– …сломана… – закончила я свою лживую фразу и почувствовала, что краснею. Мне было стыдно так отчаянно врать. А что, если моя личная тайна раскроется? Как я буду выглядеть перед всеми? Подумают еще, чего доброго, что это я убила своего мужа, чтобы нам с молодым любовником никто не мешал.
– Думаю, мы должны осмотреть вашу машину, – сказал Мишин. Потом где-то рядом с ним раздались мужские голоса, он попросил прощения и отключил телефон.
Я не знала, что делать.
Юра. Юрочка.
Я очень хорошо помню нашу с ним первую встречу. В помещении, которое Катя выкупила под кафе, полным ходом шел ремонт. Я пришла, чтобы посоветовать подруге с обустройством, сообщить имена и телефоны людей, которым я доверяла и которые могли бы недорого и со вкусом оформить «Цахес». Понятное дело, что все эти люди были предупреждены о том, что Катя – родной мне человек и чтобы они назвали ей сумму втрое меньше реальной – остальное я была готова оплатить из своего кармана. По тому же принципу она должна была закупать материалы – все должно было выглядеть таким образом, будто бы я не имела к этому никакого финансового отношения.
Дело было зимой, я вошла в пахнущее краской помещение в длинной чернобурке, в моей любимой шляпке с черными перьями наподобие охотничьей, в сапогах на шпильках. Словом, вся в черном, эффектная, наряженная для вечернего ужина с Сережей в «Метелице». Кроме рабочих в комбинезонах я увидела высокого черноглазого юношу в уютном красном свитере толстой вязки и джинсах. Он сидел, листая книгу Гофмана «Крошка Цахес, по прозвищу Циннобер» с изумительными иллюстрациями Дениса Гордеева. Увидев меня, он захлопнул книгу и встал, от растерянности не зная, куда деть руки.
– Думаю, я знаю, кто вы, – наконец сказал он приятным, низким и каким-то спокойным, завораживающим голосом.
У него были вьющиеся черные волосы, он был необычайно красив, молод и свеж. Щеки его мгновенно стали розовыми.
– Вы та самая Наташа Соловей. – Он улыбнулся красными, красивой формы губами. – А я племянник Кати Рихтер, вашей подруги, меня зовут Юра.
– Очень приятно, Юра. – Я протянула ему руку, забыв снять перчатку, и он зачем-то ее поцеловал. Я видела, как за нами наблюдали рабочие. Думаю, на них произвела впечатление не я, а моя чернобурка, да и шляпка с перьями тоже! – Обожаю этого художника!
– И я тоже. Вот думаю, может, расписать стены в таком же духе? Не думаю, что художник обидится, скорее наоборот, ему будет приятно, когда он увидит, что кафе наше расписано как шкатулка и роспись выполнена в таких же нежных тонах.
– Я тоже так думаю.
Потом появилась Катя, мы поговорили о наших делах, и я ушла.
Второй раз я увидела Юру поздно ночью, когда возвращалась домой после открытия выставки одного молодого художника, друга Сережи. Расхаживая по галерее и рассматривая картины, выполненные в современной чудовищной манере с потеками крови и отрезанными головами (кто бы что мне ни говорил, но и с художественной стороны это все было неоправданно и глупо!), я совершенно случайно заметила, что мой муж, проходя мимо одной милой девушки в черном платьице и норковой, кофейного цвета, пушистой пелеринке, задержался на мгновенье рядом с ней и, как ему казалось, незаметно поймал ее тонкую, маленькую руку, после отпустил, шепнул девушке что-то на ухо, и пара разошлась как ни в чем не бывало. Это было проявление близости, в этом я была уверена. Они были любовниками.
– Сережа, кто это? – спросила я, когда мы в уголке, среди знакомых, пили шампанское, заедая маленькими пирожными с кремом. – Кто эта девушка, которую ты разве что не поцеловал.
– О ком ты? – Он стал озираться по сторонам, словно не понимая, о ком идет речь. – Вон о той скелетообразной девице в мехах? Это же подруга дочки Паравиных.
– Я видела, как ты схватил ее за руку и что-то шепнул.
– Тебе показалось, Наташа. Я с ней даже не знаком!
Он так нагло лгал мне, что я почувствовала себя униженной предельно. Даже не дал себе труд придумать версию этого движения, поступка. И даже здесь, в этой ситуации, привязал эту девицу к семейству Паравиных, зная, что я никогда и ничего не стану проверять. Не такой я человек вроде бы… в его глазах.
Мысленно я вынула из потайного кармана своего соболиного манто кинжал и вонзила по очереди сначала в эту девушку, потом в Сережу. Я и тогда не поняла, в каком случае получила больше удовольствия, в первом или во втором. Я ненавидела их тогда обоих, мое воображение живо нарисовало мне картинку: обнаженные молодые тела, переплетенные наподобие виноградных лоз…
Помнится, я тогда рано ушла, не осталась на банкет, который устраивали Паравины, опекавшие юное дарование. Возвращалась на машине одна, слушая Шаде, и плакала. Вышла из машины, подошла к своему подъезду, и тут же из темноты заснеженных деревьев вышел Юра. Он просто молча стоял и смотрел на меня.
– Ты чего здесь? – Мой голос разбух от слез. – Катю ищешь? Но она не со мной.
– Я к вам.
– Что-нибудь случилось?
– Ну да. Все время думаю о вас.
Я от неожиданности чуть не рухнула, ноги мои подкосились, и мне пришлось прислониться к стене дома.
– Ты чего это? – Волна нежности накатила на меня. – Юра?
– Не знаю. Просто думаю о вас и ничего не могу с собой поделать.
– И?
– Вы плачете. Я могу вам помочь?
Я улыбнулась, картинка со стоящим передо мной Юрочкой затуманилась, сменяясь на другую: рука Сережи ловит девичью руку, пожимает ее…
– Мы можем поехать ко мне и там спокойно обо всем поговорить.
– Юра, дорогой, но о чем я могу с тобой говорить?
– Я на машине. – Он кивнул на скромный «Форд», слегка припорошенный снегом, стоящий чуть поодаль от моего «Мерседеса». Судя по снегу, Юра дожидается меня несколько часов.
– Я тоже. – Я знаком предложила ему сесть в мою машину, села сама, завела мотор и поехала в полную неизвестность.
Никто еще не был со мной так нежен, как Юра. И только с ним я ощущала себя легкой, изящной и желанной.
Думаю, что он был единственным человеком, который меня по-настоящему любил. И любит до сих пор.
6
– Ты же всегда хотела этого, – сказал мне Юра.
Мы расположились с ним на диване. Я легла и положила голову ему на колени. Он запустил пальцы в мои волосы и принялся перебирать их, играть ими. Я закрыла глаза. Какая водка, когда есть Юрины руки, его нежность, успокаивающая, придающая силы.
– Я не хотела, хотя много раз представляла себе его смерть. А как ты думал – он причинял мне такую боль!
– Тебе надо было расстаться с ним, и ты это всегда знала. И Катя тоже переживала за тебя. Конечно, мы говорили о тебе, все понимали… Но разве ты кого-нибудь слушаешь?
– Я любила его, – сказала я, чувствуя, что раздваиваюсь, потому что Юру я любила тоже, но какой-то другой, совершенно другой, но не менее сильной, а может, и более сильной любовью. – Не так, как тебя. Он был сделан из другого материала, вечно ускользающий и никому не принадлежащий. Он был как бриллиант, как драгоценность, очень дорогой и очень холодный.
– Чем я могу тебе помочь?
– Ты мне уже помогаешь. – Я поймала его руку, почти так же, как в свое время Сережа поймал руку той девушки в мехах, сжала ее, а потом поцеловала. Его рука была горячая, мягкая, под кожей ее набухли вены. Он был полон сил, несмотря на то, что целый день работал в кафе совершенно один, без помощников. – Твои руки пахнут луком.
– Извини. – Он попытался убрать руки.
– Нет-нет, что ты! Это же твои руки!
– Наташа, кто его убил? Как все получилось? Катя мне сказала только, что его нашли в Лобанове, недалеко от твоего дома.
Я рассказала ему, что знала. Юра задумался.
– Знаешь, если бы я не знал тебя, то предположил, что его могла убить жена. Все знали, что он изменяет тебе.
– Но тогда я убила бы его давным-давно.
– Когда ты видела его в последний раз?
– Ровно десять дней назад, когда позвонила и сообщила, что собираюсь подарить ему машину в Париже.
Юра уже ничему не удивлялся. Надо сказать, что, к большому моему сожалению, Юра не принимал от меня подарки, какими бы завуалированными они ни были. С одной стороны, я уважала его за это, но с другой – мне так хотелось сделать ему что-то приятное! Помочь, к примеру, расплатиться с кредитом!
– И?
– Он приехал, мы с ним поужинали, потом легли спать. А поздно ночью мне позвонила Катя и позвала на пикник. Я подумала, что имею право расслабиться, я же понимала, почему Сережа согласился поужинать со мной – ради машины… Он неделями где-то и с кем-то пропадал… Знаешь, горько говорить, но Мишин устроил мне встречу с одной его поклонницей, с которой у моего мужа был практически каждодневный секс сразу после репетиций, а то и спектаклей, и только потом он ехал к своей любовнице Лене Юдиной. Не понимаю, как я все это выдержала. И вот твоя тетя, прекрасно зная мое состояние, понимая, что мне нужна эмоциональная разрядка, уговорила меня поехать в Ковригино, вернее, в Улитино. А-а-а, это теперь уже не важно. Словом, я целую ночь колесила по Подмосковью, не зная, что Машка переехала.
Но это уже не важно. Думаю, что, пока я развлекалась в деревне с друзьями, слушала Машкины песни и ела шашлык, Сережа и исчез. Может, ему кто-то позвонил, может, он сам, проснувшись и обнаружив, что меня нет, решил использовать ночь для своих целей. Скорее всего, он отправился к Елене Юдиной. Но пусть уже этим занимается следствие. Вот честное слово, мне уже все равно, где и с кем он собирался развлечься. Другое дело, меня интересует – кто и за что его убил.
– Это может быть кто угодно, – сказал Юра, продолжая гладить мои волосы. Господи, как же умиротворяюще действовали на меня его прикосновения! – От поклонниц до обыкновенных бандитов, напавших на него ночью.
– Хорошо, я вполне допускаю вариант случайного нападения. И я бы приняла эту версию, если бы его нашли, к примеру, где-нибудь на улице, рядом… Вышел человек ночью, и его грохнули. Но он оказался в лесу, в Лобанове, в двух шагах от нашего сада. Да, кстати, о саде! Знаешь, что люди Мишина там обнаружили?
И я рассказала Юре о фотографиях.
– Катя видела их? – Рука Юры замерла, и я почувствовала сразу же ее тяжесть на своем затылке.
– Нет-нет, успокойся. Тот человек, что снимал нас с тобой, видимо, торопился или ему было как-то неудобно… Думаю, он снимал с дерева напротив твоих окон. Я всегда говорила, чтобы ты занавешивал окна.
– И?
– Там не видно твоего лица. Катя, мельком видевшая фотографии, подумала, что я там с Сережей. Мы еще поговорили об этом, мол, кому интересны снимки, на которых запечатлены супруги. Для прессы это вообще не представляет ценности. Значит, Сережа нанял кого-то, кто проследил за мной.
– Надо же. – Руки его снова задвигались. – Я всегда считал, что ему все равно, где ты и с кем. Главное, чтобы не прекращался денежный поток.
– Я сама удивлена. Но факт есть факт.
– Знаешь, я, кажется, понимаю, зачем твоему мужу понадобилась эта слежка.
– Думаешь, хотел развода? Готовился к нему?
– Уверен.
– Понимал, что я не дам ему развод?
– Развод для него был бы дорогой к свободе и богатству. Находясь в браке, ты открыла «Консуэло», купила две квартиры в Москве, я не говорю уже о машинах, и все это подлежало бы дележу. Хорошо, что парижская квартира куплена тобой до брака.
– Да, наверное, ты прав.
В голосе его сквозила грусть. Так было всегда, когда речь заходила о моих отношениях с Сережей. Юра не мог понять и принять того, что происходило между нами, супругами, тем более что не было ни единого человека на всем белом свете, который бы не понимал, на чем держится наш брак. Юра жалел меня, недоумевал, почему я не желаю развестись, тем более что не мог не чувствовать наших с ним теплых чувств, нарастающей любви. Думаю, что наедине с собой он изводил себя ревностью, переживал за меня, испытывая всякий раз боль в те моменты, когда ее испытывала я, находя улики измены. Но требовать что-то от меня не осмеливался. И хотя он давно уже в моих глазах перестал быть мальчишкой и вел себя во многих случаях как мужчина, все равно, я думаю, вопрос о разводе оставался для него табу. Он сам так решил. А мне было стыдно признаваться ему в том, что я в последние годы нашего супружества с Сережей, говоря простым языком, боролась за него. Как на аукционе. Тема собственничества, так раздражающая Катю, была самой правдивой и стыдной. Вот поэтому мы с Юрой ее избегали, хотя все отлично понимали.
Надо сказать, что Юра тоже красив, обаятелен, и, если включить воображение, он тоже смог бы стать востребованным актером. Но это так, гипотетически. В отличие от Сережи, который бравировал своей красотой и получал за нее деньги, демонстрируя ее на экране и на сцене, красота Юры была дороже, ценнее, аристократичнее и породистее, если можно так выразиться, но не афишировалась, даже скрывалась в тени барной стойки, где он разливал водку, варил кофе и строгал бутерброды для актеров.
Я отлично знаю, что на Юру запала женщина-режиссер, подруга Туманова, звала его на съемки в Крым, пробовать на роль какого-то молодого князя или графа, но Юра категорично отказался. Строили ему глазки и актрисы, приглашали то в массовку, то к себе домой, то просили довезти их, подвыпивших, домой – проводить. Но Юра, ссылаясь на занятость и невозможность оставить кафе без присмотра, всегда отказывал, звонил знакомому таксисту и отправлял даму в сопровождении проверенного человека.
Встречались мы с Юрой редко, просто не было времени или Катя была рядом. Мне меньше всего хотелось бы, чтобы она узнала о моем романе с ее племянником. И переживала бы. Как мне думается, не только за племянника, у которого со мной, по ее мнению (я в этом больше, чем уверена), нет будущего, но и за меня, человека привязчивого, да к тому же еще и с израненной душой.
Между тем я много раз рисовала в своем воображении наш с Юрой семейный союз. Я была уверена, что вот с ним бы я была точно счастлива и спокойна. Во-первых, он влюблен в меня, во-вторых, он никогда бы мне не изменял, в-третьих, он был бы хорошим отцом для наших детей.
Но вот чисто зрительно мы с ним не смотрелись как пара. Я из-за своей комплекции выглядела старше лет на десять и могла бы сойти за молодящуюся мамашу. Вот это меня убивало.
Странное дело, но с Сережей ничего подобного не происходило. Да, я не подходила ему, скажем, по эстетическим параметрам, но никогда не выглядела как мать.
В своих мечтаниях, «избавившись» от мужа, я всегда оказывалась в объятиях Юры, но счастья при этом не испытывала. Должно быть, я сразу же как бы заболевала страхом разоблачения, и пусть это была всего лишь игра моего воображения, исключительно мои фантазии, тем не менее на душе у меня кошки скребли, мне было плохо, страшно, меня охватывала паника. Я боялась привидений, боялась, что Сережа будет являться ко мне призраком.
И вот его теперь нет, Сережи. Нет ни страха, ни паники, вообще ничего нет, кроме желания, чтобы Юра не отрывал своих волшебных нежных пальцев от моих волос. Я с макушки до кончиков пальцев покрылась мурашками. Мне было хорошо. И так длилось до тех пор, пока не позвонила Катя.
– Представляешь, Юры нигде нет, – сказала она в трубку. – Ни дома, ни у меня. И телефон его молчит.
Я включила динамик, чтобы Юра мог слышать, что говорит его тетя.
– Переживаю я за него. Что, если он все-таки встречается с той актрисой? Ну, ты знаешь, рыжая такая, аппетитная. Парень-то он молодой, природа свое требует…
– Отпусти ты его, – сказала я, протягивая руку и ласково касаясь Юриных губ. – Пусть себе живет, как хочет.
– Ладно, может, ты и права. Он уже большой мальчик. А ты как?
– Сносно. Думаю, что до меня еще просто не дошло, что произошло. Словно мои мозги на время выбросили белый флаг, сдались. И нервы кто-то отключил.
Я прикрыла глаза, чувствуя, как начинаю возбуждаться. Рука Юры медленно, змеей, опустилась в вырез широкого домашнего платья…
– Ты извини, что я тебя побеспокоила. Да, вот еще что. Ты без меня ничего не предпринимай насчет похорон, приеду помогу тебе. Для тебя сейчас главное – это твое душевное здоровье, поняла?
– Поняла.
– Ну тогда ладно, я потом перезвоню. Целую.
Я отключила телефон, бросила его на ковер. Юра перевернул меня на спину и принялся покрывать мое лицо, плечи и грудь поцелуями.
И вот в какой-то момент я вдруг поняла, что никогда, никогда больше я не увижу моих драгоценных зеленых глаз, не прикоснусь губами к губам моего Сережи, не обниму его, не прижму к себе, не пройдусь с ним по красной ковровой дорожке, его словно и не было!
Я открыла глаза. Юра склонился надо мной.
– Какие у тебя серые глаза… – прошептала я и, протянув руки, обняла его. И вдруг словно кто-то другой внутри меня, внимательно следящий за всем происходящим в моей жизни, сказал моим голосом: – Юра, ты напомни мне, пожалуйста, позвонить в ландшафтную фирму и отменить обслуживание моего сада в Лобанове с сегодняшнего дня.
7
Я решила попытаться выяснить что-то сама у тех людей, с которыми был дружен мой муж. Его друг Вик Михайловский согласился встретиться со мной в «Мопра» в двенадцать часов, на следующий день после того, как нашли тело Сережи.
Высокий, худой, упакованный в голубой джинсовый костюм, в оранжевых сандалиях на босу ногу, с копной светлых (явно крашеных) волос, сорокалетний актер выглядел довольно молодо.
– Привет, Витя, садись. Поешь?
– Не откажусь. С самого утра на ногах, только с телевидения, где меня, кстати, расспрашивали тоже о Сереже.
– И что же ты им рассказал?
– Да что я могу рассказать? Как о друге сказал, вот и все.
– А мне теперь, когда его нет, расскажи, как его жене. Подробно, все, что знаешь. Это важно. Ты же хочешь, чтобы мы поскорее нашли его убийцу?
– Убийцу?
– Ты мне расскажешь все, что знаешь?
– Я все расскажу. Но ты готова все это выслушать?
– Надеюсь, он не был геем?
– О нет, что ты!
– Тогда валяй. Я уже столько всего наслушалась. Только, прошу тебя, не передавай мне всего того, что говорили и говорят обо мне сейчас за моей спиной. Это не имеет отношения к делу.