– Значит, правительство все же взяло на себя кровь народа. Для этого нужна политическая воля. Не испугались замараться! И в чем же обвинят меня те, кто вывел танки на собственный народ?
– Не то ли хотели сделать вы, только в более угрожающих масштабах, когда могло стать уже слишком поздно, не вы ли планировали доведести народ до гражданской войны?
– Я? Вы демонизируете мой образ, хоть мне и приятно, что столь могущественная структура считает меня джинном. Я не управляю стихиями, они управляют мной. Анархия – предтеча порядка. На ее гребне возносятся вожди.
– Как возносятся, так и тонут. Вы правы, недооценивать плохо, но ошибочно и преувеличение. Ваши возможности исчерпаны. Вы проиграли.
– Я не играю, я воюю…
– А мне кажется, вы играете в войну.
Глава 25. Брекеты
Оглянувшись вокруг, Максим не поверил своим глазам – на улице было совершенно спокойно. Утро показалось чудесным. Тучи раздвинулись, и мороз не ощущался вовсе. Солнце светило не по сезону ярко и по-весеннему тепло. Из задворков сознания пришло восхищение. И почти детская радость. Он не убил, а значит, он не животное. Не крыса.
Он шел по улице, выпрямив спину, и улыбался во весь беззубый рот. Какая-то девушка в окне «Макдоналдса» на Киевской улыбнулась. Наверное, ее рассмешил его несуразный вид. Эта чужая одежда с короткими рукавами. Максим остановился и посмотрел на девушку через окно. Она улыбнулась снова, и в этот момент он заметил, что на ней белая шубка. Ему это что-то напомнило. Он не мог пройти мимо. Но не мог он и сдвинуться с места. Лишь стоял как завороженный и наблюдал, как она ест. И тут она встала и вышла из кафе на улицу.
– Хочешь сырные палочки?! – спросила незнакомка.
Больше всего на свете он хотел сырные палочки, хотел поесть их вместе с ней, девушкой в белой шубке.
– Хочу… – признался Максим.
– Ну тогда пойдем внутрь.
– О'кей! – Он не дал себя уговаривать и первым открыл дверь фастфуда. Они вошли в него вдвоем, словно это было давно спланированное свидание. Первое и очень романтичное.
В ресторане она сняла шубку. Под ней каким-то странным образом оказалось такое же белое платье. Белое. Его любимый цвет. И эти вкусные сырные наггетсы. У него не было денег, чтобы купить еще одну порцию. Он хотел было в этом сознаться. Превратить свое признание в шутку прибауткой, услышанной как-то от отца: «Мужчина без денег – самец!» Но она не позволила ему оконфузиться, самостоятельно отправившись к кассе. Она принесла еще одну коробочку сырных вкусняшек. Потом еще и еще.
– Как тебя зовут? – спросила она, когда он насытился.
Максим молчал. У него не было документов, да что там паспорт – даже зубов у него не наблюдалось. Сейчас он что-нибудь скажет, и она заметит всю его непрезентабельность…
– Так как тебя зовут? Ну? Не хочешь говорить, не надо. Я даже знаю почему. Боишься, что я увижу, что у тебя нет зубов? Так не стесняйся этого, вставишь! У меня у самой – брекеты!
– Брекеты? – удивился Максим.
– Да, брекеты! – призналась Белоснежка и без стеснения показала металлический забор на своих корявеньких зубах.
– А у меня брекетов нет… – наконец, улыбнулся молодой человек и назвал свое имя: – Меня зовут Максим. А тебя, наверное, все величают Белоснежкой.
– Какая же я Белоснежка, у меня только шубка и платьице белые, а волосы, как видишь, темно-русые. Зубки у меня кривенькие слегка, но не навсегда! Скоро они будут очень ровными, ослепительно белыми и красивыми! Глаза у меня, как видишь, зеленые, как у мышки. А носик хоть и маленький, но острый, как у крыски. Да, совсем забыла, язычок у меня так же остр, как и мой носик! – звонко засмеялась девушка. – Я про себя все рассказала. Я студентка. Живу одна, работаю в ресторане быстрого питания, причем в этом, кассиром. Обожаю сыр! Смена моя закончилась, а зовут меня Беллочка.
Она протянула свою тонкую ладонь, и Максим в первый раз за долгое время ощутил нечто невообразимо приятное, когда бережно сжал это хрупкое запястье в своей руке.
– Я тоже обожаю сыр. А ты прекраснее всех на свете… – вздохнул Максим и посмотрел на нее так, что она удивилась. Ей столько раз врали парни, но никто никогда не смотрел на нее так искренне, когда произносил комплименты.
– Откуда столь скоропалительные выводы? Не рано ли для первого знакомства? – захлопала она глазами.
– Я просто боюсь тебя больше не увидеть, поэтому говорю сейчас, – честно ответил Максим.
– Ну уж нет! – отрезала она.
– Что «нет»? – не понял молодой человек.
– Говорить будешь и сейчас, и завтра, и еще много-много раз! – так она решила.
Жизнь начиналась с чистого листа. У обоих.
Работали кафе и ездили троллейбусы. Она попросила нового кавалера проводить ее до дома. Ходить в Москве одной стало очень опасно. Побоище на Поклонке войска хоть и подавили, но дух нетерпимости и недоверия все еще правил городом.
Мозг Максима медленно включался в привычный категориальный режим. У него появилась цель, наверное потому, что у него теперь была девушка…
Она не спрашивала его ни о чем, даже о том, где он живет и кем работает. Она поняла без слов, что ему трудно. Рыжая хохотушка относилась к той самой бесшабашной когорте инстинктивных и чувственных, но не всегда востребованных гетер, которые не скрывают своих симпатий. Она первая пригласила в гости, и именно она предложила молодому человеку остаться жить в ее съемной квартире. Вдвоем не пропадут. Работы в Москве валом. К примеру, в фастфуде. Почему бы и нет! Было бы желание и здоровье! Не пропадут… На хлеб с маслом хватит, а на кусочек сыра – подавно!
Глава 26. Проект «Ф»
– Причастность Пасечника к дестабилизации в России через Дугина очевидна, товарищ генерал! – Под портретом Феликса Эдмундовича сидел пожилой человек в сером костюме. Генерал Краев то и дело поправлял очки, внимательно слушая донесение своего подчиненного, арестовавшего накануне главаря и вдохновителя мятежа.
– Какие задачи были поставлены перед Дугиным?
– Смещение президента.
– Какая глупость! Несусветная чушь. Все-таки этот Пасечник потерял чувство реальности. Правду о нем говорят. Какая разница, кто именно президент? Какой бы ни была власть – тандем, триумвират… Кто бы ни был у руля, Пасечник не вернется. Или он поддался обаянию Дугина, поверил в его способность расшатать ситуацию до египетского или ливийского сценария? Да он просто хотел вписаться в стихию…
– Возможно и скорее всего, товарищ генерал, вы правы, хотя… Что касается Пасечника… Вероятно, Дугин, понимая, что карта Пасечника бита, прежде всего преследовал собственные цели. И он их добился, получив мощное финансирование для секретного проекта «Крыса» – его детища…
– Да-да, универсальный биокиллер. Не наемник какой-нибудь, а бескорыстный исполнитель, солдат спецназа – идеальный подавитель бунта. Что думаешь по этому поводу? Этот Функель – не шарлатан?
– Он здесь. В приемной.
– Ладно, зови его, – распорядился генерал.
Профессор, исхудавший за эти дни, вошел в кабинет, оформленный в ретростиле. По красной дорожке он подошел к дубовому столу, обтянутому зеленым бархатом, и кашлянул, стесняясь присесть без приглашения. Да и не хотелось ему здесь засиживаться. Ему не предложили место, зато пообещали финансирование.
– Уважаемый профессор, несмотря на тот факт, что вы замешаны в подготовке и организации антиправительственного мятежа и ваша связь с инициаторами и зачинщиками смуты доказана, государство, помня ваши заслуги, готово привлечь вас к реализации проекта «Ф». Совершенно секретного проекта.
– Я согласен, – вспотел Функель. – Что я должен делать, чтобы не сесть?
– В двух словах: ряд наших экспертов полагает, что, несмотря на отсутствие доказательств вашей правоты, профинансированный путчистами проект «Крыса» все же имел успех и биокиллер существует. Возможно, он убит во время беспорядков, а может быть, спрятан или ликвидирован сторонниками Дугина, чтобы замести следы. Государству потребуется целое подразделение из таких бойцов. Мы, естественно, не будем использовать этот отряд для разгона демонстрантов. Но такая единица в арсенале наших сил быстрого реагирования потребуется… Вы можете гарантировать результат?
– Абсолютно. Мне только нужно оборудованное помещение. И раненые бойцы… – попросил Функель, немного расслабившись от мысли, что его не будут бить и, скорее всего, не посадят.
– Вам будут созданы все необходимые условия… – еще раз подтвердил генерал и, выдержав внушительную паузу, добавил: – Они уже созданы.
Сразу после этого разговора Функеля отвезли в приготовленную для него лабораторию в живописном месте на территории Серебряного Бора. Там находилось и уютное охраняемое жилище, и квалифицированные ассистенты.
– Вам будут созданы все необходимые условия… – еще раз подтвердил генерал и, выдержав внушительную паузу, добавил: – Они уже созданы.
Сразу после этого разговора Функеля отвезли в приготовленную для него лабораторию в живописном месте на территории Серебряного Бора. Там находилось и уютное охраняемое жилище, и квалифицированные ассистенты.
Уже через полторы недели генералу привезли мини-пульт – усовершенствованную и уменьшенную копию устройства, которое в запале разбил о стену полковник Дугин. Генерал, рассматривая пульт на своем рабочем столе, воспринял текст подробной инструкции управления прибором как замысловатую шифрограмму. Стоило навестить профессора, чтобы получить отчет о проделанной работе и рассеять свои сомнения. А главное – понять, как действует эта «адская машинка». Именно поэтому он оказался в пропахшей фекалиями и экскрементами лаборатории.
В окружении стеклянных склянок и колб с химическими растворами говорить не хотелось, и не только в целях конфиденциальности. Генерал никого не боялся. Просто он не смог бы сосредоточить свое внимания на главном, отвлекаясь реакцией раздраженного обоняния. Для задушевной беседы он вытащил профессора на природу, к вековым соснам у излучины Москвы-реки, где устраивали соколиную охоту русские цари и где сегодня располагались госдачи высокопоставленных сотрудников МВД и ФСБ. В том числе и дача генерала, отведенная одержимому ученому под жилье…
– Ваша лаборатория превратилась в комбинат по разделке туш… – констатировал факт генерал. – И дом, к сожалению, провонялся…
– Органика, – не заметив издевки и раздраженности, ответил Функель, еще не оправившийся от столь пристальной опеки органов, на порядок превосходящей контроль со стороны бывшего работодателя.
– Признаться, мне нет дела до ваших копаний в дерьме. Вы знаете в нем толк, – продолжил в свойственной себе манере допроса генерал. – Меня больше волнует надежность и эффективность этой машинки. – Генерал вытащил из кармана пульт и повертел им перед носом профессора.
– Ее надежность гарантированна моими опытами, – словно парируя контраргументы научного оппонента, обиженно заявил Функель.
Однако генерал хотел получить нечто более существенное и реалистичное, чем голословные заверения, еще и произнесенные елейным дискантом.
– Опыты и практика жизни – это не одно и то же. И я, как вы должны понимать, не мать Тереза, а государство – не благотворительная организация. Я не могу допустить и мысли, чтобы хотя бы один рубль из вложенных в проект средств был потрачен впустую. Иначе спросят с меня, а я с вас.
Функель даже съежился под натиском недоверия и явной угрозы.
– Товарищ генерал… – со слезами на глазах пробормотал побледневший профессор. – Я для государства… Я же ради государства… И я не ради денег…
– Я понимаю, вы из-за страха, только б он вам не помешал. Если он вам мешает работать, то не бойтесь, – приказал генерал.
– Слушаюсь, – ответил дрожащий профессор, отрапортовав на всякий случай: – Мой труд – не сомнительная каша из алхимии и метафизики, как окрестили его в свое время псевдонаучные мужи из Академии наук, чьи многотомные опусы никогда не носили прикладного характера. Я же уверен, что моя теория верна, мои гипотезы уже доказаны. И я этим счастлив. Я уже воплотил свои разработки в жизнь, и я не виноват, что мое живое доказательство куда-то исчезло. Через два месяца вы получите целый отряд доказательств. А спустя год – армию. Но…
– Что «но»?
– Откуда эти парни, которых привезли в лабораторию и содержат под стражей?
– Что с ними не так?
– Просто они абсолютно здоровы.
– И что? Так же вроде быстрее будет? Государству надо получить подразделение воинов, готовых на все по приказу действующей власти, как можно скорее… Надо педалировать ситуацию.
– Да, но нет ли в этом преступления против человечности? Я всегда преследовал гуманные цели: восстановление поврежденного в результате травм мозга и нейролингвистическая реабилитация тяжелораненых – лишь это было мотивацией моих изысканий. Я ведь не делал ничего плохого, я лишь ремонтировал солдат, минимизировал невозвратные потери. Я был введен в заблуждение Дугиным.
– Забудьте о полковнике. Но не забывайте о своем долге перед Родиной. Ах да, вы человек мира, я совсем забыл. Вы служите науке, – съехидничал генерал. – В общем, хватит молоть вздор. Делайте с этими парнями все, что захотите, только сделайте из них солдат будущего! Это отребье. Зэки. У них все равно нет мозгов. Вернее, мозги у них куриные. Так что замените их на крысиные. Понятно?! Я спрашиваю вас: вам понятно?!
Профессор задумался, а потом как-то обреченно изрек:
– А если вы будете довольны…
– То?
– Когда вы будете довольны, буду ли я счастлив? Не отвечайте, это риторический вопрос. Я все сделаю, но мое счастье будет неполным до тех пор, пока я не заткну за пояс этих горлопанов из академии, стаю ненавистных гиен… Может быть, хотя бы это вы мне позволите?
– Я гляжу, уважаемый профессор, вас не устраивает роль научного изгоя и затворника под прикрытием государства, творящего в мансарде для потомков. Вас не прельщают лавры Коперника. И, похоже, госпремий вам будет недостаточно. Подавай признание и публичную славу! Не так ли, милый профессор?
Профессор монументально прислонил руку к подбородку, скопировав знаменитую статую Огюста Родена «Мыслитель», но ничего не сказал.
– Ладно, тщеславие ваше можно понять, – проникновенно вымолвил генерал. – Во всяком случае, оно лучше, нежели эти сахаровские стенания и солженицынские метания между общечеловеческими ценностями и патриотизмом. Ну, хорошо, примеряйте на себя мантию почетного академика, мы вам это обеспечим. Все ж лучше, чем сомнительная репутация диссидента. Этим правозащитникам только там, на Западе, фривольно, а вас, господин профессор, мы не выпустим, вы ж ходячий носитель военной и государственной тайны.
Функель содрогнулся от этих слов. Пронзительный взгляд генерала словно изрезал все его тело, не оставив на нем живого места. Суматоха на сердце вылилась наружу краснотой на лице. Генерал ошибочно принял ее за смущение. Функель не стал разубеждать генерала, он уже научился хитрить. Ему это удавалось с трудом, вызывало в душе протест, но он понимал, что без лжи во спасение не выстоять. И если ему не удастся спасти себя, то он спасет… Нет, не науку, а хотя бы свое место в ней. Одна эта мысль о преданности идее и сопряженности с воистину великим знанием согрела его и вызвала чуть ли не детский восторг. Слова полились рекой:
– Я просто хочу открыто, гласно, без оглядки оппонировать со своими врагами, призвав в арбитры всю общественность, – стиснув волю в кулак, врал Функель. Да, он хитрил, ибо желание его и планы только что изменились под воздействием суровой действительности. То, что считалось вожделенным, в одно мгновение превратилось в недостойную корифея мишуру. Теперь он всем сердцем жаждал славы и почестей иного рода, награды куда более весомой, коей не понять меркантильным невеждам, живущим сегодняшним днем. – Я хочу растоптать их публично, при всем честном народе. Мне этого никогда не давали. Никогда не позволяли насладиться вдоволь своим открытием, своей победой над обыденностью, которая, по сути, есть революция физиологии нервных процессов. И я знаю способ…
– Не корчите из себя невинную овечку, отданную на заклание на алтарь науки. Вам не привыкать быть сговорчивым. Давая подписку о неразглашении секретного эксперимента, вы подписались на злодейство. Прежний ваш патрон повязал вас, сделав соучастником преступления. Мне государством делегировано право быть палачом преступников. Я беру на себя угрызения совести. Ваша забота – трудиться на благо стабильности страны. Так что давайте без жеманства. Уверен, вы были благодарны за предоставленную возможность воплотить в жизнь свою идею. Так оставайтесь благодарным и теперь!
– Соучастником… – кивнул профессор, словно его осенило. – Вы правы, более того, я не соучастник, я инициатор, ведь это я увлек и подверг искушению. И сам ему поддался. Допустил компромисс, который и есть предательство самого себя. Это я соблазнил больной и без того мозг и позволил замуровать себя в темном неведении, когда так жаждал света.
– Ну хватит, профессор! Использовать в качестве подопытных кроликов живых людей, конечно, преступление, но в данном случае вы будете копаться в мозгах у тварей, которые не подлежат перевоспитанию. Если вам станет легче, считайте, что вы их лечите… Эти четверо, которых вам привезли под конвоем, настоящие убийцы. Вам надлежит не социально их мотивировать, а лишь направить их агрессию в нужное русло, и желательно купировать их инстинкты самосохранения, добавить крысиной приспособляемости и живучести. Вот тогда мы получим идеального биовоина! Делайте дело, мемуары потом напишете. В заключении или на Рублевке – вам решать!