльной коричневой рясе был скован ядовитой паутиной подготовленного заклятия в очень неудобной позе. Его поймали на середине шага, с занесенной за голову рукой, и теперь ему приходилось стоять на одной ноге, с трудом сохраняя равновесие и стараясь не пошатнуться.
— Отпусти меня, сынок, — ласково сказал он Меррену. — Мне-то уже давно не тридцать лет. А ловушка хорошая. Мне очень понравился намек на концентрацию хаоса во втором слое. Опытного игрока он на бессознательном уровне заставит перейти в огненную защиту или поднять зеркало. Я сам чуть в струну оцепенения не врезался.
— Здравствуй, учитель, — вежливо сказал Меррен, пытаясь убрать паутину и не качнуть ее при этом. — Ты бы все-таки не рисковал. Дом нашпигован приветами для входящих без стука, как хигонская колбаска чесноком.
— Но я ведь должен был проверить, как защищен мой ученик? — возразил седой человек, высвободив руку и аккуратно раздвигая силовые линии. — Малыш сообщил мне, что ты читаешь — спиной к окну, не задернув шторы…
— Пусть твой малыш посмотрит, что я делаю сейчас, — с улыбкой сказал Меррен, убрав последние нити. — Небось так и сижу, читаю, совсем один…
Крошечный нетопырь на мгновение высунул остроухую головку из-за пазухи рясы и обиженно пискнул.
— Не ты один, крошка, не ты один, — добродушно ответил ему Меррен. Этот занавес почти никто не в состоянии разглядеть.
— Но ты, между прочим, мог попытаться, малыш, — с легкой укоризной добавил седой гость. — Твои возможности достаточно велики.
Нетопырь возмущенно хрюкнул под рясой и шумно завозился.
— Не понял? — весело сказал Меррен.
— Если дословно, то… — начал седой.
— Дословно не надо, — быстро сказал Меррен.
— Тогда… э-э… примерно так. Всякий… э-э… ну, в общем, просто всякий… Всякий горазд чужой… э-э… спиной прикрыться.
— Это правда, — согласился Меррен. — Здравствуй, учитель. Я давно тебя жду.
— Всего лишь всю жизнь, — скромно сказал седой человек и неспешно подошел ко второму креслу.
— Я сказал то, что хотел сказать, — твердо отозвался Меррен. — Всю жизнь я ждал знамения Заката, а тебя, учитель — всего лишь давно. Уже десять дней, наверное. Или даже одиннадцать. Я очень хотел тебя видеть.
— Вся наша жизнь — непрестанное обучение искусству жить, — легко сказал учитель, снял с кресла полторы дюжины книг и уселся в него сам. Жажда познания ведет нас по жизни, позволяя переносить разочарования и добиваться побед. Любопытство заставляет нас двигаться. Неутолимые желания дают нам силу. Мы учимся двигаться, познавать и желать ежесекундно, ежеминутно, ежечасно. А человек ленив. Он всегда рад переложить часть своих забот на плечи ближнего. Потому, мой добрый Анси, мы все время ждем учителя, который безвозмездно дарует нам великое знание. Всю жизнь учимся и всю жизнь ждем.
— Это правда, — согласился Меррен. — Здравствуй, учитель. Я давно тебя жду.
— Всего лишь всю жизнь, — скромно сказал седой человек и неспешно подошел ко второму креслу.
— Я сказал то, что хотел сказать, — твердо отозвался Меррен. — Всю жизнь я ждал знамения Заката, а тебя, учитель — всего лишь давно. Уже десять дней, наверное. Или даже одиннадцать. Я очень хотел тебя видеть.
— Вся наша жизнь — непрестанное обучение искусству жить, — легко сказал учитель, снял с кресла полторы дюжины книг и уселся в него сам. Жажда познания ведет нас по жизни, позволяя переносить разочарования и добиваться побед. Любопытство заставляет нас двигаться. Неутолимые желания дают нам силу. Мы учимся двигаться, познавать и желать ежесекундно, ежеминутно, ежечасно. А человек ленив. Он всегда рад переложить часть своих забот на плечи ближнего. Потому, мой добрый Анси, мы все время ждем учителя, который безвозмездно дарует нам великое знание. Всю жизнь учимся и всю жизнь ждем.
— И первое, чему мы обучаемся, — с удовольствием продолжил Меррен, то, что великие истины безвозмездно не даются никому. Нет для человека иного помощника в этом мире, кроме одиночества. Кровью и страданием мы платим за уверенность: никому не следует безоглядно доверять, ни на кого не следует полагаться в том, что для тебя поистине важно. Отталкиваясь от этого безусловного знания, мы можем продолжить рассуждение достаточно далеко, чтобы понять: великий и всезнающий учитель не придет к тебе никогда, и ни одно знание не будет даровано тебе за малую цену или вовсе без цены. И тогда мы перестаем ждать, и начинаем добиваться желаемого сами; мы начинаем действовать, что и позволяет самым умелым впечатать свои имена в книгу мира. Оттого могу твердо сказать: я действовал, учитель. А ждал тебя всего лишь одиннадцать дней, и то из самых эгоистических побуждений.
— Неплохо, — улыбнулся учитель. — На золотой штрих не потянет, но серебряный по софистике ты заработать еще в состоянии.
Меррен встал.
— Если бы ты только знал, учитель, как мне не хватало подобных диспутов последние три года, — горько сказал он. — Я чувствовал, что тупею в этом проклятом монастыре с каждым днем. Если бы… десять лет назад я бы просто не выдержал.
— Ну, оттого-то это испытание и поставлено последним, — согласно кивнул учитель. — Негоже разуму прозябать без мыслей, сказал Леверрет.
— В монастыре было ровно полтора действующих сознания, — хмыкнул Меррен. — Кстати, половину я тоже забрал с собой, так что они там ныне вполне прозябают, хоть это и негоже.
— Зато уже недолго, — успокоил его учитель. — Ты ждал вести — получи весть. Черта Заката будет проведена через сорок три дня плюс-минус сутки. К этому времени тебе надлежит перевалить Пстерский хребет и возможно дальше забраться в Нищие пески. Если дойдешь до пустыни — вообще прекрасно. Тогда можешь считать, что полдела сделано.
— Как я пойму, что Черта проведена? — сосредоточенно спросил Меррен. — И нужно ли будет сделать что-нибудь особенное?
— Отнюдь, — учитель отрицательно мотнул головой. — Ничего не надо делать, да и замечать не обязательно. Ты просто считай дни. От Черты начнется истинная гонка.
— Ночь коротка? — эти слова прозвучали в устах Меррена, как привычная присказка.
— Ночи может и вовсе не быть. Утро, встреченное в Храме после Заката, станет Рассветом.
— Не поздно ли начинать гонку с ближнего края пустыни? — с сомнением спросил Меррен.
— А что ты можешь предложить? — поинтересовался учитель. — В том-то все и дело. Насколько я знаю остальных соискателей, они постараются пересечь пустыню до Заката. Сочти дни, Анси, и ты поймешь, что этого никому не удастся сделать. Следовательно, Закат они встретят посреди пустыни, почти без припасов и на грани изнеможения. Вот и рассуди: кто будет в лучшем положении? Я бы хотел, чтобы ты был в это время в Скудном оазисе, свежий, бодрый, с полным отрядом и нерастраченным боевым запасом. Тогда и посмотрим, кто быстрее.
Меррен неуверенно кивнул.
— Я понял тебя, учитель, но я еще подумаю. Кажется мне, что пустыню меньше чем в пятнадцать дней не пересечь. Считаем так: им, уставшим, останется пол-дороги — пройдут они ее не в семь-восемь, а в десять дней. Значит, будут опережать меня на пять дней. Что-то многовато.
— Человек, который потерял силы в этой пустыне — погиб, — жестко сказал учитель. — Человек, который обессилел в Ночи — погиб дважды. Те немногие, кому удастся выбраться, будут отлеживаться у первой воды дней пять-восемь. Тебе хватит суток отдыха. Считай, по времени вы уже выровнялись. Но ты будешь в этот день на пике походной формы, а они — как только что воскрешенные мертвецы.
— Э-э! — встревожился Меррен. — Как это — на пике походной формы? По графику Савари пик у меня на третий день входа в Лес! Я все считал по Савари, у меня даже форталы по Савари настроены!
— График Савари пересмотрен, — извиняющимся голосом сказал учитель. Но ты не волнуйся, тебе не придется делать расчеты заново. Я все привез с собой, даже расходные диаграммы с учетом естественного рассеивания.
— А-а, — упавшим голосом сказал Меррен, — все равно пересчитаю. Ты же знаешь, что верить на слово — даже тебе! — мне запрещено.
— А если бы ты не сказал, что пересчитаешь, я бы тебе сейчас устроил веселую жизнь, — улыбнулся учитель. — Ты стал еще сильнее, Анси. Именно таким я и мечтал тебя увидеть сегодня. Именно таким ты можешь войти в Храм. Можешь и войдешь. Войдешь?
— А кто у меня в соперниках? — со слабым любопытством спросил магистр и поднял голову.
— Главный соперник — Вечный Отряд, — ответил учитель. — Остальные — так, мелочь. Ну, есть, конечно, несколько групп, которые не следует сбрасывать с весов, но в основном претенденты значительно слабее тебя. Кроме Вечного Отряда.
— И кто у них стал Свидетелем? — Меррен повернулся к учителю уже с гораздо большим интересом.
— Капитан Ник Уртханг, стратег Конфедерации, — со вкусом сообщил учитель. — Бывший стратег. В восьмой саир он подал в отставку.
— Вот как, — с циничной улыбкой сказал Меррен. — Старый Ник. Архистратиг, сучья мать. Интересно будет надраить ему рыло. То есть забрало.
— Это не самое легкое дело в мире, — предупредил учитель. — Уртханг очень не любит попыток тронуть его рыло.
— Тем интереснее будет, — Меррен присел на краешек стола. — Ты меня очень обнадежил, учитель. Если Ник — самый сильный претендент, то я его сделаю. Он же дуб. Непоколебимый утес. У него ж вместо мозгов запасной шлем. Если не лезть в прямое силовое противостояние с ним, то он ничего не сможет сделать. Полевой командир он, конечно, прекрасный, слов нет, но не все на этом свете решается мечом.
— А вот тебе подарок, — неприятно улыбнулся учитель и положил на подлокотник своего кресла крупный прозрачный желтый камень, гладко отшлифованный и даже отполированный в форме яйца.
Меррен глубоко наклонился и поднял камень, взвешивая его на ладони.
— Сплетник? — спросил он. — Похоже, сплетник. Хорошей воды, просветленный. С записью?
— С записью, с записью, — учитель хихикнул. — Проиграй, порадуйся.
— Почему вот только топаз? — с сомнением сказал Меррен, разглядывая камень на свет. — Не люблю я желтого запечатления…
— Ну это уж дело случая, — сказал учитель. — Какой под руку подвернулся. Не всегда же в кармане сплетник-карбункул валяется.
— У меня всегда, — веско сказал Меррен. — Только не карбункул, а сапфир. Люблю старину. А желтого трепа не люблю.
Он поставил яйцо на крошечный серебряный треножничек, отдаленно напоминающий алтари Оракулов, и дернул за шнур у окна. Мягко упала плотная портьера, в комнате стало почти темно. Нетопырь почуял сумрак, оживленно затрепыхался и выбрался из-под рясы. Меррен щелкнул пальцами. Над треножником сгустился невысокий столб серебристого сияния.
— Паролем запечатано? — спросил магистр, отодвигая в сторону очередную стопку книг.
— Обязательно, — сказал учитель, продолжая вредно улыбаться. «Магистр» на знаке Короны.
— Магистр, — сказал Меррен, делая замысловатый жест.
Посреди комнаты распахнулась пустыня.
Лоскутный шатер стоял почти в центре военного лагеря, перед шатром курился почти угасший костерок, а на заднем плане два десятка окольчуженных бойцов отрабатывали глубокий выпад фрамеей. Совсем молодой воин на правом фланге, не отставая от остальных, хрипло задавал ритм:
— Коли! Отбив! Финт! Отбив — удар! Выпад! Выпад! Отбив! Уход! Коли!
По виску молодого сержанта ползла мутная капля пота, сквозь его спину неясно просвечивала оружейная стойка у окна. Меррен чертыхнулся и еще раз потянул за шнур, плотнее прикрывая угол от дневного света.
А перед шатром стояли трое. Очень худой, рано начавший седеть островитянин с тараканьими усами, огромного роста загорелый блондин и человек в кольчуге со значком капитана. Рядом с блондином он казался невысоким, хотя и был одного роста с Мерреном.