В новой России, где органы политической полиции из реальной жизни как бы исчезли, трудно было поверить в подобное. К тому же ученый работал вполне легально. При президенте Российской Федерации имелась комиссия по реабилитации жертв сталинских репрессий. С этим государственным органом Михаил Моисеевич тесно сотрудничал.
В последние годы Зелен носил сильные очки, а зрение продолжало ухудшаться. Показалось дураку сослепу, убедил он себя и думать о своих подозрениях перестал. Но вскоре неприятное чувство вернулось. Случилось это в выходной день. Около одиннадцати утра в дверь позвонили. Гостей Зелен не ждал. О посетителях типа рекламных агентов или собирателей предвыборных подписей ему заранее сообщал лифтер по телефону. Ученый жил в том самом правительственном монстре на набережной, где когда-то поселили его отца. Часовых на лестничных площадках давно убрали, но должность лифтера сохранилась. В доме еще обитали одиозные личности, но все они могли представлять интерес лишь для любителя новейшей истории. Дети членов высшей сталинской номенклатуры, сами ставшие стариками, несколько деятелей культуры, давно вышедшие из моды, вроде драматурга Шатрова, да новоявленные богачи, скупившие квартиры у обнищавших родственников бывшей партийной элиты.
Зелен прервал завтрак и поспешил на звонок. Посетитель представился наладчиком сети Интернет и попросил пустить его к компьютеру. Не заподозрив коварства, Михаил Моисеевич смущенно освободил кресло от своей пижамы и любезно разрешил специалисту проверить то, что его интересовало. Сам он отправился на кухню допивать остывший чай. Его обшитые мехом тапочки имели мягкую вязаную подошву, и хозяин передвигался по квартире совершенно бесшумно. Покончив с завтраком, он вернулся в кабинет и был неприятно поражен. Его посетитель вовсе не смотрел на экран монитора, а рылся в ящике письменного стола. Будучи человеком тактичным, Зелен кашлянул на пороге, дав возможность любопытному «специалисту» свое бессовестное занятие прекратить.
Тот быстро попрощался и ушел. Михаила Моисеевича неприятный визит взволновал. Он нашел в записной книжке телефон фирмы, подключившей его компьютер к Интернету, и набрал номер. Диспетчер по обслуживанию клиентов заверила Зелена, что никакого наладчика к пользователю сети по данному адресу фирма не направляла. Это еще больше обеспокоило ученого. Но прошло несколько дней, и о неприятном эпизоде Зелену думать наскучило. Он много работал, заканчивая статью для общества «Мемориал», и не хотел тратить время на посторонние мысли. За день до звонка в Екатеринбург его снова побеспокоили. На этот раз не в стенах дома, а у подъезда института. Зелен там служил научным консультантом. Всю работу с документами вел через электронную почту, а в институте появлялся два раза в месяц на предмет получения зарплаты.
– Простите, не вы ли профессор Зелен? – обратился к нему молодой упитанный субъект.
– Да, я. – Михаил Моисеевич удивился. Он никогда не вел публичной деятельности и к вниманию незнакомых людей не привык.
– У меня к вам деловое предложение. Хочу купить архив вашего отца. Можете назвать любую цену.
– Я архивами не торгую, – сухо отказался ученый.
– Напрасно. Согласитесь – получите кругленькую сумму. Откажетесь – останетесь без всего.
– Архив, молодой человек, это моя работа.
– Вы же не Кащей Бессмертный. Сколько вам осталось? Не о работе надо думать, дедушка, а об обеспеченной старости. – Субъект нагло ухмыльнулся и, усевшись в дорогую иномарку, укатил.
Михаил Моисеевич по дороге домой связал все тревожные факты последних дней и начал смутно догадываться, что интересуются им вовсе не спецслужбы, а какие-то аферисты. Подтверждали эту догадку и слова Похлебкина. Вильям Васильевич во время их встречи намекал на опасность, связанную с реликвией отца. В электронном письме в Америку Зелен, в свою очередь, тоже намекнул об этом Алексу Слободски. А после звонка в Екатеринбург уже не сомневался: преступники ищут тот же документ, которым интересуется молодой американец.
Если эти типы пошли на убийство Вострикова, американцу грозит смертельная опасность. Михаил Моисеевич писем от Слободски больше не получал и не знал даты его вылета. Но все же надел очки, сел к компьютеру и отстучал тревожное письмо:
«Дорогой Алекс, стараясь помочь вашему предприятию, связанному с волей моего покойного отца, должен вас предупредить о серьезной опасности. Я наконец дозвонился в Екатеринбург, но поговорить с Николаем Спиридоновичем не мог. Вострикова нет в живых. Внучатая племянница, которую случайно застал в его квартире, подозревает, что старика убили. Начинаю связывать это убийство с нашей реликвией. Какие-то негодяи пытаются ее выудить. Мне за архив отца предлагали большие деньги, не исключено, по той же причине. Советую поездку отложить. Если мои доводы для вас звучат неубедительно, можете связаться с Мариной Сегунцовой, внучатой племянницей Вострикова. Прилагаю номер ее екатеринбургского телефона. Михаил Зелен».
Отправив письмо, Михаил Моисеевич запер квартиру изнутри на все замки и два дня на улицу не выходил. Но сегодня решил, что прятаться глупо, оделся, повязал горло теплым шарфом и отправился в милицию.
США. Нью-Джерси. 2000 год. Март
В гараже особняка на Форт-Ли после смерти Ивана Алексеевича Слободски осталось три лимузина: черный «Кадиллак», маленький спортивный «Форд» и любимая машина покойного хозяина – огромный «Линкольн».
Все они теперь принадлежали Алексу, но молодой Слободски продолжал ездить на своем открытом красном «Мустанге». Молодой босс работал третью неделю и возвращался домой поздно. Сотов продолжал прислуживать в доме, но поговорить с работником деда Алексу не удавалось. С непривычки он так уставал в офисе, что, приезжая домой, сразу валился в постель и отключался до утра. Но сегодня приехал пораньше, поскольку на следующий день улетал в Россию.
Семен Григорьевич, как обычно, встретил хозяина у ворот, загнал его «Мустанг» в гараж и осведомился, будет ли Алекс ужинать.
– Давай, дядя Семен, заправимся сегодня вместе. Я бы хотел с тобой поговорить.
– Я тоже хотел тебе кое-что сказать, Сашка. Собирался предупредить тебя, что намерен сменить работу и уехать.
– Почему? – растерялся Алекс. Он никак не ожидал проблем в собственном доме.
– Ивана Алексеевича больше нет. Долги я свои ему отработал, а тебе я не очень нужен. Есть хлеб даром совесть не позволяет. Ты без труда наймешь приходящую черную бабу, она сумеет поддерживать порядок в доме. Ее услуги обойдутся тебе куда дешевле.
– Давай поужинаем и все спокойно обсудим, – дипломатично предложил Алекс. – Принеси еду в столовую. Почему бы двум холостым джентльменам не. отужинать с комфортом? Устрой все так, как предпочитал дедушка, когда принимал друзей.
Под усами Сотова возникло нечто вроде улыбки, и он принялся за дело. Семен Григорьевич быстро разжег камин, запалив настоящие дрова. Живой огонь, слабость умершего хозяина, разжигался в доме тайно. Во избежание задымления окружающей среды престижного поселка на камины, костры и даже самовары администрацией штата был наложен запрет. Жителям, завидевшим дым из трубы соседа, вменялось написать донос, а властям подвергнуть нарушителя огромному штрафу. Если россияне образному слову «стучать» придавали оттенок негативный, то американцы, обозначив данный феномен не менее образным словом «свист», считали его чуть ли не основой своей демократии. Ивану Алексеевичу удавалось обмануть «свистунов» только благодаря большому саду и высоким каштанам, скрывающим дым от посторонних глаз.
Теперь штраф за горящий камин грозил внуку.
Вернувшись из душа, Алекс застал на огромном дубовом столе мерцающие свечи, огни которых отражались в хрустале бокалов и рюмок: стройными шейками тянулись вверх бутылки вина, призывно леденел запотелый графин с водкой. В качестве закуски имелась черная икра и живые устрицы, неизвестно как в это время суток добытые Сотовым. Свежие овощи и зелень служили гарниром к горячим отбивным; рядом красовалось серебряное блюдо с клубникой – на десерт. Чуть поодаль Сотов поставил коробку гаванских сигар.
– Господи, наконец я смогу поесть достойно буржуя, чей годовой доход превышает несколько миллионов, – рассмеялся Алекс, усаживаясь.
– Хочешь, чтобы я сел за стол с тобой?
– А иначе зачем весь этот пир? Я же сказал, дядя Семен, что хочу вместе поужинать. Если тебе не нравиться, можешь взять миску и устраиваться на ковре, как старый преданный пес. Это будет так трогательно.
– Не иронизируй, Сашка. Сотов знает свое место и может поесть на кухне. Но если ты приглашаешь, не откажусь.
– Присаживайся. Теперь я хоть знаю вечернее меню деда.
– Иван Алексеевич тоже пиры не часто себе позволял. Обычно перехватит стоя, как жеребец в упряжке. Вот и помер, дуралей.
– Не иронизируй, Сашка. Сотов знает свое место и может поесть на кухне. Но если ты приглашаешь, не откажусь.
– Присаживайся. Теперь я хоть знаю вечернее меню деда.
– Иван Алексеевич тоже пиры не часто себе позволял. Обычно перехватит стоя, как жеребец в упряжке. Вот и помер, дуралей.
– Давай помянем его, – предложил Алекс. – Он прожил свое так, как хотел, и я им горжусь.
Мужчины молча выпили и закусили. Семен Григорьевич вопросительно посмотрел на молодого хозяина, тот кивнул, и Сотов наполнил рюмки снова.
– Дядя Семен, я завтра собираюсь в Россию. Думал, ты со мной полетишь. Билеты уже есть.
Семен Григорьевич поперхнулся зеленью и надолго закашлялся.
– Я – в Россию? – наконец проговорил он, вытирая салфеткой побагровевшее лицо.
– Могу, конечно, взять с собой Линду Кели. Она сильно напрашивалась в поездку, но я предпочел бы лететь с тобой.
– Старый я дурень. – На глазах работника выступили слезы. – Решил, что Сашка про меня совсем забыл. А он меня в Россию зовет.
– А ты, дядя Семен, удивил меня своим желанием покинуть дом. Дед в посмертном письме пишет, что ты ему человек близкий и я могу на тебя полагаться. Что же произошло? Плачу тебе мало? Я же не знаю, сколько ты хочешь. Мы не успели об этом договориться.
– Щенок ты еще, Сашка. Я у деда никакой зарплаты не брал, долг отрабатывал. Я Ивану Алексеевичу по гроб жизни обязан.
– Так поедешь со мной в Россию?
– Сашка, да если я тебе нужен, я за тобой на край света поползу. А в Россию и подавно. У меня там сын… Ешь отбивную, остынет. Или лучше дай, я пойду разогрею. – Сотов схватил тарелки и быстро вышел. Алекс понял, что Семен Григорьевич старается скрыть слезы, и не стал его удерживать.
«Странный мужик дядя Семен, – подумал он. – Интересно, что же его связывало с дедом, если он даже зарплаты не брал. Теперь еще выясняется, что у него сын в России».
Но в тот вечер Сотов так и не открыл тайны знакомства со Слободски-старшим. Алекс не настаивал, а Семен Григорьевич не разговорился. Под клубнику они еще выпили вина, а потом выкурили у камина по сигаре.
– Где тебе стелить, Сашка? Может, в спальню дедушки переберешься?
– Нет, дядя Семен. Я привык к своему чердаку. Пусть все останется как есть. Буди меня пораньше, к двум нам в аэропорт. А до этого надо еще визы получить.
– Ты, Сашка, уверен, что русские бюрократы сразу выдадут тебе визы?
– Моя секретарша обо всем договорилась. Чиновники тоже люди и хотят кушать. Больше вопросов нет?
– Нет, Сашка.
– А ты знаешь, что нам предстоит сделать в России?
– Знаю. Ты за царевой бумагой едешь. Иван Алексеевич мне всю эту историю давно рассказал. Узнал, у кого эта бумажка?
– Пока нет. Где-то в Екатеринбурге. На месте разберемся. Я сегодня странное письмо по электронной почте получил.
– От кого, от Зелена?
– Ты и про него знаешь? – удивился Алекс.
– Я же сказал, Иван Алексеевич меня в курс ввел. Он меня хотел и в Москву отправить, а потом передумал. Но ты про письмо начал…
– Михаил Зелен пишет, что старика, у которого мог находиться документ, убили. Подозревает, что из-за нашей реликвии.
– Да, в России сейчас не соскучишься. Это я тебе, Семен Сотов, говорю. Я ее, матушку, знаю.
– Откуда, дядя Семен? Ты много лет там не был.
– Был, не был – какая разница? С родиной я столкнулся. По-черному столкнулся. С помощью Ивана Алексеевича, пусть земля ему будет пухом, эту кашу я кое-как расхлебал. Настанет время, расскажу. На сегодня с меня хватит. Пошли спать.
Алекс поднялся к себе. В мансарде его ждала белоснежная постель, мерцали свечи в красивом серебряном канделябре. Когда Сотов успел это устроить, Алекс понять не мог. Они весь вечер провели вместе.
Спать хотелось ужасно, но Слободски помнил, что не сообщил Линде Кели о своем решении. Он сел к компьютеру и написал ей письмо.
«Прекрасная мисс Кели!
Обстоятельства складываются так, что в Россию тебе ехать нецелесообразно. В данный момент ты мне нужней в Нью-Йорке. Прошу внимательно следить за местной и европейской прессой на тему брендов нашей компании.
С чувством не искренней антипатии – Алекс Слободски.
Р.S. С банком, в котором ты хранишь свое тело, мое решение не связано».
Отправив письмо, Алекс разделся и бросился в постель.
США. Нью-Йорк. 1941 год. Сентябрь
Заместитель наркома совершает океанское путешествие в отдельной каюте. Стол завален газетами. Зелен прихватил прессу из Лондона. За дни путешествия при помощи словаря пытался ее прочитать. Понял: по мнению большинства западных журналистов, жить столице Советского Союза остались считанные дни. Никто из них не верил, что Россия отобьется от Гитлера.
Моисей Семенович две недели в океане, и что твориться на родине, ему неизвестно. Сегодня путешествие заканчивается. Завтра снова напряженная работа.
Если в Англии советские торговые полпреды путали грузы при отправке, то в Америке творились и вовсе чудеса. Интересы СССР в Соединенных Штатах представлял трест «Ам-торг». Его работники заказывали тысячи тон колючей проволоки. Через неделю выяснялось, что проволока не так нужна, как противогазы. Получив противогазы, требовали, поскольку и противогазы не самое насущное, тягачи. Американцы заявили протест. И Микоян командировал Своего заместителя с заданием навести порядок. Так, не заезжая в Москву, Зелен из Англии отправился в Америку.
Загадочное предприятие под названием «Ам-торг» открылось в Нью-Йорке в одна тысяча девятьсот двадцать четвертом году. Через него красные вожди продавали изъятые из музеев и награбленные в частных особняках художественные ценности. На Запад уплывали картины Рубенса и Рембрандта, Рафаэля и Ренуара, пасхальные яйца работы знаменитой мастерской Карла Фаберже, редкостные иконы и другие предметы искусства, составляющие гордость отечественной культуры. Взамен пастыри пролетариата получали оружие и технологии. Не умея делать собственные тракторы, автомобили и даже утюги, тащили через океан станки и небольшие партии товара, чтобы скопировать, изучить и запустить у себя в производство. Награбленное – не заработанное, его не жалко, и советские коммунары платили, не торгуясь. На операциях с «Амторгом» нагрели руки американский бизнесмен Хаммер, агент ОГПУ, шпион всех времен и народов Евгений Иванович Маклаков, впоследствии переродившийся в Джона Маклехи, и многие другие дельцы и авантюристы.
В качестве очередного торгпреда Сталин выслал в США товарища Смолянского, ближайшего помощника Троцкого. Труп Абрама Львовича Смолянского нашли на берегу озера в пригороде Нью-Йорка. За компанию с ним разделались и с председателем «Амторга» Иссаей Яковлевичем Хурганом. Сталин мелочиться не любил. Убирать, так разом. Смолянского – за близость к ненавистному Троцкому, Хургана – за то, что, долго занимая кресло председателя «Амторга», слишком много знал.
С этой организацией и предстояло работать генералу Зелену. От бывшего наркома Литвинова Моисей Семенович кое-что об этом слышал. Но далеко не все. Тайны грязных делишек торгового представительства СССР в Америке красные спецслужбы охраняли рьяно. Все, кто приближался к загадочной организации, тут же попадали под их «колпак»…
Где-то сверху раздается долгий могучий гудок. В каюту заглядывает генерал Голиков:
– Моисей, подплываем. Желаешь на статую Свободы полюбоваться?
Зелен смотрит на часы. По нью-йоркскому времени семь вечера.
– Спасибо, сейчас поднимусь. – Он собирает со столика деловые бумаги, словари, прячет их в свою планшетку, вешает ее на плечо и выходит.
На палубе человек семьдесят. Среди них летчики, которым поручено перегнать истребители на фронт через Аляску, военные специалисты инженерного отделай американцы, возвращающиеся из Лондона. Этих большинство. Янки в ожидании встречи с родными возбужденно жестикулируют, орут и указывают перстом на размытые очертания небоскребов. Советские: напряженно молчат. Но все пассажиры вглядываются в туманную завесу, сквозь которую начинает пробиваться силуэт Нью-Йорка.
Подножие статуи Свободы в вечернем тумане. Создается впечатление, что монумент парит в воздухе. Моисей Семенович смотрит на символ чужой страны и думает о родине. Под Москвой тяжкие бои. Держится ли столица? Как там его Клавочка? Как сынок?
Они подплывают ближе, и гигантская дама в венце колючих лучей предстает перед путешественниками во всем своем величии.
– До чего здоровенная баба! – удивляется Голиков.
На причале толпа. Встречающие машут шляпами, свистят, кто-то дудит на саксофоне. Русских дожидается небольшая группа – работники «Амторга», советник посольства и несколько американских военных.
Матросы вместе с портовыми службами надежно пристегивают махину судна к пирсу, к борту подгоняют трап. Таможенники проверяют багаж и документы. Наконец формальности позади, можно спускаться. Председатель «Амторга» Лукашев представляет Зелену и Голикову своих работников и официальных лиц от американской стороны. Американцы жмут. Зелену руку, сочувственно улыбаются. Один из них – генерал авиации, другой в форме адмирала военно-морского флота, форма третьего Зелену непонятна. Офицеры не говорят по-русски. Все трое, похоже, искренне не любят немцев.