– Почему я должен решать! Что вы все на меня навалились? Ты без головы? Откуда я знаю, что делать?! Лети в эту Англию или пошли разумного человека. Я разрешаю действовать по обстановке. Все, Анастас, я занят.
Закончив разговор, Микоян вытирает платком лоб, сидит некоторое время молча. Затем вызывает Зелена:
– Моисей, вылетай туда сам. Наведи порядок. Товарищ Сталин вручает тебе в Лондоне неограниченные полномочия.
– Когда вылетать, Анастас Иванович?
– Немедленно. Можешь попрощаться с семьей – и на аэродром. Возьмешь мою машину.
– Есть, товарищ нарком.
Микоян смотрит на своего заместителя, шагает к нему, крепко обнимает.
– Привязался я к тебе, Моисей. Родным ты мне стал. Кто его знает, свидимся ли еще… Ни пуха тебе.
Зелен пожимает руку наркома, но к черту послать не решается. Быстро выходит.
Наркомовский «ЗИС» тарахтит у подъезда. Водитель выскакивает и открывает дверцу:
– Здравия желаю, товарищ Зелен.
– Почему ты, а не Васильченко?
– Васильченко дежурит на крыше наркомата. Зажигалки тушит, – отвечает шофер. Заместитель наркома прекрасно понимает: дело не в зажигалках, незнакомый водитель – очередной посланник ведомства вездесущего Лаврентия Павловича.
Через двадцать минут Зелен дома. Чистое белье, пара рубашек, штатский костюм, что со времен его работы в наркомате иностранных дел висит в шкафу. На сборы десять минут. Обнимает Клаву, гладит по голове спящего Мишеньку.
– Зря не спустились в убежище, – выговаривает он жене.
– И ты бы ушел из пустого дома?
– Чего мне сделается? Ты же знаешь, я Вечный жид. – Зелен смотрит на часы: – Пора, Клавочка. Машина внизу.
Она прижимается к мужу, трется о его щеку своей щекой. Он колючий. Брился утром, к ночи щетина отросла. Ей немного больно, но так хочется испытывать эту боль как можно дольше. Супруг отстраняет Клаву, сдергивает с вешалки плащ. Небольшой чемодан уже собран. Она грустными синими глазами смотрит на этот чемодан. В короткие командировки Моисей ездит со своей неизменной офицерской планшеткой. Чемодан – признак разлуки долгой. Куда отправляется муж, она не спрашивает. Понимает: на войну.
Зелену тягостны затянувшиеся проводы. Он берет чемодан и, не оглядываясь, выходит из квартиры. Лифт в бомбежку отключен. Спускается по лестнице. На каждой площадке, прикладывая ладошку к козырьку, молча вытягивается часовой. Дом охраняют сотрудники НКВД. Каждый из них после смены доложит начальству, в какое время Зелен покинул квартиру. Последний страж отдает честь в холле. Генерал кивает и выходит на улицу.
За Москвой-рекой ухает бомба, и от огненного столба светлеет небо. Это уже третий пожар в центре. Моисей Семенович смотрит на темные окна своей квартиры, вздыхает и усаживается в машину.
Едут не быстро. Фары включать нельзя, а улицы готовят сюрпризы-. Осколки зенитных снарядов, битые стекла, самые непредсказуемые предметы. Снова грохот. Зенитки бьют совсем рядом. Орудия установлены на крыше дома, мимо которого они проезжают. Едко пахнет порохом.
«Как трудно покидать семью в такое время, – думает заместитель наркома. – Немцы взяли Смоленск. Сколько им до Москвы? Неделя? Месяц? Нет, Москву не сдадим», – успокаивает он себя и вспоминает покрасневшее от обиды лицо генерала Дорофеева. Его возмущенный шепот в коридоре, когда они остались с глазу на глаз: «Эти подонки из НКВД хамят и мешают работать. Ничего не понимая в деле, суют нос в каждую мелочь. Восстановили против наших инженеров английских спецов. От них один вред». За подобные высказывания генерал может поплатиться головой, о чем он прекрасно знает. Да, видно, сдержаться не в силах…
Машина замедляет ход. Впереди группа красноармейцев. Солдаты куда-то ведут огромную защитную «колбасу», перегородившую неширокую улицу. Приходится медленно тянуться сзади. Водитель отчаянно гудит.
– Отставить нервы. Бойцы делают нужное дело, – одергивает водителя Зелен, продолжая думать о своем. Почему Берия всюду лезет? Боится вредного влияния Запада? Но сейчас самое главное – помочь фронту. Если идеологические трюки с «врагами народа» в мирное время якобы служили диктатуре пролетариата, то теперь каждый день измеряется кровью наших солдат.
Моисей Семенович смотрит на часы:
– Сколько еще ехать?
– Через десять минут будем в Тушине, товарищ генерал.
Зелен понимает: чтобы избежать встречи с немецкими истребителями, взлетать надо до рассвета. Времени в обрез. Небо на востоке начинает светлеть. Наконец, вырвавшись из города, водитель включает подфарники и гонит во всю. До Тушина они добираются быстро. С темного поля слышится рев авиационных двигателей. При въезде на аэродром шлагбаум. Патруль проверяет документы. Пожилой майор осипшим от простуды голосом старается перекричать шум:
– Товарищ заместитель наркома, ваш самолет на взлетной полосе. Летчики нервничают. Разрешите, покажу дорогу.
– Делайте свою работу, майор.
Офицер, неловко пристроившийся на подножке, указывает в полной тьме направление водителю. Рев двигателей нарастает. Через минуту наркомовский лимузин подкатывает к стоянке. Двухмоторный транспортник прогревает двигатели. Пилот вытягивается перед генералом:
– Товарищ заместитель наркома, машина к вылету готова. Экипаж в составе штурмана Самохина, бортрадиста Гуридзе и меня приветствует вас на борту транспортного самолета ПЕ-2. Командир корабля подполковник Рябов.
Зелен пожимает летчику руку и вбегает по трапу.
– Товарищ генерал, наденьте куртку и переобуйтесь. Выйдем на заданную высоту, замерзнете.
Штурман подает Зелену летную экипировку, дожидается, пока тот облачится в кожаную куртку на цигейке и меховые унты.
– Хорошая куртка, – ощутив нежное тепло меха, хвалит Зелен.
– К сожалению, их пока мало. Даже истребителям не хватает. Нам выдали по особому случаю, – жалуется бортмеханик.
– Особый случай – это я?
– Затрудняюсь ответить… Разрешите пристегнуть вам парашют.
– Пристегивайте.
– Прыгать, товарищ генерал, доводилось?
– А что, придется?
– Война. Могут и сбить, – бесстрастно предупреждает штурман.
– Надо будет прыгнуть, таки прыгнем, – ворчит Зелен и, устроившись в кресле, проверяет личное оружие.
Невидимая взлетная полоса бежит навстречу. Механическая птица перестает трястись, они в небе. Пилот делает круг над аэродромом и, хотя им надо на запад, берет курс на восток: чтобы миновать занятые немцами родные земли, приходится делать крюк.
Штурман хорошо изучил карту с дислокацией войск, но линия фронта быстро меняется. В темноте вражеские истребители не летают, зато бьют их зенитки. Ответить огнем транспортный самолет не может. На его борту ни пушек, ни бомб, но экипажу приказано доставить заместителя наркома в Лондон, и сталинские соколы приказ выполнят. Они уже побывали в Англии несколько раз. Вчера вывезли оттуда генерала Дорофеева. Летчикам не привыкать, а для бывшего комиссара Моисея Зелена это первое путешествие в незнакомый капиталистический мир. Не думал он, рубая буржуев шашкой, что не пройдет и двадцати пяти лет, как придется лететь к ним с протянутой рукой.
Екатеринбург. 2000 год. Март
– Мой приятель доктор Авдотьев, передавая мне вас, упомянул, что трижды находил вас рядом с трупами. Вы, Сегунцова, уж постарайтесь держаться подальше от покойников. Авдотьев прав: должность ангела смерти – вредная должность, опасно, так что лучше смените работу, – полушутя-полусерьезно напутствовал врач пациентку, снимая с ее затылка швы.
После процедуры Марину из больницы выписали. Мама в этот день дежурила и встретить дочь не могла. Перед тем как спуститься вниз за своими вещами, Сегунцова перешла коридор и постучала в мужскую палату. Сюда из интенсива перевели брата Кости, Александра. Вчера она уже разговаривала с ним. Раненый еще не вставал, но быстро шел на поправку. Здесь же лежал великан Петр. Ему пуля задела бедро.
– Прилетела, Ангелочек, – приветствовал Петя девушку. С подачи доктора Авдотьева Марину здесь все звали Ангелом, опуская мрачное дополнение «смерти».
– Привет, Саша. Привет, Петя. Как вы себя чувствуете?
– Врачи говорят, жив, – Александр улыбнулся.
– У меня тоже, кажется, дырка зарастает. Еще десять сантиметров, и эти сволочи сделали бы из меня певца в хоре евнухов, – усмехнулся Петр. Великан сидел на постели, выставив в проход забинтованную ногу, и смотрел маленький переносной телевизор.
– Очень за тебя рада! – искренне вырвалось у Марины. Она представила богатыря Петра, поющего фальцетом в церковной капелле, и покраснела. – А меня, мужики, выписали. Если есть просьбы, не стесняйтесь. Могу в магазин сходить или еще чего.
– Спасибо, Ангелок, меня подружка каждый день навещает. Так что все в ажуре, – отказался Петр.
– А я бы тебя попросил, но неловко как-то, – замялся брат Кости.
– Спасибо, Ангелок, меня подружка каждый день навещает. Так что все в ажуре, – отказался Петр.
– А я бы тебя попросил, но неловко как-то, – замялся брат Кости.
– Очень даже ловко, выкладывай, – ободрила его Марина: – Куплю, что закажешь…
– Продукты и соки мне жена носит. А вот одну книгу мне бы заполучить хотелось. Она у Николая Спиридоновича осталась. Сосед попросил, я и дал, старику не откажешь. А сам ее не дочитал. Жена в его квартиру, как ты понимаешь, попасть не может.
– Как она называется?
– «Северные конвои». Это о летчиках. Они охраняли небо над конвоями союзников, доставлявших грузы из Англии в северные порты России. Николая Спиридоновича книга заинтересовала. Он историю любил, особенно Второй мировой войны.
– Смотаюсь, – пообещала Марина.
– Вообще-то у меня к тебе еще дело есть. Но это потом…
– Говори сейчас.
– Сейчас бесполезно. Мне сначала надо на ноги встать, – виновато улыбнулся Александр.
Название книжки, чтобы получше запомнить, она несколько раз повторила про себя и, простившись с ранеными, пошла к сестре-хозяйке получать вещи. Надеть куртку она не смогла. Она была выпачкана кровью. Хорошо, что мама принесла ей старенькое пальто. Марина оделась, запихнула куртку в пакет и вышла.
На улице у нее закружилась голова. Она неделю не была на воздухе и с непривычки даже немного одурела. Пришлось несколько минут постоять во дворе больницы. Но скоро молодой организм слабость поборол, и она зашагала к автобусной остановке.
Дома все было прибрано, на кухонном столике лежала записка мамы: «Доченька, подогрей бульон и съешь котлетку с пюре. В буфете для тебя шоколадка».
Марина улыбнулась. Она снова почувствовала себя маленькой, словно пришла из школы. В больнице она завтракать не стала, уж больно тоскливо там кормили пациентов, и с благодарностью воспользовалась маминой заботой. Только шоколадку не съела, а положила к себе в рюкзачок. Ключ от квартиры Вострикова лежал в ящике тумбочки, что стояла в прихожей. Марина спрятала окровавленную куртку подальше от маминых глаз, нашла в шкафу другую, лыжную, и отправилась в дом старых большевиков.
В автобусе раздумывала, ехать ли зайцем? Но что-то ей подсказало, что сегодня лучше не рисковать. И оказалась права: за остановку до ее выхода вошли три контролера. Марина гордо протянула свой билет. Знакомый дом с магазином дорогой женской одежды, двор с детскими качелями. «Все на своих местах, только человека нет», – грустно подумала она. Возле подъезда она остановилась. Ей вдруг опять стало страшно. Вспомнила, как обнаружила на полу уже похолодевшего старика, и весь пережитый за последние дни ужас сжал сердце. «Не пойду одна. Приеду в другой раз с мамой, когда та не будет дежурить». Но тут же застыдилась. Обещала раненому летчику книгу, да струсила… Упрямо мотнула головой и вошла в подъезд. Лифт сегодня работал, и она им воспользовалась.
После поминок Николая Спиридоновича они с мамой в его квартиру не наведывались, и время здесь будто остановилось – зеркало в прихожей, прикрытое простыней, помытая посуда в сушилке… Марина сняла куртку, присела на тахту и огляделась. Книжные полки в квартире дяди висели над письменным столом. Она подошла, внимательно просмотрела корешки. Нужной книги среди томиков не оказалось. Стала раздумывать, где бы еще поискать, и вздрогнула: телефон зазвонил частым, тревожным сигналом. «Межгород», – поняла девушка. Она не хотела подходить, но рука сама потянулась к трубке.
– Я бы попросил Николая Спиридоновича, – услышала она приятный незнакомый баритон.
– Деды Коли нет, – тихо ответила Марина.
– А когда он вернется?
– Он не вернется. Он умер.
В трубке замолчали. Затем далекий баритон поинтересовался, с кем говорит.
– Я внучка Николая Спиридоновича.
– Мариночка! Господи, какой у тебя взрослый голос! – удивились на другом конце провода.
– Вы меня знаете?
– Да, милая. Когда тебе было четыре годика, мы с тобой играли в куличики. Сколько же тебе теперь?
– Почти двадцать.
– Ты уже невеста, с чем и поздравляю. А беседует с тобой Михаил Моисеевич Зелен. Я сын Моисея Семеновича Зелена. Мой отец с Николаем Спиридоновичем вместе работал, и они крепко дружили. Мне жаль. Прими мои глубокие соболезнования. Знал бы, обязательно приехал на похороны.
– Спасибо, Михаил Моисеевич. – Марина слышала от мамы фамилию Зелен и даже вспомнила веселого бородатого москвича. – Вы живете в Москве?
– Да, милая. Из Москвы и звоню. – В трубке опять помолчали. – Скажи, Мариночка, Николай Спиридонович никогда не говорил о желании мне что-нибудь передать?
– Я не помню, а что вы имеете в виду?
– Он хранил очень древний документ. Этот документ ему отдала моя мама, когда папу репрессировали. Документ очень ценный. За ним могут охотиться темные люди.
– Вот оно что?! – Марина немедленно сообразила, с чем именно связаны страшные события в ее жизни.
– Ты поняла, о чем я?
– Да, Михаил Моисеевич. Эти темные люди уже проявились. Возможно, они и убили дядю.
– Это ужасно, девочка… А как ты думаешь, они забрали документ?
– Не знаю. В квартире все было перевернуто вверх дном.
– Значит, Востриков живым бумагу не отдал. Слушай меня внимательно. Документ предназначался американскому бизнесмену. Отец обещал передать его, но не смог, не успел, его арестовали. В Москву летит внук того американца. Я дал ему адрес Николая Спиридоновича. Если молодой человек появится, поговори с ним, расскажи о случившемся.
– Конечно, поговорю, расскажу… Но ведь в квартире деды Коли никого нет. Вы меня случайно тут застали. Я живу с мамой в другом районе.
– Тогда дай мне, пожалуйста, свой телефон, я сообщу его Алексу.
– Алекс – парень из Америки?
– Да, Мариночка. Это вполне приличный молодой человек, его ты можешь не опасаться.
– Хорошо, записывайте. – Марина продиктовала номер, и они распрощались.
Положив трубку, она походила по комнате и снова уселась на тахту. Стала вспоминать все с самого начала. Незнакомые типы из черной иномарки в первый раз появились на кладбище, затем они выследили ее с подругой Симой, довели до кафе и пытались привязаться. Дальше история с Костей. Скорее всего, они же и застрелили молодого механика. Но этих парней больше нет. Кто же тогда стрелял в автоколонну во время похорон? Выходит, есть и другие темные люди. Марина ощутила, как по спине пробежали мурашки. Захотелось броситься вон из этой квартиры. Но, вспомнив цель визита, заставила себя обойти комнату и кухню. Александр попал в больницу не без ее косвенного участия. И Костю подставила она. Спряталась за парня, а его убили. Она просто обязана выполнить хотя бы эту пустячную просьбу летчика.
Марина обследовала углы, проверила под тахтой. Книги нигде не было. Тогда она, скорее для порядка, заглянула в туалет – и нашла. Книга затаилась на полочке, сбоку от двери. В томике вместо закладки лежали очки Николая Спиридоновича. Старик читал «Северные конвои» в самом укромном месте своего жилища. Эта маленькая бытовая деталь столь сильно подействовала на девушку, что она заплакала.
Перед тем как покинуть квартиру, Марина долго смотрела в дверной глазок. Не обнаружив опасности, вышла, спустилась на лифте. Во дворе из глаз опять полились слезы. Осиротевшая внучатая племянница уселась на детские качели, вытерла глаза платком, припудрила носик, извлекла из рюкзачка мамину шоколадку и с горя ее съела.
Москва. Дом на Набережной.
2000 год. Март
Михаил Моисеевич два дня не покидал квартиры. Он вообще проводил много времени за письменным столом. Подключившись к Интернету, обзаведясь факсом и имея телефон, ученый получил возможность решать все проблемы и снимать все вопросы, не выходя из дома. Но все же ежедневно принуждал себя к прогулке. После телефонного разговора с Мариной Сегунцовой правилу изменил.
Сын бывшего начальника Главспирта еще раньше ощутил непонятное беспокойство. Ученый историк, занимавшийся мрачным периодом сталинских репрессий, стал замечать странные вещи. Неделю назад ему почудилась за собой слежка, В тот день он по просьбе американского бизнесмена Алекса Слободски отправился в Подольск. Обладая неважным зрением, долго откладывал это путешествие, но, будучи человеком обязательным, все же собрался. Выйдя из дома, заметил двоих молодых субъектов. Обычно Зелен на прохожих внимания не обращал. Ученого всегда занимала какая-нибудь идея, и на окружающий мир его не хватало. Но те двое сами подошли и попросили зажигалку. Михаил Зелен никогда не курил и ничего подобного в карманах не держал. Молодые люди извинились и отстали. Михаила Моисеевича удивила серьга в ухе одного из них. В следующий раз он заметил тех же персон в вагоне метро. В сутолоке Москвы дважды увидеть одно и то же лицо удается редко. А молодые люди попались ему на глаза два раза за один день. В электричке он наткнулся на подозрительных молодцев в третий раз. Ошибиться Зелен не мог: в ухе парня поблескивала знакомая серьга. Выйдя из подъезда писателя Похлебкина, Зелен увидел, что те же молодые люди его опять поджидают. Больше у него сомнений не оставалось: за ним следят.