– Мне нужна правда, папа.
– Не уверен, не уверен, – пробормотал Громов, но не раньше, чем трое его спутников потянулись ко входу в закусочную. Они шли гуськом, как пленные, которые уже перестали надеяться на победу.
Ничего удивительного. Громов тоже не рассчитывал на добрые вести. Более того, во время предыдущей остановки он действительно дал денег встреченной старушке и услышал от нее то, что и ожидал услышать. Сама старушка, конечно, ничего не видела, но в ее поселке поговаривали о недавнем нападении на колонну грузовиков, следовавшую через степь на юг. Водителей, которых было около десятка, безжалостно перестреляли, машины угнали в неизвестном направлении. Вот и вся история.
В принципе, разумнее всего было повернуть назад или обратиться в милицию. Но Громов приехал в Казахстан вовсе не для того, чтобы совершать здесь взвешенные, обдуманные поступки. В данный момент он намеревался обзавестись какой-нибудь более конкретной информацией, а потом определить свою разношерстную команду на постой и отправиться на поиски тех, кто убил его зятя.
Зачем? – спросил он себя, когда эта программа-минимум прочно укоренилась в его мозгу. И сам себе же ответил: чтобы не прятать глаза от дочери. Сейчас рано посвящать ее и остальных в подробности, но потом все равно придется сказать правду. О том, какая участь постигла Андрея. О том, как расплатились за это его убийцы…
Невозможно изменить день вчерашний, но есть способ немного облегчить дочери день завтрашний, а ради такой малости Громов был готов на многое. Почти на все.
* * *Опустившись на корточки перед мужиками в кепках, он произнес:
– День добрый. Как жизнь?
– Нормально, ну ее в жопицу, – откликнулись аборигены.
– А здоровье?
– А здоровье и того лучше, ну его в жопицу тоже. – Один из мужиков деликатно сплюнул на ступеньку.
– Хочу задать вам несколько вопросов, – сказал Громов, вставляя в рот сигарету.
– Мы тоже много чего хотим. – Две пары глаз, затененные козырьками кепок, уставились на сигаретную пачку в руках приезжего.
– Угощайтесь.
– Спасибочки.
Две руки поочередно потянулись к подношению, торопливо выхватывая сигареты за фильтры. Пальцы собеседников были такие грязные, что осталось лишь предложить со вздохом:
– Забирайте уж все.
– Спасибочки.
– Травитесь на здоровье, – любезно произнес Громов, выпустив две струйки дыма из ноздрей. – Так как насчет разговора?
– Смотря об чем, – сказали ему. – Ежели, к примеру, о бабах, ну их в жопицу, то завсегда пожалуйста.
– Можно и о бабах, – согласился Громов, придерживая сигарету зубами. – Видели тех, с которыми я приехал? Одна из них – моя дочь. Ее муж находился в одном из тех грузовиков, на которые напала банда. Это случилось где-то неподалеку, совсем недавно. Вы должны помнить.
– Это теперь называется разговором о бабах?
– М-гм. Почему бы и нет?
Один из мужиков, тот, который понаглей и помоложе, неожиданно хлопнул себя по ляжкам и загорланил:
– Взять бы бабу белую да вина бы красного, и долбать по-черному аж до утра ясного!
Улыбка его была совершенно идиотской, а глаза предусмотрительно прятались под низко надвинутой кепкой.
– Ну-ну, – предостерегающе проворчал Громов. – Не такой-то ты пьяный, чтобы цирк передо мной устраивать.
– А мы не пьяные, – заверил его второй мужик, правильно оценивший ситуацию. – Немного обкуренные, это да. – Он покосился на раздавленную папиросу у своих ног. – Тут травяного дурмана хоть жопицей ешь. Тока русского человека он не берет по-настоящему. Глупый кайф. Нет того веселья.
– Вот водочка – это да, – мечтательно крякнул его товарищ. – Как шарахнет по мозгам, так сразу жить становится легче, жить становится веселее.
Громов жестом фокусника извлек из кармана пятидесятирублевку и положил ее на крыльцо.
– Колитесь, – предложил он. – Что за люди напали на три «КрАЗа» и сопровождавший их «жигуленок»? Куда подевались водители? Кто-нибудь из них уцелел?
– У меня голова на плечах тока одна, ну ее в жопицу, – пробормотал один из мужиков. – В наших краях болтать языком попусту не принято. Вырвут язык-то.
– Зачем попусту?
На первую купюру легла вторая, точно такая же. Чтобы деньги не унесло ветром, Громов накрыл их камешком, поднятым с земли.
– Вот, допустим, мы тебе на твои вопросы ответим, – произнес тот, что помоложе, задумчиво глядя на небо. – Ты своего добился и, допустим, поехал дальше. А нам чегой дальше делать?
– Жить, – просто сказал Громов. – Тебя как зовут?
– Василий, – неожиданно для себя отозвался мужик. – Вася то есть. – Голос у него стал сиплым, как у петуха, надорвавшего спозаранку глотку собственным дурашливым кукареканьем.
– Будем считать, что о бабах мы уже перекалякали, Вася-то-есть. Теперь давай о жизни. Она у каждого одна и заканчивается всегда одинаково. Все дело в сроках – понимаешь, что я имею в виду? Глупо помирать раньше времени, согласен?
– Трезвому помирать еще глупей, – твердо заявил мужик постарше. – Я точно знаю.
– Откуда? – удивился Громов.
– У меня четыре раза кондрашка была. – В воздухе возникло соответствующее количество пальцев. – Вот я и решил: ежели помирать, то с музыкой, по пьяному делу. Добавляй еще на пару бутылок, командир, и считай, что сговорились.
– Это последняя, – предупредил Громов, накрывая камешком еще одну пятидесятирублевку. – Но вам придется хорошенько постараться, чтобы отработать эти деньги. Давайте напрягите память как следует.
Оба мужика послушно нахмурились, сделавшись похожими на родных братьев.
– Опщем, дело было так, – заговорил старший. – Говорят, караван брали не тутошние, залетные. Молодняк. Сущие звери. Главаря их, кажись, кличут Жасмином или Жасманом, ну его в жопицу. Не знаю, когда это в точности случилось – неделю или полторы назад, – но дальнобойщиков они положили, факт.
– С ними вроде бы трое москвичей были, – вставил, откашлявшись, второй. – Врать не буду, потому как сам не видел, но слухи такие ходят. Циркулируют слухи. – Для наглядности он помахал рукой над головой. – Тока сразу после налета москвичи тю-тю.
– Молодые поначалу тоже исчезли, а недавно опять объявились.
– Жасман и его команда – они кто, казахи?
– Ну не русские же. Сказано тебе: звери.
– Сколько их всего? – спросил Громов, прикрыв сверкнувшие глаза.
– То ли шестеро, то ли семеро.
– Где они сейчас? – Когда Громов поднял веки, его зрачки светились опасным ртутным светом.
Мужики, не сговариваясь, подобрались, чтобы моментально вскочить на ноги, ежели странный незнакомец примется буйствовать.
– Слева грунтовка, видишь? – Один из них ткнул в указанном направлении пальцем. – Ежели ехать по ней, никуда не сворачивая, то аккурат в поселок уткнешься. Там Жасмин… или Жасман… со своими бандюками и окопался.
Поразмыслив, рассказчик определил банду в пресловутую жопицу, а его товарищ добавил:
– Туда лучше не соваться. Они местным заплатили, чтобы те за дорогой приглядывали. Опщем, неожиданного визита не получится. Тут военная хитрость требуется, а лучше, без всяких хитростев, забыть туда дорогу, и дело с концом.
Громов встал и кивнул в направлении столовой:
– Сюда бандиты наведываются?
– А то! Один из них совсем недавно подъезжал, беленькую брал, всего четыре пузыря. Значит, скоро опять нарисуется.
– Ты уверен?
– Эге. Два литра на семь рыл – это ж все равно как слону дробинка.
– Дробинки, конечно, маловато будет, – пробормотал Громов. – Забирайте деньги, только сразу в загул не кидайтесь, посидите пока на крылечке.
– О нашем разговоре, конечно, ни гугу? – хитро прищурился тот мужик, что постарше.
– Наоборот, – сказал Громов, поднимаясь по ступеням к двери.
– Это как же так? – опешили собеседники.
Громов оглянулся на них через плечо и отчетливо произнес:
– Я приехал из России искать родственника, его фамилия Костечкин. Сижу в столовой и задаю вопросы каждому встречному. Если жасминовые стрелки узнают об этом от вас, я буду вам только благодарен.
– Их много, – угрюмо произнес тот, что помоложе. – Не связывайся с ними.
– Уезжай, – поддакнул его товарищ.
– Не могу, – сказал Громов. – Моим спутникам нужен отдых, а мне не терпится повидаться с героем местных преданий. – Бросив взгляд на пыльное облако, катящееся по проселочной дороге, Громов уточнил сквозь стиснутые зубы: – С доблестным батыром Жасманом, пусть земля ему будет камнем.
Войдя в тесный тамбур, отделяющий обеденный зал от улицы, он первым делом переложил взведенный пистолет в правый карман куртки, а уж потом толкнул входную дверь.
* * *В ожидании Громова его спутники, расположившиеся за допотопным дюралевым столиком с пластмассовым верхом, пытались освоиться в довольно-таки неуютной обстановке. На столешнице были выцарапаны всякие гадости, стулья на разъезжающихся ножках нещадно скрипели, от стен тянуло сыростью. С потолка свисали пыльные шары светильников, по углам колыхались лохмотья паутины. Прямо в обеденном зале находился умывальник на три раковины, в кранах которого воды не было, хотя на полу растеклась приличная лужа. Лакавшая из нее кошка смерила вошедших долгим пристальным взглядом и, брезгливо подергивая лапками, удалилась за кадку с фикусом.
В ожидании Громова его спутники, расположившиеся за допотопным дюралевым столиком с пластмассовым верхом, пытались освоиться в довольно-таки неуютной обстановке. На столешнице были выцарапаны всякие гадости, стулья на разъезжающихся ножках нещадно скрипели, от стен тянуло сыростью. С потолка свисали пыльные шары светильников, по углам колыхались лохмотья паутины. Прямо в обеденном зале находился умывальник на три раковины, в кранах которого воды не было, хотя на полу растеклась приличная лужа. Лакавшая из нее кошка смерила вошедших долгим пристальным взглядом и, брезгливо подергивая лапками, удалилась за кадку с фикусом.
– Что-то мне совершенно перехотелось есть, – признался Корольков, втянув ноздрями воздух.
В большом холодном помещении пахло не съестным, а хлоркой, тараканами и еще чем-то таким, отчего к горлу подступала тоска, кислая, как желудочный сок. В похожем на амбразуру окошке возникла то ли буфетчица, то ли подавальщица в джинсовой куртке, надетой поверх вязаного платья интенсивного фиолетового цвета. Стоило Ленке подумать, что это, по всей видимости, лучший наряд женщины, как ей сделалось тоскливо. Словно она сама простояла за этим прилавком всю свою жизнь. С поджатыми губами, выкрашенными сизой помадой, в фиолетовом платье, под которым угадываются застиранные до дыр безразмерные трусы.
Заметив, что посетители не торопятся с заказами, буфетчица отступила в глубь своей каморки и принялась молча наблюдать за ними своими жгучими глазищами, в которых не было ни единой искорки приветливости.
– За что она нас так ненавидит? – спросила Ленка, хотя прекрасно знала ответ. – За то, что мы посидим немного и поедем дальше, а она останется. Навсегда останется здесь, в этой глуши. В этой самой столовой, за этим самым прилавком, обитым поцарапанной жестью. В этом дурацком кокошничке, криво сидящем на ее иссиня-черной шевелюре несостоявшейся Клеопатры. Она никогда никуда не уедет. Ей некуда.
– Как только вернемся, – трещал Корольков, – первым делом сходим в ресторан, в самый лучший. Это даже хорошо, что мы повидали изнанку жизни. Будет с чем сравнивать.
– Да, хорошо, – без энтузиазма соглашалась Наталья.
– Я вижу, ты не понимаешь. Но ведь это так просто. Не замерзнув как следует, не оценишь все достоинства тепла. Не переболев, не поймешь, как хорошо быть здоровым. Если существует свет, то обязательно должна быть тень…
– Угу, тень… У меня кожа на руках потрескалась, а под ногтями грязь.
– Зато как приятно будет потом сделать маникюр, представляешь?
– Представляю. Ногти придется под корень срезать…
Пропуская мимо ушей болтовню спутников, Ленка перевела глаза на единственного постороннего посетителя, который, казалось, просидел тут со дня открытия столовой. Бледный, как смерть, со вздыбленными волосами, в драном ватнике, он перехватил направленный на него взгляд и с вызовом крикнул:
– Я был бригадиром мелиораторов!.. И оператором насосной станции тоже был!.. Мне переходящее знамя ударника социалистического труда вручали…
Сообщив эти подробности своей биографии, мужчина выпил водки, вцепился зубами в явно черствую буханку серого хлеба и опять замкнулся в себе. На его столе, усыпанном крошками и луковой шелухой, стояла жестянка из-под бычков в томате, в которой тлел окурок папиросы. Прежде чем вторично приложиться к стакану, мужчина чокнулся с этой дымящейся банкой и что-то угрожающе пробормотал.
«Русский народ – очень хороший народ, – подумалось Ленке. – Просто замечательный народ. Но почему тогда отдельно взятые люди такие плохие?»
– Таких бы горлопанов сразу на лесоповал, – хмуро сказал Корольков, притронувшись к пистолету, выпирающему под свитером. – Изолировать отбросы общества где-нибудь в тайге, и пусть себе варятся в собственном соку. Остальные сразу вздохнут свободно.
– А ты не боишься, что тебя туда тоже определят? – спросила Ленка.
– С какой стати?
– Должен же кто-то заниматься снабжением изолированных подонков. Станешь поставлять в зону оружие, наркотики, маленьких детей. Все, на что существует спрос.
Корольков развел руками:
– Нет, ты совершенно невыносимый человек! Злопамятная, как старая дева.
– Зато ты у нас человек приятный во всех отношениях. Коммерсант без страха и упрека.
– Да хватит вам собачиться, – вмешалась Наталья.
Закинув ногу на ногу, она горестно созерцала треснувшую подошву своего сапожка и жалела о том, что ввязалась в это путешествие за тридевять земель. И зачем только пожалела Игорька, поддавшись минутному порыву? Не зря говорят: прислушайся к голосу совести и поступи наоборот. Жалость – глупое, вредное чувство. Связав свою судьбу с Игорьком, она многое потеряла, но пока что ничего не получила взамен. Одни только обещания, которыми сыт не будешь.
– Мы не собачимся, мы дискутируем, – натянуто улыбнулся Корольков, накрывая ладонь Натальи своей. – Наша Елена Премудрая считает меня исчадием ада, а сама она, разумеется, чуть ли не ангел. Но тщеславие – это такой же грех. Один из маленьких бесенят, готовых служить большому боссу, – дьяволу.
– Когда у людей заканчиваются внятные аргументы, они ударяются в мистику, – сказала Ленка. – Натворят что-нибудь, а потом оправдываются: черт попутал.
– Но ведь так оно и есть!
– Враки! Чертей придумали специально для того, чтобы было на кого сваливать свою вину.
– А может, и бога придумали?
– Может быть. Так удобнее. Мол, раз бог есть, то душа у меня бессмертная, ее всегда можно будет отстирать. Когда-нибудь потом. Накануне Страшного суда.
– Заколебали меня ваши дискуссии, – заявила Наталья, обнаружившая, что подошва второго сапожка тоже дышит на ладан. Ей припомнилось, что все жаркие споры между мужчинами и женщинами заканчиваются в постели, и это не могло способствовать улучшению ее настроения. – Заколебали! – убежденно повторила она, притопнув ногой, опущенной на пол.
Это получилось у нее так громко, что задремавший было бледный пьяница встрепенулся, поглядел в их сторону и погрозил кулаком:
– Веселитесь? Зюганов вам еще наши слезы припомнит, буржуины проклятые!.. Я всю жизнь пахал!.. Чего ради?.. Где в этой долбаной стране хоть что-нибудь мое?
Пьяница вновь уронил голову на грудь, продолжая бурчать что-то нечленораздельное.
– Утихомирить его? – спросил у дам Корольков, схватившись правой рукой за спинку стула, на котором сидел.
– Расслабься, герой, – фыркнула Ленка. – Чтобы выглядеть настоящим мужчиной, совсем не обязательно сверкать глазами на всяких доходяг. Выпячивать грудь любой индюк умеет.
– Кто индюк? – спросил Корольков, уши которого начали стремительно наливаться малиновым цветом.
– Некоторые, конечно, любят изображать крутых, – продолжала Ленка, не глядя на него. – Пыжатся, надувают щеки, без нужды оглаживают рукоять пистолета, из которого с трех шагов в горшок не попадут… Мужское достоинство таких – пф-ф, мыльный пузырь. Картофелина в плавках.
– Кар… Картофелина?
– Или огурец.
Корольков открыл рот, чтобы дать этой наглой особе достойную отповедь, но так ничего и не придумал. А когда подошедший Громов поинтересовался, что творится с его ушами, дерзко заявил:
– Вы лучше за языком своей дочери следите. Мои уши вас не касаются.
– Все отношения выясняете, – понимающе кивнул Громов. – Что ж, не смею мешать. Вы оставайтесь здесь, а я устроюсь вон там, – он указал подбородком на одинокий столик, придвинутый к стене подле окошка для выдачи пищи.
– Что-то должно случиться? – догадалась Ленка, и ее сердцу стало тесно в груди. – Ты собираешься стрелять?
– В кого? – пискнула Наталья, голова которой по-птичьи завертелась по сторонам.
– Ничего не понимаю, – пожаловался Корольков, уши которого мгновенно охладились до нормальной температуры. – Что происходит?
– Принимаются меры предосторожности, чтобы нас нечаянно не задело шальной пулей, – процедила Ленка, не сводя глаз с отца. – Так, папа? Тебе удалось что-то выяснить?
– Ничего конкретного, – пожал плечами Громов. – Но если мои предположения верны, то скоро тут могут появиться люди, которые могут располагать полезной информацией.
«И оружием, – добавил про себя Корольков. – Вот оно, началось. Ты этого хотел, Игорек? Тебе не терпелось найти приключения на свою голову? Считай, что твоя мечта осуществилась».
– Может быть, нам подождать в машине? – тревожно спросила Наталья. Прохудившаяся обувь перестала казаться ей такой уж большой проблемой.
– Не лучший вариант, – спокойно ответил Громов. – Я хочу, чтобы вы находились у меня на виду и вместе с тем не путались под ногами.
– Что с Андреем? – хрипло спросила Ленка.
– Понятия не имею.
– Ложь! Я спрашиваю: что с Андреем?
Отец положил руку на плечо дочери:
– Скоро узнаем. Только, ради бога, не вставай с места, когда здесь начнется заваруха.