Подслушивать чужой разговор нехорошо, но деваться некуда — стол у нас один на все надобности. А второй завтрак не ждёт — нехорошо, если оладушки простынут. Поэтому мы жевали, будучи свидетелями того, как товарищ майор строчит в блокноте, отвечая: «есть», «слушаюсь» и «так точно».
Наши наблюдательные пункты никак себя не проявляли, никто нас никуда не приглашал, поэтому я решил «раскинуть невод». Ну не может быть, чтобы активность немцев в воздухе прекратилась так быстро. Они в это время (в прошлый раз) клевали нас непрерывно. Мы взлетели, разойдясь редкой цепочкой. При таких расстояниях радиосвязь была вполне уверенной, поэтому время от времени переговаривались…
— Вижу восьмёрку мессеров. Думаю, бригада расчистки. Дальше какая-то группа виднеется, но далеко, не видно кто, — доложила Мусенька. Она на шестьдесят километров севернее — шесть минут полёта.
Пока добрался — всё было кончено. Драка вообще не получилась — худые сразу бросились наутёк. Пока Мусенька догнала одного да уделала, остальные куда-то девались. Вторая же группа, которая маячила вдалеке, просто истаяла в воздухе.
Возвращались мы подавленные — напрасно сожгли полную заправку бензина. Вторую, кстати, подряд, включая утреннюю прогулку за Прут. Неужели, наши действия так деморализовали Люфтваффе, что при виде даже отдельного истребителя, восьмёрка худых убегает, а армада бомбовозов разворачивается на обратный курс?
Глава 13 Перемены
За столом сидел новый незнакомец, одетый по полной авиационной форме со знаками различия полковника.
— Привет, Шурик, — приветствовал он меня с какой-то нарочитой гражданскостью. Я Иван Павлович, твой начальник штаба.
Похоже, майор перестарался, описывая нашу манеру поведения и разные другие выходки.
Добрый день, Иван Павлович, — улыбнулся я этому любезному человеку. Знакомьтесь — Саня, Шурочка и Мусенька. Как я понимаю, товарищ Бойко руководит деятельностью Особого отдела нашего подразделения?
— Разумеется, — ответная улыбка источает неподдельное радушие.
— У нас наметились проблемы с решаемыми задачами, — продолжил я, тяжело вздохнув. — Дело в том, что наша обязанность — уничтожать лётный состав Люфтваффе, а он от нас шарахается, как чёрт от ладана. Мусенька, вон, пока одного догнала, остальные и разбежались так, что ни в какую их не сыщешь.
А ведь в военное время приказы полагается исполнять, — сокрушённо покачав головой, я присел к столу.
Да, морочу, немного, голову товарищам командирам. Но без этого никак — уж что-что, а «строить» мальчишек, вроде меня, они умеют на раз-два. И я против этого не склонен очень-то сильно возражать, да только совсем уж «строиться» мне совершенно ни к чему. Хочу сохранить за собой наибольшее количество степеней свободы.
— Вот, — Иван Павлович выложил передо мной на стол несколько фотографий, — румыны наводят переправу через Прут. Зенитное прикрытие тут очень серьёзное — бомбардировщики работают по этой цели крайне неудачно.
Потом он показал мне точку на карте.
— Маловато будет, — крякнул я досадливо. — Вы мне скажите, когда наши собираются это бомбить, чтобы я как раз перед их прилётом подавил батареи. А то ведь германец — солдат расторопный. Через полчаса подтянет новую артиллерию — и плакали любые усилия. Вы уж расстарайтесь, Иван Павлович, не пожалейте трудов, побеспокойте начальство заботами нашими скорбными.
Конечно, наглости моей, поистине нет предела. Но вот чую — не раскусило пока командование всей глубины созданной нами интриги, поэтому вынуждено действовать дипломатично. Непонятное всегда пугает. И мои «вбросы» про Туму и про решаемую задачу, которую кто-то поставил — всё это не прибавляет уверенности штабным.
Но особенно удивительна для них небывалая боевая эффективность нашего крошечного формирования. И нахальство, с которым я себя веду, намекает на возможность причастности к исполнению нами воли мудрых и прозорливых людей из самых высоких сфер.
Почему я так «извиваюсь»? Так оцените: нам только что предложили выполнить совершенно самоубийственное задание — атаковать то, что спроектировано для нашего уничтожения. Нет, я не стану увиливать — понимаю, что это реально необходимо, но если данные действия не часть тщательно спланированной операции по массированному авиационному налёту на понтонные парки, то риск окажется напрасным. Собственно, на «проколах» такого рода и основана значительная часть неудач начального периода войны.
А теперь представьте, будто я — военнослужащий. Ну… и что истребитель у меня «без фокусов». И, что не заготовлены заранее рояли в кустах. Шансов вернуться с задания по штурмовке прикрытия строящейся переправы — примерно половина. Три таких вылета, и некому больше распугивать гансовские мессеры. Впрочем, даже при успешном выходе из зоны действия зениток, горючки на обратный путь до дому не хватит — дальность полёта наших «птичек» уже поддаётся вычислению на основе очевидных данных. Но информации о нас собрано пока мало, да и, думаю, никто её в одном месте не накопил и не систематизировал.
В данном случае вместо анализа и сопоставления имеет место простое выражение пожелания начальства. Да, я нервничаю.
* * *Ну что сказать про эту операцию? Начальство «рожало» двое суток, пока я получил от него чёткое распоряжение. Десятку Ар-2 сопровождали МИГи из полка Иванова. График их движения тоже нам сообщили. Требовать большего в подобных условиях с моей стороны было бы просто неприлично.
Мы вылетели с хорошим запасом времени, снизились и подошли к цели на максимальной скорости над самой водой — вдоль русла реки. Разумеется, немцы свои зенитки успели привести в боевую готовность — нам приготовили встречу. Я и Саня кружили на пределе дальности эффективного огня, меняя и высоту, и направление, и скорость, заставляя орудийные расчёты работать с полным напряжением. Изредка Шурочка с Мусей подбирались к зоне переправы, выскакивая на малой высоте и предельной скорости и выдавая по нескольку выстрелов издалека. Отворачивали, отбегали, снова наскакивали.
«Мальчики» тоже постреливали, проявляя завидное упорство, хотя точных попаданий с такой дистанции добиться невозможно. А потом, издержав небогатый свой боезапас, мы убрались на свою сторону, где на пустынной дороге ждали нас повозки с бочками бензина и сменными барабанами осколочных выстрелов.
Пока дядя Сидор с хлопцами заливали в баки «палыво», мы успели набросать кроки с пометками обнаруженных огневых точек. И пошли на второй заход — на сей раз совершенно иным образом построили мы свою тактику.
Трое продолжали старый «танец», а четвёртый…
Иду на бреющем и прямо над батареей зенитных автоматов делаю «свечку». Один из отвлекающих демонстрирует заход сюда же с пологого пикирования. А я в верхней точке опрокидываюсь через спину и направляю нос вертикально вниз. Пикирование начинается с околонулевой скорости при винтах, работающих на торможение. Конечно, машина при этом управляется крайне вяло, поскольку обдув хвоста отсутствует, однако, держится устойчиво — её же за хвост тянет винт. Но на цель наводится, хотя и до отвращения плавно. Четыре двухорудийных залпа осколочными — и какое-то время зенитки целой батареи не обслуживаются. Да, повреждения материальной части невелики, зато среди расчётов практически не осталось не раненных номеров.
На выводе меня плющит перегрузка, но я выползаю почти на брюхе. А на соседнюю батарею заходит Саня точно таким же макаром. Тут ведь важна не столько мощь боеприпасов, сколько точность. Добавлю ещё, что уж совсем прямиком в зенит зенитки, как правило, стрелять не могут. В общем, цели мы обрабатывали вдумчиво, и последовательность заходов согласовывали по радио. Отвлекающие — девчата — тоже подходили близко и укладывали снаряды прицельно — зенитчики были раздёрганы и не успевали ни концентрировать огонь, ни переносить на внезапно возникающие в поле зрения цели.
Почему нам не мешали истребители противника? Дядя Сидор (а у него была рация от радиополукомпаса — не встали эти «аппараты» на наши ястребки) расслышал, что ещё когда мы мчались над рекой, у противника прошло оповещение: «Ахтунг, ахтунг! Саньки ин люфт». Короче, всему, что летает, предписано оставаться на земле.
Когда подошли Ар-2, им никто не мешал бомбить.
А я тянул на свою сторону — передний двигатель встал, за спиной скрежетал редуктор, законцовка левого крыла исчезла, а самолёт почему-то валился вправо и трясся. Но управления слегка слушался и пока не падал. Работала ли рация? Не знаю. Приёма не было. Внизу мелькала земля — я шел на малой высоте, опасаясь перейти в набор высоты.
Вроде, уже должен быть над нашими, но садиться нельзя — лишенную одной из опор машину перевернёт, а меня расплющит между двигателей — их точно посрывает со своих мест. Прыгать — низко. Но все мои терзания благополучно разрешила действительность — второй мотор тоже остановился. А планировать оставалось недолго — крылья слишком маленькие и далеко не целые. Не обдуваемые винтами рули стали «вялыми». И тут я увидел крошечный, заросший осокой ставок — водоём, оставшийся не пересохшим потому, что, скорее всего, местные жители устроили на нём запруду.
Вот к его поверхности я и «притёрся». «Здоровое» крыло сразу потянуло аппарат на себя, отчего вторая плоскость описала дугу и воткнулась в воду, словно нож. Фюзеляж подбросило так, что хвост отломился, привязные ремни больно впились в плечи — сила инерции продолжала тащить машину вперёд, отчего она кувыркнулась на спину, но не прямо, а наискосок. И закачалась на потревоженной её падением мути и грязи.
Впрочем, перспективы длительного плавания мне не грозили — тенденции к погружению проявились ярко и однозначно. Крышка бокового лаза поддалась пинку, но пока я выпутывался из лямок парашюта, успел наглотаться воды, заполнившей кабину. Самое обидное, что, когда я выбрался — ноги уверенно нащупали дно — глубина тут совсем небольшая.
* * *— Мазила! — взвилась Шурочка, увидев неудачно положенную «пятисотку». Двойка тебе. Комэск, штурману с четырнадцатой десяток гневных слов за небрежность.
— Не ругайся, радость ты наша, — загудел в эфире густой бас командира бомбардировщиков. — Сейчас причешем фрицев — всё им в щепки разнесём, — пикировщики шли по кругу, словно отрабатывали учебную задачу. Они при очередных заходах меняли высоту и угол пикирования — подбирали условия для поражения узкой цели.
МИГи непосредственного прикрытия уже сцепились с подтягивающимися мессерами, но к Ар-2 не подпустили ни одного. Молчащие зенитные батареи штурманули реактивными снарядами «Чайки» — думаю, матчасти они нанесли непоправимый урон. А наши заторопились до дому — у дяди Сидора палыва и огнеприпасу было ровно на одну заправку нашей четвёрке. Про то, что случилось со мной, никто не знал — рация у меня не работала, а куда я девался — разве за всеми уследишь?
* * *Выловили меня парни в форме пограничников. Поскольку из документов имел я только звёзды на крыльях, а одежда моя ни на какую военную форму не была похожа ни в малейшей степени — думаю, ждал меня долгий путь и казённый дом.
Тем не менее, держался я уверенно:
— Товарищ лейтенант. Доложите вверх по команде, где и когда выловили Шурика. В штабе фронта во всём разберутся. А пока распорядитесь, чтобы обломки вытащили, открутили от них всё, что откручивается и поместили в мешки. Мешки — опечатать, бойцов проинструктировать, чтобы не болтали.
— Пожалуй, и я бы не стал брать с собой документы, когда бы на вражескую территорию пошёл, — согласно пробубнил в усы старшина сверхсрочного вида, разложивший на столе бумаги — видимо собирался писать протокол допроса.
— Товарищ лейтенант, — в избу вошел боец. — Номера на машине нет. Вообще ничего нет — одни только звёзды.
Картина маслом — молодой, недавно из училища офицер и опытные служаки, старающиеся его поддержать… или удержать от глупостей. Ну так им с этим юнцом воевать. В смысле — под его командованием.
— Нечипоренко! Лётчика держать под стражей. Абдуллаев — связь с батальоном, — распорядился командир. Он вообще очень такой серьёзный и строгий.
Меня увели. Похоже, ничего, подходящего для содержания подозреваемого в заточении в ближайших окрестностях подыскать не удалось, поэтому конвоир велел мне остановиться на ровном, ничем не примечательном месте.
— Здесь будешь, — сказал он беззлобно и опустился на лавочку в тени плетня, положив винтовку с отомкнутым штыком себе на колени и не выпуская из рук.
Я принялся вылезать из резиновых штанов. Теоретически, намокнув, они должны были сделаться скользкими, но практика настойчиво твердила обратное. Нет, бутсы я снять не забыл. Лямки на лодыжках распустил, пояс расстегнул и снял с плеч бретели. Верхняя часть отвернулась вниз до пояса, но остальное ни в какую не захотело от меня отдираться — промокшие кальсоны доставили воду ко всей поверхности и, полагаю, обеспечили наивысшую степень благоприятствования действию сил поверхностного натяжения.
Я извивался, выполняя почти неприличные телодвижения. Подпрыгивал, просовывал руку между собой и одеждой, тщась разорвать связи молекулярного уровня. Даже сумел освободить половину одной ягодицы.
— Гы, Петро! Чого ты людыни не допоможешь? — раздался голос справа, и откуда-то из-за сарая вышла гарна така молодыця.
— Мне охранять наказано, — отбоярился мой страж, даже ухом не поведя.
— Шурик, — я встал прямо, кивнул по гусарски и даже изобразил щелчок каблуками, никем, впрочем, не услышанный — пятки-то у меня были голыми.
— Ганзя, — улыбнулась женщина в вышитой сорочке и средней длины (выше щиколоток) юбке с передником. — Што? Не можешь сам штанов снять?
Я кивнул, лёг на спину и протянул в сторону своей собеседницы обе ноги. Она ухватилась за распущенные лямки и потянула так, что поволокла меня по земле.
— Стой! — спохватился Петро. — Куда?
— Что за нескромный вопрос, юноша? — произнёс я строгим профессорским тоном. — Мы не намерены выходить из-под вашей юрисдикции, просто сделаем то, что нужно и вернёмся в ваше полное распоряжение.
— Ты из бывших, что ли? — вдруг спохватилась Ганзя.
— Да какой я бывший, если весь тут и сейчас в настоящем, — изобразил я искренне возмущение. — Боец, займите пост правее, а я ухвачусь за столбик скамейки, на которой вы расположились.
Столбик вывернулся, едва моя спасительница как следует потянула. Подошло ещё несколько бойцов, смотревших на нас с некоторой заинтересованностью. Совместными усилиями четырёх человек лямки от нижних концов штанин были оторваны с первой же попытки. Потом, уже вшестером, ребята пытались оторвать мне ноги, против чего я истошно возражал. Наконец, вмешался старшина — под его руководством личный состав «скатал» с меня противоперегрузочный костюм, как… ну, взрослые знают. Имею ввиду противоположное от «накатать».
— Странные у тебя кальсоны, — один из бойцов уставился на мои ноги, плотно обтянутые тонким эластичным трико.
— Циркаческие, — кивнул я согласно, одновременно развешивая на просушку противоперегрузочные штаны.
— На вот глэчик, — Ганзя протянула мне крынку. — Та ни, не у нутрь пихать — молочка попей.
— Семёнов, Гуркало, Дзюба! — пророкотал рядом голос старшины. — С летуна этого глаз не спускать, пылинки сдувать и шоб був у целости и сохранности. Самолёт за ним уже вылэтив.
Понятно. Связались по команде и получили инструкции.
— А вот тут, товарыщу Шурик, шоколад, що бойцы из самолёта добулы. Це ваше! — старшина протянул мне плитку в несколько размокшей упаковке.
— Это вам, Ганзя, — протянул я женщине угощение. — Только ж смотрите, он дюже крепкий, так что ешьте его по частям.
* * *Наш неказистый транспортник прибыл часа через два. Сержанты под командованием майора Бойко приняли меня под роспись, загрузили мешки со снятыми с разбитой машины предметами — я не сильно следил за событиями, потому что мне в воротник плакала Мусенька — это она пилотировала наш летающий сундук.
* * *Вот и первые повреждения — отверстия от пуль в крыльях и балках. Да, не могла наша напористость сойти безнаказанно. Отсюда — вместо продолжения боевой работы — ремонт. Из трёх вернувшихся со штурмовки самолётов, два имели заметные следы попаданий. К счастью, повреждения «внутренних» органов невелики — кое-что заменяем, где-то прилаживаем латки. Считай — повезло, потому что по стойкости к воздействию огневых средств наши самолёты не выдерживают никакой критики. Их броня — увёртливость. Но зенитчики неохотно принимают в расчёт данное обстоятельство.
— Тебе бы отдохнуть, Шурик! — подошедший Иван Павлович показывает на четверых «бойцов», наряженных в чёрные технические комбинезоны. — А ребята бы пока поработали.
— Резонно, — отвечаю, и знакомлюсь с новенькими. Это моторист, оружейник, специалист по части радио и, самое главное, авиамеханик. Что же, если прибирать нас к рукам будут так же толково, как в это мгновение, то я не слишком сильно возражаю. На подобного рода условиях можно и приручиться. Собственно, мне требуется сохранить за собой всего-навсего одну степень свободы — тактическую. Но, заявлять об это прямо, пока воздержусь.
Парни оказались толковыми. Оружейника ввела в курс дела Мусенька, моторист и сам всё быстро сообразил, а вот радиста инструктировал я — руководства-то у нас на английском. Шурочка познакомила механика с планером а Саня о чём-то толковал с особистом — майором Бойко. И на меня они поглядывали при этом внимательно — не иначе парторганизацию будут формировать. Одним словом — нас ставят в строй.
Что же — пора. А то горючка уже на исходе, подвоза продуктов не было давненько, да и снаряженных барабанов с выстрелами осталось буквально на считанные вылеты.
Глава 14 Промежуточный финиш
— Не совсем хорошо получается, — и полковник Иван Павлович, и особист майор Бойко пытаются придать своим взглядам огорчённо-озабоченное выражение. Но я легко читаю их настоящие мысли — там сейчас царит напряжённая неуверенность. — Вы бъёте врага, но не получаете ни довольствия, ни денежного содержания, ни наград ни поощрений, — неуверенный взгляд майора выражает сомнение в том, попадусь ли на его посыл.