Я закачал головой, поражаясь безумию любви.
— Ладно, что в этом плохого?
— Как я могу пригласить Салли на танец? — спросил он потеряно. — Ведь мне надо будет купить ей букет цветов… и мои ботинки почти уже развалились. Па не знает, как наскрести мне деньги на новые ботинки или на букет цветов.
Я сочувственно кивнул.
— Да, смотри, у меня тоже не все в порядке, скоро начинаются тренировки по бейсболу, а все, что у меня есть — это лишь старая перчатка. И карту с Гровером Кливлендом я до сих пор не нашел…
— Гровер Кливленд? — спросил он. — Карты с ним продаются в некоторых магазинах в Норз-Сайде. Я слышал, как мальчишки спрашивали в магазине карты с Уорреном Джи Хардингом.
— Боже праведный! — воскликнул я. — У меня есть лишний Уоррен Джи Хардинг!
В моих венах закипела кровь. Я побежал за велосипедом и увидел, что в переднем колесе не было воздуха.
— Я помогу тебе его накачать, — сказал Арманд.
Через полчаса я был в Норз-Сайде, где у небольшого магазина несколько мальчишек раскладывали на тротуаре карты. Негромко, но четко я произнес: «Президент Гровер Кливленд. Я за ним!»
Когда Арманд уходил на танцы, все нарядились так, будто на дворе было воскресенье. У него под мышкой была небольшая зеленая коробка, в которой был корсажный букетик. Я сидел на перилах балкона, свесив ноги. В нашем квартале было тихо, потому что «Френчтаунские Тигры» тренировались на стадионе «Даджет», готовясь к открытию сезона первой своей игрой.
Я думал об Арманде и смешном выражении его лица, когда он стоял перед зеркалом в спальне. Я старался не смотреть на его новые черные ботинки.
«Любовь», — пробормотал я.
Весна наступила панически и внезапно, когда однажды утром одновременно расцвели сразу все яблони, и подули ароматные ветры. Все окна раскрылись настежь, и швабры сметали с подоконников пыль, что заняло весь тот день, потому что женщины приступили к уборке своих домов. Меня озадачила моя апатичность. Разве не предполагалось, что солнечный весенний день должен поднять настроение, сделать его ярким и веселым?
Я обернулся на звук шагов, идущий от лестницы. Роджер Луизье поприветствовал меня кислой миной.
— Я думал, что ты тренируешься с «Тиграми», — сказал я.
— Ролли Тремайн, — сказал он. — Не могу его терпеть, — его кулак изо всех сил врезался в перила балкона. — Христ, почему именно ему должен был достаться Гровер Кливленд? Ты бы видел, как он задается, и вдобавок он никому не позволяет прикоснуться к своей перчатке…
Почувствовав себя, как Бенедикт Арнольд, я понял, что мне нужно признаваться в содеянном.
— Роджер, — сказал я. — Это я достал карту с Гровером Кливлендом в Норз-Сайде. И это я продал ее Ролли Тремайну за пять долларов.
— Ты, что — сумасшедший? — в его глазах было отчаяние.
— Мне срочно были нужны деньги.
— Господь… — Роджер стоял, как вкопанный и качал головой. — Зачем ты это сделал?
Я смотрел ему вслед. Он уже был ко мне спиной и начал спускаться по лестнице.
— Эй, Роджер! — окликнул я его.
Он обернулся ко мне с взглядом незнакомца, будто прежде он никогда еще меня не видел.
— Что? — спросил он плоским голосом.
— Мне нужно было это сделать, — сказал я. — Честно.
Он не ответил. Он уже нащупывал на заборе ослабшие доски, которые я ему как-то показал.
Я подумал об отце и Арманде, о Ролли Тремайне и Гровере Кливленде. Мне захотелось исчезнуть, чтобы мой след тут же простыл. Но уйти было некуда.
Роджер отодвинул свободную доску в заборе и проскользнул в щель, а я почувствовал себя предателем. Разве не думаешь, что почувствуешь себя лучше, сделав что-нибудь прекрасное и благородное?
Моментом позже две руки схватились за верхнюю кромку забора, и появилось лицо Роджера.
— Тебе точно нужно было так поступить? — завопил он.
— Да! — крикнул я в ответ. — Это было важно!
Его лицо расслабилось и смягчилось, И я услышал его голос с другого конца огорода мистера Тибодё.
— Ну и черт с ним.
— Увидимся завтра! — завопил я.
Мои ноги, свешивающиеся с перил, снова закачались. Собирающийся сумрак смягчил острую кромку забора, черепицу крыш и отдаленный шпиль церкви. Я еще долго продолжал сидеть, ожидая, когда у меня, наконец, поднимется настроение.
Еще одна девушка Майка
Весь ужас был в том, что о ее пороках я узнал прежде, чем сам Майк. Я не отнесся к этому серьезно, потому что, в конце концов, она была всего лишь ребенком — девятиклассницей, и в отличие от Майка, я не был ею столь увлечен. И, наконец, мне стало жалко их обоих — кого из них больше, я так и не понял. Однако она была всего лишь еще одной его девушкой. Возможно, я ему завидовал. Завидовал его молодости, наблюдая, как однажды, услышав хриплый клаксон, он выбежал на лужайку к друзьям, приехавшим за ним на машине. На дороге стоял алый «MG». И во что было трудно поверить, что в него смогло поместиться столько людей. Машина напоминала некоего монстра со всеми торчащими из него руками и ногами. Новая подружка Майка сидела на заднем сидении. Мы с Элли раньше ее еще не видели. Он начал дружить с ней недавно. Майк всегда знакомил нас с каждой своей новой девушкой неохотно, потому что они появлялись у него и тут же исчезали, вчера они сходили в кино, а через неделю о ней уже никто не мог и вспомнить. Тут я увидел, как она в мольбе навстречу ему распростерла свои руки, и Майк тут же исчез в машине. В окне промелькнула лишь копна длинных темных волос, закрывшая его, и ее приятное лицо. Они спешили на пляж. Мотор взревел, и громкая музыка вырвалась из открытых окон. Взвизгнула резина, и алое тело машины рванулось вперед. За рулем сидел Алекс. Главным в его жизни, очевидно, было удовольствие от страха. В последний момент показался Майк, на прощание махнув нам рукой.
— Счастливые дети, — сказала Элли. Ее голос меня напугал. Я думал, что она была где-то на кухне и занималась обедом.
— Если этот сумасшедший Алекс по дороге их всех не убьет.
— Я бы не хотела снова вернуться в восемнадцать, а как ты, Джерри? — спросила она.
Я подумал о поездке на машине со сладким ветерком, о блестящем на солнце пляже, плещущихся волнах, неистощимой их энергии и девушках в бикини.
— Думаю, что нет, — неуверенно ответил я.
— Врешь, — засмеялась она. — Не рассказывай мне, что твой опасный возраст прошел.
Мы были женаты двадцать один год, и ей все еще удавалось заставить трястись мои коленки, лишь повернув голову и посмотрев на меня искоса.
— Мой возраст всегда был опасным, — сказал я, скорчив ей гримасу привидения.
— Интересно, почему она?
— Что она? — спросил я.
— Последняя подружка Майка?
— Как и все остальные, — ответил я.
Все девушки, которых Майк приводил в дом, были будто из одного инкубатора. Длинные волосы и короткие юбки, или длинные волосы и бедра, плотно обтянутые потертыми джинсами. Все они были вежливы и выглядели опрятно, все были накачаны полным комплексом витаминов еще со дня их рождения и начинали посещать дантиста с трех- или четырехлетнего возраста. Им нравились одни и те же песни из «Лучших Сорока», и они пахли одними и теми же духами. Их лексикон был обогащен такими словами, как «круто» или «тяжело», которые они вставляли в каждую свою фразу. Будучи выпускником средней школы, Майк увлекался баскетболом, английским языком и девушками. Английским, может быть, и нет, но это был единственный предмет, по которому у него в табеле были оценки «А». Хотя он был в ведущей баскетбольной команде школы, начиная с девятого класса, тренер больше держал его в запасных из-за его среднего роста, чтобы тот не слишком пропадал среди остальных, всех этих гигантов. Но Майк был послушным игроком, он умел выстроить игру и играл с большим удовольствием. Как-то раз в прошлом году, когда я сидел среди зрителей, перед самым финальным свистком он красиво провел мяч и забросил его в сетку так, что тот не коснулся обруча. Он обернулся, чтобы убедиться в своей позиции, и наши глаза встретились. Он улыбнулся, и его улыбка была чудом триумфа и гордости. На короткий момент Майк снова стал для меня мальчиком, которого я учил плавать и ловить рыбу, с которым мы могли долго ходить и болтать напролет где-нибудь в субботу. Позиции игроков и приветствия болельщиков для нас обоих не существовали. Мы были просто отец и сын, и этот момент был для меня еще более ценен, потому что я знал, что такие контакты между нами будут все реже и реже. Какое ему дело могло быть до отца, когда при виде его все девушки начинали прыгать и визжать?
Так на этот раз обернулось, что эта его новая девушка была из группы поддержки их баскетбольной команды. Ее звали Джейн, что было новым. Я ожидал нечто похожее на Дебби, Донну или Синди. Ее волосы водопадом спускались на ее плечи, разделяясь строго посередине, а в глазах сияла синева бесконечной глубины. Она выглядела опрятно, и у нее были идеально ухоженные зубы. И еще ее любимым словом было «вау», которым она выражала удивление и восхищение.
Майк был ею ослеплен, хотя, если быть откровенным, то она была точной копией девушки, чье имя я забыл — Майк приводил ее домой несколькими неделями до того. Он не мог оторвать от нее глаза и жадно поедал ее взглядом, как только она оказывалась рядом с ним. Его даже совсем не раздражали ее «вау», произносимые по два раза в минуту, как, например: «Вау — какая тяжелая песня» или «Вау — какой изящный свитер». Слово «изящный» она любила почти так же, как и «вау». Когда одними и теми же повторяющимися словами украшено каждое предложение, то это начинает раздражать, особенно, если ты это слышишь в любой другой комнате, пытаясь собраться, чтобы продолжить чтение книги или чтобы спокойно посмотреть телевизор.
Можно сказать, что мне уже удалось привыкнуть к шуму молодежи в нашем доме. Иногда по выходным Энни приглашала в дом своих друзей по колледжу на спонтанные вечеринки с песнями и смехом. Джулия (ей было четырнадцать) приводила с собой компанию помладше, и некоторые из ее подруг стремились познакомиться с Майком. И, казалось, что телефон звонил не прекращая, на диске проигрывателя всегда крутилась пластинка, а телевизор никогда не выключался. Элли называла это «дружеским вторжением», но мне это казалось «дружеским» лишь, когда дверь моей комнаты была плотно заперта.
Джейн стала частью этого «вторжения» и шума на продолжении последней осени и баскетбольного сезона. Майк участвовал в каждой игре. Один из «Голиафов» переломал себе лодыжку, и на долю Майка выпало его заменить. Он мог опустить глаза, забросив очередной мяч в корзину, и Джейн тут же начинала прыгать в радостном триумфе. Пять девочек группы поддержки, как обычно, были на трибунах, и иногда я не мог выделить ее среди других.
Снег пошел рано, и по выходным, а иногда и по вечерам обычных дней они уходили на каток или в лес, чтобы прокатиться на коньках или на лыжах. «Молодые почем зря тратят силу», — как-то сказал я Элли. Майк провалил контрольную по алгебре, и к нам домой пришла предупредительная открытка.
«Нужно поговорить с ним», — сказала Элли.
Что я и сделал. Он пообещал быстро улучшить свои оценки также и по другим предметам. «Что ты думаешь о Джейн, Па?» — спросил он. — «Ты ничего в ней не находишь?»
— Именно сейчас я бы предпочел поговорить об алгебре, Майк.
— Знаю, знаю, — сказал он, вздыхая. — И знаю, что ты обвиняешь Джейн в моих плохих отметках, и тебе не нравится то, что провожу с нею все свое время. Возможно, где-то я напортачил, но она не имеет никакого отношения к контрольной по алгебре.
— Я ее не виню, — ответил я. — Она — приятная девушка, Майк, но в твоей жизни она лишь на время. Сегодня — тут, а завтра — там. Но вот твои отметки будут важны для тебя в будущем — для колледжа, университета. Ты не можешь позволить себе так пренебрегать учебой.
— Она — не на время, Па. Я полагаю, что она — сегодня здесь, и завтра она никуда не денется.
— Как долго продолжаются ваши отношения?
— Четыре месяца и три дня, — сказал он.
— Для тебя — это рекорд, не так ли? — спросил я.
— Она ведет счет дням, — сказал он. — И напоминает мне об этом каждый день, — не смотря на то, что мы тесно сидели рядом, он внезапно оказался где-то далеко. — Джейн. Она — больше, чем другие…
Я позволил Майку не объясняться по поводу алгебры. Сам, ничего не говоря, просто кивал, слушая его замечания о Джейн.
У меня однажды была возможность увидеть ее глазами Майка, когда она пришла как-то в воскресенье. У нее на голове была шапка, глаза блестели, она нерешительно улыбнулась и сказала: «Хай, мистер Крофт».
Я перестал бороться с газетой, позволив ее листам беспорядочно упасть на пол.
— Можно войти? — спросила она.
Мы никогда не обменивались словами более чем в приветствии. Я наблюдал за ней, за тем как она вошла в дом и села на пол в позу Будды. Ее длинные волосы светились от чистоты. Когда она откинула их назад, то ее лоб открылся, обнажив прыщики — созвездие боли. Это, пожалуй, было единственным, что делало ее более похожим на человека, нежели на модель для демонстрации шампуни из телевизионной рекламы. В возрасте Майка я бы ослеп от одного блеска ее волос.
— Ладно, — наконец, сказал я, заметив, что у нее в руке какой-то сверток.
— Вау! — произнесла она, втягивая слово, словно воздух при вздохе. — Мистер Крофт, я знаю, что не должна вас беспокоить, но…
Я попытался скрыть свой собственный вздох: мне было ясно, что ей было надо. Не смотря на то, что нанявшая меня компания занималась предметами искусства, и даже год назад я преподавал технику рисунка в колледже, теперь я оказался вовлечен в административные дела, что требовало годами не прикасаться ни к кисти, ни к карандашу.
Она развернула сверток.
— Мне нужно кому-то это показать. Тому, кто знает всю «тяжесть» искусства. Наш преподаватель живописи — он «тормоз».
— Тормоз?
— Понимаете, хоть кол на голове чеши.
«И вообще», — подумал я, — «Твой учитель — тормоз он или нет, вероятно, путь к сердцу парня лежит через одобрение его отца».
Я рассматривал ее рисунки, ландшафты: одно и то же дерево было на каждом ее эскизе, и все было совершенным, даже слишком совершенным. Деревья были будто струны, натянутые на арфе, будто это была не живопись, а геометрия или чертеж какой-нибудь сложной машины. Все же, какая-то доля таланта у нее была, как, наверное, у тысяч, у миллионов других. Какое-то время мы разговаривали о ее работах, и я, конечно, поощрял ее старания. Это был приятный разговор. Ее «вау» и «тяжело» не были столь раздражающими, как при восхищении и улыбке в один и тот же момент.
— Я действительно ценю ваше внимание, мистер Крофт, — сказала она, вставая. — Как можно вас отблагодарить?
Позже, проходя мимо двери в кухню, я видел ее вместе с Элли. Они обсуждали рецепты. Джейн все время «ваукала», пока Элли переписывала ей свой особый рецепт кофейного торта: путь к сердцу парня лежит также и через кухню его матери.
Но очевидно Джейн уже столкнулась с тем, что ее избегают. Несколько дней спустя Майк объявил, что он дал согласие стать фотографом для журнала выпускников его года.
— Майк, ты что, будешь заниматься тем, что не связано с девушками или баскетболом? — спросила Джулия.
Майк проигнорировал ее вопрос.
— Да, это будет забирать немало времени, но классный руководитель думает, что внеклассная работа поможет мне в успеваемости.
— А что алгебра? — спросил я.
Этот вопрос он ожидал.
— На этой неделе я получил «А»-минус по контрольной и «B»-плюс на прошлой неделе, — сказал он.
— А что Джейн? — спросила Джулия, крутя глазами по сторонам. Ее обычно просили, чтобы не вмешивалась, и она безучастно наблюдала за романами Майка, как за развитием событий мыльной оперы по телеканалу для домохозяек.
— И что Джейн может с этим сделать? — спросил Майк.
— Хорошо, баскетбольные тренировки и вся эта возня с фотографиями, но когда же ты ее видишь? — спросила Джулия, в душе почувствовав удар.
— Смотри, дитя, — он всегда называл ее так, когда она успевала изрядно ему надоесть. — Джейн живет, чтобы над всем и всеми брать верх. И как бы то ни было, я думаю, что наши с ней отношения нуждаются в передышке.
Джулия чуть не подавилась.
— О, боже, этого я еще не слышала.
Элли пришла на выручку:
— Как говорят: «Чтобы быть вместе, нужно пространство». Когда в семье две девочки-подростка, то нет пророка в своем отечестве.
Мы с Элли были хорошо знакомы со всеми девушками Майка, и знали, как быстро охладевали его отношения с каждой из них, но в данный момент Джулия была первой, чтобы сказать об этом вслух. Происходящее становится понятным, когда проясняются намерения. Помимо нового увлечения фотографией, Майк, готовя домашнее задание, внезапно стал очень добросовестным и аккуратным. Кроме того, его баскетбольная команда стала возможным участником в первенстве района, что означало дополнительные тренировки по выходным: «Можешь себе это представить, Джейн? Одержать первенство района…» Я слышал, как он разговаривал с ней по телефону, когда проходил мимо. Бывали времена, когда все их телефонные беседы были тайной от всех, когда змея телефонного шнура уводила в его комнату, а дверь плотно закрывалась. Сейчас он мог в полный голос разговаривать с ней по телефону посреди салона или в прихожей, не замечая находящихся рядом.
— А, как Джейн сейчас? — спросила Джулия, старательно пережевывая ужин.
— Замечательно, — ответил Майк. — Передай картошку…
— В последнее время она что-то здесь не появляется, — упорствовала Джулия.
— Сегодня вечером мы идем в кино.
— Большое дело, — захихикала Джулия.
— Кому до этого есть дело? — спросил Майк.
Но никто не ответил. Каждый был занят едой, хотя я заметил, что Майк не доел свой бифштекс, который обычно он поглощал, не моргнув и глазом, при этом забывая о десерте.