— Вам здесь грозит опасность, если вы останетесь, то умрете, — Спарби собрал все ее вещи в тюк, взвалил его себе на спину и поманил свою госпожу за собой. — Вы обещаете мне, госпожа?
После долгих колебаний Лея ответила: «да».
Они вышли во двор. Спарби отвязал жеребца и помог взобраться на него Лее. Проводил ее до ворот.
— Берегите его, госпожа, и никогда не возвращайтесь сюда, этот дом проклят. Скачите, госпожа, скачите, — сказал он и передал поводья Лее. Она хлестнула коня и он пустился вскачь. Карлик некоторое время смотрел ей вслед, затем смахнул слезу и направился в подземелье.
Когда Спарби вошел в подземелье, то сразу увидел фигуру своего хозяина, сидящего у чаши. Он, казалось, был увлечен разговором с этой тварью. И еще, краем глаза, карлик заметил на столе талисман, подаренный его господину тибетскими ламами. Талисман, дарующий его господину власть над всеми демонами земли. Спарби взял талисман и сжал в кулаке.,
— Хозяин, я пришел сказать тебе, что пора уничтожить эту тварь, пока она не уничтожила нас, — сказал карлик. Роджерс вздрогнул от неожиданности и повернулся к нему лицом. Глаза его светились холодным светом, но в них скрывался дьявольский огонь, неподвластный даже самому Роджерсу. Да и сам Роджерс не принадлежал себе Его душой и телом управлял демон, заключенный в «хрустале».
— Я уже говорил, Спарби, ты становишься слишком сентиментальным, Энтони двинулся на карлика, в руке его блеснул нож.
— Я знал хозяин, что он живет в тебе, но этого больше не будет, Спарби швырнул талисман в огонь.
— Нет! — эхом разнесся по подземелью крик Роджерса.
Вместе с тем, как первые языки пламени коснулись талисмана, по «хрустальному» кокону побежали трещины и он развалился. Тварь вырвалась на волю. Теперь она казалась куда больше, чем раньше.
Спарби, остолбенев от страха, смотрел в серебряные глаза чудовища, его хозяин в бессилии извивался по полу, выкрикивая заклятья и чертя магические знаки. Но ничто уже не могло повредить освобожденному демону. Его черные крылья сомкнулись над ними, и они погрузились в первобытный мрак и ужас.
VЗамок ходил ходуном. Скала сотрясалась, рискуя расколоться. Будто наступил конец света, будто все демоны ада собрались на пиршество в замке. То тут, то там в окнах вспыхивали огни и мелькали зловещие тени.
Люди из селения собрались на окраине и смотрели в сторону замка, но никто из них не решился отправиться туда.
Среди них стояла Лея. Она смотрела, как огненные фейерверки взлетают над замком и плакала. Она смотрела туда, где полгода прожила с мужем, и где теперь жила Смерть.
Она, как и многие здесь, поняла это. Но в ней жил тот, кому предстояло прославлять имя Роджерсов в веках. В ней жил ребенок ее мужа, бесславно погибшего воина и чародея ЭНТОНИ ДЖИЛЛИСА РОДЖЕРСА.
Олег Меняйлов
Съеденный заживо
Егор пришел домой довольно поздно и как всегда крепко выпивши. Почти весь вечер он пьянствовал со своим постоянным собутыльником Никитой, только ближе к ночи приятели расстались.
Слегка пошатываясь, Егор взобрался по порожкам на крыльцо, вытащил из кармана ключ, с большим трудом после нескольких попыток попал в замочную скважину. Облегченно вздохнув, он открыл дверь, сделав шаг вперед, зацепился за порожек ногой и рухнул как подкошенный на пол, больно стукнувшись обо что-то рукой. Это загрохотало и упало на Егора, слегка придавив своей тяжестью. Зазвякало бьющееся стекло, по полу покатились пустые кастрюли и бутылки.
Егор выругался крепким словечком, осторожно придерживая дверцы узкого и высокого шкафчика, чтобы не вывалился остальной хлам, поставил его на место.
— Вот сука, накаркала мне несчастье сегодня, того и гляди шею дома сломаешь. Ну завтра я до тебя, Клавдия, доберусь, — вслух сказал он.
Сегодня Егор поругался с ней, вечером приходил взять самогону в долг, еще не расплатившись за прежний. Бабка Клава не дала ему ни капли, Егор со злости вышиб стекло в окне кирпичом, она же вдогонку наговорила обидчику много проклятий. Все бы ничего, но поговаривали на селе: мол, колдунья она, с чертями путается. Егор-то самогонки нашел, только вот здорово не везет ему сегодня. На околице неизвестно почему подрался со своим бригадиром Федором, чуть ножом в бок не получил, Никита разнял. Пошел в гости к бывшей своей жене — на детишек посмотреть, с женой он уже года три не живет, ушла она от него. Дебоши ежедневно, пьянки, кто такое выдержит. Так теща. на него собак спустила, едва успел ноги за ворота унести. Потом решил податься к сорокалетней вдовушке из соседней деревушки, к ней все мужики холостяки бегают — в реку с мостика свалился.
Благо ребятишки на отмели коней купали, вытащили. А теперь вот шкаф чуть голову не проломил.
«Как это он только умудрился повалиться, тяжелый ведь, нарочно и то не сразу сдвинешь», — подумал Егор, проходя на кухню.
Заглянув в холодильник, он обнаружил, что кроме прокисшего супа и пожелтевшего от времени куска сала в нем ничего нет. Недовольный, он хлопнул дверцей и удалился в спальню, на ходу скинув башмаки и штаны, на рубашку сил у него не хватило.
— Спать, спать, завтра что-нибудь в магазине куплю, — прошептал он и плюхнулся на кровать. Уже через минуту он мирно похрапывал в неестественной для спящего человека позе.
До полуночи он спал спокойно, но только часы пробили двенадцать, ему стал сниться удивительный сон.
Егор шел по пустыне. Яркое солнце нещадно палило. В горле пересохло, язык, одеревенев, прилип к нёбу. Ноги подкосились, и он упал на раскаленный темно-желтый песок.
Теперь Егор уже полз, пытался из последних сил покорить высокий бархан. Он словно вода волною осыпался, но Егор снова и снова карабкался вверх, захлебываясь песчинками, Его толкала непреодолимая сила, как будто кто-то гнал вперед неразумную машину в облике человека. Руки по локоть утопали в зыбучей жиже, ноги не находили опоры — скользили. Еще немного, совсем чуточку, и, облегченно вздохнув, он растянулся на вершине бархана. Высохшие глаза увидели воду. Она шумно шелестела, и совсем рядом, внизу, всего в нескольких метрах. Небольшая рябь пронеслась по озеру, и оно заиграло, заблестело сотнями серебряных искорок, ослеплявших, как зеркальные зайчики. Прозрачная до голубизны вода манила, притягивала к себе животворной прохладой, словно неотразимая красавица протягивала нежные ручки, предлагая себя.
Егор кубарем скатился с-бархана и, подняв столб брызг, с головой окунулся в бирюзовое озеро. Он пил с жадностью верблюда, стараясь одним глотком втянуть в себя весь водоем. Но жажда не проходила, она еще больше пронизывала его тело, как червяк прогрызает насквозь спелое яблоко.
Егор прямо в воде стал на колени, набрал в пригоршни живительную влагу и плеснул себе в лицо. Колкие песчинки ударили по щекам и скатились на грудь и ноги.
— О Боже, — взмолился он охрипшим голосом, — укрепи душу мою, не дай умереть рабу твоему. Помоги.
Желто-белый диск солнца неожиданно потемнел, и на нем показался угрюмый лик Господа, удрученный грехами человеческими.
— Проснись, Егор, очнись от наваждения и не спи до рассвета, во сне твоя погибель.
Грозный голос гулким эхом прокатился по пустыне, и Егор действительно проснулся. Резким движением он вскочил с кровати и замотал головой, как собака, стряхивающая с себя воду. Он почувствовал ужасную сухость во рту и сразу же метнулся на кухню. Набрав до краев огромный ковш воды, на одном дыхании выпил все без остатка. Вытерев рукавом рубахи немного размякшие потрескавшиеся губы, учащенно дыша, Егор уселся на табурет.
«Вот это да, — подумал он, полностью придя в себя, надо же, чуть не сдох во сне от жажды».
Трясущимися руками он вытащил из пачки папиросу, даже не разминая сунул в рот — закурил.
«Ох, старая карга, завтра я тебе дом подпалю, будешь знать, как людей со света сживать. Это же надо, одним проклятьем едва к праотцам не отправила, ведьма треклятая. А еще селяне хвалят: вот добрая душа, никому ни в чем не отказывает. Паскудина».
Егор сплюнул на пол и посмотрел в окно. Ему вдруг показалось, что полная луна подмигнула правым глазом и еще больше расплылась в приятной улыбке.
— Вот черт, уже всякая дрянь мерещится, — сказал он вслух и еще раз сплюнул.
Вдруг в спальне заскрипела кровать, и что-то грузно упало на пол. Егор вздрогнул, поднявшись, схватил в руку табурет и на цыпочках подошел к двери. Неяркий, белый свет луны немного освещал комнату сквозь большое без занавесок окно.
Егор ужаснулся от увиденной им картины, волосы встали дыбом, тело затряслось, как от жгучего холода.
На полу лежал он, — Егор, широко раскинув руки и уставившись мутными глазами в потолок. Со всех углов, из-под мебели сбегались к нему десятки серых крыс, они рвали маленькими зубками тело, обгладывали пальцы, лицо. Ухватив приличный кусок мяса — его мяса, убегали прочь, исчезая в тени.
Егор несколько секунд стоял, оцепенев от ужаса, не зная, что предпринять. И только когда самая наглая из крыс оторвала ухо и пустилась наутек, он заревел, как от невыносимой боли, и швырнул в нее табуретом. Затем ногами стал топтать противные создания, истошно воя и выкрикивая несвязные слова. Крысы пищали, пытались огрызаться, лязгая челюстями. Вот уже с дюжину наглых тварей было раздавлено его тяжелыми пятками, некоторые, недобитые, отползали к стене, оставляя за собой тоненькую полоску крови. Их становилось все больше и больше, они уже начали сыпаться с потолка и стен, тело Егора совсем исчезло, покрытое серыми спинами. Неожиданно он поскользнулся, с размаху врезался лбом в спинку кровати и потерял сознание.
Утром Никита зашел к своему приятелю похмелиться и обнаружил обглоданный скелет Егора. Он лежал навзничь, широко раскинув руки, рядом валялось несколько десятков раздавленных крыс.
Вадим Дарищев
Плот
Солти с громким лаем гнал оленя прямо на Джойса. Лесной красавец обезумел от страха и несся напролом, с треском ломая ветки и оставляя на острых сучьях клочья коричневой шерсти. Джойс уже ясно видел налитые кровью глаза и отчетливо слышал тяжелое хриплое дыхание. Олень быстро приближался. Охотник передвинул предохранитель и поднял свой «бреме». Солти, бежавший вплотную к зверю, уловив этот момент, упал, поджав под себя лапы, и даже зажмурился. Хлестнул выстрел. Олень, подбитый на лету, споткнулся, тяжело перевернулся через голову и больше не пошевелился.
Тут же появился Солти и, поджидая хозяина, стал деловито обнюхивать тушу. Джойс выбрался из своей засады и, закинув за спину ружье, пошел к уже проявляющему нетерпение Солти. Потрепал его положительно за ухо и, достав из-за голенища мехового сапога широкий нож, отрезал у поверженного оленя губы — любимое лакомство Солти, на которое он всегда претендовал. Потом некоторое время с улыбкой смотрел на пса.
— Ну как, Солти?
Пес уже все съел и, облизываясь, смотрел на хозяина.
— Хорошо поработал, вкусно поел! Да? Ну пойдем домой.
И, взвалив на плечо двухсотфунтового оленя, Джойс двинулся вперед широкими шагами.
За два часа удачливые охотники одолели три мили, отделявшие их от маленького заброшенного форта. Уже начало смеркаться, когда Джойс окончил свежевать оленя и растянул для просушки шкуру. Часть мяса он взял, чтобы пожарить, а остальное засолил. Приближалась длинная и холодная в этих местах зима, и следовало подумать о пропитании впрок.
Приветливо потрескивал в печи огонь. Солти спал возле порога и во сне подергивал ухом. Джойс сидел за прочным дубовым столом и занимался тем, что перелистывал толстые старые книги — испанские, греческие, арабские. Джойс конечно не знал этих языков, но всегда с удовольствием листал пожелтевшие страницы. Ему нравились яркие картинки, большие заглавные буквы и просто лаконичная строгость знаков. Книги даже пахли по-разному, а иногда по вечерам Джойсу казалось, что он слышит звуки, издаваемые этими книгами. Звуки, которые они впитали, живя у прежних своих хозяев. Это были звон посуды на кухне, звучание мандолины, детские голоса. Джойса путал незнакомый шум.
Он убирал книги в сундук и ложился спать.
И так день за днем в трудах и заботах о хлебе насущном.
Сколько Джойс жил в заброшенном форте, он уже и сам не помнил. Когда-то он бежал от людей, двигался днем и ночью, чтобы уйти от погони, от мести тех, чьи законы он нарушил. Совсем обессилевший, с пулей под лопаткой, Джойс встретил в лесу облезлого долговязого щенка. И когда встал вопрос, кого умертвить, чтобы самому не умереть с голоду — несовершенного звереныша или встретившегося на пути старика-отшельника, Джойс не колебался долго. Собака — это единственный друг и помощник, который его устраивал.
Солти, имевший в родителях дворняг, перемешавшихся с волками, был необычайно силен, подвижен и, когда дело доходило до драки, незамедлительно пускал в ход свои клыки — острые как бритва и не знающие пощады. Он никогда не смущался численным перевесом противника, и вскоре у них с Джойсом был свой собственный охотничий участок, границы которого уважали и дикие кошки, и медведи, и полярные волки.
Без собаки Джойс ходил только на свою охоту. Это начиналось в конце лета, когда Нейдахо теряла свою могучую силу и переставала реветь на порогах. Река мелела, становилась безопаснее, и появлялись смельчаки, спускавшиеся вниз по течению на плотах и больших лодках. Как правило, это были люди отчаявшиеся, разоренные, бегущие от нужды и долгов. Они продавали свои нехитрые пожитки, наскребали несколько золотых, покупали, а чаще крали лодку и отправлялись в неизвестное. Они все были одинаковыми. Они все вели себя одинаково. И поэтому Джойс хорошо изучил их повадки за много лет. Он выжидал солнечного, ясного утра и отправлялся к реке. Приходил безошибочно. Суеверные беглецы решались идти через пороги только при солнечном свете.
В точно рассчитанном месте, где река делала перед порогами последний спокойный поворот и втискивалась в ущелье, охотник делал засаду. Так же тщательно, как и на зверя. На высоте двадцати двух ярдов в каменной ложбине, между корней корявой анзейской сосны, Джойс был безнаказан.
Когда перед путешественниками внезапно открывалась вся величественная красота ущелья и белые буруны порогов, обессиленные люди цепенели и не двигались, как завороженные. Этого минутного замешательства Джойсу хватало, чтобы навести свой «бреме» на голову рулевого и выстрелить. Неуправляемая, посудина подхватывалась течением и устремлялась на самый страшный камень порога, за которым начинали свои дьявольские пляски гибельные водовороты. Но в самый последний момент лодку с перепуганной до смерти командой перехватывала быстрая струя, которая, двигаясь вопреки всем законам, выбрасывала свою ношу на небольшую косу, усыпанную речной галькой.
С одной стороны была река, с другой неприступная отвесная стена, на которой появлялся, как ангел смерти, Джойс и расстреливал оставшихся в живых. Затем он спускался по одному ему только ведомой тропе и забирал все, что могло его интересовать: патроны, порох, золото, книги и какие-нибудь яркие тряпки. Остальную поклажу сваливал обратно в лодку. Туда же и трупы. Отталкивал лодку длинным шестом, и она, разогнавшись по течению, благополучно разлеталась вдребезги на следующем пороге.
…Все происходило как обычно. На сплошной водной глади, прямо по слепящей солнечной дорожке двигался небольшой плот с поставленным на нем шалашом. На руле сидел худой, давно не брившийся человек. Он слезящимися глазами напряженно вглядывался вперед, стараясь угадать, что там, за очередным поворотом. Больше снаружи никого не было.
— Неохота, небось, помирать при таком-то солнышке, бродяга! усмехаясь, проворчал себе под нос Джойс, глядя в подзорную трубу на рулевого, тоскливо озирающегося по сторонам. Затем он отложил трубу и с удивлением посмотрел на небо. Солнечного дня как не бывало, была серая осенняя мгла и сгущавшиеся тучи, из которых сначала редко, а потом все сильнее стала сыпать снежная крупа:
«Вот наваждение. Господи», — подумал Джойс и тут же хватился плота. Поднес к глазам трубу — сплошная мутная пелена. И в это время неожиданно, сквозь мелкую барабанную дробь града, послышался тихий: скрип весла. Джойс перегнулся и обнаружил плот совсем рядом, под скалой. Моментально передернул затвор и прицелился.
«Бреме» повел своей мертвой пустой глазницей и замер.
Но неожиданно Джойс встретился взглядом с человеком, в которого собирался стрелять. Рулевой уставил зрачки в лицо своей смерти и не двигался с места. Раздался выстрел. Пуля в бессильной ярости сорвала с неотесанного плота кусок коры и, злобно шипя, ушла в глубину реки. Джойс чертыхнулся и побежал к заветной косе. Он никогда не промахивался, тем более с такого расстояния, а тут… «Ну, ничего. Сейчас все будет исправлено!»
Джойс появился на отвесной стене за несколько секунд до прибытия плота. Вот он стал поудобнее на одно колено…
«Проклятый бродяга! Он не отводит взгляда! Опять!!! Этот уродливый, худой, в лохмотьях! Стоит и смотрит!» У Джойса набегает слеза, режет глаз, мешает целиться. Но вот доходяга на плоту, глубоко вздохнув, отворачивается и подставляет спину. Тут уж охотник не промедлил. Двенадцатимиллиметровая пуля ударила точно в позвоночник и, пройдя насквозь, вырвала целый фонтан живой плоти.
Тело с мокрым звуком шлепнулось на бревна.
Уф! Джойс с облегчением выдохнул и, присев на большой холодный валун, устало вытер рукавом со лба пот. Мелкий град все так же часто моросил и приятно освежал разгоряченное лицо. Но что это? Опять посторонние звуки.
Джойс напряг слух. То ли плеск воды, то ли всхлипы. Поднялся с валуна так и есть. На плоту, крестом через труп мужчины, лежала женщина. Она была так же плохо одета, и почти беззвучные рыдания сотрясали ее плечи. «Бедная женщина, — подумал Джойс, — одна, здесь, на краю света, муж мертв. Должно быть, ей страшно и очень плохо». И, подумав это, он поднял ружье еще раз и пригвоздил женщину к телу мужа.