– Тебя как зовут? – я решила перейти с продавщицей на «ты».
– Клеопатра.
– Красиво, – улыбнулась я. – Со мной проще – Лампа.
Клеопатра подняла голову к потолку:
– Погасла? Которая?
– Меня так зовут – Лампа!
Продавщица снова захихикала.
– Я думала, тока мои предки дураки, но твои, получается, еще круче. Свои зовут меня Клёпой. Ладно, спрашивай.
– Помнишь, что случилось с девушкой?
– А то нет! – поежилась Клёпа. – Не каждый день в магазине покупатели мрут. Ох и влетело мне от Рахмета…
– От хозяина?
– Ага.
– За что?
– Не понравилось ему появление милиции. Орал, как взбесившийся барсук: «Почему ты разрешила бабе тапки тут отбросить?» А я откуда знала? На ней не было написано: «Сейчас помру». Выглядела нормально, разговаривала вежливо, потом брык – и нету.
– Давай-ка подробно, в мельчайших деталях.
Клёпа скривилась.
– Пожалуйста! – взмолилась я. – У меня тоже есть начальник, вроде твоего Рахмета. Если не нарою интересных сведений, скандал закатит.
– Это они могут, – с сочувствием кивнула брюнетка. – Погоди, щас все вспомню.
Я вся превратилась в слух.
День, когда скончалась Фира, начался для Клёпы крайне неудачно. Утром она порезала палец, запачкала кровью белую юбку, а потом, открывая магазин, попала по больному месту щеколдой, и красные капли оросили футболку. Кое-как застирав ее, Клёпа устроилась за кассой, и тут косяком пошли идиотки. Они входили в торговый зал, окидывали взглядом полки и, произнося одну и ту же фразу: «Сапоги не нужны», – быстро уходили прочь.
Ни одна из них не удосужилась пройтись по залу. А на одном стеллаже, между прочим, полно босоножек. Конечно, продавщице следовало сказать об этом женщинам, но Клёпа, расстроенная из-за травмированного пальца и двух испорченных вещей, предпочитала помалкивать. В конце концов, она получает твердый оклад, ей плевать на выручку Рахмета.
Около полудня наступило затишье, Клёпа спокойно читала журнал, когда в магазинчик вошла худенькая девушка. В отличие от остальных, она внимательно изучила ассортимент и спросила:
– Зелененькие сабо тридцать восьмого размера есть?
Клёпе страшно не хотелось шевелиться. Чтобы отделаться от покупательницы, она уже хотела соврать: «Нет, остались лишь маленькие». Но девушка вдруг сказала:
– Знаете, я копила на купальник, да заначку стырили. А тут деньги мне неожиданно перепали, вот и хочу обновку купить. Боюсь, как бы бабки опять не украли.
– Сейчас принесу, – устыдилась Клёпа и пошла в подсобку.
Когда она вернулась, в торговом зале творилось форменное безобразие. По залу с визгом носились озорники детсадовского возраста. Малыши уронили часть сапог, а их мамаша – растрепанная черноволосая смуглая тетка, – держа на руках худосочное создание в красном чепчике, сосредоточенно изучала ассортимент.
Клёпа сунула девушке коробку с сабо и возмутилась:
– Здесь не парк развлечений!
– Я хочу купить сапоги, – заявила баба и села на банкетку.
Дети, поняв, что мать временно забыла о них, устроили новый шабаш. У Клёпы закружилась голова, к горлу подступила тошнота.
– Успокойте их, – попросила она женщину.
– А то ж детки! – отмахнулась мамаша. – Им положено шуметь!
– Они другим мешают, – возразила Клёпа. – Видите, у окна девушка обувь примеряет.
– Заткнитесь! – заорала мамаша на ребятишек. Они перестали визжать, зато завелся карапуз у нее на руках – завизжал, как поросенок, увидевший хозяина с тесаком в руке.
– Как вы их выносите? – не сдержалась Клёпа.
– Кого? – изумилась покупательница.
– Детей! – рявкнула продавщица. – С ума сойти можно от их гвалта!
– Че? Сюда надо одной заходить? – пошла в атаку тетка. – Кровиночки мои тебе поперек горла? Своих родить не можешь, так чужих ненавидишь? Думаешь, эксклюзивом торгуешь? Говнодавы одни на полках стоят!
Клёпа вообще-то не дает себя в обиду, наглых хамок она легко ставит на место, но в то мгновение ей неожиданно стало совсем плохо. Желудок, словно скоростной лифт, стартовал вверх, лоб похолодел, а уши, наоборот, горели огнем.
– Наверное, на меня так суета подействовала, – объясняла она мне сейчас, – столько капризных детей разом к нам не заходило. Ну приведут одного, двух, те сядут на диванчик и ждут. А чтобы так носиться… Вот поэтому башку мне и заломило.
В общем, Клёпа чуть не свалилась в обморок. У нее сильно застучало в ушах, заколотилось в груди, задергалось в низу живота. И вдруг внезапно наступила тишина.
– Больше я сюда ни ногой! – ворвался в уши Клёпы противный голос многодетной мамаши. – И всем во дворе расскажу, как здесь покупателей встречают! Пошли, ребята!
Малыши высыпали на улицу, тетка ушла следом.
– Я еле-еле в себя пришла, – вздохнув, сказала Клёпа. – Прямо колотило всю! Такое ощущение было, будто я пьяная, и спать хотелось. Я еще подумала: замуж выйду – больше одного не рожу.
– Я тоже не люблю шума, – согласилась я.
– В клуб я нормально хожу, а ведь там музыка орет, и ничего! – недоумевала Клеопатра. – Но тут меня натурально повело!
– День с утра не задался, ты понервничала из-за пальца, – посочувствовала я. – Или, может, погода менялась, вот давление и запрыгало. И еще. Чужие дети вообще раздражают. Своим-то простишь любое безобразие, а посторонним нет.
– Знаешь, что меня больше всего обозлило? – призналась Клёпа. – Ладно, мелкие шкодили, что с них возьмешь, они ж маленькие. Мамаша, дура, нарожала сто штук, а воспитать не может. Но с ней девчонка была, уже взрослая. Так та сидела и вязала! Видела, как братья и сестры безобразничают, а не остановила их.
Глава 10
Я сделала стойку.
– Вязала? Спицами?
– Да, – кивнула Клёпа. И фыркнула: – Типичная пофигистка! Вон там пристроилась, в кресле. Может, она больная? Походка у ней странная, бочком как-то ходит.
Я попыталась сложить картинку:
– У матери было много малышей?
– Ну да, – с раздражением из-за моей бестолковости сказала Клёпа. – Точное число не назову, они носились туда-сюда, взад-вперед, шмыг-брык! Может, четверо? Или пятеро! Мельтешили мухами! Как вспомню, так тошнит. Интересно, бывает аллергия на детей?
– Вполне вероятно, – пробормотала я, – на свете всякое случается. А возраст у безобразников какой?
– Не знаю.
– Совсем крошки?
– Они разговаривали. Но не школьники.
– Лет шесть?
– Нет, меньше.
– Пять?
– Скорей всего.
– А еще девочка-подросток?
– Ну да! – всплеснула руками Клёпа. – Взрослая совсем, лет тринадцати. Я в таком возрасте вовсю матери помогала, а если не хотела, то живо затрещину получала. Эта же сидела и вязала! Ни малейшего внимания на младших. Правда, послушная, едва маманька уходить приказала, вскочила и вон кинулась, ни слова не говоря. Ну и семейка!
– Значит, ты ушла в подсобку за сабо, вернулась – в зале суета, а девица вяжет, сидя в кресле? – подытожила я.
– Верно.
– И что случилось после ухода этой орды?
Клёпа наклонилась, достала из-под прилавка бутылку воды, сделала глоток и стала загибать пальцы на руке.
– Я посидела секунду, подождала, пока сердце успокоится. Собрала расшвырянную обувь, поставила ее на стенд, подошла к покупательнице. И тут… бр…
Продавщица поежилась.
– Девушка сидела на диванчике, привалившись к стене и опустив голову. Я сначала подумала, что ей тоже от гама плохо стало, ну и позвала осторожно: «Эй, хотите водички?» Ответа не дождалась, потрясла за плечо… А она – брык! Вау! Жуть! Жесть! Выскочила я на улицу, хотела заорать, но удержалась. Позвонила в милицию, а уж потом Рахмету. Думаешь, хозяин после того, как менты укатили, меня домой отпустил, сказал нежно: «Иди, Клёпочка, отдохни, ты столько пережила, вот тебе премия, купи себе новую юбку»? Фиг! Велел до полуночи в магазине куковать. Гад!
– Как звали женщину с детьми?
– Я с ней не знакомилась.
– Опиши внешний вид многодетной.
– Э… во такая, высокая. Или у нее каблуки были? Ну… типа… нормальная…
– Цвет волос?
– Темная, кудрявая, волосы длинные, лицо желтое.
– Глаза?
– Не видела.
– Особые приметы? Шрамы, родинки, какое-нибудь уродство – заячья губа, например? Слишком оттопыренные уши? – без всякой надежды на успех вопрошала я.
Мой друг мент Володя Костин частенько повторяет:
– Свидетель – главная беда дознавателя. Ничего не видит, не слышит, плохо соображает. Как начнет описывать человека, мама родная!.. Суммируешь показания и не знаешь, то ли смеяться, то ли запить с горя. Портрет получается – заглядение: двухметровый карлик, лысый кудрявый блондин с черными волосами, одетый в джинсы и вечернее платье, шел с собачкой-птичкой на поводке со средней скоростью сто километров в час. Вот и ищи такого, да поскорее!
Клёпа, выслушав мои вопросы, вытянула губы трубочкой и сообщила:
– Вроде между бровями у ней торчала бородавка. А так тетка совсем обычная. Как я и ты.
– Но мы с тобой мало похожи. Я блондинка, ты брюнетка, цвет глаз разный, одежда тоже!
– Но мы с тобой мало похожи. Я блондинка, ты брюнетка, цвет глаз разный, одежда тоже!
– Так ведь мы женщины, – подвела черту Клё-па. – И та баба, не мужик.
– Здорово! – согласилась я. – Это сильно сужает круг поисков. Ну вспомни хоть что-нибудь! Некую странность, деталь, удивившую тебя…
– А зачем тебе эта тетка? – заинтересовалась Клеопатра.
– Тайна следствия, – отмахнулась я. – Но мне очень надо отыскать ту мамашу.
– Была одна непонятка! – вдруг заявила Клёпа.
– Какая? – обрадовалась было я.
– Не помню.
– Вспоминай! – потребовала я.
– Вышла я из подсобки… – нараспев заговорила продавщица, – держала в руках коробку… увидела детсадовцев, мамашу ихнюю, услыхала про сапоги и изумилась…
– Чему?
– Щас и не соображу! А тогда шум стоял, мысль в голове какая-то мелькнула и ушла. Не помогла я тебя?
– Спасибо! Очень тебе благодарна! – заулыбалась я. – Последний вопрос. Эта тетка здесь раньше не появлялась? Она не из постоянных покупателей?
– Метро в двух шагах, – засмеялась Клёпа, – тут их пруд пруди.
– Но сейчас сюда никто не заходит!
– Время мертвое, – глянула на часы продавщица, – у нас тоже час пик бывает. Утром, когда домохозяйки за покупками ходят, а потом когда девки после восьми с работы идут и в магазины заруливают. Днем всегда тишина.
– Может, ты встречала эту семейку на улице?
Клёпа помотала головой.
– Не помню.
Дверь магазина хлопнула, вошла пожилая женщина.
– Тапки сорокового размера есть? – одышливо спросила она.
– Вельветовые, – ответила Клёпа.
– Давайте, – оживилась покупательница.
– Погодите, принесу. – Клеопатра, не торопясь, двинулась в глубь торговой точки.
Я вышла на улицу и чуть не задохнулась от жары. Ну почему в Москве не бывает нормальной погоды? Мне подошла бы температура двадцать три градуса, без ветра и дождя. Палящего солнца совсем не надо! Но, к сожалению, столичный климат не знает слова «умеренный». Вот сейчас навалилась жарища, а завтра легко может пойти снег.
Купив мороженое, я пошла вдоль ларьков, задавая торговкам один и тот же вопрос:
– Нет ли у вас постоянной покупательницы, темноволосой, кудрявой, смуглой многодетной мамаши с хулиганистыми детишками?
Ответ тоже звучал одинаково:
– Если всех запоминать, свихнешься.
Потерпев полнейшую неудачу и слопав эскимо, я распростилась с надеждой услышать нечто вроде: «Конечно, конечно. Это Мария Петровна Сергеева, живет вон в том доме, в квартире двадцать». С горя я купила еще и вафельный стаканчик с шоколадным пломбиром и пошла к своей машине.
– Эй, Лампа! – раздался женский голос.
Я оглянулась и увидела Клеопатру, которая курила, стоя у входа в свою лавочку.
– Ты еще тут? – удивилась она.
– Народ опрашивала, – вздохнула я. – Никто бабу с ордой детей не видел.
– Клиника для психов, – засмеялась Клёпа. – Ты вокруг глянь!
Я обвела взглядом улицу, забитую разношерстным народом, и махнула рукой.
– Беда!
– Не расстраивайся! Если будешь искать, то найдешь, – оптимистично сказала Клёпа.
– Вероятно, – уныло кивнула я.
– А я вспомнила, что мне показалось странным.
– Говори! – оживилась я.
– Туфли… – закатила глаза Клёпа. – На мамаше были дорогущие туфли. Ща покажу. Маня!
Из будки с газетами высунулась растрепанная голова.
– Че тебе?
– Дай новый «Визг».
– Он в целлофане.
– Разорви.
– Фигу!
– На секунду!
– Купи и смотри всю жизнь, – не пошла на уступку Маня. – У меня на этой неделе сплошные убытки. Вон сколько всего помято. Чтоб тем детям головы поотрывало…
– Которым? – сделала я стойку.
– Всем! – припечатала Маня. – Ходят, на машинах ездят, родителей не слушают… С виду приличные, а воруют.
– Купи у нее журнал, – предложила мне Клё– па. – Покажу тебе туфли, сразу все поймешь. Маня, дай ей «Визг», за деньги!
– Пожалте… – Из окошечка высунулась толстая рука с глянцевым изданием.
Я отдала взамен купюру, Клёпа велела:
– Открывай посередине. Вот они! Красные!
Я уставилась на пару обуви огненного цвета. Довольно скромные, на мой взгляд, лодочки, каблук сантиметров семь.
– Вот эти? – удивилась я. – А что в них особенного?
Лицо Клёпы приняло мечтательное выражение.
– Это Кох, – протянула она.
– Кто? – не поняла я.
– Модельер, – с явным превосходством ответила Клеопатра. – Он шьет самые дорогие туфли в мире. Стоят они немерено! Отличительный признак – ярко-синяя подметка. Всегда и везде! Это фирменная фенька. Если у дамы на ногах увидишь обувь на синей подошве, сразу станет ясно, сколько она за баретки отвалила!
– Наверное, фиолетовый верх не сочетается с подметкой цвета кобальт, – протянула я. – И зелено-синяя парочка у меня энтузиазма не вызывает.
– Зато шикарно! – уперлась Клёпа. – Так вот, я тогда внесла коробку с сабо для той девушки в зал и машинально на ноги мамаши поглядела, а та как раз на цыпочки поднялась, чтобы сапог с верхней полки снять. Меня будто молнией прошибло: какого рожна баба ко мне зашла? Если свои туфли продаст, весь магазин купить сможет!
– Ты, наверное, преувеличиваешь стоимость обуви, – пробормотала я.
– Прочти заметку, – обиженно сказала Клеопатра. – Или давай сама вслух зачту, кха-кха… «Теперь мы научились ценить вещи! Коллекция от модельера Коха – лучшее доказательство тому, что мода возвращается, очаровывая нас уникальными находками. Красные туфли для коктейля. Натуральная кожа, элегантность, сдержанность и очень высокая цена. Эксклюзив для тех, кто любит себя. Соединение шика пятидесятых годов и современных технологий. Великая Мерилин Монро оценила модель по достоинству. Но у туфель не было тогда силиконовой прокладки и титановой основы каблука. Сшиты вручную. Теперь есть и в Москве. Бутик „Эгрера“. Цена по запросу».
– А ты уверена, что на многодетной мамаше были именно они? – ткнула я пальцем в снимок.
– Стопудово. Синяя подошва и буква на каблуке. Видишь? Вон там, крохотная «К».
– У тебя зрение орла!
– Не жалуюсь, – пожала плечами Клёпа.
– Сомневаюсь, что мамаша с таким количеством детей может себе позволить столь дорогую покупку. Наверное, у нее на ногах была подделка.
Клеопатра насупилась.
– Че?
– Пол-Москвы носит фальшивые бренды, – пояснила я. – Вот видишь на мне футболку с надписью? На ней имя знаменитого модельера, да только приобрела я шмотку совсем недорого на развале около одного из рынков.
– Оно и видно, – Клёпа не отказала себе в удовольствии меня поддеть. – Нитки в разные стороны торчат и горловина растянулась. Но Коха не подделывают.
– Почему?
– Очень трудно, много мелких детелей, – пояснила Клёпа. – Ну, допустим, в оригинале мысок окаймлен тонкой стальной пластиной, или буква на каблуке выбита, или знаменитая синяя подметка украшена тиснением, а кантик прошит вручную зигзагом. Если не соблюсти точность – сразу понятно: это туфта, а ее брать за бешеные бабки не станут. Идеально воспроизводить его модель дорого, не выгодно. Туфли вообще редко «левые» бывают. Вот сумок и шмотья полно, а с обувью сложнее. И совсем уж глупость красные клепать, они выпендрежные, под определенное платье. Нет уж, лучше фальшивые черные туфли мастерить, они вмиг улетят. Не сомневайся: та мамашка оригинал на ногах имела. И лодочки совсем ни к чему не подходили! Платье на ней было простое, то ли голубое, то ли серое, длинное, до щиколоток. К такому, если не вечер, балетки надевать надо, сандалии, босоножки на маленькой танкетке. Ты валенки с мини-юбкой нацепишь?
– Маловероятно, – ухмыльнулась я.
– Вот! Уж поверь мне, Кох с тем платьем еще хуже сочетался, – завершила разговор Клёпа.
Я, сунув под мышку журнал, вернулась к машине и набрала хорошо знакомый номер.
– Косарь! – отозвалась коллега.
– Нинуша, есть разговор.
– Докладывай.
Я рассказала про странную женщину и постаралась объяснить, что именно меня заинтересовало:
– Во-первых, меня смутили дети.
– А что с ними не так? – настороженно спросила Нина.
– Они показались Клёпе почти одногодками, примерно четырех-пятилетними.
– Не вижу ничего странного.
– Между родными братьями или сестрами должен иметься хоть год разницы.
– Почему?
– Беременность длится девять месяцев, – напомнила я, – а первые девяносто дней после родов женщина, как правило, не способна к зачатию, нарушен гормональный фон. Затем организм приходит в норму, а еще через шесть-восемь месяцев, у всех по-разному, наступает повышенный риск залёта. Молодые мамочки этого не знают и опять беременеют. Поэтому чаще всего бывает так: старшему три года, младшему один. Но чтобы больше трех ребят одного возраста… Она взяла их напрокат!
– Зачем?
– Чтобы убить Фиру. Дети носились по залу, орали, продавщица отвлеклась на них, злилась на шум. И не заметила, как горничную отравили.
– Кто?
– Пока не знаю.