На легковых автомобилях, вне зависимости от их стоимости и страны-производителя, судя по всему, тренировались в отработке ударов битами и вымещали в основном не этническую, а классовую злобу. Оголтелые банды с одинаковой ненавистью крушили всех, кто не такой, как они. Внешне. А внешность, как известно, формируется не только обликом, но и одеждой. Появись на пути человек в шубе – ему бы тоже гарантированно не поздоровилось, будь он хоть трижды русским.
Проспект Мира несанкционированно стал пешеходной улицей, трассой для массового забега, финиш которого спонтанно, по наитию, или, напротив, глубоко обдуманно назначили в районе мечети. Кто-то, очень изощренный в хитросплетениях темной стороны души, постарался, чтобы демонический флэш-моб трансформировался в продолжительную акцию протеста, чтобы перманентная злоба переросла в реальные действия. Коварство осталось в тени, за кулисами, пропустив на авансцену самые низменные инстинкты.
Главным героем этой темной пьесы по праву стала чернь. Интеллигенция, мечтавшая о русском бунте, отсиживалась в своих сталинских квартирах, потирая руки и злорадно ухмыляясь. И похоже, искренне полагая, что приложила к русскому бунту свою изящную руку. Оно, конечно, отчасти так и было, но, выйди она в толпу, ее не просто б не приняли за глашатаев бури, ее даже не отождествили со «своими» и разорвали бы первой. Она, кричащая, что власть заигрывает с националистами, сейчас объединилась с ними всеми своими помыслами и ушлой, подгнивающей, хихикающей душонкой. Ведь цель объединяет, а цель была одна – сметать устои, сеять страх, пожинать хаос и… управлять им.
Уроки революции не пошли впрок. К интеллигентам еще не постучались. Над ними еще не посмеялись. А окно в мир в виде Интернета и телевидения держало «духовную оппозицию» в курсе происходящего. Как ни смешно, русофобам и славянофилам одинаково представлялось, что находятся они в самой гуще событий. И никто из них не задумывался над простым вопросом: почему убийство ментом мелкого нарушителя никогда не вызовет в России такого резонанса, как убийство кавказцами фаната…
Сегодня высунуть нос на улицу было для них так же небезопасно. Но не беда, их досужие оценки и затхлые комментарии звучали на «Эхе» в записи. В том числе и в машине без лобового стекла, откуда выбежал, спасаясь от занесенной над ним биты, в панике принятой за топор, ярый поклонник этого медиаресурса. Водитель-очкарик, позабывший прихватить ключи зажигания, еле унес ноги, а ведь за несколько дней до этого он принимал участие в митинге на Триумфальной, скандируя «Позор!» режиму и милиции, от защиты которой сейчас бы не отказался.
Воистину толпе, как всегда, было наплевать на псевдолидеров якобы оппозиции, обозленной лишь отсутствием доступа к большой кормушке. Толпа не поймет ни их слов, ни их терминологии, ни их разногласий. Толпа воспримет лишь простую подачу, а не заумное содержание. На это признанные эрудиты не способны. Наверное, поэтому, у канала «Культура» рейтинг 0,8. Деградация – вот главный мотив, а зависть – вечный двигатель.
Толпе нужен не столько оратор, сколько заводила! С доступными определениями и простыми указаниями. С четким планом и прямым маршрутом! Ей нужен враг. И неприятель обязательно должен быть узнаваем, очевиден, не похож на нее! А еще он должен бояться! Трепетать от ужаса! Убегать! А если он равен по силе и столь же велик числом, то случится великая битва! Стенка на стенку! Бойня, победа в которой предопределена! Ибо русский медведь, очнувшийся от спячки, сокрушит бешеного волка!
Тысячи – целая армия! Флаги, хоругви, сотни фанатских шарфов разных команд! Эти политтехнологи… Они полагали, что всесильны, насчитав семь пядей на своих плоских лбах. Они не сомневались в своих социотеориях, деля общество на привычные страты и неприкаянных маргиналов, думали, что могут стравить, кого захотят, и управлять всеми, кого можно купить. Ха, черта с два! Денег на всех не хватит, ибо есть среди всех ненасытные! Такие же жадные, как политтехнологи, убедившие своих заказчиков в том, что они – всезнайки и нострадамусы.
На самом деле они способны манипулировать лишь при дневном свете. Ночью монстр проснется и сожрет того, кто посадил его в клетку. Ведь раскусить тощие прутья тесной темницы не составит особого труда. Зубы чудовища росли в тепличных условиях, его развлекали, баловали лакомствами, с ним заигрывали. Но при этом недооценивали, не уважали, считали несмышленым, а главное, его силу не использовали в полную мощь, позволяя лишь играться. Детские игры надоели! Хищник вырос, стал большим и теперь возжелал охотиться самостоятельно. Вырваться на вольный простор, а не ютиться в наскучивших вольерах – вот чего он действительно хотел. Вот сокровенное, мечта… Годы он кормился парным мясом из мерзких рук, одним и тем же мясом, вкус которого стал не просто приторным, а противным, словно падаль. Объедки с барского стола ему более не нужны, ведь теперь он претендует на трон. Когда к рабу относишься, как к сыну, в какой-то момент он захочет стать наследником!
ОМОН подтягивался медленно. Менты выхватывали из толпы активистов, бросая их в переполненные «пазики». В одном из автобусов собрали избитых кавказцев и азиатов. И его сперва раскачали, а затем перевернули.
Они шли. Нет, это был почти бег. Ведь надо было успеть на «вечеринку». Солнце село, его заменили файеры. Дымом от них заволокло площадь и души. Пыж и подельники искали жертв. Там, впереди, ОМОН. Нестройная шеренга взяла в кольцо мечеть. Боятся погрома. Толпа кричит, бросает в ментов камни и факелы. В отдельных местах менты пятятся, совершают позиционные маневры. Какой-то генерал орет в мегафон что-то нечленораздельное, пытаясь угомонить беснующуюся молодежь:
– Прошу всех разойтись, оказание сопротивления сотрудникам правопорядка считается уголовным преступлением! Противоправные действия влекут за собой суровое наказание, предусмотренное процессуальным кодексом! Ваш митинг является несанкционированным! Прошу всех покинуть площадь и разойтись по домам! Иначе мы будем вынуждены применить специальные средства!
Никто не внимал предупреждениям. Пыж со своей «братвой» уже был на подступах к эпицентру противостояния. И тут в переулке «карлики» нарвались на пожилого старца в тюбетейке. Он стоял у стены обшарпанного дома, опираясь на трость. Дед был одет в смешной овечий полушубок, на который пристегнул солдатский орден Славы. Видно, перевесил награду с пиджака. Наверное, подумал, что регалии за прошлые заслуги обезопасят его от настоящего.
Пыж и команда просто пронеслись мимо деда-мусульманина, который в такие времена не захотел изменять своей многолетней привычке ходить в мечеть на пятничную молитву. Сегодня он задержался, молясь о мире для всех и здоровье для себя, для своих детей и внучки. Кто-то из подростков выбил трость, в сущности, обычную палку, без которой старец не прошел бы и метра. Выбил и сломал. Ветеран потерял равновесие и шлепнулся оземь.
Другой подонок подлетел и сорвал с него награду, солдатский орден Славы, отличительный знак рядового труженика окопов. И он упал, как тогда. После той атаки, в которой получил первое свое ранение. Тогда он поднялся в бой и пошел в рукопашную с врагом. И его скосила шальная очередь. А потом его залатали в армейском госпитале. И он вернулся в строй, принимая «парад» нацистов, с которых сбили спесь под Сталинградом. В отглаженной гимнастерке со стрелками на рукавах, с сияющим орденом на груди, он конвоировал пленное воинство Паулюса. Но даже в те минуты ни в его глазах, ни в глазах людей, что стали очевидцами той показательной процессии, не проявилось того злорадства, не услышал он этого безудержного смеха, что сразил его в третий раз сильнее автоматной очереди.
Пыжу понравился орден, и он присвоил его себе, пихнув деда ногой и махнув рукой на продолжение экзекуции.
– Вперед! Пошли на ментов! – скомандовал он своей гоп-компании.
А дед в тюбетейке, оставшись лежать на тротуаре, провожал обидчиков холодным взглядом. Он кашлял. Так он плакал, потому что слез его они не увидят. Никто из них. И даже юная девушка, что отворачивала глаза и не вмешалась, за чье здоровье он так ревностно молился все эти годы…
Видимо, она осталась в стороне из страха. Понятное дело, она в этой компании случайно, ее ничто не может связывать с этими гадкими людьми. Ведь они предали своих дедов, глумятся над почтенным возрастом и пытаются растоптать святое. Его внучка не такая, она добрая…
Но почему она ушла вместе с ними, не остановилась, не подала ему руки? Не помогла встать… Или она разделяет эти поганые взгляды? Выходит, нацистов не удалось добить даже всем миром. Эту идеологию не вышло искоренить, выкорчевать раз и навсегда нескольким поколениям… Наоборот, они окрепли и могут теперь не прятаться. Даже чувствовать себя хозяевами жизни. Неужто коричневая чума добралась и до его семьи? И поразила в самое сердце, очерствив его, превратив в гнилой кусок мяса, лабиринт для червей. И не важно, что она не пнула его ногой, попытавшись остаться незамеченной, неузнанной. Она не осталась бы в стороне от унижения такого же, как он, беззащитного старика, не окажись он родственником.
Но почему она ушла вместе с ними, не остановилась, не подала ему руки? Не помогла встать… Или она разделяет эти поганые взгляды? Выходит, нацистов не удалось добить даже всем миром. Эту идеологию не вышло искоренить, выкорчевать раз и навсегда нескольким поколениям… Наоборот, они окрепли и могут теперь не прятаться. Даже чувствовать себя хозяевами жизни. Неужто коричневая чума добралась и до его семьи? И поразила в самое сердце, очерствив его, превратив в гнилой кусок мяса, лабиринт для червей. И не важно, что она не пнула его ногой, попытавшись остаться незамеченной, неузнанной. Она не осталась бы в стороне от унижения такого же, как он, беззащитного старика, не окажись он родственником.
Она ушла и не вернулась, значит, она с ними. Кого винить, как не себя… Он не научил ее состраданию – добродетели, присущей человеку, не привил ей правила посещать дом молитвы. Что стало с его внучкой, с его Викочкой…
Он дополз до палки. Вернее, до ее большей части. Встал, опираясь на сломанную трость, и пошел по-над стенкой, словно привидение. Он доковылял до метро «Проспект Мира». Здесь, в вагонах, кричали речевки, задевающие его Бога. И их Бога. Старик больше ничего не боялся, потому что хотел умереть. Но его не замечали. Почему-то не трогали. Только сняли тюбетейку и плюнули в нее, а потом вернули на голову.
Он вернулся домой. Дверь открыл сын. Дед ничего не сказал парню, не стал расстраивать. Затем он прошел на застекленную лоджию, которую считал своей комнатой, достал из тумбочки удостоверение к ордену Славы, датированное сорок третьим годом, и положил его во внутренний карман пиджака.
Грудь защемило. Он взял в руки Коран, аккуратно протер его рукавом и вернул на полку. Потом он погладил Библию, которая мирно уживалась рядом с исламским писанием столько лет, вспомнив почему-то лишь глубоко пессимистичные проповеди книги Эклезиаста. Он любил читать их в полном одиночестве, находя в них вовсе не уныние, а начало размышления с самим собой о месте человека в этом несовершенном мире. И он всю жизнь стремился к наполненной истиной духовной жизни, но лишь мудрец способен пренебречь мирскими заботами.
Много мудрости – много печали. Но печаль – спокойная гавань старца, уставшего от суеты. Суета ведь отвлекает от созерцания красоты, от света и радости. И у него все это было. Он вспомнил благостные минуты, как только нащупал на полке еще один томик. В нем были итальянские стихи Франческо Петрарки. Однажды тихим вечером он читал малютке Викочке строки, созвучные настроению уставшего библейского проповедника. Ей тогда только исполнилось тринадцать, но она смотрела так, словно все понимает:
Я за былую жажду тщетных благ
Казню себя, поняв в итоге,
Что радости мирские – краткий сон.
Дед налил себе сто граммов «наркомовских», положенных перед атакой, выпил залпом и… отошел в иной мир.
Глава 17. «Стрелка»
Бритоголовые не нашли у стен мечети достойного сопротивления. Муфтий призвал мусульман не поддаваться на провокации, главы северо-кавказских республик выступили с обращениями, остудившими горячие головы.
Менты ценой невероятных усилий и десятка раненых сумели выстоять и выдержать натиск, дождавшись подкрепления. Молодчиков не подпустили к культовому зданию, дабы не допустить погрома. В небе появились вертолеты с армейским спецназом. К трем часам ночи стало ясно, что инициатива органами правопорядка перехвачена. Отдельные стычки у метро и в городских анклавах даже не переросли в массовые драки. Структуры на сей раз сработали неожиданно оперативно. Машины «Скорой помощи» и реанимобили с широким спектром интенсивной терапии дежурили на проезжей части. Благо институт Склифософского находился в шаговой доступности от места основного побоища. Быть может, поэтому обошлось без летальных исходов. Избитых до полусмерти горожан и приезжих с проломленными черепами моментально доставляли в клинику и оперировали.
Премьер-министр впервые в истории страны встретился с лидерами фанатских организаций. Он говорил с ними не свысока, а как старший товарищ, и они вняли наставлениям держаться в стороне от разжигания национальной розни, которая чревата гражданской войной. На официальных сайтах основных фан-клубов появились заявления о том, что футбольные хулиганы вне политики и что за их счет пытаются решать свои задачи люди, далекие от переживаний за российский футбол и, главное, за Россию.
К четырем часам ночи похолодало. Толпа начала редеть. Последнюю попытку националистов и им сочувствующих прорвать оборону ОМОНа жестоко подавили. Омоновцы хватали самых ретивых и грузили их в переполненные «пазики». Задержанных ожидали бессонные ночи в «обезьянниках», административные аресты в виде пятнадцати суток заключения под стражу, голодного пайка и дискуссий с уголовниками, жившими по воровским понятиям, а не по расовым теориям. Такие могут пощадить правильного негра, если он пацан, а не сутенер, однако «опустят» белокурого скинхеда, замочившего по беспределу невинную таджичку – чью-то мать, сестру или жену…
Пыжа и его братию хитросплетения камерного расклада пока не волновали. Они нашли еще пару жертв, «отметелив» их в подворотнях, разбили стекла в «Макдоналдсе» и в торгово-офисном центре. «Карлики» орали «зиги» и требовали «стрелки»! Чтоб все было по-честному.
– Соберите всех, кого можете! – вызывали они кавказцев.
– Пусть Кадыров приезжает!
– Забиваем «стрелу» на Поклонке!
«На Поклонке!» – вторил хор осипших от крика и мороза глоток. И адрес предстоящей «стрелки», который в одно мгновение размножит и разошлет Интернет, превратился в боевой клич. «На Поклонке завтра!» – разнеслось по Москве. Там, где чествовали воинов интернациональной страны, поразившей гидру нацизма, на брусчатке, где у стелы Победы принимали присягу курсанты, новоиспеченные наци назначали «стрелку».
– Мы собираемся у православного прихода, а они – пусть у своей мечети! – орал в мегафон голос повзрослее, примкнувший к морю хаоса. В 91-м этот голос призывал защитить демократию, в 93-м этот же баритон можно было услышать у восставшего Парламента, в 2010-м он разжигал страсти на Манежке… Организатор, спокойный, расчетливый, с обледеневшим сердцем, наполненным ненавистью к людям и неверием в справедливость. Чей это голос? Как узнать его, если им может заговорить любой из нас…
– Ну вот и славно! – покачал головой Дугин, глядя с крыши высотки на происходящее в бинокль «Геовид» со встроенным лазерным дальномером. С ним были еще несколько человек с легко угадываемой офицерской выправкой. – Мне только что сообщили, что по Сети гуляют «фэйки», которые собирают народ на завтрашнюю «стрелку». И это правильно. Не надо тянуть. День промедления – и пыл остудится. Перманентный протест. Только он перерастает в настоящее всесокрушающее восстание. Но из выступления, не политого кровью, не произрастет колос, который всех нас накормит. Вы готовы?
– Так точно, товарищ полковник! – бодро отчеканили соратники.
– Точки для снайперов подберите сегодня. Вокруг Поклонной горы много подходящих зданий. С собой иметь белые комбезы. Синоптики обещают снег. Кровь на белом – это красиво… А ты отомстишь ментам из патрульно-постовой, что упрятали тебя в «телевизор»… – обратился Дугин к тому самому сорвиголове, устроившему бучу с милицией и потерпевшему позорное фиаско, тому, за которого он ходатайствовал перед покойным генералом. – С заслуженными боевыми офицерами так поступать негоже, у нас нервы ни к черту, можем вспылить и на грубость ответить неадекватно. Силенки хватит. Они сами виноваты. Только теперь мы будем действовать не спонтанно, а как нас учили, согласно оперативно-боевому плану.
Дугин достал сигарету, один из офицеров поднес зажигалку. Затянувшись и выпустив дым, полковник отдал последние распоряжения:
– Слушай мою команду. Медийщикам – усилить в Сети ажиотаж по поводу завтрашней «стрелки». Пусть все состоится. Спамить от имени лидеров фанатских движений, они сейчас авторитетнее любого политикана, самые популярные форумы и ресурсы. Как националистические, так и кавказские. Всю ночь, все утро, весь завтрашний день. Взывать к самым низменным чувствам. Назвать трусами всех, кто не придет. И кавказцев особенно. Они как дети. Это их заденет. И они придут. Снайперам, повторяю, занять позиции с ночи, экипировка – зимняя. Огонь на поражение. Милиционеры, фанаты, скины, черные – неважно. Пролитие крови превратит стихийную бойню без явно обозначенного лидера в перманентный бунт, предполагающий единственного вождя. И последнее: подготовить фургон для «Рэта». Высадите его в точке «Локейшен» на Кутузовском и доведете до места потасовки. Я подам сигнал «Батл». Это будет наша живая бомба. Она смертоноснее шахида и похлеще любой картечи. Побрейте его под скина и всучите топор. Все должно быть натурально. Он выживет. А не выживет – не беда, его никто никогда не опознает, ведь он не просто человек без документов, он – не человек вовсе. Он – крыса.