Мне захотелось повернуть назад и уточнить, что он имеет в виду, но Мышильда тянула меня к дому и даже слушать не хотела о том, чтобы вернуться.
Мы укрылись на терраске и прислушались. Свет не включали. Кто-то прошелся под окнами, замер у палисадника, рядом с моей машиной. Это меня встревожило, и я прильнула к окну. На машину враг не покушался, постоял, повертел головой и сказал куда-то в сторону:
— Тишина как на кладбище.
Так и не включая свет, мы устроились на своих постелях, и Мышильда сказала:
— У меня два вопроса: куда делся наш троюродный и откуда взялись эти типы.
— На первый вопрос могу ответить сразу, — вздохнула я. — Где-то в стороне флигеля еще один подземный ход. Может, и не один… Думаю, в нем он и укрылся, как только заметил этих. Он осторожный, — вздохнула я и добавила:
— Гад.
— Да, понарыли, точно кроты. Завтра надо там все осмотреть и твою версию проверить. Хотя скорее всего ты права, больше ему деться некуда: вниз он спустился, а наверх не поднялся. А с этими что?
— С этими два варианта: либо они недруги троюродного и его выслеживают — братец их на хвосте приволок. Такой расклад нам на руку: оторвут ему голову, и нам возиться с ним без надобности. А может, это те самые типы, что сегодня лишили Иннокентия коленной чашечки.
— Не улавливаю связи, — нахмурилась Мышь.
— Допустим, кому-то не понравились расспросы Иннокентия, его предупредили и скорее всего за ним проследили.
— И что? — усмехнулась она.
— Не знаю что, — поняв, что малость запуталась, ответила я. — Может, заприметили мою машину с иногородними номерами и решили разобраться, что тут происходит. Вполне возможно, от местных узнали, что мы тут клад раскапываем. Вот и остались. Появление темной ночью Эдика их озадачило, и они за ним стали следить, а он исчез из-под их носа и очень их огорчил.
— Если они следили за ним, то почему нас не засекли?
— Так мы с тобой не с улицы шли, а в нашу дыру пролезли.
— Логично, — кивнула Мышильда. — Но я тебе честно скажу: это трио очень мне не нравится.
— Мне тоже, — вздохнула я.
Появляться вторично на пустыре мы не рискнули и пожелали друг другу спокойной ночи. Сон не шел, бриллиантовый дым витал в темной комнате, а по углам прятались многочисленные конкуренты.
Утром я первым делом отправилась за машиной Иннокентия, сестрица осталась приглядывать за фундаментом. Машину я поставила рядом со своим «Фольксвагеном» и, открыв дверь, занялась поисками таблеток Иннокентия Павловича от изжоги. Они были то ли в «бардачке», то ли в карманах чехлов, то ли у черта на куличках. Я немного нервничала, так как ночные события не шли у меня из головы.
— Привет, детка! — услышала я совсем рядом и обернулась, чтобы взглянуть, какому придурку взбрело в голову сказать мне такое.
Придурок оказался широким коротышкой (он-то наверняка считал себя рослым), мордастым, с тремя золотыми зубами на переднем плане, бритый наголо и очень нахальный. Одет в шорты цвета хаки и пеструю рубашку навыпуск. На ногах сандалии. Я посмотрела на него, начав с ног и закончив физиономией. Он стоял, сунув руки в карманы, и продолжал скалить зубы.
— Привет, сынок, — ласково ответила я, не спеша вылезла из машины и расправила плечи.
— Мама моя! — ахнул он, отступил на шаг, присвистнул и добавил:
— Вот это да!
— Что — да? — по-прежнему ласково осведомилась я. Ясно выразить свою мысль он не мог и, судя по всему, не сможет еще какое-то время. Я потрепала его по плечу и сказала:
— Дышите глубже, — и, хлопнув дверью машины, пошла к дому. Парень проводил меня взглядом и еще раз сказал:
— Мама моя…
В кухне сидела Мышильда, с томлением глядя в окно.
— У нас появились соседи, — заявила она. — В одиннадцатый дом народу понаехало. На красной «Тойоте». Трое. По виду — форменные бандиты и уже выспрашивали о нас.
— Откуда сведения?
— Евгений бегал за бутылкой к завтраку.
— Ясненько. Что обо всем этом думаешь?
— Думаю, ты права. Ребятки приехали по нашу душу, а троюродный гад им без надобности. Хотя черт их знает… Это все мумия… Боцман до сих пор в розыске, и, кроме нас, никто не в курсе, что он умер. Улавливаешь? Дружки интересуются, зачем он нам понадобился.
— На это есть ответ: интересовались домом, случайно заинтересовались Боцманом.
— Ага, ты этих типов не знаешь, — Мышильда с тоской посмотрела в угол и заметила:
— Никакого покоя… Теперь не покопаешь.
— Как бы не так, — рассердилась я. — Вот сейчас позавтракаем и пойдем. Кстати, с одним из соседей я, должно быть, сейчас познакомилась. А каким образом они нашими соседями оказались? Неужто какая бабка решилась их на постой пустить с такими-то лицами?
— Не бабка, — ответила Мышильда. — Бабка умерла, уже довольно давно, а дом внуку оставила. Он хотел его продать и, как видно, продал… а может, и нет, — задумчиво заключила сестрица.
— Ладно, кончай голову ломать, — решила я. — Завтракаем — и за работу.
Однако сразу после завтрака к работе нам приступить не удалось. Жара с утра поднялась до тридцати градусов. Мы отправились на речку, но она в этом месте выглядела такой грязной, с желтой пеной и огромным количеством разного мусора, не спеша плывшего мимо нас, что освежаться в ней разом расхотелось. Мы вернулись домой совершенно несчастными. Евгений, видя наше горе, посоветовал нам не падать духом, принес два ведра воды с колонки, и мы в саду под яблоней стали неторопливо обливаться из ковша. Сестрица охала и постанывала. Вскоре, кроме ее постанываний, до меня донеслись еще чьи-то. Некто, очень эмоциональный, дважды сказал:
— Е-мое. — Потом крякнул, потом взвизгнул, потом охнул:
— Убиться можно… — и все это на два голоса.
Я решительно направилась к забору, забыв надеть футболку (бюстгальтер я не ношу принципиально).
За забором послышался шорох, затем возня, кто-то нецензурно пожелал кому-то утопиться, а я, опершись на забор, заглянула в чужой сад. По ту сторону на зеленой травке сидели два стриженых придурка и во все глаза смотрели на мою голову.
— Доброе утро, — приветствовала их я.
— Здрасьте, — разом ответили они и попытались встать, потратив на это не меньше минуты, но если они и думали произвести впечатление, то у них из этого ничего не вышло: их макушки едва возвышались над забором, и на меня они взирали, по-прежнему задрав голову.
— Соседи? — спросила я.
— Ага, — ответил один. — Нет, — ответил другой. Они неодобрительно посмотрели друг на друга и выпалили:
— Соседи.
— Приятно познакомиться, — сказала я, протягивая руку через забор. — Елизавета.
Один из парней, тот, что час назад подходил ко мне на улице, торопливо пожал мою руку, заметно скривился и ответил:
— Николай.
Я протянула ладонь другому, он задумался, легонько коснулся моих пальцев и назвался:
— Сергей.
Тут подскочила Мышильда и дважды подпрыгнула, силясь посмотреть, что там за забором. Я подхватила ее, приподняла, хотела посадить на забор, но передумала и представила:
— Сестрица моя: Мария. Можно Маша.
— Привет, — сверкнув глазками, сказала Мышильда, парни никак не отреагировали на ее приветствие: их одолевал столбняк. Держать сестрицу в левой руке было неудобно, я перебросила ее на правую и продолжила знакомство:
— Вы местные или отдыхать приехали?
— Местные, — ответил Николай и ахнул:
— Господи! — Он облизнул губы.
— А мы приезжие. Прадед наш, купец Калашников, раньше жил в доме, что на пустыре стоял, пустырь видели?
Парни вновь ответили невпопад: один «да», другой «нет».
— Бабка говорила, прадед где-то здесь клад зарыл, — доверчиво сообщила я. — Вот мы и пытаем счастья. Может, повезет? — Вопрос я адресовала парням. На сей раз они ответили осмысленно: один сказал «может», другой «конечно». — Что ж, — широко улыбнувшись, закончила я. — Всего доброго, еще увидимся.
Но расставания не получилось. В саду вдруг появился третий тип: выше, шире и мордастее этих двух. Голую грудь украшала шерсть, произраставшая сплошным покровом, и увесистая цепь с крестом.
— Вы что тут лясы точите? — не очень вежливо поинтересовался он у парней, те беспомощно повернулись, пожали плечами, но с места сойти не смогли.
— Привет, — Мышильда сделала ручкой новому знакомому, а я лучисто улыбнулась и спросила парней:
— Ваш товарищ?
— Товарищ, — ошалело кивнул Коля.
Товарищ между тем приближался и вроде бы все еще гневался, но по мере приближения на его лице появлялась растерянность, он все чаще переводил взгляд со своих друзей на мою голову, потом подошел к забору вплотную, уцепился за доски, подтянулся, заглядывая на нашу половину, да так и повис ненадолго. Я распрямила плечи, чтобы продемонстрировать бюст, и сказала застенчиво:
— Вы извините, я не совсем одета.
Мышильда, сидя на моем согнутом локте, услужливо влезла:
— Они душ принимали, жарко.
— Ничего-ничего, — пролепетал номер три и начал сползать с забора, при этом заработал доской себе по зубам, приземлился на обе конечности, ошалело мотнул головой и все-таки сказал:
— О Господи!
— Я ж говорил, — пожал плечами Николай с тихой грустью.
— А вас как зовут? — улыбнулась я.
— Меня? — Третий вроде бы даже забыл, как его зовут, и наконец брякнул:
— Клей. То есть Сашка.
— А меня Елизавета, — похвасталась я. — А это Машка, моя сестрица. Мы на пустыре клад ищем…
Мышильда хоть и худосочная, но тяжелая, и демонстрация собственной силы меня уже изрядно утомила, потому я решила закончить нашу беседу:
— Привет, ребята. Приходите чай пить.
Я поставила Мышь на землю, и мы вернулись к нашим ведрам. Из-за забора раздался дружный вопль: «Мамочка!» — и характерный стук. С таким стуком затылок ничем не заполненной головы соприкасается с твердой поверхностью.
— Они умерли? — испугалась Мышильда.
— Да брось ты. Полежат немного и очухаются.
— Все-таки это нелегко, — поглядывая на мой бюст с таким видом, точно прикидывая шансы парней выжить, заметила сестрица.
— Дикари несчастные, — посетовала я, и Мышильда умолкла.
Мы оделись и, на минуту заскочив к Иннокентию, который, как оказалось, все еще почивал, пошли к фундаменту. С собой прихватили Евгения сторожить возле шалаша и при малейшем подозрительном шуме сигнализировать нам свистом. Михаил был оставлен в доме для хозяйственных нужд и ухода за пострадавшим Иннокентием. Мы же с Мышильдой тщательно осмотрели следы вчерашнего вторжения. Троюродный рыл в месте, обозначенном у нас как «людская». Мышь недоумевала:
— Неужели он думает, что прадед вовсе спятил, чтоб в людской-то зарывать?
— Выходит. Подпол был под всем домом? — думая о своем, спросила я. — То есть из любой комнаты в подпол был лаз?
— Не знаю, — запечалилась Мышь. — Мне это кажется глупым. К примеру, зачем лаз в гостиной?
— Да уж, — кивнула я и стала рассматривать план, но о лазах из плана ничего узнать не удалось. Видя такое мое томление, сестрица, встав рядом, попробовала рассуждать здраво:
— Возможно, подпол был под всем домом: народ жил не бедный, добра имел много. Но портить полы в каждой комнате никто бы не стал. Следовательно, люк располагался там, где это было удобнее. Прежде всего кухня. Так?
— Так, — кивнула я, знать не зная, какого мнения об удобствах придерживались наши предки.
— Далее. Люк в подпол мог быть и в людской, — задумчиво сказала сестрица и почесала нос.
— И что? — насторожилась я. — Прадед все перепутал, и план у нас не правильный, а у Эдуарда верный?
— Не думаю, — ответила она, основательно углубившись в размышления. — Знаешь, Лизка, — сказала Мышильда через несколько минут со вздохом, — у меня такое чувство, точно я что-то должна понять. Что-то очень простое, лежащее на поверхности…
— Ты имеешь в виду наш клад? — уточнила я.
— Ага. — Сестрица огляделась, как будто что-то искала.
— Не знаю, — опечалилась я. — У меня вроде бы такого чувства нет. Ладно, давай здесь все как следует осмотрим: где-то ведь есть вход в подземелье.
Мы со всей тщательностью стали исследовать фундамент, а также железяки, которые нам удалось нащупать и заприметить. Но ничего похожего на замаскированную дверь обнаружить нам не удалось.
— Не могу понять, куда он делся? — разволновалась сестрица.
Где-то через пару часов дальнейшие поиски показались нам бессмысленными.
— Вернемся на нашу кухню и будем копать, — предложила я. Мышильда согласилась, и мы взялись за работу. Но в этот день все выходило совсем не так, как мне того хотелось.
Очень скоро появился Михаил Степанович, в крайнем волнении размахивая руками, и начал гневаться:
— Елизавета, это невыносимо. Что он себе позволяет, черт возьми?
— Кто? — ласково поинтересовалась я. Я знала, что мой ласковый голос настораживает предпоследнего. Михаил Степанович действительно насторожился и сказал тише, но с необыкновенным достоинством:
— Я ему что, сиделка?
— Конечно, — еще ласковее ответила я. — Сегодня вы сиделка, потому что ночью у вас был насморк и вы не могли работать сторожем. — Я вылезла из ямы, сунула в руки Михаила Степановича лопату и сказала:
— Трудитесь, процесс должен быть непрерывным. А я разберусь с больным. Марья Семеновна, — обратилась я к сестрице, — будьте добры проследить за Михаилом Степановичем, чтобы они не халтурили. Мне не хотелось бы вновь поднимать вопрос о его пропитании.
Я вошла в дом и сразу же услышала поскуливание, доносившееся со стороны мамашиной спальни. Иннокентий возлежал на кровати, всем своим видом демонстрируя страдание.
— Что? — не без суровости спросила я.
— Лиза, это невыносимо, — начал он, но я перебила:
— Очень болит? Давай вызовем «Скорую» и отправим тебя в больницу.
В больницу Иннокентий не захотел. Он хотел, чтобы я села рядом, взяла его за руку и поговорила с ним. Я села, взяла и поговорила не менее получаса. После чего недвусмысленно намекнула, что у меня полно других занятий, например, поиски семейных сокровищ.
— Мне надо идти, — с грустью сообщила я, поцеловала последнего в лоб и, решительно поднявшись, добавила:
— Думаю, через два-три дня ты встанешь на ноги.
— Мне кажется, я уже никогда не смогу ходить, — жалобно проскулил Иннокентий, но я его подбодрила:
— Будешь бегать как миленький.
Я заторопилась на пустырь. Евгений мирно похрапывал возле шалаша, начисто забыв о художественном свисте, а Михаил Степанович под чутким руководством Мышильды пыхтел, потел и маялся.
— Остаетесь чернорабочим или в сиделки пойдете? — деловито спросила я. Михаил Степанович, с трудом выбравшись из ямы, ходко потрусил к дому, выражением лица продемонстрировав крайнюю степень своего возмущения.
— Никакой пользы от мужиков, — горестно вздохнула сестрица, и мы с удвоенным рвением приступили к поискам.
Где-то через час над нами замаячила голова Евгения.
— Ну как? — сонно спросил он.
— Никак, — пожала я плечами.
— Я это… насчет обеда пойду.
— Там Михаил.
— Так ведь он при Иннокентии.
— В самом деле, пусть идет, — вмешалась Мышь. — Гений-то наш, кроме жареной картошки, ничего не сделает, а мне после такой работенки калории нужны.
Евгений был отпущен, и мы, таким образом, остались без впередсмотрящего. Оттого-то появление соседей заметили не сразу. Первым возник тот, кого звали Коля, присев на корточки рядом с фундаментом, он спросил:
— Копаете?
— А то не видно? — обиделась Мышильда.
— Видно, — согласился он, по некоторой заторможенности чувствовалось, что до конца в себя он еще не пришел.
— Перекур, — сказала я Мышильде, вылезла из ямы сама, выдернула ее и присела рядом с парнем, он взглянул на меня и отчетливо охнул. Тут и второго Бог принес, я имею в виду Сергея. Он хмурился и чем-то был недоволен. Заглянул в яму и поинтересовался:
— А чего это вы здесь роете?
— Клад, — удивилась я. — Я ведь вам рассказывала утром. Клад купца Калашникова. Он зарыл, а мы ищем. Он наш прадед, так что право имеем.
— Никаких вы прав не имеете, — вдруг разозлился Сергей. — И вообще, мотайте отсюда.
— Откуда? — не поняла я. Он стал наливаться краской, а я поднялась во весь рост и взглянула на его макушку. Следовало человека просветить. — Дом сгорел, — загибая пальцы, очень доходчиво начала объяснять я. — Этот пустырь ничейный. Хочу рою, хочу нет. Прадед мой, значит, и клад мой. А если ты считаешь по-другому, то сам и мотай.
День был жаркий, и парень, должно быть, с утра неважно себя чувствовал. Подняв подбородок, он сказал:
— Да я тебя…
— Что? — удивилась я, а отважная Мышильда перехватила в руках лопату на манер боевой секиры.
— Сказали — мотай, — не унимался парень.
— Не шали, — погрозила я ему пальцем, затем, ухватив его за ухо, дернула сначала вверх, потом вниз.
— Убью! — взвизгнул он, а я, отпустив его ухо, отскочила в сторону и дружески предложила:
— Догони.
Он честно пытался. Однако при росте метр семьдесят сантиметров он весил никак не меньше девяноста килограммов, к тому же пил, курил и вообще образ жизни вел очень далекий от здорового. Поэтому на десятой минуте уже задыхался, хрипел и вытирал пот, градом катившийся по широкой физиономии. Для меня десятиминутная пробежка дело пустяковое, я в отличие от своего преследователя не потела, дышала ровно и разминке радовалась. К этому моменту на пустыре возник номер третий, то есть Саша, или Клей. Несколько минут он с недоумением взирал на нашу игру в догоняшки, потом спросил у Коли:
— Чего это они?
Тот все еще пребывал в прострации и в ответ недоуменно пожал плечами. Пустырь мне уже надоел, душа требовала настоящего размаха и солидной дистанции. Я устремилась к кустам терновника, с целью выпорхнуть на улицу. Сергей к этому моменту цветом лица походил на вареного рака, и я притормозила, чтобы дать ему возможность немного отдышаться.