Однако Юэ уже не был тем застенчивым юношей, что не так давно покинул Нижний Утун. Вторая Южная война и груз ответственности изменили его. Он невозмутимо поклонился. Ему следует разозлить князя, и так, чтобы все запомнили их спор, который позднее и приведет к поражению. Юэ не сомневался, что Ригванапади терпеть не может, когда ему перечат.
– Я также полагаю, что мой господин, Владыка Срединной, Господин Шафрана, послал меня и моих людей сюда воевать, а не умирать понапрасну, – мягко ответил он.
После его слов в зале воцарилась мертвая тишина. Князь развернулся к нему, нервно раздувая ноздри.
– Вы, юноша, видимо, еще не бывали на настоящей войне, – презрительно отчеканил он. – Не бывает войны, в которой нет потерь. И если вы со своими людьми не готовы выполнять мои приказы, я отправлю вас обратно к вашему императору, не преминув ему высказать, что вместо помощи он прислал мне пять тысяч ни на что не годных трусов!
Юэ почувствовал, что краснеет.
– Мой господин может распоряжаться моей жизнью и жизнью моих людей так, как считает нужным, – как можно бесстрастнее сказал он.
Лицо князя расслабилось, он кинул быстрый взгляд на своего военачальника. Юэ мысленно ужаснулся, понимая, что князь хотел этим взглядом передать.
– Хорошо, что ты понимаешь это, – милостиво улыбнулся Ригванапади. – Мы продолжим завтра. А сегодня тебе следует отдыхать.
Это был приказ. Юэ, более расстроенный, чем сам ожидал, на обратном пути даже порадовался холоду, который отвлекал от невеселых мыслей. Едва очутившись в комнате, он, потирая руки, принялся расхаживать. Во-первых, это успокаивало. Во-вторых, попросту согревало, так как нагреть комнату к его возвращению никто и не подумал.
Навязанная ему роль его не радовала. В его деле не следует полагаться на счастливое стечение обстоятельств. Если отбросить первоначальные посылы вроде княжеской жадности – могут ли быть еще причины, по которым его ставят в заведомо невыгодные условия. Впрочем, условия хоть и невыгодные, но не вопиюще. Победить можно и врага, обладающего численным перевесом, и такая победа будет более славной. Возможно, так они и думают. Но подобная тактика была бы в его глазах не просто ошибочной – она была на редкость недальновидной и глупой. В любой войне тратить понапрасну жизни своих воинов – значит, увеличивать шансы на поражение. Если бы в Ургахе было свое многочисленное войско, князю бы не пришлось просить куаньлинов о помощи. Тогда почему? Почему князь хочет, чтобы варваров встретили меньшими силами? И это при том, что есть возможность эти самые позиции усилить. Этот Эхэ-Гэсэр вроде бы не кажется глупым. Он должен был объяснить своему правителю, что такой маневр не несет ничего, кроме неоправданного риска. А ставкой в этой игре, насколько Юэ понял, является трон самого князя, так что выгадывать на мелочах явно не следует… Или они все же знают о его секретном поручении – и готовят ему ловушку?
Так, а теперь следует подумать не как Юэ-военачальнику, а как Юэ-шпиону. Прежде чем самому принять решение о том, кого следует поддержать – дядю или племянников, ему все же следует связаться с Бастэ. Он должен послать в Чод привезенную с собой маленькую птичку и ждать. И в зависимости от этого выстроить план действий. Хотя его задача в любом случае будет включать и необходимость сохранить как можно больше людей (при том, что обе стороны, которым служат куаньлины, будут стремиться использовать их в первую очередь). Юэ достал то, что дал ему Бастэ лично в руки, – шифровальный набор, представлявший собой набор деревянных пластинок длиной в полпальца, разделенных надвое неглубокой бороздкой. В верхней части были нарисованы буквы алфавита, в правой – знаки, которыми следовало передавать сообщение.
Юэ написал на чистой бумаге, которую ему принесли еще с вечера, текст своего послания:
«Готовится битва за перевал Тэмчиут. Противник уже выступил. Вестей от Гуй Бо пока не получал. Готовлю первоначальный план».
Первоначальный план был таков: в решающий момент отойти, по возможности не обнаруживая свое предательство, и дать варварам возможность втянуть Ургах в войну, которая может его ослабить. В момент, когда слабость и хаос достигнут пика, известить Бастэ и перейти в нападение. Если что-либо поменялось, Бастэ прочтет между строк его вопрос и вышлет свои указания. Он подождал, пока высохнет тушь. Потом взял чистый лист, развел тушь заново и начал аккуратно наносить на новый лист значки в обратном порядке, начиная с конца. Жидкость, которой наносились знаки, имела светло-серый цвет, пропадавший по мере высыхания. Когда Юэ закончил, половина надписи уже высохла. Еще через несколько мгновений лист опять стал чистым. Юэ взял обычную тушь и написал поверх надписи:
«Шлю наилучшие пожелания. Нам оказан радушный прием. В дороге потерян один человек. Князь несколько недоволен числом наших воинов, однако впрямую просьбы о подкреплении не высказал. Полагаю, это станет понятно после первого столкновения с противником. Юэ».
Когда шифровальщики Бастэ получат это послание, они смоют тушь с бумаги, затем поместят ее в темную комнату и прочтут знаки, светящиеся в темноте. Невидимый состав был сделан с добавлением фосфора.
Потом Юэ вызвал своего заместителя, начальника передовой сотни Шанти. Шанти был рослый северянин, наверняка уроженец одной из Гхор, темнокожий и немногословный, с довольно сильно выступающими передними зубами, которые пытался несколько неудачно замаскировать с помощью усов. Юэ за время пути вынес о нем мнение как о дельном, хотя несколько бесшабашном командире. Клетки с птицами Юэ поручил ему. Шанти, хоть и удивился странной просьбе (содержание птиц было странным для его ранга), исполнял поручения беспрекословно и старательно. Юэ вручил ему две копии письма, скатанного в маленькие трубочки и запечатанного красным цветочным воском, и приказал отправить их по возможности незаметно с интервалом в полдня. На всякий случай.
Эхэ-Гэсэр вставал рано. Он вообще плохо спал, и сны, что ему снились, уже много лет были очень неприятными. Однако последнее время он стал спать спокойным, глубоким сном без сновидений, из тех, о которых говорят – «сном младенца». Потому что то, что терзало его много лет, разъедая ему душу, утихло в злорадном предвкушении. Время мести пришло.
Эхэ-Гэсэр встал с постели, привычно поморщившись: два года назад, когда он дал клятву уничтожить всех, в ком течет кровь князей Ургаха, он зашил в свой матрац то, что осталось от его брата. Песок, серый песок.
Он сделал это, чтобы помнить, чтобы никогда не забывать, как забыл однажды, обманувшись фальшивыми милостями. Его отец был ближайшим царедворцем Каваджмугли, его сестра была женой князя. Правда, она так и не смогла родить ему ребенка, но князь проявлял к ней то уважение, которого она заслуживала. Ее убили в Ночь Наложниц – Дхома чаще жила в доме отца и своего любимого брата Эхэ-Гэсэра, но именно в ту ночь… Эхэ-Гэсэр любил свою сестру и горевал о ней черным горем. Даже больше, чем по отцу, который также не пережил этот год, когда Падварнапас убил своего брата, правящего князя Каваджмугли, перебил всех его жен, детей и приближенных к нему царедворцев. Эхэ-Гэсэру тогда сравнялось двадцать два года, – и он не колебался, когда брат тирана Ригванапади предложил ему участвовать в заговоре. Ригванапади предложил ему самому убить князя, ссылаясь, что не может пролить кровь брата. Эхэ-Гэсэр согласился с радостью. Падварнапас был один, когда они пришли по потайному ходу древнего дворца. Эхэ-Гэсэр навсегда запомнил ужас в ненавистных зеленых глазах, жидкие светлые волосы, запачканные кровью, и отвратительный хлюпающий звук, с которым он вытащил кинжал из тела. Тогда ему казалось, что он отомстил.
Мать умерла быстро и тихо, смерть отца подточила ее силы, как вода точит камень. Эхэ-Гэсэр оказался главой рода. Долгое время он считал себя другом князя и был горд оказываемыми ему милостями. Это были хорошие годы. Единственную угрозу в виде оставшейся княжны Ицхаль упрятали за толстые стены школы Гарда. Войн и тяжелых бедствий не случалось, поля, засеянные просом, ячменем и чумизой, давали хорошие урожаи, множились стада. Они вместе охотились, вместе совершали паломничества в предписанные дни. У Эхэ-Гэсэра подрастал младший брат Ташил, который с раннего возраста выказал рвение и способности к магическим практикам и уже больше пяти лет был многообещающим послушником школы Омман.
Однажды, в день, который он тоже проклял, Эхэ-Гэсэр взял с собой Ташила, который довольно часто ездил с ними, хотя устав всех монастырских школ не одобрял убийства. Однако вид убитых другими зверей явно не смущал его.
– Нас учат понимать мысли и чаяния муравья и гиены, – говаривал он, плутовато улыбаясь на каверзные вопросы, которые любил задавать ему Ригванапади. – Орла и змеи, горного барана и навозного жука. Скажи, великий князь, смог бы я втолковать орлу, что ему не следовало охотиться на зайца и обойтись цветочной пыльцой?
– У тебя на все есть ответ, хитрый монах, – засмеялся князь. – Тогда скажи-ка мне, а правда ли говорят, что маги школы Омман столь могущественны, что могут создавать магические существа и воскрешать мертвых?
– Могут, – важно кивнул головой Ташил. – Только далеко не все. Послушников этому не обучают, однако я прошлым летом был учеником у одного полоумного старика, который дал обет провести год на кладбище. Какое-то время было ужас как скучно и ничего не происходило, а потом… потом я своими глазами видел, как старик заставил танцевать толстого монаха, что умер накануне, долго шептался и хихикал с ним, а потом сделал что-то, и труп опять стал трупом.
– Я хочу посмотреть на это, – загорелся князь. – Мне будет нужен при дворе такой человек. Я осыплю его золотом. Кого ты можешь мне порекомендовать?
В этот момент в голове Эхэ-Гэсэра звякнул колокольчик тревоги. Однако было поздно, Ташил уже произнес:
– Себя.
– Не стоит тебе хвастать о том, чего не можешь совершить, перед своим князем. – Ноздри Ригванапади гневно раздулись, напускное веселье разговора разом слетело с него. – Я жалею, что сказал тебе об этом. Такой вопрос следует обсуждать с настоятелем, а не с послушником, который еще не прошел полное посвящение.
– Зато посвященный маг не будет выполнять те задания, о характере которых я могу только догадываться, – оскалился в ответ Ташил, и Эхэ-Гэсэр понял, что зря держался с мальчишкой как с равным, пытаясь таким образом поддержать его после смерти отца. Как говорят, всему свое время, и Ташил вместо того, чтобы приобрести уверенность, приобрел дерзость.
– Когда язык – единственное оружие, не диво, что он становится очень острым, – насмешливо произнес Ригванапади.
Ташил покраснел и досадливо отмахнулся от попытки Эхэ-Гэсэра вклиниться в разговор с умиротворяющими словами.
– В отличие от тебя я знаю, о чем говорю, князь, – запальчиво выкрикнул он. – Когда луна станет полной, обеспечь мне свежий труп на кладбище и приходи сам. Я буду там, и ты сам увидишь, как я заставлю труп танцевать по моему приказу!
– Что ж, я-то там буду, – с издевкой сказал князь, – но, надеюсь, и ты не испугаешься, щенок!
Все попытки Эхэ-Гэсэра остановить обоих были тщетны. Единственное, на чем он смог настоять, что будет сопровождать князя.
Луна в ту ночь взошла над горами красной, как бычий глаз. Тело преступника, казненного накануне, князь велел завернуть в темную ткань и оставить на кладбище. Возможно, собаки уже потрудились над ним. Приближаясь к назначенному месту, Эхэ-Гэсэр чувствовал, что волоски на его теле стоят дыбом.
Им надлежало укрыться и наблюдать. Ташил особо настаивал на том, что не защищенный специальными заклинаниями человек не будет иметь никаких шансов спастись.
«Ни при каких обстоятельствах вы не должны двигаться и не издавать ни звука! – очень серьезно сказал он. – От этого зависит жизнь всех нас!»
Эхэ-Гэсэр сидел рядом с князем, спрятавшись за каменным обелиском, потирал мерзнущие пальцы и ждал.
Ташил появился, облаченный в длинный темный балахон, воткнул в землю странного вида кривые прутики и разложил на земле тлеющие пучки резко пахнущей травы. Потом он уложил тело, начертил на нем какие-то знаки и, усевшись перед ним, затянул жутковатую песню без слов, больше похожую на вой голодного охрипшего пса. Это продолжалось так долго, что у Эхэ-Гэсэра затекло, кажется, все тело.
Ташил что-то резко выкрикнул и ткнул тело пучком горящей травы. И тут они увидели это. Увидели, как покойник пошевелился, как невидящие глаза повели вокруг взглядом, от которого все в них заледенело. Мертвец начал подниматься. Ташил резво вскочил на ноги, не позволяя рукам, тянущимся к его горлу, коснуться его. В свете луны они оба выглядели, словно куклы театра масок, отбрасывая в их сторону длинные, уродливые, шевелящиеся тени.
Мертвец принялся раскачиваться, повинуясь движениям Ташила. Это и вправду напоминало какой-то дикий танец, – если не видеть, что на самом деле Ташил будто держит невидимый щит, который медленно прогибается под давлением. Мертвец приближался все ближе. При этом его голова продолжала вращаться, словно то, что происходило с телом, не имело к ней отношения. Вот она повернулась и уставилась прямо на них…
– Стража! Ко мне! – не своим голосом завопил князь. Он, конечно, оставил неподалеку личных телохранителей.
И в этот момент Ташил дернулся, отвлеченный суматохой. Совсем чуть-чуть, но этого было достаточно, чтобы пальцы мертвеца коснулись его. В следующую долю мгновения страшным движением паука, притягивающего к себе жертву, мертвец оплел сопротивляющегося жреца. А потом в горах долгим эхом раскатился отчаянный, захлебывающийся вопль. Тело Ташила упало и рассыпалось в пыль. Эхэ-Гэсэр дрожащими руками потащил из ножен меч, когда мертвец начал приближаться к нему. Луна осветила его лицо, и Эхэ-Гэсэру этого в жизни не забыть: на него смотрело какое-то неживое, оскаленное, абсолютно лишенное всего человеческого лицо брата. Он дико закричал.
Стражники, появившись из своего укрытия, окружили князя плотным кольцом. Эхэ-Гэсэр с ужасом наблюдал, как движения мертвеца становятся все более похожи на человеческие.
– Стреляйте в него! – заорал Ригванапади, и на темную фигуру посыпался град стрел.
В этот момент на луну, на беду, набежало облако, и в сгустившейся темноте стрелять стало невозможно. Доносились какие-то возня и вздохи, потом что-то стукнуло… Не в силах переносить больше неизвестности, Эхэ-Гэсэр с обнаженным мечом ринулся туда, где в последний раз видел брата.
Никого не было. Посреди пустоши лежал залитый кровью труп преступника и горка серого песка…
– Мой господин! – Поток ужасных воспоминаний был прерван. Эхэ-Гэсэр оглянулся к своему слуге, старому Уке, который служил еще отцу: несмотря на его очевидную старческую немощь, старик был одним из немногих, кому Эхэ мог доверять. – Донесение от Эгце.
Эгце был его заместителем. Низкорослый для ургаша и коренастый, он, с порога кивком поприветствовав командира, достал из-за пазухи тубу, на которой Эхэ издали узнал печать Почтового Двора – поста, поставленного в горах на перехват птичьей почты, если бы кому-то пришло в голову воспользоваться таким видом связи. Смена из двух часовых, сменявших друг друга на новую и полную луну, считалась величайшей отрадой для ленивых, так как делать там было совершенно нечего. И вот, после многих лет…
– Кто-то послал два письма в сторону куаньлинов, – сказал Эгце, хмуря брови. – Должно быть, наш куаньлинский друг здесь не только для проявления дружелюбия.
– Не сомневаюсь в этом, – улыбнулся Эхэ-Гэсэр и протянул руку. Ему на руки выпало два исписанных листка бумаги.
– На обоих листках одинаковый текст на первый взгляд. Однако может быть зашифровано, – кивнул Эгце. – Прислать кого-нибудь?
– Не надо, – медленно ответил Эхэ-Гэсэр. – Я попытаюсь… сам. Больше ничего? – Он остро глянул на помощника.
– Ничего.
– Тогда ступай. – Эхэ-Гэсэру не терпелось приступить к расшифровке. Ему всегда нравилось это занятие, и он справедливо мог гордиться собственноручно разработанной им для князя системой ключей для шифровки сообщений. Которые с тех пор всегда мог читать свободно, так как произведенные князем замены были чересчур неумелыми.
Солнце еще не коснулось земли, когда Эхэ-Гэсэр вызвал Эгце еще раз и, невозмутимо улыбаясь, вручил ему оба послания:
– Их надо доставить по назначению. По возможности не обнаруживая того, что их просматривали.
– То есть… в них нет ничего… особенного? – с нажимом спросил Эгце.
Глаза Эхэ-Гэсэра сузились, как у хищника, готовящегося к прыжку.
– Ничего, – опасно мягким тоном произнес он. – Совершенно ничего.
Глава 14. Битва за Тэмчиут
Через два дня после того достопамятного приема лазутчики доложили, что по плоскогорью Танг движутся люди. Их численность они оценили так же, как и в прошлый раз. Эхэ-Гэсэр сообщил об этом на спешно созванном совете, на котором присутствовал и Юэ. По общему мнению, к перевалу Тэмчиут они подойдут через пять дней. Значит, через два дня им следует выступить самим, для того чтобы занять позиции и оценить местность. Юэ составил детальный план действий своих людей. Его комната была завалена собственноручно нарисованными картами: он понимал, что в отличие от выросших в этих местах ургашей куаньлинам необходимо гораздо более тщательное планирование. Итак, согласно планам, разработанным Эхэ-Гэсэром, следовало охранять каждый из трех ведущих в Ургах путей. Военачальник склонялся к тому, что, возможно, идущие по плоскогорью Танг люди – это передовой отряд, а какие-то группы будут пытаться пройти другим путем и особо настаивал на охране всех трех. Юэ не мог не согласиться с разумностью его доводов: если его сведения верны, и впрямь на то похоже. Только самоубийца или очень самонадеянный человек будет пытаться штурмовать неприступное горное царство с десятью тысячами плохо обученных варваров. И он не мог винить Эхэ-Гэсэра в том, что тот оставил охранять столицу отборные войска: во-первых, он и сам выслал бы чужеземцев на передовую, а во-вторых, всегда может произойти нечто непредвиденное.