И ладно бы он мог, как прежде, отгородиться от них стеной непонимания. А он и сам себя так чувствовал.
Радостная встреча, которую ему приготовили близкие, обернулась еще одним праздником, который он отнял. Глядя на его застывшее, силящееся улыбнуться лицо, Янира силилась найти там своего самого близкого человека – и находила незнакомца. Илуге сводил с ума ее просящий взгляд.
И, конечно, следом за ним приехала Элира. Когда беловолосая ургашка и ее спутники пересекли границу и раскинули свою палатку рядом с юртой Илуге, это не могло не пройти незамеченным. Каждый норовил хоть одним глазком посмотреть на нее. Жрица оставалась невозмутимой. Теперь он попросту не мог зайти в свою юрту, чтобы не натолкнуться на кого-нибудь (а на Яниру он теперь просто смотреть не мог, не зная, как ей сказать, и, чем дольше тянул, тем хуже ему становилось).
Йом Тыгыз отшумел. Баргузен был посвящен в воины и почти сразу поставил по соседству юрту, которую Илуге подарил ему по этому случаю. Правда, сам он все равно постоянно пропадал у них. Илуге и радовался за друга, и избегал его, оттягивая второй из неизбежных разговоров. Много времени проводил с Элирой, доведя Нарьяну до вспышки бешенства, пока мягко не объяснил ей, что жрицы принимают обет не только безбрачия, но и воздержания.
У них в юрте теперь постоянно толклись люди, особенно когда дошли слухи об ургашской знахарке. Джунгары других родов так часто взялись посещать родственников на Уйгуль, что это наводило на разные мысли. Илуге старался сторониться ханской юрты, где раньше так часто бывал.
В эти дни он еще больше сблизился с Чиркеном, несмотря на былую неприязнь: наверное, он как никто понимал, что, вернувшись, чувствует юный военный вождь.
Марух оказывал наследнику Темрика все подобающие почести, уважительно выслушивал на советах, но чувствовалось, что горган следит за юношей как лиса, подстерегающая заспавшегося тарбагана. Чиркен приходил к Элире, садился перед палаткой и сам, безо всякого напоминания принимался ей помогать. Иногда они могли просидеть целый вечер, словом не перемолвившись. Элира не мешала им молчать.
Илуге новый хан предпочел не заметить, словно бы не зная об обещанной тому награде. А самому ему напомнить об уговоре и потребовать Аргола мешала гордость. И не до того ему было. Даже Аргол – как недавно он был готов умереть ради обладания им! – отошел на задний план.
Его мир перевернулся год назад, а теперь перевернулся еще раз, ничего не оставив: ни цели, ни средств, чтобы ее достичь. Оказалось, его место не здесь и когда-нибудь неведомые горы Ургаха позовут его. Оказалось, женщина, погибшая за него, месть за которую столько лет была его единственной целью, не его мать. Оказалось, ему предназначено уйти, оставив степь и все, что ему дорого. Уйти на встречу с матерью, которой никогда не видел, оставив всех? Уйти, оставив все так, как оно было – и навсегда унести в памяти ранящее воспоминание о погибшей за него женщине? Или все-таки остаться – отпустив ни с чем ургашскую жрицу и навсегда перерезав последнюю призрачную нить, еще протянутую между ними?
Мысли Илуге крутились по кругу, как листья, затянутые в водоворот. Кто он? Куда приведет его причудливый путь, который ему предназначен?
Наконец он все же собрался с духом. Попросил Элиру поприсутствовать при разговоре. Говорил долго, запинался и краснел, как мальчишка. К его удивлению и великому облегчению, Янира не залилась слезами.
– Так ты, значит, ургашский принц? Как те… которые приезжали. Те, что ушли в Ургах в месяц Узрат.
– Вроде как. – Илуге пожал плечами. У него как-то все это до сих пор не укладывалось в голове.
– И я не твоя сестра? – повторила Янира, скорее зло, чем горестно. – Кто же моя мать тогда?
– В нашей школе была жрица по имени Лосса, – задумчиво проговорила Элира, глядя на девушку. – Я тогда была совсем маленькой, но помню ее. Она была правой рукой Церген Тумгор, старой Верховной жрицы. Потом она исчезла, и никто не знал куда. Нам сказали, она умерла.
– Так я тоже ургашка? – Янира подняла брови.
– Как минимум наполовину, – кивнула Элира. – Посмотри, какого разреза у тебя глаза. И какого цвета. Ресницы, скулы, форма головы. Ты одна из нас, хотя, как и Илуге, рождена в нарушение обета.
– Ой! – Янира совсем по-детски поднесла ладошку ко рту. – Я, получается, целый год живу в юрте с двумя… не братьями! Кто меня теперь замуж-то возьмет!
– У меня твоих женихов уже очередь выстроилась, – буркнул Илуге. – Тоже мне!
– Да? – Янира сплела на груди руки. – И кто же? А почему ты об этом до сих пор молчал?
– Нашла время это обсуждать! – Илуге разозлился.
– А ты на меня не кричи, – вспылила Янира. – Я тебе, как выяснилось, и не сестра вовсе!
– Тьфу! – в сердцах сплюнул Илуге. – Я тебе все сказал. Дальше что будешь делать – сама решай.
– И буду! – Девчонка упрямо мотнула головой.
– Янира, кстати, тоже ургашское имя. Означает «Открывающая Врата», – невозмутимо сказала Элира, скрывая улыбку.
– Какие еще Врата? – обиделась Янира.
– Врата Солнца – так мы называем рассвет, – улыбнулась жрица, – можно еще перевести его как «Встречающая Рассвет».
После этого между ним и Янирой как кошка пробежала. Янира дулась неизвестно на что, а Илуге старался куда-нибудь деться от нее подальше. Впрочем, продолжалось это недолго. Потом все заслонило известие о битве на перевале Тэмчиут, когда вернулись меньше трех тысяч воинов, из которых в основном состоял ударный отряд. Еще несколькими днями позже, оборванные, раненые, обмороженные, начали возвращаться свидетели резни в Йоднапанасат, и от их рассказов кровь стыла в жилах. Больше двадцати тысяч воинов ушли в Ургах и не вернулись.
По всей степи прокатился стон горя и бессильной ярости. Слово «ургаш» начали произносить как ругательство. Илуге начал опасаться за Элиру и даже за себя. Сейчас, в эти черные дни, даже джунгары стали коситься на его волосы с неприязнью. Хотя из них-то, благодаря мудрости Темрика, никто не пострадал. Вспоминал ли теперь кто-нибудь из тех, кто тогда был в этом шатре и громче всех убеждал присоедениться к походу, что именно голос Илуге склонил чашу весов старого хана? Даже если и вспоминал – вряд ли был ему, Илуге, благодарен. Вместо благодарности в таких случаях люди почему-то больше склонны испытывать ярость.
Впрочем, Элира и сама забеспокоилась. Пошепталась о чем-то со своими бритоголовыми, и один из них однажды исчез так незаметно, как только они и могли.
– Я отправила его за новостями в монастырь, – пояснила Элира. – Я должна знать, что моя госпожа не оставила новых приказаний.
– Но ты же можешь мысли читать, – удивился Илуге. – Почему ты не сделаешь этого сейчас, когда время так дорого?
– Потому что магия оставляет ясный след, и по этому следу мы можем быть обнаружены, – глухо ответила Элира. – Я буду использовать ее только тогда, когда не останется иного выхода. Запомни это.
– Кого мне бояться? Этого своего дядю? – пожал плечами Илуге. – По-моему, ты преувеличиваешь.
– Трон князей Ургаха – это сила и власть, которой ты не желаешь лишь потому, что не в состоянии представить их себе, – ответила Элира. – Но это не значит, что они не привлекают других. Кстати, я почти уверена, что та девушка, в которую попала стрела, – ты рассказывал мне, помнишь? – так вот, целились не в нее, а в тебя. А помнишь ли ты, что как раз в это время у джунгаров были ургашские гости?
– Не может быть! – выдохнул Илуге, прокручивая в голове прошедшие события. А он-то подозревал Джэгэ и Чиркена! – Они не могли знать, кто я. Может быть, я показался им похожим на них самих – но ведь это все?
– Для людей, в жилах которых течет кровь князей Ургаха, этого достаточно, – возразила Элира.
– Я в это не верю. – Илуге покачал головой.
Недавно в степи выпал снег, и теперь они чаще сидели у Элиры в палатке, наслаждаясь теплом без дыма, которое давала диковинная переносная глиняная печка, собранная по зиме. Вдалеке коротко завыла собака. Ничего особенного, Илуге даже ухом не повел – к вечеру они часто брешут. Однако Элира резко насторожилась, вслушиваясь. Ее глаза вдруг стали огромными:
– Мне может, конечно, только показаться, но… если вдруг начнет происходить что-то необычное, беги со всех ног. Туда, где никто не знает тебя ни в лицо, ни по имени. Иначе они найдут тебя.
– Кто найдет? – Илуге поразила произошедшая с ней перемена. Она по-настоящему испугалась.
– Они знают – кто. Они знают – где. Иначе бы их здесь не было, я была предельно осторожна, – продолжала она торопливо. – Это значит, что они добрались до твоей матери.
– Объясни же наконец! – взмолился Илуге.
– Потом. Если останусь жива. – Элира поднялась и говорила все быстрее. Ему показалось – или вой повторился? – А теперь уходи немедленно. И предупреди, чтобы никто не смел произнести вслух твое имя.
– А ты?
– Я остаюсь.
– Я тебя не оставлю! – В мозгу Илуге вспыхнула картинка из детства: длинное белое одеяние, белые волосы и кровь, расцветающая на ткани алым цветком.
– Ты мне будешь только мешать, – сказала жрица, и от ее взгляда Илуге бросило в дрожь.
Он послушно попятился и осторожно вернулся к юрте. Ему показалось – или рядом с палаткой Элиры мелькнула какая-то длинная, стелющаяся по земле тень?
Нащупав меч, он осторожно присел в углу, не сводя глаз со входа, готовый броситься на любого, кто войдет. Ожидание показалось бесконечным.
Вдруг раздался громкий хлопок и, казалось, сквозь каждую щель в юрту снаружи ударил белый ослепительный свет. Высокий протяжный вой потонул в нарастающем грохоте. Янира и Нарьяна проснулись.
– Илу… – начала было Нарьяна, но рука Илуге закрыла ей рот, отбросила обратно в постель. Он подгреб под себя и Яниру, упал на них сверху, закрывая своим телом. Земля тряслась. Бьющий в щели свет теперь стал неровным, словно в нем извивались какие-то гигантские змеи. Потом все стихло, и довольно долго они лежали, не смея дышать, в густой, пахнущей почему-то грозой тишине.
– Это я. – Элира предусмотрительно назвала себя, прежде чем войти, так как у входа ее встретили три клинка.
Жрица не выглядела раненой, но, казалось, разом постарела на несколько лет. В углах рта залегли угрюмые морщины, руки тряслись.
– Ч-то… это было? – осмелилась спросить Янира.
– Мне больше нельзя здесь оставаться, – глядя на Илуге, сказала жрица. – Они нашли меня, и мне пришлось применить магию. Это были гхи. Они не знают устали и будут преследовать меня, пока не убьют.
– Кто это такие – гхи?
– В Ургахе есть одна очень малочисленная тайная секта, существующая с незапамятных времен. Они поклоняются горным демонам, чье предназначение – убивать все живое. Ее послушники служат не своей жизнью, как большинство монахов в Ургахе, но своей смертью.
– Как это? – удивилась Нарьяна, невольно поежившись.
– В момент посвящения послушника убивают на алтаре, – ровно ответила Элира. – Однако с помощью специальных заклинаний его душу связывают вместо тела… с каким-нибудь магическим предметом и придают ей особые свойства. Душа сохраняет память тела, а послушников тренируют для убийства. Предназначение гхи – убивать по приказу своего настоятеля. Князья Ургаха иногда, очень редко, прибегали к помощи гхи.
– Армия воинов-призраков? – переспросил Илуге. – Это воистину… устрашающий союзник…
– В уплату они всегда требуют детей – мальчиков, – чтобы превратить их в гхи. Обращаться к ним равносильно детоубийству, – отрезала жрица.
– Как тебе удалось с ними справиться?
– Гхи не едят, не пьют, не знают устали и могут передвигаться по воздуху. Однако, как и все порождения тьмы, они не выносят яркого света. Я их ослепила. Но это ненадолго.
Илуге с опаской глянул туда, где сквозь полог юрты просвечивала темнота.
– Они… вернутся?
– Свет, созданный мной, причинил им боль… ранил их. – Она говорила все более неохотно. – Однако убить их этим мне не хватило силы. Сейчас они вынуждены вернуться к своим «телам» и пройти обряд, который возвратит им… целостность. После этого они вернутся.
– Они могут убить еще кого-нибудь? – с откровенным страхом спросила Янира.
– Гхи посылают, точно определив их жертву. Они не видят так, как видят люди, и не мыслят, как люди. Они идут по следу своей жертвы, подобно волкам, улавливая ее магический запах. Ничто более не интересует их.
– А кто… их жертва? – решился спросить Илуге.
– Скорее всего я, – пожала плечами Элира. – Они могли послать их за тобой, но никто не может передать им твое «описание». Только имя. – Она помедлила. – Кроме меня. Если они… доберутся до меня, они смогут его у меня получить.
– Каким образом?
Элира нехорошо улыбнулась.
– Тебе лучше не знать каким, – после длинной паузы она добавила: – И мне тоже.
Воцарилось долгое тревожное молчание. Обе девушки невольно придвинулись друг к другу.
– Илу!.. – В юрту влетел Баргузен, встрепанный, с незавязанными ремешками на сапогах.
– Молчи! – прошипел Илуге. – Не произноси наших имен!
– Что это было? Совсем рядом? Ты видел? В становище переполох – никто не может объяснить, что происходит?
– Потом, – раздраженно отмахнулся Илуге. Он видел, как по лицу жрицы пробегают, словно рябь по воде, какие-то странные чувства.
– Что-то еще? – осторожно спросил он.
– Я думаю… Утром мы получим ответ, – загадочно сказала она и неслышно вышла.
…Ночь они провели, поминутно просыпаясь, вскакивая и заново будя друг друга. В глазах обеих женщин читался откровенный страх, несмотря на то, что обе храбрились и не снимали рук с рукояти своих мечей. Баргузен, посерьезнев после разъяснений, которые из них вытянул, тоже изо всех сил боролся со страхом. Илуге же чувствовал себя очень странно: словно холодный воздух из щели, он чувствовал вокруг себя сгущающееся дыхание смерти. «Трещина расширяется», – сказала Элира. Орхой Великий покинул их, но Илуге чувствовал, что если не в его теле, то в его душе осталась какая-то еле заметная щель, из которой сейчас тянуло этим холодом.
Утром в становище пришел на взмыленном коне посланный Элирой бритоголовый монах – и мир Илуге перевернулся в очередной раз. Но на этот раз – до основания.
– Они посадили ее в клетку на дворцовой площади? – не в силах поверить, повторял он. – Без одежды, питья и еды? За что?
– Она нарушила обет. В школе Гарда жрицы приносят обет целомудрия, – от этих слов Элиры у него внутри все завязалось в узел.
– То есть… князю стало известно, что Ицхаль Тумгор… моя мать… про меня, – невнятно проговорил Илуге. Каково это – даже еще не обретя матери, узнать, что стал причиной ее смерти?
– Да. Монастырь сожжен. Настоятельница совершила самоубийство, чтобы не выдать нас. Она оставила мне сообщение в заранее уговоренном тайнике. Судя по всему, обо всем стало известно после боя у перевала Тэмчиут.
– Значит, эти ургаши действительно узнали меня… – прошептал Илуге.
– Может быть, она еще жива? – дрожащим голосом спросила Янира. – Может быть, ее еще можно спасти?
– С того дня прошло уже двадцать дней. – Слова Элиры падали, как камни.
– Она мертва, – безнадежно сказал Илуге. В горле застрял комок.
– Твоя мать туммо – обладающая внутренним огнем. – Жрица старалась говорить отчетливо, но Илуге видел, как побелели ее сплетенные в замок пальцы. – Она может находиться на холоде… долго. Никто не знает, насколько долго. – Она предупреждающе подняла руку, увидев вспыхнувшую в его глазах надежду.
– Тогда я должен идти за ней. – Это не было вопросом.
– Ты можешь погибнуть за то, что уже не будет иметь смысла, – проронила ургашка. Но Илуге уже понял, что она пойдет с ним.
– Я пойду с тобой! – Баргузен вскочил.
– И я тоже! – одновременно выкрикнули обе девушки. Илуге ожег обеих сердитым взглядом.
– Одному тебе не справиться. – Жрица словно что-то прокручивала в голове. – Нужны… воины… двадцать… тридцать… да, тридцати будет достаточно. И столько же запасных лошадей. Но даже с этим шанс у нас слишком маленький. Ты должен действительно подумать, стоит ли брать с собой людей на верную гибель, и самому лезть в расставленную князем ловушку. А это, несомненно, ловушка.
– Мы теряем время.
– Да пребудет с тобой Волк, хан! – Илуге не без труда выговорил это приветствие, переступая порог ханской юрты и склоняя голову перед незнакомым человеком. Воин, убивший Джэгэ, симпатии в нем не вызывал. Без сомнений, что это был честный бой, в котором Джэгэ проиграл: Марух ростом был лишь чуть ниже Илуге и, несомненно, шире в плечах. Под его одеждой угадывались литые мышцы бойца, поза была расслабленной, как у сытого хищника. Выражением глаз он чем-то неуловимо напомнил ему Тулуя.
– Что у тебя за дело, ургаш? – неприветливо спросил хан. Он, конечно, понимал, с чем пришел Илуге.
– Ты отказал в моей просьбе Чиркену, – медленно проговорил Илуге. – Теперь я пришел просить сам.
– Я отказал своему военному вождю. – Марух улыбнулся. Казалось, его все это слегка забавляет. – Почему же ты думаешь, что я изменю свое слово?
– Потому что речь идет о моей матери. – Илуге уже понял, что его ждет, и только из последних сил пытался сдержать слепую и огромную ярость, застилающую ему глаза. – Я прошу дать мне всего тридцать воинов, и только тех, кто согласится пойти со мной добровольно.
– Не повторяйся. – Марух брезгливо дернул губой. – Решение Темрика не идти в Ургах было верным, и теперь джунгарские женщины не оплакивают, как по всей степи, своих сыновей и мужей. А ведь принцы предлагали богатую добычу. Что можешь предложить им ты?
– Ничего, – честно ответил Илуге. – Мы можем только попытаться спасти одну женщину.
– Я, хан, должен думать о племени, – улыбаясь все шире, говорил Марух. – Почему мои воины должны умирать за неизвестную ургашку? Твоя просьба глупа. И отошли свою беловолосую колдунью – ее вопли распугали всех лошадей.