– У меня больше нет отца!
И пусть убивает.
Не пришлось.
– Ну, а теперь рассказывай.
– Чего рассказывать?
Тетка смазывала мою многострадальную спину какой-то мазью и вела допрос. Хорошо, что я не видела ее глаз, но и голоса тоже хватало.
– Зачем в Рязань понадобилось?
Я замялась, не зная как врать, мы же с Лушкой не сообразили договориться на такой вот случай. А Анея вдруг усмехнулась:
– Не к Андрею же Юрьевичу ты спешно отправилась?
Я схватилась за нечаянную идею:
– К нему!
– Да ну? К Андрею тебя, голуба моя, с почетом и в нарядах отвезли бы, а не вот так – поротой.
Ловкие руки тетки уже сделали свое дело, она приложила какую-то тряпицу на спину, укутала одеялом и присела рядом.
– Настя, что ты такое про Рязань знаешь, что решилась бежать, чтобы там сказать?
– Только то, что отцу говорила: татары зимой придут.
– Степняки всякий год ходят, правда, не зимой – весной, но этого мало. Ты знаешь что-то серьезное и страшное… Ладно, не можешь, не говори. Ответь только одно: это действительно серьезно?
– Да.
У меня мелькнула мысль все рассказать Анее, но пока я думала, с чего начать (нельзя же просто заявить, мол, я из далекого будущего, сюда затесалась случайно и не по своей воле, верить прошу на слово), тетка поднялась и, задумчиво добавив: «Я отвезу тебя в Рязань», вышла вон.
Вот это да! Я столько времени чуть ли ни про состав Батыева войска рассказывала отцу, правда, не называя ни сроков, ни городов, просто описывала организацию татарских туменов и их законы, а надо было всего-навсего сказать Анее, что мне очень, ну просто очень нужно в Рязань. Странная у меня тетка, что и говорить…
Я вдруг попыталась понять, сколько же ей лет. Получалось… лет тридцать, не больше. Вот это да, мы же ровесницы! Может, нутром чувствуя это, она и разговаривала со мной почти как с равной, особенно в последнее время? Во всяком случае, совсем не так, как с Лушкой, и дело здесь не в том, что Лушка дочь, а я племянница, она и с отцом держится чуть иначе… Я давно подозревала, что у Анеи все разложены по значимости, причем не из-за положения, а именно человеческой. В таком случае мне стоило гордиться, потому что я стояла довольно высоко.
Некоторое время я лежала, размышляя, что скажу, если действительно попаду в Рязань. Услышав, как кто-то тихонько приоткрывает дверь, сделала вид, что сплю. Дверь так же осторожно закрылась, но разговор из той комнаты был слышен и оказался весьма интересным. Говорили Анея и отец.
Я прислушалась.
– Федор, я с девками, как только очухаются, в Рязань еду.
– Чего?! Совсем ополоумели?
– Сказано: еду!
Анея не привыкла, чтобы ей возражали, даже брат, пусть он и воевода.
– Ну эти дурищи с ума посходили, ты-то что?!
Было явно слышно, что в отце борются желание настоять на своем и готовность уступить. Я уже прекрасно понимала, кто победит.
– Надо ехать, – уже примирительно вздохнула Анея. – А вдруг Настька правду говорит? Надо Рязань предупредить.
– Кто тебе или ей поверит? Испокон веков такого не бывало, чтоб степняки дуром зимой перли. Только людей насмешите.
Отец сдавался медленно и неохотно. Анея, видно, просто смотрела на него своим строгим взглядом и молчала. Это очень эффективное средство, она позволит выговориться, а когда отец изложит все доводы против и у него больше не останется чем возразить, Анея выдаст свой последний «за», который перевесит все отцовские доводы разом.
– Да и кого предупреждать? Рязанцев, от которых столько бед видели?
И тут тетка поторопилась, она отреагировала:
– Кто это беды видел, не ты ли?
– Пусть не я, но мы же черниговские.
– Русские мы, Федор, понимаешь, русские, а уж черниговские или рязанские, то дело второе, если не десятое! И бабы с детишками, которые погибнуть могут, в Рязани такие же, как в Чернигове и Козельске.
Отец уже сдался.
– Может, вместо вас кого толкового послать, чтоб князю все и передали?
– Что? Что у тебя дочь стала беды предвидеть? Юрий Всеволодович слушать станет? Нет, самой надо, мне самой…
– А если?..
– Справлюсь!
Я не успела подумать, о чем это они, как Анея вдруг поинтересовалась:
– Прощенья у дочери попросить не хочешь?
Отец взъярился:
– Чего это?! Что плетью отходил, так за дело!
– Ну ладно, потом.
– Чего потом, чего потом?
Чем закончился разговор, я уже не слышала, Анея, видно, вышла, за ней отправился и отец. Вот ведь женщина, воевода перед ней по струнке ходит! И не потому что брат, а потому что внутреннюю силу чувствует.
Итак, мы едем в Рязань, правда, когда у меня заживет спина, а у Лушки пройдет нога и спадет жар (все же сказалось купание в холодной воде).
Через день я встала, рубашка уже не раздражала ранки на спине, и оказалось, что самое трудное теперь – встретиться с отцом. Когда он меня побил, в запале я готова была сказать, что больше не имею отца, но, полежав и подумав, поняла, какой страшный удар нанесла своим побегом. Боярышни сбежали из дома… Пока мы сидели в лесу с волками, еще куда ни шло, дуры и дуры, а вот через день? Кто поверит, что мы не как Таюшка и бежали не с парнями? Кошмар! Почему это нам обеим не пришло даже в голову? Таюшку вон и замуж выдали, а все равно люди с усмешкой пальцем вслед кажут, а про нас бы что подумали?!
Нет, в любом веке помимо эмоций не мешает иметь голову на плечах. Что бы я лично сделала с дочерью, выкинувшей такой фортель? Как что, выпорола бы! А что попытался сделать отец? Выходит, не ему у меня, а мне у него прощенья просить надо…
Услышав голоса отца и Анеи внизу, я поднялась и осторожно вышла к лестнице. Они одни, это хорошо. Тихонько спустилась, еще не зная, что буду говорить и делать. Отец явно замер, я не поднимала на него глаз, но понимала, что он просто стоит и смотрит. Подошла и неожиданно для самой себя вдруг… встала перед ним на колени!
– Отец, прости, если сможешь…
В ответ раздался какой-то не то всхлип, не то хрип, он подхватил меня за плечи, поднял и крепко прижал к себе:
– Какая же ты дурочка!
Тетка, шмыгнув носом, подалась вон из комнаты.
– Я больше не буду. Мы не хотели ничего плохого… только Рязань предупредить…
Я рыдала, захлебываясь слезами и обрывками слов. Отец гладил меня по голове, приговаривая:
– Ну-ну…
И не было тридцатилетней успешной бизнесменши, а была пятнадцатилетняя дуреха, провинившаяся перед отцом, и был строгий, но любящий свою дочь воевода.
Примирение состоялось, теперь оставалось дождаться выздоровления Лушки, все еще ковылявшей на одной ноге.
Но оказалось, что мы ожидали не столько выздоровления, сколько снега, верно, в санях ехать куда легче, чем на колесах. Это я сообразила и без объяснений (ну надо же, какая стала сообразительная!). Без нормальных дорог (а когда они в России были нормальными?) можно либо по воде, либо по снегу. По воде уже поздно, вот-вот шуга пойдет, приходилось ждать снега.
На наше счастье, он выпал рано и лег почти сразу, то есть первый, конечно, растаял, зато через неделю лег толстым ковром второй и таять не собирался. Убедившись, что оттепели не предвидится, Анея дала распоряжение готовиться к отъезду.
Это мы с Лушкой по глупости собрались ехать за полчаса, тетка делала все основательно. После принятия ею решения во дворе началось что-то несусветное, то есть все население нашего подворья и, подозреваю, большей части Козельска пришло в движение. Но при всей хаотичности перемещений и просто беготни никто ни с кем не сталкивался и каждый делал свое дело уверенно и толково. Интересно, это всегда так или сказывается твердая рука тетки Анеи? Скорее и то, и другое.
Были снова перебраны наши короба, кроме того, достали еще ларцы с украшениями. Я женщина, неважно в каком обличье – бизнес-леди или пятнадцатилетней боярышни, глаза загорелись при виде украшений, как у голодной кошки на мясо. Анея позволила нам с Лушкой копаться в одном из ларцов вдоволь, из чего я поняла, что он наш. Свой тетка предусмотрительно отставила в сторону.
Я не специалист по всей этой «зерни», «черни», «скани», но то, что увидела, не требовало никаких объяснений. На руку легло нечто вроде большой сережки, второе такое колечко Лушка тут же приложила к своему виску, крутя головой передо мной. Вспомнилось, что женщины носили височные кольца, видимо это оно. На кольце равномерно закреплены три бусины, но что это за бусины! Каждая из них, в свою очередь, усыпана крошечными золотыми капельками, образующими внутри кругов из тончайшей проволочки узоры наподобие мельничных крыльев. В центре узора еще по бусинке, только маленькой, все вито-перевито золотой проволочкой. Как же держатся эти крошки-капельки, если их буквально тысячи? Пришлось подойти к окну, чтобы рассмотреть. Все равно удалось не сразу, а когда я поняла, что каждая крохотулечка лежит на основании из золотой же проволочки чуть толще волоса… Все мировые ювелиры с их сложнейшими техниками мгновенно превратились для меня в топорных бракоделов!
И это сокровище (как назвать иначе) находилось в простом ларце простой боярышни. Что же тогда говорить о княжеских украшениях? А Лушка, не обращая внимания на мое потрясение, ей-то привычно, продолжила вытаскивать один шедевр за другим и примерять. Она тоже была растеряна, но совсем не так, как я, моей сестрице, как той сороке, хотелось все и сразу, и Лушка явно мучилась от невозможности напялить содержимое ларца в один прием.
Анею такие страдания не удивили, тоже, видно, не впервые, спокойно кивнула:
– Берите уж весь ларец, там разберетесь.
Я подозревала, что и там разобраться будет не легче, а Лушке такое предложение явно понравилось, она даже завизжала от удовольствия. До вечера мы разглядывали, прикладывали, примеряли на разный лад украшения, одна проблема – посмотреться толком не во что.
Перекладывались в новые короба и наряды. Их тоже оказалось столько, что я озадачилась: как Анея все это собирается везти? Но когда узнала, что ехать намерены также шестеро девок и трое холопов покрепче, не считая Трофима и возниц на четырех санях (!), то поняла, что Анея Евсеевна намерена показать Рязани, что есть еще порох в пороховницах!
Во дворе в ряд выстроили четверо саней. К моему изумлению, в первые, самые красивые расписные, погрузили короба и уселись двое холопов. А для нас предназначался большой крытый возок. Ларцы с украшениями были тщательно упакованы и поставлены в наш возок. Понятно, в санях ехать холодно, в них будут девки и холопы, а нам подавай чего потеплее.
Наконец, поезд из саней и возка выстроился, готовый к отправлению. Смотрелось внушительно, тем более, нас собрались провожать еще и несколько дружинников во главе с отцом и Вятичем. Вот это эскорт!
На дворе собрался, кажется, весь Козельск, ну как же, Анея Евсеевна отъезжает по делам в Рязань. Пусть Рязань и не столица нашего княжества, но все же город побольше Козельска. Я попыталась прикинуть и вдруг осознала, что не так уж и больше, просто Козельск не лезет в столичные штучки, потому менее известен. Хотя кому менее известен, историкам двадцать первого века? И только потому, что для тринадцатого века Козельск оказался весьма приметным и крупным городом. Вот вам!
Рязань
Ехали долго, я даже не думала, что столько времени можно тащиться примерно от Калуги до Рязани. Но лошадей нельзя пускать вскачь, у дороги одно название – сугроб на сугробе. Конечно, не раз вспомнилась знаменитая российская пара – дураки и дороги.
Конечно, отец с нами не поехал, только проводил через большой лес (где мы с Лушкой чуть не погибли) и вернулся, а вот Вятич отправился дальше. Очень хотелось посмотреть, как живет Русь тринадцатого века, но не получилось, возок крытый, окошки привычно затянуты, ничего не видно. Только на остановках и смотрела во все глаза. Лушка тоже. Она все еще хромала, почти не наступая на ногу, была непривычно тихой и скромной. Вообще моя сестрица так изменилась, что даже странно видеть такую Лушку Как полезно бывает для взросления убегать из дома. Но мне по душе больше та ненормальная, которая могла утащить меня в осеннюю ночь к волкам в лес.
Вятич до самой Рязани не доехал, остался неподалеку, как я поняла, в деревне дожидаться нас для обратного пути.
К Рязани мы подъехали в середине дня. Город открылся на мысу Оки и какой-то речушки и выглядел совсем не так, как я представляла. Конечно, вспомнилось, что это Старая Рязань, тем более было интересно посмотреть на город, который исчезнет с карт немного погодя.
Смотрелось внушительно, высокие крепкие стены, множество башен и ворот… купола соборов, я заметила, по крайней мере, два. Мы подъезжали со стороны поля, забирая, правда, ближе к реке. Анея распорядилась:
– Сначала к Олене в предградье.
Предградье оказалось посадом. Но туда отправились не все, только возок и расписные сани, девок и холопов Анея отправила куда-то в сам город ждать. Зачем, я поняла позже. Мы легко прокатились по единственной улице посада, переполошив всех собак и жителей, и свернули в широкий двор. Одного взгляда на хозяйку дома было достаточно, чтобы понять, что мы заехали к сестре моего отца и Анеи. На отца Олена была похожа даже больше. Она, видно, ходила почти на сносях, кругленькая, ладная…
Встреча проходила по заведенному обычаю. Хозяева сделали вид, что рады приехавшим гостям, хотя особой радости в глазах у Олены Евсеевны я не заметила, поднесли нам прямо во дворе попить с мороза горячего, поахали по поводу того, как мы с Лушкой выросли, и позвали в дом.
От меня не укрылось, как чуть презрительно осматривала немудреное жилье Анея и как впилась в старшую сестру взглядом Олена. Она, казалось, ждала малейшего выражения неудовольствия или насмешки, чтобы ответить. Об этом Анея, видно, знала, она не позволила себе ничего лишнего, хотя держалась боярыней и здесь. Старшая сестра шла хозяйкой, а младшая, да и все остальные словно были ее если не холопами, то уж обязанными наверняка. Потом я узнала, что так и есть.
Хозяин дома Степан был кузнецом, потому и дом имел в посаде, поближе к воде, чтоб в случае чего… Я вспомнила Лушкины слова о дурости Олены, вышедшей неудачно замуж. Мне Степан понравился, конечно, особым интеллектом и изящными манерами он не блистал, но производил впечатление сильного, надежного мужика, из тех, за кем как за каменной стеной. Правда, я за такого бы не пошла.
Дом у Степана и Олены был немаленький, потому что вместе с ними жили еще старая мать хозяина и две его сестры, обе вдовые, с маленькими девчонками. Одна из сестер, видно, только что родила, ребенок без конца пищал где-то за печкой, а она сама лежала за занавеской. Как это все не похоже на наши апартаменты, причем не московские, а козельские! Тетка Анея умела красиво обставить и украсить отнюдь не тесные хоромы, где только мы с Лушкой (да и то по собственному желанию) жили вдвоем в комнате. У остальных имелась своя у каждого, даже у Трофима крохотная конурка.
Лушка тут же скривила нос, шепнув мне:
– У нас у холопов жилье просторней…
Но долго морщиться сестрица просто не умела, она уже совала нос во все подряд, выдавая комментарии:
– А этого раньше не было… а куда старую лавку дели, выкинули, что ли? А новая уже…
Анея прикрикнула на дочь, и Лушка тут же угомонилась.
– Мы к вам ненадолго, только свой терем велю протопить…
Из этих слов я сделала вывод, что у тетки есть свое жилье в Рязани и только его неготовность к проживанию загнала нас вот в эти клетушки. Степан как-то кривовато усмехнулся:
– Да там вроде занято…
Взгляд тетки стал бешеным:
– Маштак?
– Он.
– Хм… давно живет?
– А как свои хоромы погорели, так въехал. Я думал, ты знаешь, потому и к нам.
Анея пробурчала что-то вроде «догадывалась».
Вот в чем дело, оказывается, теткин терем занят каким-то Маштаком. Его предстояло выживать оттуда с помощью древнерязанского ОМОНа? Ой, как интересно… Я поймала себя на том, что даже думать стала Лушкиными выражениями. У сестрицы тоже загорелись глазки в предвкушении некоего занятного действия. Вообще-то мы приехали в Рязань не за тем, но напоминать тетке цель визита было неэтично, я промолчала.
В тот же день мы отправились смотреть терем Анеи. Поехали в тех самых расписных санях, видно, боярыне не с руки ходить по городу пешком. Ехать пришлось недалеко, даже Рязань хоть и куда больше Козельска, но невелика.
Когда Анея приказала разобрать короба, чтобы достать парадную одежду, я не придала этому особого значения, тетку в парадном виде уже видела. Но оказалось – нет. Для начала пришлось подивиться собственному наряду и Лушкиному тоже, особенно украшениям. Две девки засуетились, что-то подкалывая, что-то закрепляя, я давно запуталась и только поднимала руки, поворачивалась, наклоняла голову, «чуть терпела» в ответ на просьбы девок, чьи ловкие руки колдовали над нашим с Лушкой внешним видом.
Это такое удовольствие – чуть покачать головой, чтобы движение повторили колты по обеим сторонам лица, чтобы бусинки слегка коснулись щек и даже легонько звякнули, ударившись друг о дружку. А наручи – ручные браслеты? Широченные, сплошь украшенные на пластинах изображениями каких-то дивных зверей и птиц, по краям испещренные сотнями таких же крошечных капелек, какими я восторгалась на височном кольце, они крепко ухватили рукав, не позволяя ему спадать на кисть руки.
На плечи легли роскошные шубы, хотя было не так уж холодно – Анея решила сразу показать товар лицом. Шубы были драгоценными для меня изнутри – лисий мех с роскошной сединой, а для остальных снаружи – переливчатый бархат с тиснением. Что ж, каждому свое, моя ценность здорово грела меня изнутри, так здорово, что я начала потеть даже на улице. К чему шуба, если на улице чуть меньше нуля? Но возражать не полагалось, осталось потеть.
Даже Трофим был в парадном кафтане (или как там называется?) с богато расшитым низом и каким-то узором вдоль застежки. Его пояс был куда шире обычного и тоже переливался то ли золотой вышивкой, то ли вообще камнями. Вот вам, знай Анею Евсеевну, у нее даже возничий богат!