Правда жизни тяжелой кувалдой опустилась на голову профессора. Бессмысленно возражать. Он еще явственнее ощутил себя узником страшных людей. Сперва полковник… Теперь генерал. С таким же беспощадным циничным взглядом, растворяющим, подобно кислоте, все его чаяния и надежды. Той самой кислоте, что нейтрализует человеческое и стимулирует животное…
Предначертано ли ему вечно быть пленником жестокой реальности или он справится? Похоже, способ действительно только один… Ведь иначе он останется рабом. Никогда не устоять нерасторопной рассеянности перед наглым прагматизмом. Как же все-таки зависимы подобные ему ученые-фанатики, витающие в облаках собственных гипотез, купающиеся в озерах бесконечности, от извращающего самые чистые порывы маховика бюрократии. Способен ли научный гений вырваться из оков гнусного плена, повернуть вспять суету, где в погоне за иллюзией счастья нет места истинному созерцанию чуда? Может ли он взметнуться далеко ввысь, над опостылевшей публицистикой наемных спичрайтеров, туда, где обитают проза, поэзия, наука? Где его не достать государственной машине, перемалывающей таких, как он, словно семечки, что трескаются в мельничных жерновах четко отлаженной системы? Человек слишком мелок, его свобода сиюминутна, краткосрочна, она мгновенно тает, словно последний мартовский снежок под палящими лучами безжалостного солнца. Он в таких же рамках, как снег, ограниченный интервалом зимы.
Рамки. Люди огородили себя колючей проволокой от бесконечной красоты мира. Изолировались от истины глухим серым забором, за которым свет выдается за тьму. Они эксплуатируют все самое светлое – любовь, веру и сам свет. Им они палят свободу. Их устраивает передернутая мораль, ее источает само общество, избравшее гнет и насилие нормами своего существования. Им все равно не оценить его гений, стоит ли ждать оценки глупцов…
Функель спустился с облаков на землю. Он принял решение.
Заметив это глубокое странное молчание, генерал сгладил свою словесную атаку пустым обещанием: эти ученые как дети, их можно купить так дешево…
– Ладно, не обижайтесь. Вы сами напросились… – примирительно буркнул генерал. – Я развяжу вам руки, когда мальчики будут готовы. Мне, а значит, государству нужно от вас только одно – чтобы вы работали с энтузиазмом. Не бесплатно, но с огоньком, понимаете? И быстро. Очень быстро. Сроки нас поджимают. Не самоустраняйтесь от ответственности. Должен быть самоконтроль, тогда никто не будет вас опекать. Тем более в вашей вотчине мы все дилетанты. Даже профаны! Так что не вздумайте меня водить за нос! Не доводите до крайних мер, они есть в арсенале генерала Краева! Если проект «Ф», а это федеральный проект, сорвется, я сотру вас в порошок! – генерал даже не заметил, как снова перешел на угрозы.
Да, таким, как Функель, на роду написано прислуживать таким, как полковник Дугин и генерал Краев. Им остается только мириться и довольствоваться щедротами хозяев. И трепетно, подобострастно ждать, когда прокуратор осыплет похвалой и благодеяниями проявившего рвение вассала. Если только вассал не вознамерился провозгласить независимость или стать свободным от суверена каким-нибудь другим способом…
– Я же сказал, что не разочарую вас, – повторил профессор. – Мне надо идти работать.
– Да уж, и не отвлекайтесь. Я навещу вас через обещанные два месяца, чтобы проверить вашу машинку в действии. Шестьдесят суток. Время пошло…
Глава 27. Во имя науки
Генерал Краев приехал к профессору во главе приемной комиссии с высшей формой допуска к особо секретной информации ровно через шестьдесят дней. Все это время он держал руку на пульсе. На неровно бьющемся вследствие обострившейся тахикардии пульсе Функеля. Пребывая в перманентном стрессе, профессор сильно сдал и очень исхудал. Однако здоровье его уже не волновало, чего нельзя было сказать о следе, который он мечтал оставить если не в бренном мире, то в вечной науке…
– Что-то вы плохо выглядите, – вместо «здрасьте» оценил генерал. – Надеюсь, проект на финальной стадии, как мы и договаривались? Срок пришел, и я у вас!
– Вообще-то я у вас, – шепотом поправил профессор, когда проходил с Краевым через анфиладу сообщающихся залов генеральской дачи к лаборатории, где комиссию ждал сюрприз. – Мы хоть и договаривались в одностороннем порядке и без договора, но финал вы увидите… – пообещал Функель и провел главу комиссии по лестнице вверх.
– Договора, может, и нет, – согласился Краев, – но акт приемки будет. Вернее, протокол.
– Протоколируют допросы и происшествия, не так ли? – высказал предположение Функель.
– Происшествий быть не должно, – предостерег генерал и полушутя добавил: – А допросить нам вас придется. Иначе как мы узнаем, что за прибор вы нам всучили!
– Вам не о чем беспокоиться, – тянул время Функель, искоса поглядывая на вооруженных конвойных, что расположились по всему периметру балкона. Накануне он присутствовал на инструктаже службы безопасности, состоящей из младших офицеров ФСБ. Им была дана недвусмысленная команда стрелять из автоматического оружия в подопытных на поражение в случае, если драгоценной жизни высокопоставленных визитеров, ну, или жизни профессора будет угрожать реальная опасность. Профессор надеялся, что эти четкие инструкции сыграют на руку при осуществлении его дерзкого плана.
– Ну так что, можно начинать! – Генералу, удобно расположившемуся наверху, в специально отведенной для него ложе, не терпелось увидеть получеловека-полукрысу и испытать устройство. – Когда на арену выведут биовоина?
– Я должен спуститься вниз, в наш амфитеатр. И отдать последние распоряжения, но сначала я бы хотел рассказать обо всех кнопках на приборе. Это усовершенствованная модификация устройства, которое было изготовлено для полковника Дугина. Здесь кнопок больше. Так что слушайте…
– Так уж и амфитеатр… Больше напоминает хоккейное поле… – осмотрел помещение, ранее служившее тренажерным залом, генерал. – Да, я слушаю. – Таким образом, Краев извинился за то, что перебил профессора. Сыграв послушание, он взял пульт в руки и продемонстрировал готовность напрячь свое внимание.
– Прибор, которым вы обладаете, способен превратить молодого человека в убийцу в течение одной секунды… – начал свой монотонный спич уставший от хамства ученый.
– Неужели эта машинка может контролировать все его эмоции, все чувства, нейтрализовать память? – не унимался Краев, не скрывая своего недоверия и пытаясь раскусить загадочный взгляд профессора.
Ученый устал настолько, что взгляд его ничего не выражал, к тому же глаза скрывали очки с толстенными линзами.
– Не контролировать, а отключать мыслительную функцию головного мозга человека, – не очень-то стараясь быть понятным, излагал профессор. При этом ученый никак не выдавал свою обозленность, сознательно не окрашивая свой монолог эмоциями и эпитетами. – Сигнал от новой версии звукочастотного импульсатора, принятый вживленным в подкорковые нервные узлы датчиком, становится самым сильным раздражителем, заглушая всю остальную связь как с внешним, так и с внутренним миром субъекта.
Работа мозга сужается после ретрансляции сигнала до безусловно рефлекторных процессов, инстинктивной реакции. В этот раз химические препараты и физические методы закрепления биомоторики мы использовали на стадии подготовки подопытных к действию вживленного элемента устройства, провоцируя рефлексы в определенное время и в сопровождении привычных звуков. В итоге на заключительной стадии мы обходимся только закодированными импульсами. Это мое ноу-хау. Версия Дугина по сравнению с вашей – это пещерный век.
Здесь нет промежуточных решений, связанных с наружными элементами типа брекетов с датчиками и мини-капсулами, вмонтированными в зубную эмаль. Чип прямо в мозге, и его нельзя сломать. Очевидное преимущество не только в многофункциональности прибора, подключенного также к системе спутникового наблюдения за объектом, но и в возможности мгновенно менять его реакцию на те или иные внешние раздражители. Причем это не ограничено временными рамками, как в старом варианте, где все зависело от действия кислоты. Играет роль только желание и фантазия хозяина…
– Так и мои мозги опухнут, и я сам кого-нибудь убью от злости. Что-то я ни хрена не смыслю в вашей терминологии! Скажите лучше толком, а еще лучше по-русски, куда нажимать. И что за это будет? – потребовал более простого разъяснения генерал, вызвав смех у своей свиты. – В вашей инструкции черт ногу сломит…
– Нажав на красную кнопку, вы передадите сигнал «Опасность», составленный из боевых кличей сцепившихся в схватке самцов, – беспристрастно продолжил Функель. – Раздражитель заставит биокиллера разорвать в клочья стоящего перед ним соперника, кто бы перед ним ни находился вне зависимости от пола. При получении сигнала подопытный полностью лишается избирательности сознания. Все живое вокруг становится источником угрозы. Эффект агрессивности усилится, если испытуемый будет находиться в замкнутом пространстве, подобно боевым самцам в цистерне, – в закрытой комнате или изолированном помещении. Мозг нашего бойца на девяносто процентов крысиный, как вы и хотели. Милосердие, сострадание, сопереживание исключены.
– Насколько? – вставил вопрос генерал. – На девяносто процентов?
– Или на десять, если это был плохой человек, но хорошая крыса, – философски и невозмутимо парировал Функель, поведав так же подробно о кнопках других расцветок. – Оранжевая кнопка при нажатии на нее пошлет на периферийный блок радиоимпульс, сигнализирующий, условно говоря, «Тревогу». Подопытный постарается любыми путями покинуть помещение, спасаясь от пожара или от затопления. В этом случае он может даже выброситься из небоскреба.
Желтая кнопка активизирует половой инстинкт. Он набросится даже на старую каргу. Если она окажется рядом в момент биолокационного приема.
Он весь ваш. Вы можете направить его на любое деяние одним нажатием кнопки. Дивиантного поведения, в том смысле, который мы в данном контексте вкладываем в понятие непредсказуемости, не стоит опасаться, так как оно не возникнет. Он будет действовать как робот. Без малейших колебаний. Быстро и целенаправленно, руководствуясь не мотивацией, а рефлексом.
– И в чем же подвох? Почему столь заунывный вид, если все так идеально, как мы и хотели? В чем проблема? – Генерал пронзил профессора испытующим взглядом.
– Вы сами просили, вернее, настоятельно рекомендовали увеличить до предела крысиную составляющую… – сглотнул слюну профессор.
– И что?
– Поэтому в образце биосолдата № 1, который сегодня будет выставлен для тестовой демонстрации, и без сигнала стали проявляться животные порывы. Похоже, мы все-таки переборщили. Но на сегодняшнем тесте это никак не отразится. Просто на следующих трех образцах мы учтем эту ошибку и избежим тем самым побочного эффекта.
– Вы хотите сказать, что сегодня мы увидим только одного человека-крысу? – переглянулся с членами комиссии шокированный неприятной новостью Краев.
– Я взял на себя риск вызвать ваш гнев, но да, с тремя другими подопытными я проводил только подготовительные исследования.
– Эти нелюди должны были стать крысами! Боевыми крысами! – заорал генерал. – Они и так крысы!
– Пока они люди, – спокойно ответил профессор. – Позвольте я закончу… Вы же не хотите, чтобы они устраивали бесноватые брачные пляски, покоряя своих избранниц без вашей санкции… Или убивали без команды… Я еще не разработал механизма остановки. Кнопка отключения есть, она окрашена в белый цвет и условно называется «Человек». Но для ее полноценного функционирования десяти процентов мозга мало! Ничтожно мало! Работая над проектом, я пришел к заключению, что приживление чужеродных нервных узлов вызывает необратимый процесс реэволюции сознания. Крысиные узлы отвоевывают для себя регулятивные функции поведения. Чисто звериные инстинкты без сопротивления адаптируются в системе жизненных установок и категориальных догм человека. И если этот человек не руководствовался в своей жизни нормами общепринятой морали, к примеру являлся преступником, то его мозг не отторгнет звериные инстинкты. Они не войдут в противоречие со сложившимся в процессе жизнедеятельности мировоззрением, с оценочной системой координат. Словом, кнопка «Стоп», белая кнопка, в полной мере пока отсутствует.
– Из всех этих разноцветных кнопок мне понадобится только красная! – бескомпромиссно заявил Краев. – Выводите биокиллера!
– Как знаете… – Профессор убедился лишний раз, что его аргументам не внемлют, и безропотно пошел вниз. Он открыл железную калитку, прошел за борт и встал посреди огороженной плотной стальной сетью площадки. Испытуемого вывели к нему. И они несколько минут стояли, словно гладиаторы перед боем в момент приветствия консулу Рима.
– Когда нажимать?! – крикнул сверху генерал Краев, предполагая, что профессор знает, что делает, раз стоит в метре от биокиллера.
– Когда хотите… – шепотом молвил обреченный Функель, вместо молитвы бормоча себе под нос оправдание, которое приготовил для зачтения в преисподней: – Моей целью было исцеление. Излечение пораженного мозга. Раненого или извращенного. Я нашел способ осуществить мою мечту и заявил во всеуслышание о своем открытии. Я хотел применить его во благо. И не стали бы крысиные узлы антагонизмами человеческим, наоборот, обогатили бы и дополнили друг друга, отбросив ненужные комплексы. И тогда застенчивый человек, вроде меня, обрел бы небывалую доселе уверенность в себе, смог бы управлять своими страхами, побеждать неврозы… Неужели я такой эгоист, что затеял это для себя? – Последняя мысль ужаснула. – О нет! Я лишь искал способ, как продлить жизнь, но не убить ее! И я его нашел: продлить жизнь может только моя смерть. Без меня они не смогут больше делать крыс из людей! Я не случайно в белом халате. Белая кнопка есть!
Краев нажал на красную кнопку. Биокиллер, возненавидевший за два месяца жестоких опытов белый цвет, усилиями Функеля ставший основным раздражителем образца № 1, бросился на профессора и впился зубами в его горло. Халат доктора мгновенно стал красным. Автоматчики, которым приказали строго следовать инструкциям, выпустили в подопытного несколько обойм из «калашей». Комиссия в момент стрельбы пригнулась, а когда ее члены выглянули из-за укрытия, то уже ничего не могли изменить. Внизу лежало два окровавленных тела. Человека и крысы, рожденной человеком.
– Он нас кинул! – это был вопль Краева. Его обманул какой-то «ботаник», и это было невыносимо осознавать. Когда он спустился по лестнице к трупам, то пнул профессора ногой, а на прообраз своего несостоявшегося элитного спецназа плюнул со словами: – Придется обходиться старыми дедовскими методами. Подкупать знать, ликвидировать непримиримых и подкладывать девок под оппозицию…
Глава 28. Лавровый венок
Вы знаете, я перечитывал Достоевского в последние три месяца. И я испытываю почти физическую ненависть к этому человеку. Он, безусловно, гений, но его представление о русских как об избранном, святом народе, его культ страдания и тот ложный выбор, который он предлагает, вызывают у меня желание разорвать его на куски.
Чубайс
С военно-политической точки зрения данная акция есть одна из форм национально-освободительной войны. Уничтожение любых иностранных захватчиков и пособников оккупантов, в том числе в экономической области, есть долг и священная обязанность каждого офицера, солдата, любого воина, независимо от того, воюет ли он в открытой вооруженной борьбе на фронте или действует на оккупированной врагом территории своей страны.
Полковник Квачков о покушении на Чубайса
Одиночная камера в Лефортово вовсе не стала для подследственного Дугина абсолютной изоляцией от социума. Он отжимался от пола, приседал, читал анархиста Бакунина и смотрел новости в режиме онлайн на модном «Айпэде». Аппетит был отличный. Бодрость духа присутствовала в нужных объемах.
Стимулятором улучшения настроения служили приятные известия, которые доставлялись ему с регулярной периодичностью посредством электронной почты. Вот что значит, когда тебе сочувствуют даже контролеры. Так и сбежать не захочется, да и не к чему. Дугин не сомневался, что дело о терроризме и подготовке мятежа шито белыми нитками, а неудавшуюся попытку убийства Энерджайзера даже присяжные дружно окрестили «имитацией покушения». Мера пресечения «содержание под стражей» усилиями адвокатов вот-вот должна была смениться подпиской о невыезде.
Первой отличной новостью стало увольнение со своего поста министра обороны, столь ненавистного в армии. Жертвы при разгоне толпы на Поклонке МВД пресса назвала чрезмерным применением силы, и министра «сдали», как допустившего превышение служебных полномочий. Наказ генерала Кораблева выполнился сам собой. Министра уволили. Пасечник, наблюдавший за событиями в России уже из Лондона, тоже не был разочарован. Дугин не кололся, как убежденный адепт закона молчания «омерты разведчика». И он не упоминал ни одного имени, кроме имени матери, утверждая, что его мать – Анархия… Из этого вытекал вывод – полковник ассоциировал свою личность с Порядком. Новым порядком, который продвигал и Пасечник, удаленный от кормушки.
Вторым событием, обрадовавшим Дугина, стала внезапная гибель бывшего его соратника, превратившегося в свидетеля обвинения. Единственный человек из его ближайших сторонников, кто не только не выполнил приказ, но и нарушил кодекс молчания, попал в автокатастрофу прямо перед очередными слушаниями, где прокурор намеревался объявить полковника заказчиком покушения на всемирно известного профессора Функеля, также отправившегося в мир иной в результате несчастного случая…
Ну, а главной хорошей новостью стало отрешение от власти действующего президента. Брожение в Кремле и метание настолько усилились после беспорядков, что заигрывание президента с либералами думские стервятники посчитали слабостью, а не продуманным маневром политтехнологов. Никто не мог понять, чем было продиктовано вручение непопулярному у населения Горбачеву в день его 80-летнего юбилея высшей награды России – ордена Андрея Первозванного. Разрушитель империи, которого доселе игнорировали и презирали, вдруг был обласкан высшим сановником. На главу государства обрушился небывалый ураган критики. Он довел президента-модерниста до нервного срыва. И спустя несколько месяцев, повторяя судьбу отцов всех оттепелей, президент неожиданно ушел. Интимное придворное сообщество тут же провозгласило нового «царя», что побудило Дугина передать через адвоката поздравления в Лондон и потребовать от Пасечника премии. Транш поступил мгновенно. И не только от опального губернатора… Ведь смута была не за горами.