Исчезли надежды, а это дело такое — когда исчезает надежда, то документов по этому поводу не составляется, но все знают: все изменилось неотвратимо.
Теперь надежды были другие, и Мушкет говорил:
— Человечество не живёт с артефактов, человечество живёт с производства. Производству не нужны минералы Зоны. Ему нужно что-то другое, почти невидимое — как воздух.
Промышленности, к примеру, не нужны золотые самородки, промышленность живёт золотой пылью, мелкими фракциями — под них стоят на северных реках драги, их химическими способами выделяют из твёрдых растворов.
Зона нужна туристам и ювелирам — вот что я скажу.
Она нужна ещё романтикам, но с романтиками было проще. Они быстро выгорали, как мотыльки, прилетевшие из прохладного сада к огоньку лампы на веранде.
В первые времена я видел тут нескольких ребят с портретами Че Гевары на груди. Говорить об этих романтиках сейчас как-то неловко. Они давно погибли, и не мне глумиться над их наивными попытками установить вокруг саркофага царство мира и справедливости.
Первым делом они привозили в Зону свою подружку в хипповских фенечках и книгу Че Гевары «Партизанская война».
Мы хорошо знали летопись партизанской войны на Кубе. Мы были в юности не меньшими романтиками, чем наши отцы, для которых Куба была современностью, и не меньшими, чем эти городские мальчики и девочки, что хотели найти романтику вокруг саркофага.
Поэтому события, выросшие из мелких стычек, небольшой стрельбы («В то время у нас было девять винтовок с телескопическим прицелом, пять полуавтоматических винтовок, четыре простые винтовки, два пулемёта „Томпсон“, два автомата и одно охотничье ружьё 16-го калибра»), стали полномасштабной войной.
И тут, среди болот и холмов Зоны, они хотели замутить что-то подобное.
Вместо гангстерских автоматов Томпсона у них были Калашниковы, вместо «Гранмы» — катера на Затоне.
Батиста тут был виртуальный — Батистой служили бандиты и военные сталкеры. Тут некоторым романтикам пришёл конец — их вывели в расход, а их подружек, пустив по рукам, застрелили позднее.
Я тогда не мог понять, помогает ли книга «Партизанская война» в реальном создании группировок внутри Зоны.
В это бы я не верил, но один из выживших утверждал, что перед своим успехом выучил эту книгу наизусть.
По его словам, в этой книге как повидло внутри пирожка притаился настоящий учебник настоящей партизанской войны. Это не война в городе, не манёвренная война на равнине — все рекомендации привязаны к латиноамериканской географии. Че Гевара пишет: «…Из этого следует, что партизану надо действовать в малонаселённой местности… Он выражает волю огромных крестьянских масс, желающих стать подлинными хозяевами земли, средств производства, скота — всего того, к чему он стремился в течение многих лет и что составляет основу его жизни». Помимо рассуждений о социальном предназначении партизана, там были инструкции по созданию партизанского отряда — которые вполне годились для условий внутри Зоны.
Там среди текста были рисунки автоматического оружия, клейма на донных частях патронных гильз, а также учебные рисунки самого Че — устройство противотанкового рва, обучение стрельбе и прочие суворовские премудрости. Это не просто учебник по тактике и стратегии, а скорее учебник партизанской жизни с наставлениями вроде: «Важную роль в жизни партизана играет курево (сигары или мелко нарезанный табак для трубки). Курево — неразлучный спутник солдата. Для тех, кто курит, весьма кстати трубка. Благодаря ей табак расходуется более экономно, что особенно важно в те моменты, когда курево на исходе. В трубке можно курить и остатки сигар и табак из окурков».
Че Гевара был абсолютно актуален.
География меняется, а приёмы остаются прежними — «источники получения взрывчатки различны. Одним из источников могут служить невзорвавшиеся бомбы, сброшенные с вражеских самолётов. Можно также самим изготовить взрывчатку в партизанской зоне в подпольных лабораториях». А уж методика засад на войсковые колонны будто взята из сегодняшних газет.
И в царстве аномалий и мутантов всё это вполне годилось, потому что с наружной стороны Периметра было вполне буржуазное общество. Массовое безумие западной интеллигенции шестидесятых и семидесятых, связанное с романтикой революционного восстания, давно сменилось безразличной буржуазностью. Раньше, для поколения отцов тех мальчиков, что рвались внутрь, через Периметр, Че Гевара был у нас чем-то вроде экзотического фрукта, какой-нибудь маракуйи, вкус которого неизвестен и неизвестно даже, существовал ли он на самом деле. А для этих Че был реальностью.
Зона, исполнение желаний, мысль о том, что счастья хватит всем и никто не уйдёт обиженным, была для них не отвлечённым суждением, а прямым руководством к действию. Они пришли в Зону сличить романтический миф о восстании с трагической кровавой неразберихой, которая начинается потом, перемешивая плоть правых и виноватых с землёй.
Да только они создали две, нет — даже три секты. Доказали они только то, что экзотический фрукт давно уже пророс на нашем огороде, просто мы долго принимали его за обыкновенную картошку.
Две секты выкосили военные сталкеры.
Они просто окружали места проживания всей этой хиппоты, вооружённой автоматами Калашникова, и шарашили по площадям из ротных миномётов. Все эти сектанты, как правило, были укурены или не могли отойти от «ведьмина порошка».
Третья секта долго меняла точки и дислокации, дожила до нашего времени, и этот мой приятель сидел в своём бункере и приторговывал «ведьминой пылью» — какой-то наркотической супесью, что собирали около саркофага.
Он по-прежнему носил майку с Че Геварой. Че смотрел вверх, видимо, на дреды бывшего мальчика, а сам мальчик окончательно стал похож на колумбийского наркобарона…
* * *Я слушал Мушкета внимательно, пока не понимая, зачем мне нужны эти истории из летописного свода легенд о Зоне. Но они точно были мне нужны, как-то они оказывались важны для переосмысления моей жизни.
Прошло совсем немного времени, но мне казалось, что я тут засиделся.
Атос однажды улетел в Москву, и я слонялся без дела по комнате. Но вдруг что-то меня толкнуло — скорее всего это была чистая интуиция. Я выглянул в окно и увидел украинского полицейского в тёмно-синей форме. Он вышел из соседнего корпуса и теперь прогуливался по дорожке, рассматривая наши окна.
Это мне сразу не понравилось, и я пошёл к Гримо.
Он был не рад мне. Он вообще никогда не был мне рад — сомневаюсь даже, что он радовался чему-нибудь, кроме своевременной сдачи отчёта.
— Я, Роман Алексеевич, заявляюсь на поиск. Маршрут, прокладка и прочая документация уже у вас в компьютере.
Гримо поджал губы.
— Вам нельзя выходить одному. Более того, я не уверен, что Николай Павлович хотел бы, чтобы вы выходили даже в коллективный поиск.
— Об одиночном поиске речи нет. Я пойду с Палачом — он сказал, что поможет.
— Он хочет дополнительных денег? — озабоченно спросил Гримо.
— Нет. Вроде нет, всё в рамках контракта.
— Тогда хорошо.
Мы раскланялись — преувеличенно вежливо.
Наутро я вышел из домика, и, ёжась от утренней свежести, забежал в «Пилов».
Там я увидел знакомый капюшон. Палач пил свой кофе, медленно и со значением, будто причащался.
— Ну как? — это вообще означало что угодно.
— Нет, я не смогу, — сказал Палач, помедлив, — у меня работа подвалила.
Глава десятая
Зона, 7 мая. Эрик Калыньш по прозвищу Палач. Отправляясь в путь с богатыми людьми, никогда не знаешь, какими проблемами это обернётся. Охота на кровососа и битва со снорком.
Работа у него действительно подвалила.
Она была на грани закона, то есть незаконной, но редко наказуемой.
Но сначала нужно сказать об имени. Имена, на самом деле, — это самое важное, и всегда сначала нужно говорить о значении имени.
Кличку ему дали за то, что он носил старинную обрезиненную плащ-палатку — а там огромный капюшон, потому что плащ-палатка рассчитана на то, что её на фуражку натягивают.
Вот и пошло — «палач» да «палач».
У него и плащ-палатка пропала давно, а кликуха осталась.
Палач всегда говорил: «Я хабар принципиально не собираю. Я служу проводником. Раньше я водил туристов, в основном иностранцев — у меня прилично с языками. Теперь я у учёных, и всё прошлое не важно».
Но это была неправда, важно было многое, и прошлое тянулось к нынешним поступкам Палача, определяло их, иногда отменяло… Просто не все это могли видеть.
Вот, например, Мушкет считал себя учеником Палача и знал о нём много.
Но это была неправда, важно было многое, и прошлое тянулось к нынешним поступкам Палача, определяло их, иногда отменяло… Просто не все это могли видеть.
Вот, например, Мушкет считал себя учеником Палача и знал о нём много.
Но Мушкет, за исключением редких случаев, своего знания не проявлял.
Эрик Калыньш был среднего роста, рыжеватый, с жёсткими усами, красным лицом и очень холодными голубыми глазами, от которых, когда он улыбался, разбегались веселые белые морщинки. Улыбался он, впрочем, редко.
Проводник по кличке Палач хорошо помнил одну такую историю. Один небедный человек, приехал в Зону на зимнюю охоту. Его вывели на развалины старого завода, который в обиходе назывался «Корпорация монстров». Но сталкеры-проводники забыли его предупредить, что надо оттоптать снег вокруг себя, создать площадку для перемены позиции. Сам он не догадался, и вот когда большой как медведь монстр вылез из подвала, охотник не успел убежать — ноги его увязли в снегу.
Монстр схватил незадачливого гостя и стал грызть ему лоб.
Так, собственно, и кончилась охота. Потом выяснилось, что покойный был знаменитостью, и Палач сам видел заголовки газет «Зомби выгрыз мозг знаменитого писателя», «Нравственное начало съедено на Зоне».
Но это были издержки, под которыми всякий подписывался — коли уж хочется за Периметр.
А теперь у него были новые клиенты.
Это были муж и жена, что приехали в Зону с целью охоты. Охота была странной целью — все туристы делились для Палача на три категории.
Одни — румяные весельчаки с пивными животами. Они много о себе не думали и довольствовались путешествием в специально отведенные участки, которые и находились-то по ту сторону Периметра, на незаражённых территориях. Там не было радиации, не было аномалий и мутантов. Впрочем, была сделана поддельная «комариная плешь» с гигантским магнитом, куда при известной сноровке броска и точности кидающего, легко засасывало гайки. Был неопасный искусственный ржавый пух, который пускала машина, ранее делавшая мыльные пузыри в киевском Парке культуры и отдыха. Время от времени в кустах поднимались резиновые зомби, по которым радостно палили все — и проводники и туристы.
Всюду была жизнь — и деньги капали: как и за пребывание на этой фальшивой Зоне, так и за страховку этого пребывания.
Самое интересное в этом было то, что все знали, что зона фальшивая.
Виной всему Интернет. Естественно, что все пользовались и GPS, но благодаря блоггерам, что постили в своих уютных дневниках фотографии и отчёты, скоро стало понятно, что каждый раз зомби появляется в одних и тех же кустах. Каждый раз до Монолита не удаётся дойти по совершенно объективной, но одной и той же причине. Всё повторялось — и даже лица каких-то бандитов из непоименованных группировок, что пытались напасть на отряд туристов.
Но оказалось, что это всех устраивает. Хозяев аттракциона устраивали деньги, туристов устраивала возможность врать у себя на родине о пережитом, причём всем не объяснишь, что это — подделка.
Палач даже всерьёз не презирал этих людей. Он и за людей-то их не считал. Разве это люди, что хотят отдать свои деньги не за что-то реальное, не напиться наконец, а отдать заработанное за очевидный обман.
Вторая категория была трагической, и Палач её избегал.
Это были люди, что всерьёз хотели, чтобы их желание исполнилось. Некоторые сталкеры-проводники их тоже обманывали. Обычно их действительно водили по Зоне, и за большие деньги они тайно пересекали Периметр, но ни до какого Монолита их не доводили. Проводники вместе с ними спускались в один из тоннелей, долго гоняли по кругу, а потом заявляли, что они находятся в специальном штреке под реактором. Этот штрек был якобы прорыт московскими метростроевцами для контроля обстановки — на самом деле проводник и его подопечные стояли в никому раньше не интересной части тоннеля. Просто стены тут были покрашены чёрным, и повсюду торчали ведущие в неизвестность трубы.
И вот тогда люди рушились на колени и начинали просить у Монолита здоровья себе или близким, чтобы сын-даун стал нормальным мальчиком, чтобы дочь выздоровела, чтобы исчезла раковая опухоль у отца, чтобы случилась ещё тысяча чудес, о которых говорилось тихо, так что не слышали проводники.
Но на этом деле сталкеры, даже самые циничные, долго не выдерживали.
Некоторые вешались, довольно много проводников к фальшивому Монолиту как бы невзначай шагнули в аномалии, вмиг испепелившие их или же разорвавшие их тела.
«Бог есть, — говорил учитель Палача. — Бог есть, только не всем виден».
Палач только один раз провёл одну женщину к фальшивому Монолиту. Она долго трогала дрожащими пальцами холодный бетон, а обратно ему пришлось тащить клиентку на себе. Когда они прощались, Палач смотрел в сторону, и его внутренности жгло, будто от смертельного лучевого удара.
На его удивление, через два месяца на адрес бара, где он просиживал день за днём у стойки, пришло письмо из Австралии. Женщина благодарила его, потому что сын её выздоровел.
В тот день, ошарашенный, он напился как последний сосунок и дал себе зарок никогда, никогда, никогда не повторять этого опыта.
Слово, данное себе и неназываемым им силам, Палач держал крепче военной присяги.
Но была ещё третья категория клиентов — это были специальные заказы. Заказы от научников (иногда в Зону нужно было доставить не человека, а контейнер с аппаратурой, убедиться в его исправности, а потом снять) или принести образцы воды и почвы.
Бывали заказы от военных, которые прекрасно понимали, что можно сунуться в незнакомое место, но лучше скинуться и дать немного (или много) денег, чем потерять трёх-четырёх бойцов.
Палач любил такую работу — она была опасной только внутри Периметра, но вовне придраться к нему нельзя.
Мужчина и женщина, американцы, вышли на него через посредника. Сперва у Палача было впечатление, что всё это психологические штучки. Совет психолога для сбережения брака, или ещё что-то.
Он не вдавался в подробности — не его это дело.
Мужчина сказал, что ему нужно убить кровососа. Убить и всё, именно кровососа и только его. Американец был очень высокого роста, очень хорошо сложен, если рост баскетболиста не считать недостатком. У него были тёмные волосы, аккуратно подстриженные как у офицера. Палач отметил, что клиент кажется очень молодым — вряд ли ему больше тридцати пяти.
Сама по себе охота на кровососа была ненаказуемой.
Обычно богачи оформляли себя как независимых исследователей-зоологов — за деньги можно было сделать всё. Наказуемым актом был вывоз за пределы Периметра живого материала или живого, ставшего мёртвым.
А кровосос был королём фауны внутри Периметра. Высокий, чуть выше среднего человека, чрезвычайно сильный.
Все узнавали его, даже на размытых фотографиях, по специфическому ротовому отверстию. Не было комикса о Зоне, где кровосос не раскрывал бы свой рот, наполненный игловидными зубами.
Эрик ходил к учёным и из любопытства смотрел на препарированного кровососа — с коротким пищеводом и огромным желудком, который занимал почти всё туловище. Было интересно посмотреть то место, где можешь как-нибудь оказаться. Вернее, где может оказаться твоя выжимка. Сухой остаток жизни — крохотная мумия — окажется потом в кустах и её подъедят крысы.
Эрик тогда стоял в сторонке, а учёные пили горилку за другим столом. На одном столе лежал разрезанный труп, а люди в белых халатах резали сало и хлестали водку за другим, стоявшим рядом. Это Эрик одобрял — цинизм спасает разум.
Учёные при этом спорили, как кровососы размножаются и характерен ли для них гермафродитизм или нет. Причём и те, и другие спорщики время от времени тыкали пальцем в труп, лежавший у них за спиной. Видимо, он подтверждал одновременно разные их версии.
Как хороший сталкер-проводник Эрик знал повадки всякой твари, охотно рассказывал о них туристам, но понимал, что всё в Зоне условно.
К примеру, кровосос очень любил комнатную (или близкую к комнатной) температуру — потому что его тело собственной постоянной температуры не имело и подстраивалось под окружающую среду. Но однажды он увидел кровососа, спокойно прогуливающегося по снегу и явно не очень страдавшего от холода.
Палач собрал группу из трёх человек и через некоторое время они были готовы отправиться в путь.
Но вдруг всё осложнилось.
Американка пришла к Палачу в номер, когда они остановились в гостинице при баре «Пилов». Гостиница пустовала, но условия там были очень хорошие.
Причина сложностей была в том, что Американец ужасно трусил, он начал трусить уже на подходе, задолго даже до того, как они встретились. Жена им была чрезвычайно недовольна, ей было стыдно перед людьми, стыдно перед собой, перед прожитой с мужем-трусом жизнью. И, видимо, чтобы отомстить, пришла в номер к Палачу — всё равно её муж оплачивал обе комнаты.