Но если она – Ярлунга, та, чьи желания сбываются, – достаточно ли этого, чтобы захотеть и стать счастливой? Будь осторожна в своих желаниях… Теперь она даже старалась не думать о них. Кроме одного. Желания увидеть сына.
Однако происходящее сейчас задавало ей новую загадку: она могла поклясться, что никак не хотела становиться любовницей Горхона. И все-таки стала ею. Это ставило ее в тупик. А еще больше Ицхаль боялась захотеть оставаться его любовницей.
Пальцы Горхона уверенно легли ей на плечи, неспешно прошлись по волосам.
– Я бы предпочел, чтобы ты не искала во мне врага, Ицхаль Тумгор, – вкрадчиво сказал он. – Подумай лучше, сколь многого мы могли бы добиться вместе…
– Я не представляю, зачем я тебе вдруг понадобилась. – Ицхаль резко обернулась. – Я не участвую в интригах и далека от княжеского трона. Брат ненавидит меня. Мой сын, если он жив, не сможет наследовать, а потому для тебя неинтересен.
Горхон расхохотался.
– Ты повторяешься, княжна. Неужели ты не можешь хотя бы предположить, что меня заинтересовала ты сама. Без всякого… обрамления.
– Не могу, – отрезала Ицхаль, гневно сдвигая брови.
Жрец прижал ее к себе, его голос теперь звучал у самого ее уха.
– Жаль. Так было бы намного… приятнее.
«О Падме, что я наделала!»
Ну, вот она и замужем. После «чайной церемонии», «обряда преломления лепешек» и «проводов невесты» она теперь официально признана в качестве супруги господина Гань Хэ, судьи Дома Приказов из благородного рода Западных Лянов. Ы-ни рассеянно посмотрела на проплывающие в потайном окошке ее повозки пейзажи. Начало осени – прекрасная пора, лучшее время для поэзии и безответной влюбленности. Раньше она всегда любила это время. Но сейчас… сейчас все было каким-то очень странным.
Начать с того, что свадебные торжества, которые в иных случаях длились не меньше месяца, были поспешно и неуважительно свернуты, немало озадачив (но и не слишком огорчив) господина Хаги. Не успели «проводы невесты», по традиции сопровождавшиеся трехдневными празднествами – в доме невесты, в доме жениха (который заменил Дом Приемов) и уличным шествием для всех желающих, – завершиться, как судья Гань Хэ отдал приказ об их отбытии в столицу. Собственно говоря, он объяснил это тем, что не может себе позволить затягивать свой доклад в Доме Приказов, и это было действительно причиной уважительной и серьезной.
Однако судья мог бы вернуться в столицу, если так уж спешил, и послать за ней позже. Это можно было бы объяснить его нетерпением соединиться с молодой женой. Но до сего дня судья Гань Хэ даже пальцем не прикоснулся к своей молодой супруге. Об этом Ы-ни ни одной живой душе не сказала ни словечка. Известно ведь, сколько острых шуточек приходится выслушивать новобрачным, и ей просто никак нельзя было признаться, что она до сих пор остается девственницей.
Все это ее озадачивало, если не сказать больше. Однако Ы-ни успокаивала себя тем, что ее муж, вероятно, очень важный человек и, возможно, щадит ее чувства, желая доставить ей наслаждение. Это было, конечно, не столь важно для нее, однако Ы-ни испытывала к судье невольную благодарность.
Она внимательно разглядывала его из-под алой шелковой фаты, когда жрец проводил церемонию. Следует сказать, что, когда он поцеловал его, ей вдруг стало очень, очень страшно – что-то пустое и темное промелькнуло в его глазах, а потом он опять стал внимательным и взволнованным, как и полагается влюбленному жениху.
Путь из Нижнего Утуна в столицу занимал не меньше десяти дней пути. С таким караваном, как у них, это может растянуться на вдвое больший срок. Все это и объяснил ей супруг, когда на следующий день после того, как они выехали, он объявил, что должен выехать незамедлительно. Это было очень странно, но Ы-ни втайне испытывала облегчение: несмотря на свое решительное желание выйти замуж, а потом каким-нибудь образом сделать Юэ своим любовником, внутри нее что-то отчаянно кричало, при каждой мысли о возможном соитии с мужем. Особенно при мысли, что это – на всю жизнь.
Гань Хэ покинул ее, ускакав по дороге вместе со своим секретарем и всего тремя людьми из охраны. Остальные остались сопровождать ее. Иногда Ы-ни хотелось бы бросить эти неудобные церемонные носилки с шелковым балдахином, в которых за день сидения затекает все тело и кружится голова от постоянного покачивания. Она умела ездить верхом, и так было бы быстрее. Однако это считалось постыдным для такой важной госпожи, какой она теперь стала. Ей надлежало путешествовать неспешно, по любому поводу выказывая доказательства своей аристократичной изнеженности, – в Срединной империи по-настоящему уважаемая женщина должна была быть подобна по хрупкости и красоте изысканному цветку или бесценной вазе. Это налагало на нее массу определенных неудобств, тем более что по природе Ы-ни была живой и общительной. От скуки она занималась гаданиями и чтением копии «Календаря таинственных примет», который ей на прощание с многозначительными намеками предподнесла госпожа У-цы.
Все гадания выходили какими-то неопределенными. Дважды выпадал знак смерти, но за кругом, которым обозначались близкие ей люди. К чему бы это?
Но – ах! – она наконец увидит великий город Хэйлун, столицу империи. Увидит знаменитые Девять Чертогов и Двенадцать Врат, Храм Неба и даже, быть может, Шафрановый Чертог! Будет вращаться к кругах, близко связанных с самыми высокопоставленными людьми. Если она будет умной, а карьера ее мужа – удачной, она, быть может, даже сможет попасть во дворец и когда-нибудь стать фрейлиной третьего или четвертого ранга! Это было бы замечательно!
А в столице есть все, что может пожелать молодая госпожа. Ткани и украшения со всех сторон света. Поющие птицы и диковинные раковины. Волшебный Сад Желаний, заложенный императором Сяку, – говорят, тень старого императора иногда видят на его дорожке в некоторые лунные ночи. Перед ней лежит целый мир, и она, Ы-ни, найдет способ, чтобы ощутить всю его прелесть.
Знаменитые Двенадцатые Врата она увидела на восемнадцатый день этого казавшегося бесконечным пути. Отсюда, с вершины холма, столица Срединной была видна как на ладони – девять четких квадратов, окруженных одиннадцатью рядами стен, между которыми пространство забито нескончаемыми улочками глинобитных домов, строившимися по мере того, как город разрастался. Первые, или Яшмовые Врата, отделяют от остальных ровный квадрат территории, на которой расположен Шафрановый Чертог – дворец императора. Ы-ни с замиранием сердца увидела широкие золоченые купола, красные крыши и флаги, развевающиеся над городом, – целый лес разноцветных шелковых лент. Зрелище было столь захватывающим и величественным, что она высунулась из своих носилок, забыв о всяких приличиях.
Они прибыли в город только ближе к закату – до того длинным было путешествие по пригородам, сплошь застроенным загородными резиденциями вельмож вперемешку с рисовыми наделами подвластных им крестьян, лавками ремесленников, постоялыми дворами с их пронзительными зазывными криками, лодчонками рыбаков, деловито сновавшими вверх и вниз по широкой, мутно-желтой реке. Жизнь била здесь ключом, и Ы-ни была поражена количеством людей, несмотря на то, что внушала себе, что Нижний Утун – тоже крупная провинция, и ничего особенного она не увидит. Тем не менее, когда массивные, толщиной в ее рост, стены Двенадцатых Врат проплыли мимо нее, Ы-ни крепко сжала кулачки. Она в Срединном Городе, Вечном Городе, Средоточии всего сущего! Разноязыкая толпа бурлила, ругалась, смеялась и текла вокруг нее. В воздухе разливались невероятные смеси запахов – готовящейся пищи, конского пота, кожи, специй, помоев, духов… Ы-ни вбирала этот незнакомый мир жадно, полузакрыв глаза. Теперь это ее мир, что бы ни произошло. Все дороги ведут сюда.
Дом, к которому ее доставили, был погружен в траур. Ы-ни настолько ожидала, что сейчас навстречу ей выкатится щебечущая толпа незнакомых людей, которым следует улыбаться, благодарить, что-то объяснять, что не сразу заметила на воротах белые траурные ленты. Ей пришлось, к своему стыду и возмущению, выбраться из носилок самостоятельно. Никто не вышел встречать ее.
Вздернув нос и решительно сжав кулачки, Ы-ни очень церемонно и со всем возможным изяществом проследовала в дом. Муж ожидал ее, стоя на пороге.
– Я рад, что ты добралась без приключений, – суховато сказал он. – К сожалению, в доме большое горе. Я приехал на следующий день после того, как от неизвестной болезни умерли моя мать и наложница. Приехал слишком поздно, увы. Но теперь и помыслить нельзя о том, чтобы праздновать свадьбу здесь. В такой момент это было бы неуважительно по отношению к духам предков.
– Да, конечно. – Ы-ни была растеряна и огорчена. Похоже, даже больше, чем муж, потерявший горячо любимую матушку. Что ж, по крайней мере ей теперь не придется ладить ни со сверковью, ни со старой наложницей своего нового господина. В чем-то это даже хорошо.
– Я попросил приготовить тебе отдельные покои, – сказал заботливый супруг. – Полагаю, ты проделала длинный путь и хочешь отдохнуть. Завтра мы встретимся.
Ы-ни хотела сказать, что вовсе не устала и готова засыпать его вопросами о столичной жизни, но побоялась показаться невежливой. Кто знает, быть может, ее муж столь хорошо скрывает свое горе?
Наутро она обнаружила, что слуги в этом доме ходят, ссутулив плечи и бросая боязливые взоры на новую госпожу. Две ее служанки, которых она привезла с собой, посплетничав на кухне, принесли новости: страшное несчастье, смерть обеих хозяек, живших между собой в совершенном ладу, была странной и необъяснимой. Обе женщины были найдены в своих покоях мертвыми. При прикосновении их тела рассыпались, словно песок. Спешно вызванный гадатель долго качал головок, изрек несколько туманных фраз и удалился, так и не объяснив случившегося. Вернувшийся господин строго-настрого приказал слугам молчать. Но ведь служанкам госпожи можно, они теперь – один дом, одна семья! А все поместье вот уже много дней погружено в молчаливый, неизбывный ужас. В том, что на дом судьи Гань Хэ обрушилось проклятие, никто не сомневался.
Ы-ни, признаться, испугалась тоже. В комнате, где она спала, она оставила ночевать обеих служанок и несколько раз просыпалась среди ночи от малейшего шороха. В «Календаре таинственных примет» ничего подобного не описывалось, но Ы-ни на всякий случай прочертила воском круг вокруг своей кровати и рассыпала по углам комнаты мешочки с заговоренной золой. Ей было очень страшно лежать в незнакомом доме и слушать, как его наполняют ночные шорохи. Ей кажется – или кто-то и вправду ходит по дому осторожными шагами?
Муж так и не послал за ней. Весь следующий день он пропадал в Доме Приказов – что ж, вполне объяснимо, учитывая важность его поручения. И еще день. И еще. Ы-ни осваивалась с ролью хозяйки. Оказалось, обязанностей у нее не так много, судья жил куда скромнее, чем господин Хаги. Гостей принимал редко и даже не подумал кому-то разослать приглашения. Возможно, эта неучтивость вызвана неожиданно свалившимся на него горем. Позже она поговорит с ним об этом.
Через несколько дней в доме пропала служанка – скорее всего убежала со страху, хоть и странно, что оставила некоторые из своих вещей, взяла только самое необходимое. Что взять с суеверной деревенской девчонки, сокрушался управитель. Найдем новую, тем лучше – меньше будет знать о том, что случилось. Ы-ни соглашалась, но ей было тоже не по себе.
За это время она дважды виделась с мужем, который призывал ее к себе. Каждый раз она подолгу готовилась к своей брачной ночи, тщательно выбирала одежды и веера.
Ничего не происходило. Они скупо беседовали о самом необходимом. О том, что необходимо провести поминки согласно статусу усопших, на сороковой день, и кого пригласить. О том, что она может иногда сопровождать его в Дом Приказов, а то время, когда он там находится, любоваться Садом Желаний. О том, что она может посылать управляющего за образцами тканей для своих нарядов. О продвижении его дела. Сбитая с толку и немного обиженная, Ы-ни возвращалась в свои покои и думала до изнеможения. Если судья не интересуется ею самой и не интересуется ее приданым (а судья Гань Хэ, судя по его дому и его обитателям, вполне обеспеченный человек), то зачем он в такой спешке женился на ней? Это было странно, и волновало ее.
Дни текли, одинаковые, как стершиеся монеты. Никто не приходил к ней и ничего не происходило. Дважды она сопровождала мужа в императорский дворец и ожидала его в Садах Желаний. За неимением прочих событий это было самым большим развлечением в ее жизни, и Ы-ни с нетерпением ожидала их. Сады были действительно прекрасны, с их плавными дорожками, ажурными павильонами и сотнями крошечных прудов, окруженных высокими стеблями мискантуса. Однако в Садах было много людей – придворные, чиновники, евнухи, служанки, и Ы-ни старалась запоминать лица всех людей, которых там видела. Многие, в свою очередь, с интересом оглядывали ее, а некоторые молодые люди и не пытались скрыть восхищения перед молодой красивой госпожой, и это согревало ее, как жаровня зимними вечерами.
В Сад Желаний приходили многие. Просители, желающие подать ходатайство или жалобу в Дом Приказов. Чиновники, ожидающие аудиенций у министров. Жены и дочери придворных, питающие надежду стать фрейлинами. Иногда она видела здесь Военного Министра – ей указал на него муж, после того, как этот тучный мужчина с выдающимся мясистым носом и морщинистым лицом прошел рядом с ней по дорожке. Гань Хэ в обычной своей суховатой манере пояснил, что иногда Военный Министр, славящийся своим чудачеством и страстью к садоводству, назначает аудиенции прямо здесь.
В общем, это было единственное место, где Ы-ни могла почувствовать, что что-то происходит. Давящая атмосфера дома мужа действовала на нее угнетающе.
В то утро он снова взял ее с собой. Ы-ни нарядилась в свое любимое лавандовое платье, взяла очаровательный зонтик от солнца с нарисованными на нем журавлями и щебетала всю дорогу. Судья рассеянно смотрел на нее и молчал. Возможно, он такой молчун по натуре, подумала Ы-ни, изо всех сил стараясь сохранить свое хорошее настроение. Что ж, тем лучше! Если так дальше пойдет, она отлично здесь устроится. Ее муж нелюдим – в таком случае она сама завяжет нужные знакомства. Женщины при дворе могут больше, чем в провинции. Скажем, еще раз встретившись на дорожке с тем же Военным Министром, она вполне может как бы невзначай споткнуться… или что-то еще. Словом, создать повод для знакомства. А судья может сколько угодно пренебрегать своей молодой женой, это даже к лучшему – снимает с нее все обязательства, какие она еще старалась в себе сберечь.
Как всегда, судья покинул ее у входа и пообещал найти, когда закончит свои дела. У него обычно уходило на это несколько часов. Ы-ни, сколько ни храбрилась, все же сожалела, что у нее здесь нет сопровождающей – женщины чаще попадались группами, похожие на стайки разноцветных бабочек. Возможно, прогуливаясь одна, она смотрится странно… бросается в глаза.
У нее здесь уже были любимые места: дорожка вдоль пруда с плакучими ивами, опустившими в прозрачную воду свои длинные ветви, и крошечная беседка из белого тополя в конце. Ей нравилось приходить сюда и подолгу сидеть, укрывшись в тени высоких кустов рододендрона, наблюдая, как солнце играет бликами на безмятежной воде, и рыбки, обитающие в прудах, выпрыгивают в погоне за вьющейся над поверхностью мошкарой.
Посидев так какое-то время, Ы-ни обычно прогуливалась, принимая такой вид, словно пришла сюда ненадолго, и ее ожидают. Она вглядывалась в прохожих, почти не заслоняя лицо веером, и в ответ на их взгляды застенчиво улыбалась, извиняясь за свою настойчивость. (Следует сказать, это действовало: среди придворных уже сплетничали о таинственной Лавандовой Даме, которая бродит одна в Саду Желаний.)
У Военного Министра тоже было, судя по всему, любимое место – обширная плошадка, разбитая на квадраты, часть из которых была засажена низкорослыми растениями разных цветов, словно на открытом воздухе раскинули гигантскую доску для игры в шашки хэ.
На этот раз она снова увидела его, и не одного. С ним был дородный мужчина с кустистыми бровями в красном парадном мундире, похожий, следует сказать, на большого жука, и офицер куда более приятной наружности. По крайней мере на расстоянии. Наверное, они обсуждают какое-то важное дело. Заинтересованная, Ы-ни решила подойти ближе. Уловить, о чем они говорят, было совершенно невозможно. (Те, кто знал Жэнь Гуя, говорили, что с его стороны это – гениальный ход: обсуждая свои дела у всех на виду в Саду Желаний, он полностью исключал возможность подслушать разговор с помощью слуховых трубок, которыми полнился дворец. А это в делах военных немаловажно. Можно было лишь о чем-то догадываться по тому, с кем именно он ведет разговор.)
Ы-ни обратила внимание, что сейчас очень многие, так же как и она, невзначай огибают Сад Трав, и чуть ли не откровенно вытягивают шеи, пытаясь уловить хотя бы обрывок разговора. Судя по их огорченным лицам, тщетно. Ы-ни развеселилась.
Господин Министр закончил разговор и, махнув своим собеседникам, размашистым шагом вышел. Оставшиеся оживленно, но тихо говорили. Наконец человек, похожий на жука, сказал своему спутнику что-то, по-видимому, прощальное, они обнялись. И молодой офицер повернулся к Ы-ни лицом.
В какое-то мгновение она отказывалась верить тому, что видела. Потому что офицер был Юэ, ее Юэ – загорелый дочерна, исхудавший, но это был он. Ы-ни застыла, прижав руку к побелевшим губам.
Она буквально увидела, как он замер. Увидела, как он осторожно – какими-то новыми, плавными движениями – идет ей навстречу, и что лицо у него пустое, какое бывает у слепых. Он подошел уже достаточно близко и все еще ничего не сказал.
– Юэ? – окликнула она его, потеряв всякую решительность.