Пыж бежал вниз по лестнице, с удовольствием отметив, что владелец дома пребывал в бессознательном состоянии. Он сжимал в ладони орудие убийства, которым только что отправил на тот свет своего единственного кумира. «Почему Красс с самого начала не скрывал лицо? – недоумевал на бегу Пыж. – Видимо, первоначально он все-таки хотел валить «чеха»! Конечно, хотел, а ее, эту женщину, может, и нет. Но теперь, когда нет Красса, умрут все! Он был самым лучшим, единственным, кто достоин жить! А эти, кто они такие, чтобы оставаться на белом свете, когда ушел такой человек?!»
Выбежав на воздух, Пыж очумел от страха. Вездеход лежал в снегу с расцарапанной грудью. Над ним сидел человек, который вырвал зубами клок человеческого мяса и отвлекся от кровавой трапезы лишь на мгновение, когда заметил приближение новой жертвы.
Пыж, зоркие глаза которого имели несчастье разглядеть почти в кромешной тьме сущий кошмар и столкнуться с ним взглядом, понял, что ни гонор, ни финка тут не помогут. Он дал деру, проваливаясь в сугробах и спотыкаясь на льду. Он прыгал на четвереньках к воротам, напрочь позабыв о своем плане, спасая свою шкуру. Он мчался что было мочи, не оглядываясь. «Чехи», они как-то узнали! Волки! Нюхом чуют…
Максим мог догнать убегающего в два прыжка. Он и собирался это сделать, ведь он уже покончил с одним из самцов, что пытался не пустить его к маме! Детина со сплющенным носом на плоской физиономии замахнулся на него битой, как только увидел вблизи. Максим увернулся. Бой, схватка, атака – сознание вмиг заполнила доминанта самосохранения. Это означало одно – нападать первым и уничтожать врага!
В голове будто щелкнул переключатель. Тело, подобно трансформеру, превратилось в единый кулак. Первый удар пришелся по лампе. Источник мутного света разбился вдребезги. Стало темно. Человек с битой запаниковал. Чем и подписал себе смертный приговор. Максим откинул Вездехода хлестким ударом, тот шлепнулся на груду никелированных прутьев, поранив руку и выронив биту. Максим напрыгнул на него и буквально разорвал. Когда он дрался, царапал, кусал, грыз, душил, вырывал плоть – он ощущал себя крысой. Той самой, что на протяжении многих ночей снилась ему. Чьи помыслы и мотивы были близки ему, как свои собственные. Враг в момент схватки представлялся самцом-соперником, который волею безжалостной судьбы оказался с ним в одной тесной и темной цистерне. Ненависти было тесно в физической оболочке. Злоба рвалась наружу. Нечеловеческая, животная злоба… Сейчас он догонит и прикончит еще одного самца. И ничто не смогло бы его остановить. Разве что два выстрела в спину…
Два шприца-дротика с мгновенно действующим анестетиком были выпущены из пневморужей «Санитар» людьми Дугина. Спустя минуту один из стрелков доложил полковнику по рации:
– «Рэт» обнаружен и усыплен. Жду дальнейших указаний по зачистке дома.
– Несите его в фургон. Зачистку не разрешаю. Я знаю, чей это дом и почему «Рэт» прибыл именно в эту несанкционированную точку «Локейшен» без всяких позывных сигналов… – Дугин курил на улице, размышляя над тем, как могла переплестись человеческая память, что привела «Рэта» к знакомому адресу, и его немотивированная агрессия, вылившаяся в нападение на людей. Кто были эти люди, Дугина в данный момент не интересовало. У Исы много врагов, это мог быть кто угодно: от людей из «конторы» до гастролеров из Чечни. Судьба Исы, отработанного материала, Дугина мало интересовала. Он отменил зачистку не в память о генерале Кораблеве, а чисто из прагматических соображений. «Рэт» снова в клетке. Спутник ГЛОНАСС вычисляет его местонахождение без погрешности. Именно за этим он сюда приезжал.
– Уходим! – скомандовал полковник, и фургон с биокиллером, слегка буксуя в снегу, тронулся в обратный путь.
Этот прохиндей Функель унес с собой в могилу главный секрет – почему биокиллер работает без команды? Функционирует без кнопки! Позывного «Батл» Дугин не давал, а «Рэт» вел себя так, словно с помощью «адской машинки» Функеля человеческое начало было парализовано. А может, сын генерала окончательно превратился в крысу? И теперь он – стопроцентное животное и без яда? Полковник вдруг пожалел о покойном профессоре. Зря он поспешил с ликвидацией дока… Пожалел лишь на мгновение – в предстоящих планах Дугину требовался исключительно монстр. Если «Рэт» так агрессивен без внешнего воздействия, что будет, если его бросить в свирепую толпу, добавив еще и «крысиного допинга»! Зрелище представлялось замечательное!
Глава 15. Начало конца
Они шли единым монолитным строем по узкой заасфальтированной аллее кладбища, пока еще не бросая вызов окружающим. Члены «Братства», вездесущие «карлики», которыми верховодил Пыж, представители сочувствующих фанатских группировок, прибывшие со всех уголков столицы, чтобы отдать последнюю дань уважения убитому кавказцами авторитету. Людей собралось столько, что в церкви не хватило места. Батюшка, носившийся с кадилом сразу у двух гробов, не мог проявлять лицеприятие в адрес одного из покойников, ущемляя малочисленных скорбящих по уходу в мир иной старенькой бабули в дешевом самодельном гробу. Поэтому служитель церкви крутился меж трех гробов, как мог.
Развернутые транспаранты, флаги футбольных клубов и запрещенных движений, фотографии убитых Красса и Вездехода превращали траурную церемонию в митинг.
Мать Василия держалась стойко даже у могилы, сказав лишь одну фразу: «Не дай бог никому пережить своих детей…» Познавшую горе женщину было искренне жаль. Вездехода хоронили в закрытом гробу. Его обезображенное тело решили не выставлять на всеобщее обозрение. Его отец и сестры рыдали.
Цветы и венки возложили не только фанаты из противоборствующих группировок, которых смирила общая беда, но и националисты, выглядящие в сложившихся обстоятельствах связующим звеном разорванной цепочки. Изобиловали венки со свастиками и коловратами. Медийных лиц тоже хватало. Эти пришли под журналистские камеры – лишний раз засветиться.
На поминки пригласили только самых близких. Понятное дело, о Пыже и его «карликах» забыли. Обозленный Пыж отправился в спортзал. Убийство Красса лишило его сна. Впервые в жизни он не находил себе места после пролития чужой крови. Его пробуждал любой шорох. Из-за недосыпа организм пребывал в полудреме, но при этом чутко реагировал на каждое обидное слово, а боковое зрение чувствовало косые взгляды. Многих интересовал вопрос, почему выжил только Пыж.
– Может, объяснительную написать? – буркнул Пыж на очередной такой вопрос, хоть и прозвучал он из уст приближенных убитого Красса, не удовлетворенных его рассказом о засаде и численном перевесе кавказцев.
– Ты все равно писать не умеешь… – со злостью рыкнул самый здоровый бугай обезглавленной «фирмы», тем самым высказывая не только осведомленность секретами безграмотного Пыжа, но и презрение к кумиру «карликов», который, по мнению большинства, проявил малодушие.
Лучше пусть считают трусом, чем предателем, блуждал в мыслях Пыж, с одной стороны, довольный, что его не подозревают в убийстве лидера, а с другой – сокрушающийся по поводу своей «подмоченной репутации». Важнее всего для Пыжа было знать, что думает о нем Викочка. На траурной процессии она шла в колонне с его недоброжелателями. Пыж пытался выхватить ее взгляд, уловить его смысл, но не вышло. Она находилась слишком далеко.
Третий день он ощущал себя сторожевой собакой. Правда, охранять приходилось самого себя. Пес всегда сумеет себя защитить, ведь овчарка знает, что лучшая защита – нападение. Такие псы спят мало, они скорее дремлют, они всегда начеку, их обоняние и слух во всеоружии, они бдительны! Но вот что плохо – они не спят! А живут долго только те животные, которые спят подолгу, крепко и безмятежно. Говорят, львы просыпают треть жизни. Но он – не лев, львом скорее был Красс. Получается, дворовая, даже не породистая, собака убила царя зверей…
Да, Пыж превратился в сторожевого пса. Без хозяина. Его хозяином стал собственный страх. Из-за него он не мог сомкнуть глаз. Человек, совершивший предательство, в любом случайном событии, так или иначе отражающемся на его жизни, видит руку возмездия. Всюду и впрямь мерещились засады. Он боялся мести чеченцев, расследования «Братства», даже ментов, ведь на орудии убийства остались его отпечатки. А нож он оставил там, во дворике, неподалеку от трупа Вездехода, поблизости от места преступления…
– У тебя синие мешки под глазами и белки красные… – Это был голос Викочки. Она хотела войти в логово «фирмы» незаметно, преподнести сюрприз в виде себя самой. Она пробиралась к Пыжу по-над стеночкой, украдкой, но он учуял ее приближение. Он увидел вожделенный образ. Ее появление было не просто желанным. Лишь о ней было приятно думать, ведь даже его преторианская гвардия – верные «карлики» – куда-то запропастилась. Оставили его в такой сложный момент, когда тучи над ним сгустились. Хотя разве прислушался бы он к совету тех, кто внимал ему с открытым ртом… Только она могла его успокоить. Только к ее голосу взывали его затравленное сердце и мечущаяся душа. И он услышал своего «ангела», земную девушку, вовсе не претендующую на роль небесного покровителя.
– Ты не пошла на поминки? – удивился Пыж ее приходу, неумело пряча укор.
– Да, мне стало тебя жалко, Пыжик, – откровенно призналась девушка.
– Жалко? Меня не надо жалеть! – ощерился он. – Я не нуждаюсь в этом противном чувстве. Если ты пришла меня жалеть, то проваливай!
– Если я уйду, будешь жалеть ты… – уверенно произнесла Викочка, и Пыж опустил уставшие глаза, так как знал, что она права.
Она подошла и поцеловала его. И сказала, нет, приказала:
– Сними эту чертову штангу.
Он повиновался.
В зале не было ни души. Кто на поминках, кто отправился срывать зло на прохожих. Они здесь вдвоем, и Викочка интуитивно знала, как нуждался в ней этот дерзкий, заблудившийся парень, который может сделать для нее все, что угодно. Она давно прочитала в его глазах эту слепую готовность любым способом привлечь ее внимание. Ей импонировала эта очевидная симпатия, граничащая с безумием, эта неприкрытая страсть, примитивные реплики, нелепые ухаживания. Он огрызался и рисовался, стеснялся и хорохорился одновременно. А случай с киргизом… Тогда ей показалось, что он совершил убийство, отправил бедного киргиза на тот свет только ради нее… Чтобы покорить ее сердце, доказать, что он способен на многое. Доказать именно ей, а не кому-нибудь другому. Не Крассу, который только пользовался и ею, и им. Ей одной. Когда-нибудь она поделится с этим «пылким влюбленным» самым сокровенным, откроет ему свою тайну, и он изменится. Он поумнеет, ведь он хороший. И его очень жалко. Ведь его никогда никто не жалел. Так, как может пожалеть только мама или любящая девушка…
Незамысловатое ложе было узким, но Викочке было удобно. Его сексуальная застенчивость возбуждала девушку. Она разделась сама, заставив юношу-неумеху млеть и ожидать. Затем сорвала одежду с него. Здесь действовали ее правила, в них она была мастерицей, а он безропотным, послушным подмастерьем, несмышленым и уже совсем не гонористым. Раньше парни брали ее с ходу, напором, она переспала со многими из «фирмы», как только наскучила Крассу настолько, что он перестал ее ревновать и начал рекомендовать. И, казалось бы, ничем не возможно было удивить Викочку, но поведение Пыжа отличалось от всего этого необузданного опыта. Для нее это было ново. А для него – впервые.
Они плыли вдвоем к пристани наслаждения, качаясь в каноэ, где гребла женщина. Она же являлась штурманом, снисходительно взявшим на борт безбилетного пассажира. Она смотрела на него сверху, не закрывая глаз, и довезла его до конечной остановки, где они вышли вместе… Потом Викочка улыбнулась и ушла, одевшись на ходу. Не попрощавшись. А он недолго лежал с открывшимися только после ее ухода глазами. Скоро они снова закрылись, и в первый раз за три дня Пыж уснул прямо на кресле для штанги.
…Мирное шествие после отпевания и похорон Василия Красова, лидера фанатского «Братства», переросло в беспорядки не случайно. Брожение началось прямо у стен кладбищенского прихода, где часом раньше прошел обряд отпевания. Знал бы Пыж, что похороны обернутся бунтом. Не обиделся бы на родственников Красса, Вездехода и знатных надутых «фирмачей», позабывших пригласить его на поминки. Остался бы в эпицентре разворачивающихся событий. Тогда вряд ли бы он потерял девственность усилиями искусной и любвеобильной Викочки и ощутил бы вкус неги, сравнимой для него только с одним вкусом. С запахом крови… Хотя можно было не сомневаться: бесчинства продлятся и у Пыжа еще будет время наверстать упущенное.
– Они нас убивают, взрывают, а мы терпим! Пусть убираются! Пусть отделяются! – орали маленькие фюреры, не забывая завершать свои спичи слоганом «Русские, вперед!», но забывая, что призывают к тому, чего хотят и заклятые враги огромной страны. Отделения. Разрушения границ большого государства. Расчленения единого целого, жизнеспособного и живучего. Уменьшения великого, сужения его до беззащитного. Толпе было наплевать на перспективу глобальной и гипотетической слабости, она видела сиюминутную силу, идентифицироваться с которой было приятно, выгодно и безопасно. К тому же это горячило кровь. Молодую и глупую.
Идущие фаны и наци отправились в центр Москвы. На метро, на маршрутках, на автобусах и пешком… Сайты и форумы пестрели объявлениями о сборе возле соборной мечети. В блогах лидеров фанатов появились гневные некрологи. Тысячи демотиваторов обличали власть и глумились над инородцами. Активисты зазывали народ через социальные сети, отсылали тысячи эсэмэсок. Маленькими группками, ватагами, бандами, струйками… Все, у кого чесались руки, стекались к центру, к проспекту Мира, где будет объявлена Война, «Священная война», за которую сгодится заурядная Бойня.
Бойня уже началась на проезжей части. С сотен файеров, с речевок, с камней, переворачивания машин, где за рулем сидели «неправильные лица». Поджоги и погромы прокатились по барам, коими фактически или предположительно управляли «черные». Горели цветочные будки на Киевском вокзале…
Там, где горят цветы, могут загореться книги. Там, где выкрики становятся синхронным скандированием, – там к зову разума становятся глухи. И никого не остановит ни подачка правительства, ни даже грандиозное шоу с мировой знаменитостью. Единственным востребованным зрелищем там станет факельное шествие…
Под раздачу попадали почти все прохожие с неславянской наружностью. Таких в метро обнаружилось немало. А у мечети должно было оказаться целое войско, которое многотысячная толпа вознамерилась разбить в пух и в прах! Айда к «Куликову полю»! К цитадели вселенского зла! Ведь именно там, где долгие годы мирно уживалась по соседству с мечетью православная церковь, горячие головы представляли поле битвы, и это больное воображение навязало свои представления множеству.
Так уже было в истории, но история имеет странную особенность повторяться в фарсе. А фарс в России – жанр непопулярный. У нас он далек от искрометной вельможной комедии и игривой бытовой буффонады. Даже наша знаменитая клоунада имеет трагичный оттенок философии. Вот почему русский фарс гарантированно оборачивается народной драмой…
Глава 16. Викочка
Пыжа разбудили верные «карлики». Они пришли вовремя, не нарушив минуты истинного блаженства, которое испытал Пыж с Викочкой, и позволив своему вожаку безмятежно поспать – пусть кратковременно, минут двадцать, но глубоко, без страха, терзаний, погонь и, главное, без ненависти. Наяву именно ненависть съедала его целиком, поглощала все до единой мысли, как навязчивый невроз психостении, и диктовала, как быть и что делать. Куда идти? Туда, где неприятель, а он везде! Только движение успокоит. Цель отвлечет. Она придаст непутевой жизни иллюзию смысла.
– Ты все проспишь! Подъем! Все идут к мечети на проспекте Мира! Там реальная заваруха! Круто! Машины горят! Движение парализовано! ОМОН снесли. Ссыкливые менты щиты и дубинки побросали!..
Пыж бежал… Первым… И он увидел Викочку. Она снова была рядом с ним!
– А ты куда?! – бросил ей Пыж на ходу.
– Я с вами! Я по телику увидела и сразу в зал к тебе. Хорошо, что застала… – отчиталась Викочка.
– У них там травматика и пики! – примеряясь к «подвигу», декларативно сообщил Пыж.
– А у вас, типа, нет? – улыбнулась девушка.
Да, она была в курсе всего, что было на уме у Пыжа и у его «карликов». Да и отделываться от нее Пыж не хотел. Совсем даже наоборот. Ему льстило присутствие красотки «Братства» в составе его команды. Прошлое Вики его не интересовало, ее особое внимание к нему, кого эти мажоры привыкли считать «вторым сортом» и неудачником, будоражило и окрыляло.
До проспекта Мира добрались без эксцессов. Если не считать пары стычек в метро, молниеносных, но незначительных. В вагоне «отоварили» одного «курносого» менеджеришку с портфелем. А у девушки кавказской наружности отобрали книжку, щелкнув по носу, из которого тут же хлынула кровь. Подумаешь, Толстого читает! «Войну и мир»! О каком мире может идти речь, когда гражданская война у порога! Книжку по дороге выбросили…
На Сухаревской площади встретили себе подобных. Все орали одно и то же и шли к мечети. Бывшая усадьба шотландского графа Брюса, функционировавшая до запрета на игорный бизнес как казино, а ныне ставшая рестораном, горела. На улице не осталось ни одного живого фонаря. Передвигаться можно было только пешком. А лучше бегом. Так поступали как те, кто спасался от молодчиков, так и те, кто искал приключений. Мародеры присоединились к бесчинствующим, чуя легкую наживу. Они шныряли глазами, как шакалы, разыскивая по углам и подворотням избитых и проверяя их карманы.
На легковых автомобилях, вне зависимости от их стоимости и страны-производителя, судя по всему, тренировались в отработке ударов битами и вымещали в основном не этническую, а классовую злобу. Оголтелые банды с одинаковой ненавистью крушили всех, кто не такой, как они. Внешне. А внешность, как известно, формируется не только обликом, но и одеждой. Появись на пути человек в шубе – ему бы тоже гарантированно не поздоровилось, будь он хоть трижды русским.